«Я мечтала тренировать на русском языке». Интервью суперфигуристки Анжелики Крыловой – она вернулась после 20 лет в США
Анжелика Крылова так и не выиграла Олимпиаду, но запомнилась как эталонная партнерша в танцах на льду из 90-х.
Вместе с Олегом Овсянниковым они дважды брали золото ЧМ, но на Играх-1998 в Нагано уступили взрывной Оксане Грищук с Евгением Платовым.
Потом Крылова долгое время жила в США: тренировала, вышла замуж за итальянского танцора Паскуале Камерленго и дважды родила. А несколько лет назад неожиданно вернулась в Россию, чтобы начать все с нуля. Теперь ученики Крыловой – Василиса Кагановская и Валерий Ангелопол – главная молодая пара страны. А Анжелику воспринимают скорее как их тренера, чем звездную фигуристку.
Мы встретились с ней, чтобы это исправить.
«Чайковская сначала даже смотреть на меня не хотела. Ей были нужны мальчики, девочек и так полно»
– Ваша тетя – народная артистка СССР, балерина Бернара Кариева. Она жила в Узбекистане, вы в Москве – вы встречались?
– Конечно. Лет в 10-11, еще пока была одиночницей, мне поставили программу под музыку из балета «Раймонда». Нужна была балетная пачка, а с костюмами тогда было непросто. И мы с мамой специально полетели в Ташкент, чтобы одолжить у тети костюм. Я выступала на первенстве Москвы в настоящей пачке, в которой она танцевала свои номера.
Потом, когда я уже жила в США, тетя прилетала в гости. Она гордилась моими успехами. И думаю, мой танцевальный талант – это, конечно, от нее...
– Вы из смешанной семьи. Воспитывались в восточных традициях?
– Мама русская, ее родственники из-под Твери. Папина семья до сих пор живет в Ташкенте. Бабушка отчасти следовала традициям. Например, готовила плов, и мама тоже до сих пор узбекский плов готовит. Что-то от востока присутствовало, но в целом мы были обыкновенной советской семьей. Родители со спортом никак не связаны: папа – юрист, мама – фельдшер. В фигурное катание меня отдали скорее под влиянием телевизора. Это было модно, популярно, примерно как сейчас на фоне «Ледникового периода».
Я начинала тренироваться на стадионе «Юных пионеров» у Зинаиды Подгорновой. Это хороший специалист именно для малышей. Но я пришла к ней лет в 6-7 совершенно не подготовленной. У нее уже были сильные дети, а я толком до этого не тренировалась.
Особого таланта во мне Подгорнова не увидела: колени жесткие, пластики не хватает. Чудом согласилась взять, в группе я была однозначно самой слабой. И тут уже мама включилась: раз мы попали к такому хорошему тренеру, надо догонять!
– Как это выглядело?
– Никогда не забуду, как мама отрабатывала со мной беговые шаги, скольжение на открытом катке. Но о профессиональном спорте сложно было мечтать. Какие международные победы, если я на чемпионатах Москвы ближе к последним местам? Были дети гораздо сильнее меня.
Я ковырялась с двойными прыжками, дупель нестабильный... Но желание тренироваться – огромное. Даже мысли не было, что на тренировку в 7 утра перед школой можно не пойти. Так продолжалось, пока лет в 13 Зинаида Ивановна не посоветовала мне перейти в танцы. Сейчас этот переход происходит гораздо раньше, но тогда до 12-13 лет танцевальные пары не составляли.
– Для многих одиночниц уйти в танцы – согласиться на понижение в классе, признать поражение.
– Так и было. На просмотр к Елене Чайковской я шла со слезами. Чайковская сначала даже смотреть меня не хотела: мол, мне мальчики нужны, девочек и так полно! Мама умолила все же попробовать. После первой тренировки Чайковская сказала, что потенциал есть и она готова меня взять. Целый год я каталась у нее одна, искала партнера и страдала.
– Пока не появился Владимир Лелюх.
– Да, они с семьей как раз переехали из Красноярска, а тут я – совсем без опыта. Два-три года мы с ним катались по юниорам. Не скажу, что плохо, но и не очень хорошо: например, на юниорский чемпионат мира не попали ни разу. Наверное, мне все еще не хватало техники, да и Володя как партнер был для меня мелковат. Хотя уже тогда о нас стали говорить как о перспективной паре.
