«Чуть не оглох от визга в наушниках». Николай Круглов – о падении на Олимпиаде и работе комментатора
– Вы сын олимпийского чемпиона. Что это?
– Это очень двоякое чувство. Я не видел, как выступал отец – все представление о нем как о спортсмене формировалось только по фотографиям или рассказам родственников и друзей семьи. Первое видео с участием папы посмотрел уже в зрелом возрасте, но некий ореол всегда присутствовал и оказывал существенное влияние.
– Как?
– Поначалу это было серьезной проблемой. Прежде всего, психологической. Я прочувствовал, что значит постоянное и неминуемое сравнение с великим человеком. И пусть большинство параллелей проводились в шутку, потребовалось немало времени, чтобы к этому привыкнуть.
– Вы стали лыжником, чтобы соответствовать отцу?
– К профессиональному спорту я пришел сам. Во всяком случае, мне так кажется – за что я очень благодарен родителям. Они либо не продавливали подобную тему, либо сделали это так технично, что я даже не заметил. Некоторые ненавидят фортепиано, потому что в детстве их заставляли ходить в музыкальную школу. Моя история противоположная.
– Но вас же приучали к спорту?
– Почти каждые выходные мы ходили на лыжах. Это была добрая традиция, а не кружок по интересам или тренировки. В первую секцию попал случайно – хотя вся семья была погружена в спорт, я преследовал совсем другие цели.
– Какие?
– В начальной школе мне приходилось ходить на продленку. Там мы не смогли найти общего языка с учительницей, я возненавидел такое времяпрепровождение. Тогда и спросил родителей, как можно избежать этой жути. Мама сказала, что нужно найти увлечение, при котором за мной приглядывали бы взрослые. Я понял: секция – мой шанс.
– Какую выбрали?
– Мне было все равно. В то время преподаватели из спортивных групп ходили по школам и набирали детей. Я решил – запишусь к первому, кто придет.
– Им оказался не ваш папа?
– Нет. Это был тренер по настольному теннису. Он изрядно удивился, когда я поднял руку, даже не дослушав до конца речь. Если честно, сам не сообразил, что именно мне предлагали – главное, проблема с продленкой была почти решена.
– Почему почти?
– По каким-то причинам не получилось прийти на просмотр в обозначенный день. Я закатил чудовищный скандал. Орал, что настольный теннис – мечта всей жизни, верните меня в эту группу и все в таком стиле. В итоге родители договорились, а я подружился с ракеткой на пять с половиной лет и даже выполнил КМС.
– Так понравилось?
– Было интересно, но замкнутое пространство и прелый воздух в зале быстро надоели – меня все время тянуло на улицу. Кроме того, в средней школе начались постоянные теннисные соревнования. Как правило, они проводились в выходные дни, что не давало возможности покататься на лыжах. В какой-то момент я осознал: настолка – не мой вид, нужно идти дальше.
– Как вы оказались в лыжах?
– Тоже случайно. Каждый год школьники участвовали в соревнованиях «Пионерская правда». Суть очень простая: сначала гоняешься со сверстниками на уровне района, если занял какое-то место в топе – попадаешь на город, затем на область и так далее. Мне предложили поучаствовать в этих соревнованиях за свою школу. Я без всяких проблем выиграл первый этап, на городе стал седьмым, а на области – 13-м.
– Папа натаскал?
– Единственными тренировками так и оставались воскресные прогулки. Поэтому и осознал, что не обделен талантом и физической формой, раз показываю такие результаты без всякой подготовки.
– Был момент, когда вы хотели бросить лыжи?
– Нет. Кстати, в настольном теннисе такое неоднократно случалось. Но про лыжи могу с чистой совестью сказать: бросить хотел единственный раз – когда заканчивал карьеру.
– А как же выбор между учебой и спортом?
– Эта история и стала переломным эпизодом. В 1999 году мы очень успешно выступили на первенстве России: я завоевал две или три медали в своем возрасте и попал в молодежку. В то время все сборники финансировались регионами, и в департамент спорта Нижегородской области пришло приглашение со сметой расходов, а мне говорят: «Таких денег у нас нет».
