Философия футбола [1]: Как говорить о спорте на языке философии
Автор: Олег Кильдюшов, научный сотрудник Центра фундаментальной социологии ВШЭ, руководитель исследовательского семинара «Спорт в перспективе социальных и гуманитарных наук».
IQ.HSE: научно-образовательный портал Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики». Наука в Вышке и не только. Человеческим языком.
Советская и западная традиции изучения спорта
В СССР рефлексия по поводу телесных практик традиционно осуществлялась не в рамках академии, т.е. не на социологических и философских факультетах университетов, а в рамках отраслевой науки системы физвоспитания — в институтах и академиях физкультуры и т.п. Именно там велось систематическое изучение спорта: как правило, этим занимались методисты, тренеры и спортивные медики, которые постепенно, от конкретных кейсов переходили к социально-теоретически релевантным обобщениям. За долгие годы в этой среде выработался весьма специфический язык теоретизирования. Это знание абсолютно герметично и самодостаточно; оно не проникает в общее академическое пространство и с точки зрения эвристики представляет незначительный интерес для современной социальной науки.
Попытки говорить о телесном не только на языке спортивной дидактики или медицины, но и на языке современной философии и социологии предпринимаются регулярно. Но в России, в отличие от Запада, они так и не превратились во что-то большое. Удивительно, но в 1970-1980 годах советская теория представляла интерес и для мировой науки. Об этом можно прочитать в статье известных отечественных исследователей спорта Ирины Быховской и Олега Мильштейна. В те годы они сами, как и многие другие советские авторы, активно публиковались в ведущем международном журнале по социологии спорта «International Review for the Sociology of Sport» (IRSS) а Мильштейн входил в его редколлегию. Более того, в IRSS обязательной практикой была публикация резюме статей на русском языке. К сожалению, в 1990-е все это было утрачено.
С конца 1960-х годов на Западе бурно развивается академическая спортология. Разделяются и институциализируются не только истории и теории спорта, но как отдельные дисциплины конституируются философия и социология спорта. Именно они занимаются социально-теоретическими исследованиями спорта. В качестве рубежных можно назвать работы американских ученых П. Вейсса «Спорт: философское исследование» (1969) и А. Гуттмана «От ритуала к рекорду» (1978). Последняя недавно вышла на русском.
Со временем в Северной Америке и Западной Европе возникла вся необходимая академическая инфраструктура в виде соответствующих ассоциаций, специализированных изданий, учебных программ и т.д. Хотя и здесь не все шло гладко. Так, в области социологии спорта ученые столкнулись с методологическим парадоксом, на который указал Пьер Бурдье: есть массовая культурная практика, которой занимаются миллионы, но социальное знание не умеет с ней работать. Причины этого парадокса французский социолог видел в разрыве двух миров — мира телесности и мира знания. Спортсмены презрительно относятся к теоретикам, а интеллектуалы считают проблемы телесного второсортными. Поэтому любая попытка теории проникнуть в сферу, где работает телесность, нелегитимна с точки зрения обоих миров. И все же постепенно спорт и другие телесные практики отвоевали себе место в качестве «нормальных» предметов социально-гуманитарного анализа. Уже давно появились серьезные работы, демонстрирующие, что в случае спорта речь идет не просто об очередной форме досуга, а о механизме формирования тела модерна (современности). В этой исследовательской перспективе сама соматика современного типа — это антропологическое измерение модернизации общества.
Спорт – продукт современной цивилизации
Интерес социально-гуманитарного знания к спорту проявился еще в первой половине прошлого века. Причем он шел одновременно со стороны разных научных дисциплин и интеллектуальных течений – феноменологии, структурализма, философской антропологии и др. О спорте писали Веблен, Шелер, Плесснер и другие. Одной из ключевых фигур здесь стал немецкий социальный теоретик Норберт Элиас, создавший в английском Лестере оригинальную научную школу, которая изучает телесные практики методами исторической социологии. Он много писал о процессе «спортизации», который во второй половине XIX века вместе с урбанизацией, секуляризацией и индустриализацией сформировал современное общество.