Со временем мы расстались, и я стала кататься с Володей Федоровым у Натальи Линичук.
Анжелика Крылова – вторая слева
– С Федоровым вы за два года взяли бронзу ЧМ и отобрались на Олимпийские игры-1994 в Лиллехаммер.
– Я оглядываюсь назад и сама не понимаю, как нам удалось так быстро взлететь. Обычно на этот путь уходят годы, даже десятилетия. Но нас как-то сразу выделили судьи, мы ворвались на пьедестал. Были удачные программы, особенно «Ча-ча-ча».
Но олимпийский год – особенный, там много политики, не все зависит от катания. Тогда 6-е место на Играх восприняла как огромное разочарование. Хотя сейчас понимаю, что для нас, да еще при том безумном уровне конкуренции, это было очень круто.
– Помните первые поездки за границу?
– Березки по дороге в аэропорт, запах «Шереметьево» – почему-то он особенно врезался в память. Счастье: мы такие молодые, яркие, вокруг красивые вещи...
Первый раз поехали в Турцию на показательные выступления. У нас как раз был цыганский танец, и мы «Цыганочкой» покоряли местную публику.
Потом пошли на базар и купили за 30 с чем-то долларов дубленку из каких-то лоскутов. Я эту дубленку потом очень долго носила. Денег у нас особо не было, чаще всего привозили спортивную одежду. А настоящие гонорары пошли, уже когда уехали в Америку.
Как уживались на одном льду с Грищук и Платовым, а потом заставили тренера Линичук сделать ставку на молодых?
– Как вы встретились с Олегом Овсянниковым?
– На постолимпийском чемпионате мира-94 в Японии на тренировке я сильно упала на тренировке, разбила лицо и сломала руку. Мы не смогли доехать турнир до конца и были вынуждены сняться. Володя Федоров очень меня поддерживал, мы вообще все годы катались душа в душу. Но Линичук решила, что нам нужно расстаться.
Я восприняла это как личное несчастье, очень переживала. Расставаясь с Владимиром, я словно теряла друга. Встретиться и озвучить ему это решение было очень тяжело. Мне кажется, он сильно это переживал.
Но Наталья Владимировна убедила меня, что Олег – перспективный партнер, и с ним мы достигнем более высоких результатов. Я ей поверила.
– Интересно, что Владимир потом катался в паре с Анной Семенович.
– Да, они тоже уехали в Америку, мы потом тренировались в одной группе. Со временем страсти улеглись, мы по-прежнему дружили. Считаю, Аня очень ему подходила, они могли бы быть сильной парой. Но что-то не сложилось, потом она стала кататься с Ромой Костомаровым.
– Ваше первое впечатление от Овсянникова?
– Мы далеко не сразу нашли общий язык. В основном проблемы были на льду: у него совсем другая школа, выучка. Мне постоянно было неудобно, на тренировках вспыхивали конфликты. Года полтора-два ушли на то, чтобы мы притерлись.
Ну а в жизни мы нормально общались, но не более. Когда с человеком так долго катаешься, конечно, со временем он становится близким. Хотя романтики между нами никогда не было, как-то искра не вспыхнула. У него была своя личная жизнь, у меня – своя.
– В середине 90-х вы всей группой вместе с Линичук переехали в США. Как это было?
– Линичук договорилась с Университетом Делавера, и нас поселили в студенческое общежитие. Мы приехали в июне и три месяца, пока у студентов не началась учеба, жили там. Крошечные комнатки, жуткая жара, без кондиционеров, до катка несколько минут на велосипеде.
Языка, естественно, никто толком не знал, плюс, как все бывшие советские люди, мы были довольно закомплексованными. Мы там просто погибали. Пока осенью нам не удалось снять большой дом, где жили все вместе: мы с Олегом, Ира Романова с Игорем Ярошенко, потом приехали Илья Авербух с Ирой Лобачевой...
Я понимала, что с одной стороны, русское окружение – это классно, но с другой, язык в таких условиях не выучить. Времени на курсы тоже не было. Так что я завела словарик, выписывала туда новые слова и фразы, старалась максимально общаться с американцами. Через несколько лет говорила свободно.
– По чему больше всего скучали?
