«Я бы отдал все, чтобы он был со мной на драфте. Просто ради еще одного отцовского поцелуя в щеку»
От редакции: вы в блоге The Players Tribune, где переводят лучшие тексты от самих спортсменов с одноименного сайта. Поддержите блог плюсом, подпиской, комментарием – и рассказы о жизни спортсменов от первого лица будут появляться на Sports.ru еще чаще.
Как-то раз мама позвала меня в родительскую комнату.
Когда я вошел, она сидела на кровати. Отец был на улице, во дворе дома.
Мама сказала мне присесть самому и начала долгий монолог. Поначалу я не понимал, что происходит. За несколько месяцев до этого у отца диагностировали рак печени, и, да, всем нам было нелегко. Мама все говорила и говорила о процедурах, тестированиях, что было сделано, что не было. Она говорила так много, но в то же время… Она будто бы не говорила ничего.
«Мама!» – прервал я ее наконец. «Что ты пытаешься мне сказать?»
Она сделала глубокий вдох.
«Коби… Болезнь, которую обнаружили у отца… Она неизлечима».
Она говорила медленно. Ей было очень трудно выдавливать из себя каждое слово.
«Однажды… Однажды рак заберет твоего отца».
Я был сломлен. Разрыдался тут же.
Помню, как хотел ответить, но не мог сказать ни слова. Мозг будто отдавал телу команду говорить, но выполнить эту команду телу не удавалось.
Когда я наконец нашел в себе силы сказать хоть что-то, выкрикнул изо всех сил:
«БЫТЬ ТАКОГО НЕ МОЖЕТ!»
И не знаю, как и почему, но именно в тот момент моя грусть превратилась в злость. Все тело будто наполнилось этой злостью.
И тут вдруг, даже не понимая, что я делаю, я ударил стену.
Сильно ударил. Так сильно, как мог. Всю силу вложил.
Честно говоря, не почувствовал даже момент удара. Но звук был настолько громким, что отец услышал его со двора и тут же вбежал домой. Он пытался утешить меня, но я вырвался, выбежал из дома, сел на траву и стал плакать дальше.
Во мне была чистая злость. Никогда прежде я не злился так сильно.
И знаете что? Не особо горд признавать это, но…
Я злился не на болезнь, не на отца и даже не от мысли о том, что совсем скоро я его потеряю. Я злился на Бога.
Все, о чем я думал в тот момент, – как же так вышло, что я, человек так сильно верующий, обречен на то, чтобы потерять отца? Казалось, все, что я знал и во что верил с самого детства, вдруг потерпело крушение.
Я все думал: «Ведь Бог мог не допустить этого, если бы хотел». В мыслях пытался донести до него, как сильно он меня подставил. Я задавался вопросом:
«Как, как ты смеешь забрать у меня отца? Мне 17 лет. Мне нужен отец!»
Сидел на газоне, слезы стекали по лицу рекой, а в голове – один и тот же вопрос:
«Боже, за что? За что?»
***
С самого раннего детства у меня сформировался образ отца как фундамента нашей семьи.
Он делал все, чтобы мы с братом, сестрой и матерью были обеспеченными всеми благами. Для этого отец был вынужден брать ночные смены на заводе возле нашего дома в Голдсборо, в Северной Каролине. Но он никогда ни на что не жаловался. Не по характеру было.
Более того, именно отец впервые дал мне в руки баскетбольный мяч. Он играл за сборную университета Северная Каролина Сентрал, обожал баскетбол и довольно рано познакомил меня с ним. Как только я научился вести мяч, он потащил меня бросать по самодельному кольцу. Параллельно рассказывал байки про то, как забивал по 40 за игру или ставил через противников.
Я все это впитывал.
Однажды он рассказал о том, как набросил мяч сам себе ударом от щита и поставил сверху с такой силой, что даже арбитра в шок поверг.
«У него даже свисток изо рта выпал», – говорил он тогда. «Он так удивлен был, что с разинутым ртом застыл».
Без понятия, правда это была или нет, но он рассказывал эту историю 8-летнему Коби Уайту и становился в глазах этого ребенка супергероем.
Каждый день по возвращении домой из школы и с окончанием работы над домашкой я выходил на улицу играть в баскетбол. Обычно в дневное время суток отец спал из-за ночной работы, но как только до его уха доносился стук мяча, он присоединялся ко мне, чтобы посоревноваться в HORSE.
Он был немного старше среднестатистического отца, так что мне удавалось расправиться с ним довольно быстро Как только мне доставалась возможность бросить с дистанции – все, партия окончена. У него был лучше поставлен бросок со средней. Плюс он все-таки в возрасте был, так что всеми силами пытался не пустить меня на дугу или сбиться на трикшоты.