– О какой сумме шла речь?
– Не помню точно, но не космической.
– И что делать?
– Фактически меня заперли на уровне чемпионатов страны, а не окунувшись в атмосферу сборной в молодом возрасте, любой просто упрется в тупик. Плюс на эту историю накладывался вопрос поступления в вуз. Мы очень серьезно поговорили с отцом и решили: он пробует исправить ситуацию с лыжами, а я переключаюсь на учебу.
– Обидно было?
– Переживал не сильно. Мне всегда нравилось учиться. В итоге поступил в престижный институт с огромным конкурсом. Причем с первого раза.
– Что за институт?
– Нижегородская Академия МВД.
– Неожиданно.
– Единственное заведение в России, которое готовило тогда юристов по специальности «Борьба с экономическими преступлениями». Поэтому я считал поступление серьезной жизненной победой и искренне гордился ей.
– Почему ситуация перевернулась в пользу спорта?
– Предполагаю, что папа встретился с президентом Союза биатлонистов России, Александром Тихоновым, и меня пригласили в биатлон. Все случилось во время летних каникул, поэтому я с удовольствием поехал на сбор – это была отличная возможность потренироваться, попробовать новую дисциплину и просто классно провести время.
– Как вы оказались в Ханты-Мансийске?
– На тот момент я пробегал с винтовкой всего месяц, но получалось неплохо. Учитывая, что в Нижнем Новгороде меня отправили на все четыре стороны, об отказе даже не думал. В первом сезоне мы с тренерами поставили задачу попасть на чемпионат Европы среди юниоров, и каким-то удивительным образом удалось ее выполнить. Хорошо помню, что отобрался в сборную последним номером и долго не верил, что все получилось.
– А сами накатали на два золота.
– Да сумасшествие какое-то! Выиграл пару индивидуальных дисциплин, поехал на первенство мира, и оттуда тоже привез две серебряные медали – личную и эстафетную.
– Звездочку не поймали?
– Нет. В биатлоне на итоговый результат влияет очень много факторов, и я понимал – своими победами я обязан удачному стечению обстоятельств, а мой средний уровень на порядок ниже выступлений на решающих стартах. Поэтому медали, скорее, мотивировали, нежели расхолаживали.
– В чем заключалось везение?
– Благодаря лыжному прошлому с ходом все было прекрасно, а вот стрелял я крайне нестабильно. На лежке уверенность немного ощущалась, но каждая стойка превращалась в лотерею. Поэтому все удивились, когда на Европе и мире закрылись практически все мишени.
– Есть слова папы, которые стали для вас ключевой цитатой?
– Стоит признать, что их произнес не отец. Во время второго сезона в Ханты-Мансийске я жил в одном номере с опытным гонщиком – Володей Бехтеревым. Почти каждый день мы делали холостой тренаж – работу с оружием без выстрела. Иногда нам позволяли проводить его в комнате. Я брал винтовку и добросовестно выполнял все упражнения, а мой сосед в это время лежал на кровати и смотрел телевизор.
– Так он уже не был молодым и перспективным.
– Да, но стрелял просто фантастически. С каждой тренировки я уносил около десятка промахов, а он – максимум парочку или вообще ни одного. Как-то раз я снова стоял с винтовкой, а Бехтерев лежал на кровати. Тогда я психанул, сел напротив и спросил: «Володя, как так? Почему я каждый день как идиот стою тут и занимаюсь, а ты забиваешь и стреляешь лучше всех?»
– И что Володя?
– С гроссмейстерским спокойствием он произнес единственную фразу: «Знаешь, я просто понял принцип». И все.
– Какой еще принцип?
– Вот именно такая эмоция проскользнула у меня в голове. Шок! Какой принцип? Че ты понял? О чем ты вообще говоришь?
– В итоге вы поняли, что за принцип-то?
– Если бы ты знал, сколько времени меня терзала его фраза. Я осознал истинный смысл только спустя несколько лет. И сейчас понимаю, что нашим биатлонистам не хватает понимания данного принципа. Отсюда такая нестабильная стрельба: ребята заезжают на штрафные круги, хватают дополнительные патроны и так далее. Особенно на главных стартах сезона.