– Очень не хватало друзей, общения. Мы же были такими молодыми, мне исполнился 21 год через месяц после отъезда. Самый классный возраст, и вдруг я одна в чужой стране. Скучала по маме, которая раньше везде меня сопровождала. Это сейчас можно неограниченно звонить по видео. А тогда звонки были дорогими, часто связываться с домом не получалось.
В какой-то момент я реально думала о том, чтобы вернуться. Линичук, как тогда казалось, уделяла нам с Олегом крайне мало времени. Ей вечно было некогда и не до нас. На американские пары время есть, а на нас нет. А мы – новая нескатанная пара, с абсолютно разными школами. С нами нужно было много работать, в том числе индивидуально.
Тогда мы очень на нее обижались: «Зачем вы нас сюда привезли, если нет на нас времени?» Это сейчас, уже став тренером, я понимаю, что работа с американцами ей была нужна, чтобы нам давали лед. Иначе у нас вообще не было бы этого катка. И делала она это ради нас, а не потому что ей было все равно.
В конце первого сезона в США мы с Олегом пришли к ней на разговор: «Наталья Владимировна, у нас сложные, темповые программы. Абсолютно ничего не вкатано. Либо мы с вами больше работаем индивидуально, либо, если вы в нас не заинтересованы, возвращаемся в Москву».
После этой беседы она во многом пересмотрела свое отношение и стала уделять нам больше внимания.
– Времени на льду хватало? Откуда вы его брали, если все было расписано между американцами?
– Университет давал нам лед только во время, свободное от платных групп. Даже в период подготовки к чемпионатам мира или Олимпиаде мы катались только в 9 утра и в 9 вечера. Это безумный график: ты заканчиваешь тренировку в 23:30-полночь, потом долго не можешь заснуть, а в 7 утра тебе надо вставать и идти на разминку перед следующей тренировкой.
Весь день теоретически свободен, но толком без отдыха. Ты не можешь никуда поехать, пойти в кафе и так далее, потому что впереди вечерняя тренировка. В итоге ты идешь в магазин, готовишь еду, а потом лежишь, болтаешь с кем-то или смотришь телевизор. Психологически ты круглые сутки в напряжении.
Сейчас у моих спортсменов обе тренировки заканчиваются в 15:00-15:30. Это гораздо удобнее: остается целый свободный вечер.
– Оксана Грищук (на фото) говорила, что Линичук со временем стала делать ставку на вашу пару, и из-за этого им с Евгением Платовым перед Играми-1998 пришлось уйти к Татьяне Тарасовой.
– После Олимпиады-94 в Лиллехаммере, когда Оксана и Женя выиграли, а мы с Федоровым стали шестыми, Линичук на пресс-конференции сказала, что надеется на более молодых. Я точно знаю, что эти слова произнесены только потому, что она думала, что Грищук с Платовым уйдут.
Она никогда не была к ним равнодушна, наоборот: любила Оксану. Грищук – очень талантливый, работоспособный человек, шикарная фигуристка, хотя и бывала эксцентрична. Почему-то она все время вспоминает Линичук ту фразу. Хотя я абсолютно не чувствовала ничего такого, о чем говорила Оксана.
– Пока еще вы с главными конкурентами – Грищук и Платовым – тренировались на одном льду, искры летели?
– Мы так долго работали в таком режиме, что я привыкла. Действительно не испытывала никакой злости или раздражения. Скорее, наоборот: мы знали, что нам нужно сделать на конкретной тренировке, и спокойно это выполняли. Потом тренер давала замечания – и мы катали дальше.
Может, ревности не было, потому что мы были абсолютно разными парами по фактуре. Оксана – маленькая, Евгений – высокий, они легко исполняли трюковые элементы, которые для нас с Олегом были недоступны из-за моего роста. Я выше Оксаны сантиметров на десять. У нас были козыри, многие элементы придумывали сами. Чтобы обсудить программу или музыку, иногда приезжали к Линичук домой. То есть индивидуального подхода всем хватало.
«Мне не показалось, что Грищук и Платов готовились к Олимпиаде-98 так же напряженно, как мы. Скорее, это была победа на старом багаже»
– У вас были очень яркие и при этом совершенно разные по стилю программы: русские народные танцы, «Кармен», африканские барабаны... Как выбирали образы?
– Я разноплановая танцорша и могла сделать качественно любой образ. Многие всю карьеру катаются в одном стиле, но это не про меня.