Очень важными для становления теории спорта были и работы Мишеля Фуко, утверждавшего, что человеческое тело — не что-то данное природой, а предмет активной работы и контроля. В Новое время меняется сама оптика рассмотрения тела. Как показывают авторы недавно вышедшего на русском фундаментального трехтомника «История тела», в эпоху модерна появляются телесные стандарты, которые говорят обывателю, что нельзя быть толстым и т.д. К концу века Англия как первая современная страна начинает экспортировать новые телесные практики по всему миру. Неудивительно, что в России первыми центрами развития спорта становятся два портовых города — Петербург и Одесса …
Пьер Бурдье перевел анализ на другой уровень и выявил классовые интересы в спорте. По его мнению, в каждой стране применительно к определенному периоду времени можно выявить систему социальных оппозиций, позволяющую сказать о том, какой именно вид спорта является здесь престижным. Он показал, что некоторые виды (гольф, поло, теннис) не просто выступают маркером успешности, но также являются способом сохранения и повышения общественного статуса человека. Позже в рамках его школы стали появляться исследования, в которых на микроуровне изучаются конкретные социальные среды, клубы и т.д. Так, один из учеников — Лоик Вакан — попытался, говоря словами Кафки, записать интенсивный спортивный опыт на своем теле. В течение двух лет он посещал боксерский клуб в черном районе Чикаго, а затем написал об этом книгу в жанре социальной антропологии спорта.
Похожую работу в России провела социолог Полина Жигарева в рамках проекта Центра исследований миграции и этничности. Она несколько месяцев посещала закрытый киргизский бойцовский клуб, где изучала посетителей. В ее случае сделать такое этнографическое исследование было еще сложнее, так как ей пришлось преодолевать не только этнические, но и гендерные границы.
Интересным пример исследовательской работы уже с материалом в области истории спорта является первая академически релевантная история московского «Спартака», написанная американским ученым Робертом Эдельманом. Для его подхода характерна перспектива «снизу», когда спорт рассматривается глазами самих участников, зрителей и т.д.
Недавно мы с французскими коллегами провели в НИУ ВШЭ конференцию «Футбол в оптике социальных наук». Многие прозвучавшие на ней доклады будут скоро опубликованы в №2 двух журналов — «Социология власти» и «Социологическое обозрение».
Сегодня исследователи едины в том, что спорт — важная часть современной массовой культуры, которая затрагивает все сферы жизни общества без исключения, так как телесное в разных формах присутствует повсюду, от повседневности до политики. При этом первую встречу соматического и политического мы видим в Германии 19 века, когда «отец гимнастики» Фридрих Людвиг Ян попытался с помощью системы физического воспитания подготовить тренированные тела для нового национального проекта. Это была первая, но далеко не последняя попытка использовать спорт в политических целях. Пик инструментализации спорта связан с идеократическими режимами XX века — прежде всего с германским нацизмом и советским проектом.
В чем была привлекательность спорта для этих режимов? Во-первых, это возможность дисциплинирования человека через контроль над его телом. Здесь можно вспомнить комплекс ГТО в СССР. Через дисциплину телесного власть проникает на все уровни жизни индивида, включая быт и повседневность. Она «надзирает», оставаясь незамеченной. Во-вторых, спорт позволял визуализировать «воображаемое общество», например, тех же «строителей коммунизма». Ведь спорт не только формирует послушные тела, но и включает их в определенный политический контекст. Здесь достаточно вспомнить сталинские парады физкультурников — массовые шествия физически хорошо подготовленных юношей и девушек. Эти тысячи дисциплинированных и марширующих в едином строю молодых людей наглядно демонстрировали в 1930-е годы всю реальность нового социалистического общества, а также то, что они могут стать мощной силой в настоящей войне.
Олимпийские игры: спортсмены, медиа, города
Итак, спортивное тело давно стало предметом политической инструментализации. Например, в период «холодной войны» спорт был для советского проекта мощным каналом трансляции собственных ценностей и смыслов вовне. Выдающиеся советские атлеты, которые получали право на выезд за границу, являли миру «мягкую силу» СССР. Они своими идеальными телами должны были демонстрировать превосходство социалистической социально-экономической и общественно-политической системы. Таким образом, их тела им вовсе не принадлежали. Более того, эти идеальные тела и не были сформированы ими индивидуально, а возникли в рамках усилий всей советской спортивной системы, т.е. были результатом прямого политического вмешательства в человеческую соматику.