– Так чего им не хватает?
– История очень простая. Выполняя определенный алгоритм действий, ты обязательно получишь стопроцентный результат. И на это не повлияет ни ветер, ни освещение, ни эмоциональное состояние. Есть прицел, мушка и мишень. Если они совмещены, а курок обработан плавно – пуле некуда деваться. И пусть тебя хоть на части разрывает, мишень все равно закроется.
– Звучит слишком просто.
– Прочитав это, люди подумают: нашелся тут философ. Но все нужно пропустить через себя – принцип не так уж банален. Едва ли найдется мастер, который на все 100% им овладел. Но технически, с точки зрения физики, мысль действительно тривиальна и неоспорима.
– Насколько вы овладели алгоритмом?
– Была интересная история на Олимпиаде-2006. Мне совершенно неожиданно довелось бежать на четвертом этапе в эстафете. Приехав на лежку, посмотрел в прицел и обалдел – настолько сильно винтовку мотало из стороны в сторону. Волнение было адским. Какое там зафиксировать? В тот момент я ее практически не контролировал! Подумал: господи, как стрелять? Так же вообще невозможно попасть!
– Неужели вспомнили Володю у телевизора?
– В том числе. Лежать и ждать чуда – бессмысленно. Что-то изобретать – тоже глупо. Нужно просто выполнить последовательность: совместить три штуковины и плавно нажать на спуск, невзирая на то, что тебя колотит как под электрическим током. Я начал это делать, и мишени стали закрываться. До сих пор не понимаю, как они закрылись все. По ощущениям я вообще не должен был попасть ни разу.
– Вашему папе удавалось совмещать роли отца и тренера?
– На самом деле, не было этих ролей. В жизни присутствовал целостный человек – самый близкий, осведомленный, внимательный. Хорошо это или плохо? Скорее, второе. Ведь как бы ни хотелось абстрагироваться, ты всегда находишься на тренировке. Сидя дома и желая найти чисто отцовские качества, я непременно натыкался на тренера.
– Несколько лет назад вышел фильм «Чемпионы», где показали вашу историю. Какие впечатления оставила картина?
– Нереальные эмоции! Андрей Смоляков – просто гений! Во время съемок мы много общались с Марком Богатыревым, который сыграл меня. Андрей же был несколько отстранен от процесса, но я был в шоке, когда увидел его в роли отца. Ему удалось настолько точно передать психологию взаимоотношений, когда ты безгранично любишь своего ребенка, но при этом должен оставаться строгим и требовательным тренером. Спасибо ему огромное.
– Видно, что этот фильм – чувствительная тема для вас.
– Да. Было очень страшно, потому что наши с отцом отношения очень дороги для меня. Я знаю, что такое российское кино. Не хочу никого обидеть, но скажу честно: боялся, что истинную ценность превратят в джинсу. Более того, я никогда не любил говорить о нашей с папой истории, а тут предложили ее экранизировать.
– Почему согласились?
– Мне пообещали, что каждая буква сценария будет непременно согласована. И что в любой момент я могу наложить вето и свернуть процесс.
– Как оцените результат?
– Конечно, есть некоторые недоработки, однако фильм получился стоящий. Потрясающая актерская работа. И Марк, и Андрей блестяще справились.
– Балансирование гильзой на кончике ствола – правда?
– Правда. На самом деле, в этом упражнении нет ничего сверхъестественного. Его используют на тренировках почти все биатлонисты. Однако обыграли прием действительно красиво.
– А медали отца? Он их действительно продал, чтобы вы продолжили карьеру?
– Понимаю, что этот сюжет востребованный и трогательный. Но все, что можно было сказать на эту тему, сказано уже давно. Извините, ничего нового я открыть не могу. Может, в другой раз.
– Хет-трик в Оберхофе – лучший момент вашей карьеры?
– Не соглашусь. Там было яркое выступление, но часто вспоминаются и другие гонки. Пусть они не золотые, но для меня имеют нисколько не меньшее значение.
– Какая самая крутая?