Решающее слово в выборе музыки всегда принадлежало Линичук. Даже если программа нам категорически не нравилась, как было с африканским танцем, она умела убедить и настоять на своем. В целом, мы все существовали в парадигме: как Наталья Владимировна скажет, так и будет.
Или я, например, была против того, чтобы на Олимпиаде-98 катать «Кармен». Понятно, что чисто визуально это мой образ, но сама тема мне казалась надоевшей и закатанной. Хотелось чего-то свежего, пусть даже испанского, но не «Кармен». Начинала работать над этой программой буквально из-под палки.
– При этом ваша «Кармен» совершенно не похожа на классическую постановку. Скорее, это модерн.
– Не скрою, меня это смущало. Но таково было желание Линичук – резкий, жесткий неомодерн. Мне скорее по душе более классические движения. Если бы сейчас я ставила этот танец как тренер, он был бы другим. Но на тот момент наставник увидела нас именно в таком образе.
Для меня тогда олимпийское серебро воспринималось как шок, конец всей жизни. Одно дело, когда ты изначально едешь на Олимпиаду, зная, что не выиграешь. И другое – когда все настолько близко...
– Почему все-таки вы тогда проиграли?
– Федерации было все равно, какая из российских пар выиграет. Но было понимание, что Грищук и Платов после Игр в любом случае уйдут из любительского спорта. А мы, особенно если проиграем, точно останемся еще на 4 года. Зачем оставаться без лидеров, если можно гарантированно сохранить нас? Других причин для нашего второго места я не вижу.
Мы были отлично готовы и точно не катались хуже. Потом я читала интервью Жени Платова, где он рассказывал про больное колено. И мне не показалось, что они готовились к той Олимпиаде так напряженно, как мы. Скорее, это была победа на старом багаже, на технике.
Грищук и Платов – шикарная пара, это безусловно. Но многие говорили, что мы тоже заслуживали победы. К сожалению, олимпийское золото только одно.
«Честно сказала Олегу, что больше кататься не могу, но не обижусь, если он продолжит с другой партнершей»
– Вы закончили кататься уже через год после Нагано-98 из-за травмы спины.
– Спина у меня начала болеть давно, наверное, еще в 1996-м, когда мы катали «Русский танец». Я пыталась лечиться: сама нашла мануальщика, ездила к нему чуть ли не каждый день. Тренер мазала меня мазями, я постоянно каталась на таблетках, потому что даже поставить обезболивающий укол в Америке было проблемой. Там один прием врача – 250 долларов, а без него никто укол делать не будет. По таким ценам особо не наделаешься.
Было так: болит – не болит, устал – не устал, встал и идешь работать. Не помню даже, чтобы мы пили витамины или добавки. Это сейчас у спортсменов и психолог, и диетолог, и физиотерапевт, и кого только нет.... На каждый писк везут к специалисту. Если бы тогда у меня были такие условия, как у фигуристов сейчас, наверняка каталась бы дольше.
Может, если бы после Нагано я вернулась в Москву, меня серьезно лечили бы и дали отдых, я бы восстановилась. Я ведь была молодая, 25 лет, очень хотела продолжать. Я могла бы кататься еще 4 года и выиграть Олимпиаду. Но работать в прежнем режиме, вообще без продыха, была физически не готова.
– Вы не пытались объяснить Линичук, что вам нужно время на восстановление?
– Пыталась, конечно. Она отвечала: ничего, намажь финалгоном и иди катайся. Наталья Владимировна – очень принципиальная, жесткая, у нее такой подход. Если она на чем-то настаивает, бороться бесполезно. Очень быстро я поняла, что не надо и пытаться.
Я с ней работала 10 лет, она меня вырастила как спортсменку. И больших конфликтов у нас не было, я приняла эти правила игры: нужно делать так, как она сказала. Мы никогда даже программы не корректировали с учетом моей травмы. Хотя спина болела вообще всегда: иногда терпимо, а порой так, что я с трудом могла встать с кровати.
– В какой момент вы поняли, что придется уйти?
– В 1999-м спина болела невыносимо. Мы начали ставить программы к следующему сезону, но я быстро поняла, что при ежедневных нагрузках и новых сложных постановках травма не даст мне кататься на том уровне, куда мы стремились.
Честно сказала Олегу, что больше выступать не смогу, но не обижусь, если он решит продолжать с другой партнершей. Он был видным партнером, хотел кататься дальше, почему нет? Но он решил, что лучше остаться со мной и кататься в шоу.