Как мы видим, в модифицированной форме подобная «политизация тела» продолжается до сих пор. С учетом возможностей современных медиа и в условиях глобализации манипуляции на тему идентичности спортсменов приобретают общемировой контекст. Часто говорят о том, что сегодня спорт заменяет войну, затрагивая при этом не только телесность, но и идентичность атлета и зрителя. Например, кого «представляет» спортсмен, за кого он бежит — за себя или за родину? Проблема политической репрезентации в спорте возникла еще при Кубертене, вместе с зарождением новых игр современности. И как мы видим сегодня, этот вопрос удовлетворительно не решен до сих пор. На Олимпиаде в Пхёнчхане российские атлеты выступали без флага, что еще раз демонстрирует нам, что современный спорт высших достижений все еще является полем политической борьбы, как это было и в советское время.
Еще один важный аспект, на который все чаще обращают внимание исследователи спорта, связан с последствиями чемпионатов мира по футболу или олимпиад для разных стран. Речь идет о том, что оставляют после себя подобные мегасобытия принимающей стороне. Например, в Рио объекты недавней олимпиады-2016 — это уже город мертвых, погибшая инфраструктура, которой никто не пользуется. В Сочи, к счастью, значительная часть объектов по-прежнему задействована. В Казани после Универсиады-2013 спортивная инфраструктура была передана университету, который сейчас активно ее использует и т.д.
Любое мегасобытие порождает массу конфликтов структурного и инфраструктурного свойства, которые также активно изучаются в социальной теории спорта. Ведь те же олимпиады затрагивают множество групповых интересов, в результате в соответствующем обществе возникают самые неожиданные коалиции противников и союзников – экономические, экологические, идентитарные и др. В том числе поэтому сегодня очень сложно провести олимпиаду в Европе. Например, спортивные власти Швеции хотели организовать Зимние Игры 2026 года в Стокгольме, но жители высказались против. То же самое произошло в австрийском Инсбруке и многих других местах. Поэтому, после прошедших Олимпийских Игр в Сочи, Рио и Пхёнчхане следующие также пройдут вне пределов Европы: в 2020 году — летние в Токио, а в 2022-м — зимние в Пекине. Как и чемпионаты мира по футболу: прошедший в Бразилии (2014) и грядущие в России (2018) и Катаре (2022). Так что я не удивлюсь, если Париж окажется последним европейским городом, где пройдет столь масштабное спортивное событие, как Олимпиада. Кроме того, там существует серьезная террористическая угроза. Спорт и терроризм — еще одна тема, которой сейчас уделяется все больше внимания исследователями современного спорта. Как мы видим, описанный Элиасом процесс «спортизации» затрагивает все новые аспекты нашей жизни. А это значит, что у изучающих спорт социальных ученых не будет проблем с предметом исследования и в будущем.
Автор: Олег Кильдюшов, научный сотрудник Центра фундаментальной социологии ВШЭ, руководитель исследовательского семинара «Спорт в перспективе социальных и гуманитарных наук».
IQ.HSE: научно-образовательный портал Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики». Наука в Вышке и не только. Человеческим языком.
Если вам понравился этот материал, пожалуйста, поставьте плюс, подпишитесь на мой блог и расскажите друзьям. И буду очень рад узнать ваше мнение в комментариях!
Например, в этой цитате и словом не обмолвились, о том что режим и проект, возможно, хотели просто реанимировать общество. Улучшить морально-волевые качества человека, улучшить его здоровье. Ведь "годы позора" и гиперинфляции в Германии после Версальского Мира, как и гражданская война, коллективизация и политика военного коммунизма в СССР отняли много моральных и физических сил, здоровья у общества. Денег на то чтобы просто накормить и утешить не было, но можно было закалить и через спорт сделать победы нормой и, своего рода, максимой для общества. Ведь впереди у проекта и режима были форсированная индустриализация и война. Что касается парадов физкультурников, автор статьи или те у кого он "занял" эту мысль, смотрят на их причины с современной колокольни, а посему делают принципиально неверные выводы, которые основываются исключительно на собственном современном жизненном опыте. В 30-е годы не было телевидения, не было наружной рекламы, не было интернета, общество было, в известной степени, атомизировано, а для коммунистического режима -это не приемлемо. Поэтому проводили парады, которые служили пропаганде атлетизма и были рекламой спорта высоких достижений. Парады вырабатывали дух общности и чувство локтя, это аналог современных тимбилдингов и корпаративов. Не стоит забывать, что целью как нацистского режима, так и коммунистического проекта было создание нового общества сверхлюдей (кардинально отличались только способы достижения этой цели). А "новые люди" в минимуме своем обязаны быть атлетичными и образованными (отсюда ликбез).