– Выделить одну не так просто. Сложнейшая – точно эстафета в Турине. Запомнилась победа на чемпионате мира в Хантах, на первой смешанной эстафете в истории ЧМ. У меня есть замечательный товарищ, ярый поклонник биатлона. Перед турниром он сказал: «Коля, ты будешь чемпионом мира». Я ответил: «Витя, о чем ты? Мне бы в команду попасть».
– Но друг оказался прав.
– Парадоксально. На турнире я отбежал спринт и жутко заболел. Микст был последней дисциплиной в программе, к которой хоть как-то успел прийти в себя. Тогда мы выступали двумя командами. В первом составе стартовали лидеры: Чепиков, Рожков, Зайцева и Богалий. Во второй попали я весь в соплях, дебютант Иван Черезов , тоже простудившаяся Светлана Ишмуратова и Оля Медведцева без особой мотивации после блестящего выступления на ЧМ.
– И зачем вас на старт погнали?
– Мы тоже так думали, но внезапно выиграли золото. Первым после гонки ко мне подошел тот самый товарищ. По жизни он очень экспрессивный парень, а тогда по плечу хлопнул: «Я же говорил». Развернулся и ушел. Это было круто.
– А Поклюка с сумасшедшим ветром?
– Пожалуй, один из безумнейших стартов в карьере. Сначала ковры сдувало с рубежа, а потом – флаг на финише. Хорошо, что второй дали – было бы обидно такое преимущество не отметить триколором.
– С чем вы связываете спад в результатах начиная с 2009 года?
– С комплексом причин. Мне кажется, после ЧМ-2008 нужно было взять паузу, позаниматься чем-то другим. Анатолий Акентьев, президент федерации лыжных гонок, советовал тогда побегать марафоны без винтовки, разгрузить голову. Наверное, он был прав. Началось наслоение турниров, которое переросло в рутину. Отсюда возникла усталость и пропала мотивация.
– Борьба за рекламу тоже мешала карьере?
– Это была не борьба за рекламу, а спор о подходах. На мой взгляд, спортсмены всегда должны иметь право выбора. Особенно те из них, кто может самостоятельно обеспечить себе более привлекательные финансовые условия. Задача федерации – искать компромисс, а не устраивать репрессии и пытаться показать власть. А тогда диалога, к сожалению, не получалось. Но не будем об этом: время и так расставило все на свои места. Я рад, что сегодня у спортсменов подобных проблем больше не возникает.
– Как пережили допинговый скандал на чемпионате мира в Корее?
– Это действительно выбило из колеи. Все происходило на моих глазах и очень задело, ведь мы были практически одной семьей.
– Парни действительно употребляли?
– Речь шла в большей степени о девчонках. Не знаю. По моей информации, неопровержимых доказательств так и не представили. Если честно, нет желания говорить на эту тему. Особенно сегодня, когда любые слова могут быть неверно интерпретированы. Пусть на эти вопросы отвечают представители ВАДА и соответствующих ведомств.
– Тем не менее не спросить о мельдонии невозможно. Чем этот препарат может помочь спортсмену?
– Я же не фармацевт. Спросите об этом у врачей.
– Почему вас не поставили на спринт и преследование на Олимпиаде-2010?
– Острые вопросы ты задаешь, хотя сейчас уже можно рассказать об этом спокойно. Тем более, в биатлоне давно пора что-то менять. Может, мои слова каким-то образом заставят задуматься нынешних руководителей федерации.
Перед тем сезоном пришло понимание – впереди заключительный год в спортивной карьере. Тогда мы встретились с тренерами сборной команды, Владимиром Аликиным и Андреем Гербуловым, и откровенно поговорили.
– О чем?
– Я признался, что собираюсь заканчивать. И что в предстоящем сезоне мне будет очень нелегко выступать ровно. Тем более, с предложенной программой подготовки, в оправданность которой я откровенно не верил. Однако меня очень мотивировала Олимпиада. Мы решили, что я работаю в составе команды, но при этом некоторые мои пожелания относительно тренировок и распределения нагрузок будут учитываться. При этом была озвучена утвержденная система отбора в олимпийский состав. Мы договорились: попадаю – еду, нет – беру ответственность на себя.