– Вы застали расцвет американских шоу в начале 2000-х. Как это было?
– Шикарное время! Мы много путешествовали по США, ездили и в европейские туры. Один год мы выступали в Stars on Ice, тогда он как раз был на пике. Там катались Брайан Бойтано, Кристи Ямагучи, Тара Липински, Катарина Витт, из наших – Илья Кулик... Настоящая команда мечты, особенно Витт – легенда! Меня восхищало, как она серьезно готовилась к каждому шоу. Переживала за прыжки, приходила заранее на разминки, максимально профессионально относилась к каждому выступлению.
Было классно кататься в переполненных дворцах, с поставленным светом. Иногда за нами присылали частный самолет, чтобы мы успели в очередной город. В Нью-Йорке нас возили на мюзиклы, на фантомные шоу. Мы гуляли, веселились, было классно. Я вспоминаю эти годы как сплошной фан.
– Вы же принимали участие и в российском «Ледниковом периоде», но только один раз – в 2009-м.
Анжелика Крылова в «Ледниковом периоде» выступала с актером Вячеславом Разбегаевым
– Когда Илья Авербух позвонил, застал меня где-то в магазине в Америке. Я была ошарашена этим предложением, но без раздумий согласилась. Хотя у меня уже было двое детей: сыну только исполнился год, а дочке было три. И еще я работала тренером с сильной группой танцоров.
Вызвала из Москвы маму, она меня поддержала, и я поехала. Было очень интересно, классно, необычно. Жаль, что пришлось рано уйти из проекта, но я просто не могла больше оставаться в России из-за того, что мне нужно было возвращаться к работе в США.
– Сейчас «Ледниковый период» смотрите?
– Конечно. Там бывают интересные образы, находки. Поражаюсь, как люди-непрофессионалы делают трюки, которые даже настоящие фигуристы не всегда повторят. Но все это ближе к концу проекта, к декабрю, когда мастерство актеров повышается.
Как научиться кричать на тренировках? Лайфхаки от Анжелики
– В какой момент вы поняли, что останетесь жить в США?
– К завершению любительской карьеры у нас с Олегом уже было все обустроено в Ньюарке (штат Делавер) – городе, где тренировались. Мы купили там по квартире, наладили быт. Главной проблемой было то, что у меня не было тренерской работы. Шоу – это же временно.
Предложила Наталье Владимировне, чтобы я поработала у нее вторым тренером. Очень хотелось набраться от нее опыта, но видимо, в тот момент помощники в моем лице ей были не нужны.
А потом нам с будущим мужем Паскуале Камерленго предложили переехать в Детройт и работать у них в клубе. Так мы оказались в этом городе.
– Как вам дался переход на роль тренера и хореографа?
– Я всегда хотела этим заниматься. Сначала казалось, что будет легко: сейчас я возьму пару, она сразу что-то покажет и мы ворвемся в элиту. Когда мне что-то интересно, у меня всегда масса энергии и ощущение, что готова хоть горы сдвинуть. Но быстро поняла, что легко в новой роли не будет. На первом же чемпионате США мою пару поставили на шестое или седьмое место, хотя мне казалось, что они должны быть в тройке.
Я искренне не понимала почему. Попыталась спросить судей, но они отказались со мной разговаривать. Меня уже не воспринимали как двукратную чемпионку мира, скорее относились как к тренеру-новичку, без опыта, но почему-то с огромными амбициями. Пришлось забыть про прошлое и начать с нуля. И только когда я поездила по соревнованиям, пообщалась с другими тренерами и судьями, почувствовала, что становлюсь в этой среде своей.
Анжелика Крылова и Паскуале Камерленго с учениками – Кейтлин Уивер и Эндрю Поже
– Как вы с Паскуале делили обязанности? Он – тренер, вы – хореограф?
– В США работа со спортсменами – индивидуальная. Пара может брать уроки у разных специалистов даже в течение одного дня. Мы с Паскуале обычно договаривались: условно, он работает над программой, а я «чищу» движения рук. Это был творческий процесс, мы постоянно что-то придумывали, изобретали. Но последнее слово оставалось за ним. Я себя не пиарила как хореографа, все-таки он был гораздо опытнее. И поэтому мне особенно нравится сейчас, когда могу сама принимать решения.