«Вот что ты так и норовишь бросить с такой дальней дистанции?» – все возмущался он. «Так нечестно!»
Дома мы часами вместе смотрели телевизор. Конечно, смотрели много баскетбола, но чем-то совсем уж особенным для нас обоих была серия фильмов «Рокки».
Отец настолько привык к ночному графику на работе, что даже по выходным не засыпал после заката и мог часами смотреть телевизор. Когда я был маленьким и присоединялся к нему, знал, что он меня защитит от любых нападок мамы по поводу режима и необходимости сна. Он улыбался в такие моменты, одобряя мое присутствие за телевизором.
И каждую такую ночь он каким-то образом находил канал, по которому показывали по несколько фильмов «Рокки» подряд.
Отцу нравилась история главного героя: то, как скромно он начинал, как низко его оценивали окружающие, и как в итоге он доказал всем, что они были неправы.
Никто и подумать не мог, что Рокки одолеет Аполло Крида, Джеймса Лэнга или того огромного русского парня, но он выложился на полную, победил всех соперников и тем самым шокировал мир.
Отцу нравилась буквально каждая минута этих фильмов. Мне тоже.
И неважно, в какой раз мы пересматривали ту или иную часть. Каждый раз мы радовались и изображали удары Рокки как в первый.
С переходом в старшую школу я стал чаще принимать у себя дома друзей, и в их компании отец чувствовал себя как рыба в воде. Он был человеком, обожавшим делиться какими-нибудь историями из жизни или травить шутки. Бывало и так, что с ним мои друзья проводили больше времени, чем со мной.
Они звали его Доком. Порой звонили мне и через пару минут разговора спрашивали: «Как там Док поживает? Что делает?»
В определенный момент он сам стал их обзванивать. Наш дом был очень маленьким, так что я в своей комнате слышал, как он набирал номер на телефоне, а затем говорил что-то наподобие: «Хэй, Кори, как дела? Чем занимаешься?»
И это все абсолютная правда.
Я слушал их разговоры, смех, а через 15 минут мне на телефон приходила смс: «Бро, со мной твой отец только что созванивался».
Невероятно.
Но вот знаете: могло показаться, что мой отец уделяет другим детям больше внимания, чем мне, но обижаться на него за это было невозможно. Полагаю, он просто был таким по жизни: всегда хотел быть близким людям и контактировать с ними. А мне он постоянно твердил, что любит меня.
Твердил это каждый раз. По несколько раз в день.
И постоянно в щеку целовал. Не только по Дням Рождения или на Новый год. Постоянно. Даже при людях. Его ничего не беспокоило. Показать окружающим любовь к сыну было для него чем-то естественным.
В наше время не так и много отцов целуют сыновей.
Но вот вспоминая это все сейчас, могу сказать так: мне как сыну было от этого круто.
На второй год старшей школы обо мне и моей игре стали писать все чаще и чаще. Вокруг меня стало циркулировать все большее число великих тренеров, но в семейной жизни началось что-то странное.
Отец то и дело выхватывал меня и начинал говорить необычные вещи. Каждый раз – разными словами, но как правило такой разговор начинался одинаково: «Коби, мне недолго осталось на этой земле».
Представляете?
Смотрим ли мы телевизор, гуляем ли мы во дворе – неважно. Он говорил: «Так, вынужден заставить тебя следить за матерью, чтобы с ней все было в порядке. Надеюсь, у меня будет возможность увидеть, как ты играешь за колледж, но если такой возможности не будет, уверен, ты себя зарекомендуешь».
Я и понятия не имел, о чем он, почему он так говорит. Если что, все это происходило до того, как он узнал о раке. Тогда он выглядел вполне здоровым. Может, предчувствовал, что что-то пойдет не так.
Каждый раз моя реакция на такие слова была одинаковой: «Слушай, да прекрати! Что ты делаешь вообще? Заканчивай с такими разговорами. Что с тобой не так?»
Сильно злился от непонимания.
Но он не останавливался. И это действительно оставило на мне след. Пожалуй, ярче всего этот след проявился в выборе колледжа, в частности – колледжа для игры в баскетбол.
Даже несмотря на то, что я не понимал речей отца, я осознавал: что-то идет не так. Считал, что мне нужно было оставаться близко к дому на случай, если все те ужасные вещи, о которых он говорил, стали бы правдой.
Когда Рой Уильямс пригласил нас на встречу в Чапел-Хилл, все тут же встало на свои места. Университет Северной Каролины располагался очень недалеко от моего дома, мне понравились программа подготовки, арена, учебные перспективы.
Да и мой отец отлично сошелся с тренером Уильямсом.