– Карта сыграла?
– Я прошел в команду далеко не последним номером, несмотря на ожидаемо нестабильные результаты. Однако на предолимпийском сборе они улучшались каждый день. В итоге я вышел на пик формы и мог спокойно конкурировать с лидерами сборной: на контрольных тренировках, я бежал в одни ноги с Чудовым и Устюговым, а стрелковые навыки и психологическое состояние вообще не вызывали вопросов. Мне удалось подойти к Олимпиаде в лучшей спортивной форме за последние несколько лет.
– Что испортило ситуацию?
– Казус случился уже в Ванкувере. Был уверен, что текущие показатели и срезы функционального состояния дают мне право на участие в спринте и гонке преследования – мотивация зашкаливала. И вдруг моей фамилии не оказалось в заявке.
– Как отреагировали?
– На собрании команды я спросил у Аликина, чем он руководствовался. Владимир Саныч ответил, что другие ребята лучше выступили в целом по сезону и больше заслужили место в команде.
– Но какая разница, как кто бегал несколько месяцев назад?
– Вот именно! Мы ведь приехали на Олимпиаду, она здесь и сейчас. Стоит вопрос завтрашней гонки, и вы же видите, кто к ней готов. Внятных объяснений я тогда не получил.
– Желания все бросить не возникло?
– О чем ты говоришь? Мне все же дали шанс – индивидуальную гонку. Она всегда была для меня самым нелюбимым видом программы, а чтобы отобраться в эстафету и масс-старт, требовалось место не ниже четвертого. Однако я был максимально настроен использовать возможность.
– С какими эмоциями вышли к черте?
– Спокойно. Попереживал немного, но сумел справиться и сохранить холодную голову. И если бы не падение, мог бы получиться прекрасный результат. Было вполне реально бороться за золото. Видимо, не судьба.
– Все помнят тот фатальный спуск, но никто не знает, почему вы упали. Расскажете?
– В Канаде была очень нестабильная погода: ночью прилично подмораживало, днем так же сильно отпускало. Из-за этого трасса разбилась посередине, а по краям остался лед. Меня поставили в последнюю стартовую группу, и приходилось постоянно искать более жесткие участки, чтобы сохранять скорость. На одном из спусков, когда проходил поворот, ботинком зацепился за ледяную кромку и упал. Дальше все тривиально: оторвался ремень, 2 километра нес винтовку в руках, потеряв всякую возможность бороться за медали.
– После этого вы буднично закончили карьеру. Не пожалели, что так рано ушли?
– Искренне жалел только об одном: не дали пробежать спринт и преследование в Ванкувере, ведь это мои дисциплины. Но думаю, мне удалось все доказать тренерам в индивидуалке. Пусть в меня бросит камень тот, кто считает, что четыре нуля на Олимпиаде – это не круто. Сегодня мне не стыдно – считаю, что задачу выполнил почти на 100%.
– Почему решили завязать с профессиональным биатлоном?
– Прекрасно понимал, что до Сочи не выдержу, а кубки и чемпионаты мира перестали быть интересными. Поэтому решил не затягивать время и не занимать чье-то место в команде. Убежден, что при отсутствии мотивации крайне сложно рассчитывать на высокий результат. Становиться же статистом просто не хотелось.
– Как вы оказались в комментаторской кабине?
– В 2012-м Первый канал предложил попробовать себя в качестве эксперта. Тогда я был далек от журналистики. Зря переживал – оказалось нетрудно отвечать на вопросы комментатора, разъяснять телезрителям некоторые нюансы биатлона. Совместно с Димой Тереховым мы отработали чемпионат мира – так и началась моя карьера на ТВ. Потом поступили новые предложения, а с опытом пришла и уверенность.
– Обычно все новое вызывает у зрителей отторжение. Как публика приняла ваши первые репортажи?
– Вначале очень переживал из-за сравнения с лучшими спортивными комментаторами, не являясь в принципе профессионалом в этой сфере. В итоге устроил опрос. На своей страничке в социальной сети написал: друзья, нравится ли вам то, что я делаю на телевидении? Если да, буду продолжать работать для вас. Если нет, давайте закончим.