Хотя, если честно, даже сейчас я бы хотела с ним работать вместе, если бы была такая возможность. У нас очень давно и хорошо найден общий язык в том, что касается фигурного катания.
– Вы рассказывали, что в США с фигуристами работают спокойно и корректно, а в России пришлось учиться кричать и ругаться, иначе спортсмены не понимают.
– Разница в тональности общения, конечно, есть. Я по характеру спокойный, добрый человек, орать – это вообще не мое. Но иногда придешь на тренировку такой белой и пушистой и видишь: тут нога не вытянута, там толчок не доделан, здесь точку не поймали... И постепенно заводишься, кричишь.
Первый год в России я совсем этого не могла, сейчас уже научилась. А что делать, если спортсмены так воспитаны с детства? Иначе донести до них не получается.
– Бывает такое, что на эмоциях кого-то обижаете, а потом ругаете себя за это?
– Пожалуй, я никогда не перебарщивала. Все по справедливости. Скорее, ругаю себя за то, что не смогла удержаться в рамках и сама перенервничала. Жутко бесит, когда хочешь дать спортсменам максимум, а они не готовы это взять.
– Ваша пара Василиса Кагановская и Валерий Ангелопол провела первый сезон на взрослом уровне. Довольны?
– Ребят в этом году отметили, это важно. Хотя на слуху они были и в юниорах, а я верила в них с самого первого нашего совместного сезона.
Важно, что они выиграли финал Кубка у более взрослых, опытных спортсменов. Хотя путь к этой победе был непростым. Мы начали сезон очень хорошо, прошли два этапа Кубка России, готовились к чемпионату страны. Но прямо перед ним сильно заболела Василиса. Мы все равно поехали в Красноярск и даже пытались кататься на тренировке. Но я сняла их, потому что Василиса правда сильно болела. Не было смысла выходить, рисковать здоровьем и кататься плохо.
Поэтому единственным нашим шансом попасть в сборную оставался финал Кубка России. Между нашим последним стартом на Кубке России и Гран-при было три месяца – это огромный срок. Нужно было любыми способами держать ребят в форме. Поэтому я пыталась использовать любую возможность показаться на публике: мы катали произвольную программу на Кубке Первого канала, ездили в Питер выступать вне конкурса...
– Программы к новому сезону уже готовы?
– Мы в процессе: произвольный танец уже определен и почти поставлен, а по ритмическому танцу ждем правил на следующий сезон. С музыкой почти определились.
Ребята сами очень креативные, и что мне в них нравится – они открыты ко всем моим пожеланиям. Мы ищем все вместе, порой я задаю направление, а дальше они уже предлагают сами. И главное, они пробуют и идут на те элементы, которые я вижу.
– Есть ощущение, что в ваше время танцы были гораздо интереснее, чем сейчас, когда все под разную музыку делают примерно одинаковые элементы.
– А зачем делать что-то интересное и танцевальное, если это занимает время, отнимает силы и при этом не дает решающего перевеса? Раньше в постановке мы шли от образа. Больше всего ценились музыкальность и артистичность. Поэтому было много шагов, смен позиций. Сейчас беговые шаги, открытые позиции – что было недопустимо в наше время – уже в системе.
Я не скажу, что сейчас танцы неинтересные, просто они стали другими. Девочкам с высоким ростом очень тяжело, потому что много трюков, акробатических элементов. Программы ставятся «от элементов», их расстановка порой – чистая математика. Достаточно, чтобы на вращении нога была чуть под другим углом, или плечо развернуто в другую сторону, чтобы пара не получила нужный уровень сложности.
Например, когда комбинированная поддержка в начале сезона занимает 18 секунд, а должна быть максимум 12. Сократить ее – огромная работа. Но зритель этого не видит.
– Как в этом можно разобраться человеку на трибуне?
– Танцы всегда были субъективными. Зрители оценивают катание эмоционально, нравится – не нравится. Я-то, конечно, сразу замечаю разницу в скольжении, в пластике, позициях партнеров...
Зачем Крылова вернулась в Москву спустя 20 лет? Ее дети даже не говорили по-русски
– Спустя 20 лет жизни в США вы внезапно вернулись на родину вместе с детьми. Как так?