Оба они – люди старой закалки, приземленные и… Гениальные. Помню, как мы сели в машину после долгого разговора во время визита в университет, и я спросил отца, что он думает по поводу поступления.
«Понравился мне этот Рой!» – сказал он тогда, чуть не пропел, знаете, в этаком кантри-стиле.
«Он отличный человек. Ох уж этот Рой!»
Так что спустя три дня после предложения от Северной Каролины я, будучи еще старшеклассником, заявил о том, что буду играть под началом тренера Уильямса и в составе «Тар Хилз».
Отец был рад.
Прошло совсем немного времени, и я наконец понял, что же означало это странное «Мне недолго осталось на этой земле».
Из здорового, счастливого человека отец превратился в болеющего и поникшего. У него обнаружили рак печени.
И болезнь развивалась очень быстро.
Он решился на операцию по удалению опухоли. Казалось, что все будет хорошо, я был уверен, что отец поборет болезнь, думал: «Ну это же мой отец. Он может все. Он не позволит этой болезни победить себя. Невозможно такое».
Но затем случился тот разговор с мамой. Удар стены. В одночасье все изменилось.
Вся жизнь пошла наперекосяк.
На протяжении следующих двух месяцев я наблюдал, как отцу становилось все хуже и хуже. Он потерял значительную часть веса. Ослаб и не мог даже самостоятельно передвигаться. Стал путать день с ночью.
По сути мы наблюдали, как отец постепенно, день за днем, умирал.
Все дошло до того, что он перестал меня узнавать. Вот это было для меня тяжелее всего: смотреть ему в глаза и понимать, что он меня не узнает.
Он был моим героем. Супергероем. Человеком, за которым я следовал абсолютно во всем.
И он больше не узнавал меня.
Я вот-вот должен был садиться в самолет и улетать в лагерь Nike, как раздался звонок от матери.
«Коби, сегодня утром твой отец ушел из жизни. Он скончался».
Я заревел. Моментально. Неконтролируемо.
Брат привез меня из аэропорта домой. Мы приехали еще до того, как отца увезли. Я забежал в его комнату и потерял рассудок.
Позже мать говорила мне, что от моих слез на полу была целая лужа.
Но в тот момент я смотрел на отца и не понимал, что говорить или делать.
Мать прервала молчание.
«Коби, если хочешь, можешь его поцеловать».
От плача я еле мог дышать. Но наклонился и поцеловал отца в лоб.
Затем сказал ему тихо, почти шепотом.
«Я люблю тебя, отец. Всем сердцем. Знаю, что ты всегда будешь со мной. Всегда, вне зависимости от обстоятельств».
Когда теряешь близкого человека, все вокруг меняется.
Абсолютно все.
Время помогает, начинаешь чувствовать себя лучше, но на круги своя уже ничего не возвращается.
Год в Университете Северной Каролины был для меня очередным тому доказательством. Мы провели потрясающий сезон, столько шикарных моментов было – победа в конференции, две победы над Дьюком, выход в Мартовское безумие. Прошедший год был одним из лучших за всю мою жизнь.
И в то же время он был для меня особенно сложным. Все потому, что рядом не было отца, который разделил бы все эти моменты со мной.
Буду честным: весь сезон я с трудом справлялся с осознанием этого.
Помню даже конкретную игру против «Майами». Всю вторую половину мы уступали в счете, но потом выдали сильный рывок. Могу даже сказать, что сам полностью перевернул игру. Вообще не промахивался. Попадал абсолютно все.
В итоге мы как-то довели дело до овертайма и в конечном счете выиграли матч. За все время игры в баскетбол я ни разу не становился частью такого камбэка. Завершил игру с 33 очками и более чем 20 из них – во второй половине.
С сиреной об окончании почувствовал себя королем мира.
Затем вернулся в комнату и… Заплакал.
Я должен был радоваться. Вместо этого сильно грустил.
Хотелось, чтобы отец увидел ту игру, рассказывал потом всем вокруг, как гордится мной. Понимаете? И я нередко чувствовал это желание по ходу сезона. Очень хотелось бы мне сказать, что отсутствие отца оказало на меня не такое и сильное влияние. Но это неправда.
Влияние было еще каким. Оно ранило.
Даже когда стал говорить о потере отца, чувствовал, что внутри меня по-прежнему сосредоточены отрицательные эмоции.
Я пытался сделать так, чтобы окружающие этого не замечали. Но товарищи по команде и друзья видели во перемены в моем настроении.
Помню, они говорили: «Да, видел сегодня Коби, он ни с кем не разговаривает». Или: «Думаю, Коби сегодня полностью в себе». В такие моменты я думал об отце.
И мне его не хватало.