– Что сказали зрители?
– К огромному удивлению, пришло космическое количество отзывов. Подавляющее большинство из них было положительными. Тогда и наплевал на недовольных – раз уж моя работа нравится стольким людям, то буду стараться и совершенствоваться дальше.
– Вы хотели бы поработать комментатором на других видах спорта?
– Если только в лыжных гонках. В остальном не считаю себя профессионалом.
– Что более волнительно: дебют на федеральном канале или стрельба на Олимпиаде?
– Это разные вещи. Безусловно, первый репортаж был крайне эмоциональным: отсутствие опыта накладывало отпечаток. Я зашел в кабинку, посмотрел на пульты, и меня в пот бросило. Но с годами набрался приемов у мастеров своего дела. Очень многое старался перенять у Димы Терехова – мне кажется, у нас сложилась отличная команда. Он классный парень и отличный журналист. Был совместный опыт работы с таким мэтрами спортивной журналистики, как Кирилл Набутов и Виктор Гусев. Вживую наблюдал за их эфирами, старался учиться у каждого, и спасибо им огромное, что не отказывали в советах.
– Чем отличается восприятие биатлона со стороны болельщика, гонщика и комментатора?
– Я никогда не был болельщиком и не считаю себя им – мне наш вид спорта интересен исключительно с прикладной точки зрения. Когда просто смотрю соревнования, то расслабляюсь и пытаюсь что-то полезное заметить и запомнить. Во время репортажа стоит другая задача – донести зрителю максимальное количество информации. Причем я предпочитаю говорить в том числе и о том, чего нет на картинке. Например, об интересных фактах или технических подробностях.
– Вы можете болеть за кого-то?
– На мой взгляд, комментатор должен оставаться нейтральным. Хотя это не совсем правильное слово. Скорее, ему необходимо сохранять объективность. Конечно, я очень переживаю за наших ребят и девчонок, однако во время репортажа необходимо сохранять сюжетную линию и стараться давать объективные оценки происходящему на экране, не позволяя себе лишних эмоций и поспешных выводов. Высказывая свое мнение, я всегда стараюсь подчеркнуть, что это лишь моя точка зрения, а не истина в последней инстанции.
– Чем отличается Первый от Eurosport?
– На федеральной частоте есть немало ограничений, не способствующих тому, чтобы спортивная аудитория росла. Например, выход в эфир за 10-15 секунд до старта и уход из трансляции прямо во время гонки – такой подход не совсем правильный, как мне кажется. Eurosport в этом плане – более свободная площадка. Здесь можно спокойно делать свою работу так, как ты считаешь нужным.
– Чувствуется разница в аудиториях?
– Eurosport имеет определенную сложившуюся аудиторию. Готовясь к репортажам, я примерно представляю, кто эти люди, и предполагаю, что именно они хотят услышать. Публика федеральных каналов более разношерстна, и там очень трудно угодить каждому. Есть домохозяйки, которым неинтересны технические подробности – им подавай истории про дружбу и личную жизнь. Есть разовые болельщики, которым хочется эмоций. И таких групп довольно много.
– Комментаторов запоминают в том числе из-за перлов. Самая нелепая фраза, произнесенная вами в эфире?
– В одном из дебютных репортажей я назвал спортсменов сборной Австрии австрияками. Через секунду у меня чуть барабанные перепонки не лопнули: в наушниках раздалась непередаваемая игра слов, о которой тебе лучше не писать. Разумеется, для меня сразу погасла картинка, я потерял мысль и впал в дичайший ступор. До конца эфира так и не смог прийти в себя.
– А почему австрияки?
– На самом деле ничего обидного в этот слове нет. Просто в мире биатлона ребят из этой страны так называют уже сто лет. Вот и оговорился по привычке. Но больше подобных перлов стараюсь не допускать.
eurosport.ru
Почему вспомнилась Кайшева:(
Неожиданно понравился классический бег биатлонистов. Красиво, как-будто правда бегут.