– В Россию меня, на самом деле, тянуло давно. Соскучилась по Москве, которую я очень люблю. Мне очень не хватало в США возможностей для саморазвития: от культурной жизни до общения с коллегами. Хотела быть ближе к родственникам, мечтала тренировать на родном языке, да и вообще везде говорить по-русски. Поначалу испытывала от этого большое удовольствие, сейчас уже попривыкла.
Наш переезд не был спонтанным, я все обдумала. Вплоть до того, что за год до отъезда дети стали заниматься русским языком с репетитором, чтобы хоть что-то понимать и освоить азы письма.
Но как оказалось, все предусмотреть невозможно. Почти сразу, как мы переехали, началась пандемия. А только она кончилась – конфликт на Украине. Наверное, это были самые неудачные с точки зрения перемещений три года. Дети сейчас в США, и дорога к ним занимает у меня два дня в один конец. По ходу сезона я просто не могу так надолго уехать.
– Ваши дети совсем не говорили по-русски?
– Мы всегда дома говорили по-английски, в том числе и я с ними. У Стеллы и Энтони был русский садик, но сколько лет прошло, они почти все забыли.
В Москве они пошли в британскую школу, где образование на английском языке. Но на переменах-то все равно одноклассники говорили на русском. И как-то очень быстро дети начали все понимать и разговаривать. Самым большим счастьем это стало для нашей бабушки, которая не владеет английским и не понимала собственных внуков. А сейчас она им звонит, они болтают. Для нее это бальзам на душу.
– Почему дети в итоге вернулись в США, а не остались с вами в Москве?
– Они уже достаточно взрослые и близки к возрасту поступления в университет. Реально поступить им только в США, на английском языке. Как бы хорошо мы ни подтянули русский, сдавать на нем физику или математику – это фантастика. Поэтому в прошлом сентябре я отвезла их в США.
Поначалу разлука переносилась терпимо: я погрузилась в работу, ездила на соревнования. А сейчас стала по-настоящему тосковать. В основном, из-за того, что до них так сложно добраться. Если бы самолеты летали как раньше, я бы ездила каждые два месяца. Планировала привезти их на все лето в Москву, но, к сожалению, сейчас это невозможно...
– Что из московской реальности больше всего шокировало ваших детей?
– В США мы жили в комфортном просторном доме. Гараж, свой садик, у каждого комната... После этого в обычной московской квартире им показалось узко и тесно. Ритм города поразил: все гуляют, постоянно какие-то активности. Стелла быстро освоила московское метро, объездила весь город. Вообще, когда первый шок прошел, и в школе, и в целом в Москве детям понравилось.
– Почему никто из них профессионально не занимался фигурным катанием?
– Я никогда не хотела, чтобы мои дети занимались серьезным спортом. Если бы они тренировались, я должна была бы оставить все свои дела и посвятить жизнь их тренировкам, как это делают родители в фигурном катании. Да и бабушек-дедушек, чтобы помочь, у нас в США не было.
Дочка сейчас катается, но для себя. Когда приезжаю в США, она первым делом тащит меня на каток тренироваться. Говорит: ты так хорошо объясняешь элементы, все понятно! Она вообще очень активная: состоит в школе в политическом клубе, волонтерит.
Сын раньше занимался хоккеем и плаванием, а уже в Москве я отдала его в секцию шорт-трека. Он еще смеялся, когда на соревнованиях его имя написали через букву «э» – Энтони. В английском же оно начинается с буквы «А».
– Вы не жалеете сейчас, что в итоге переехали?
– Я ни о чем не жалею. Московская жизнь очень многому меня научила. Это классный опыт для меня и для моих детей. Тяготит только внешняя ситуация: невозможность ездить, невозможность выступать на международных соревнованиях...
Федерация очень старается нас поддержать: организовывает новые турниры, дает возможности выступать и зарабатывать на этом. Но все равно тяжело. Мои ребята молодые, у них еще есть время. Мы живем верой, что получим шанс.
Фото: ; РИА Новости/Владимир Родионов, Алексей Даничев, Владимир Песня, Александр Вильф, Сергей Гунеев, Илья Питалев ; Gettyimages.ru/ Chris McGrath, Tom Hauck, Jed Jacobsohn ; globallookpress.com/firo Sportphoto/augenklick/firo Sportphoto ; East News/JACQUES DEMARTHON / AFP, AP Photo/Doug Mills ; instagram.com/teamkrylova