Иногда говорили: «Что-то Коби сейчас злым выглядит». Я делал глубокий вдох и отвечал: «Нет-нет, все в порядке».
Но я врал.
Чем больше я говорил об утрате с близкими, тем легче мне становилось. Но бывало и такое, что смеялся, казался счастливым, постоянно шутил, а спустя пять минут – уже грустил и замыкался в себе.
И никто не понимал, почему это происходит. Никогда не говорил об этом партнерам. Не мог найти в себе силы.
Вероятно, я вообще впервые настолько открыто говорю о смерти отца.
Так что теперь они знают, думаю.
Надеюсь, они поймут и простят меня. Узнают, что порой мне действительно было непросто.
Но как бы трудно мне ни было в прошедшие два года, я горд заявить, что вернулся к вере и перестал сердиться на Бога за то, что он забрал моего отца.
Конечно, не сразу, но перестал.
Можно сказать, что пару недель после смерти отца я вообще не жил. Я не наслаждался жизнью. Просыпался с отягчающим чувством утраты и невероятной злостью, ему сопутствующей. Но в конечном счете это привело к меня решительности вырваться из такого состояния.
Что помогло мне больше всего, так это общение с другими людьми, в жизни которых случались трагедии. Мама и сестра рассказывали мне о близких людях, которых утратили задолго до смерти отца. Признавались, что сталкивались с теми же чувствами, с какими столкнулся я.
Они тоже в злости обращались к Богу. Гневались на него. Все то же самое.
Обе они сказали, что какого-то конкретного решения этой проблемы нет. Нет соответствующего легкого пути. Все, что остается делать, – отдавать всего себя и ждать, когда станет лучше. А стать лучше может в любой момент.
Что ж, они были полностью правы.
Я стал чаще говорить с Богом, молиться каждую ночь. Спустя некоторое время я вновь стал верующим.
В конечном счете я стал ближе к Богу. Чувствую связь с ним сильнее, чем когда-либо. И осознавать это, быть в этом уверенным в преддверии новой главы жизни очень приятно.
Неважно, что произойдет со мной дальше, за какую команду я буду играть в НБА, вы можете быть уверены в одном – отец будет оказывать влияние абсолютно на все.
Каждый раз, когда я публикую что-то в Instagram, я сопровождаю это буквами FMF – For My Father. В этом году набил себе эти буквы с римскими цифрами, обозначающими день смерти отца. Буду думать о нем до и после каждой игры в НБА. Это даже не обсуждается.
Хотя, конечно, мне бы туда попасть еще. Мой путь в НБА начнется с предстоящего драфта.
С нетерпением жду, что же на нем случится.
Должно быть, драфт станет самым счастливым моментом моей жизни, но в то же время будет вторым самым трудным – после момента утраты отца.
Я буду так счастлив, когда услышу свое имя и пойму, что сбылась мечта всей жизни. Но сразу после этого, вне зависимости от того, буду я один или с семьей…
Я разрыдаюсь.
И даже не стоит воспринимать это как предположение. Нет. Я определенно разрыдаюсь и буду сильно грустить. Будет и такое.
Знаю, в ночь драфта люди будут говорить мне, что отец сверху, что он все видит. Что он горд.
В ответ буду кивать, благодарить за теплые слова, но…
Все не так, как если бы он был рядом.
Совсем не так.
Все совсем по-другому. И в вечер драфта эта разница будет ощущаться особо остро.
Знаю, что будь мой отец рядом в момент драфта, он бы сказал, что любит меня. Это вырвалось бы у него в первую очередь. Затем сказал бы, что гордится. И мы были бы очень счастливы.
Вместе.
Я бы отдал все, чтобы он был со мной в вечер драфта. Чтобы он оказался рядом хотя бы на секунду.
Просто ради еще одного отцовского поцелуя в щеку.
Фото: Gettyimages.ru/Stacy Revere; instagram.com/cobywhite (2,3,5,11); theplayerstribune.com/Coby White (4,6,12,13); Gettyimages.ru/Streeter Lecka, Stacy Revere, Lance King
Ты знаешь, какого это, смотреть на то, как за месяц весь твой мир рушится вместе с этим человеком? Почему-то в эти моменты боги, ангелы хранители и прочая чушь резко отворачивается от того человека, который меньше всего заслуживает именно ТАКОЙ смерти
Если этот ваш бог и правда существует, то он жестокий ублюдок, которому нравится смотреть на страдания тех, кто искренне верит в него.
Но я никогда не смогу понять, как после такого можно продолжить верить в бога
А еще лично не летал в космосе. Потому все эти росказни про него - не больше чем заговор ученых скрывающих от нас небесную твердь...