Социология и прочие гуманитарные логии - это не наука, а скорее философия. Глупо пытаться делать выводы на, сугубо, субъективных работах авторов, которые проводят "исследования" и осмеливаются делать свои умозаключения, чуть ли не постулируя их, основываясь исключительно на личном опыте, на личных ценностях и оглядываясь на модальное мнение общества и, более того, зачастую выполняя политический заказ своих политических режимов, которые дают им за это научные звания и премии, накачивая тем самым их мнимый авторитет. Это позволяет давить мнением и авторитетом обычного обывателя, хотя большинство их псевдоработ не стоят и выеденного яйца, как, впрочем, и мое мнение.
При Смородской .... клуб довольно правильно проводил тренерскую кадровую политику (менеджериальный плюс), хотя, как часто бывает в нашем футболе, руководству клуба не хватало терпения и понимания процессов.
Проблема состоит в том, что новый тренерский штаб «Локомотива» гигантский шаг назад в менеджменте, потому вступает в противоречие с сетевой теорией, которая (сознательно или нет) была основой кадровой политики «Локомотива» при Смородской.
емин-Лоськов-Пашинин-Хапов-Оганесян как тренерская команда –это самоубийство, потому что это практически замкнутая на себя система.
эта команда не сможет дать результат, это кадровый тупик «Локомотива».
это наивная задумка вернуть блудных болельщиков на стадион в Черкизово.
Не думаю я, и что он доработает свой контракт, а вместе с ним – и Лоськов с Пашининым, Хаповым и Саркисяном.
Занавес.
Что касается конкретных замечаний, я с Вами не очень согласен. Пара пунктов: (1) "про современную колокольню". Конечно, доля презентизма всегда присутствует в любом исследовании прошлого - если мы пытаемся понять то, что было, мы всегда это делаем из своего настоящего. Настоящее - нам понятнее, мы можем на него опереться. Так делает не только автор текста, но и Вы, например: " смотрят [...] с современной колокольни, а посему делают принципиально неверные выводы [...] Парады вырабатывали дух общности и чувство локтя, это аналог современных тимбилдингов и корпаративов". Т.е., Ваши выводы тоже принципиально неверные?
(2) про атомизацию и пропаганду на фоне отсутствия ТВ и интернета. Во-первых, Вы пишете так, будто без современных медиа (ТВ, интернет) общество обречено быть атомизированным. Это, очевидно, ошибка. Потому что примеры наиболее коллективистских обществ относятся ко времени и без газет с радио, а современные общества (и интернетом и тв) атомизированы так, как не было еще никогда в истории. Пропоганда, само собой, тоже не зависит от тв и интернета (собственно, Вы это и сами, несколько противоричиво, тут же признаете). Безусловно, целью парадов были и "пропаганда атлетизма", и "выработка духа общности", но я не понимаю, почему Вы не согласны с тем, что они же стремились продемонстрировать преимущество одной политической системы над любыми другими. Какая из этих целей первична - это, возможно, вопрос. Но если подумать, пропагандировать атлетизм и вырабатывать дух общности эффективнее было бы не парадами физкультурников, а вот "верифицировать" политические преимущества через парад атлетов - это наглядно.
Ну и последние Ваши замечания ("основываясь исключительно на личном опыте" и "зачастую выполняя политический заказ" за премии) - мне кажется, это уже совсем лишнее. Гуманитарные науки предполагают строгость метода, и никакого личного опыта в нормальном исследовании быть не может. И, конечно, мало гуманитариев работают за "звания и премии" (иначе бы уже сменили сферу работы), но работают, чтобы понимать.