Читальный зал. Герхард Бергер - «Финишная прямая». Глава третья. Вторая часть

Начало главы, было вчера. Сегодня - продолжение.

Глава 3. Ferrari и Старик 1987,1988,1989 

Американский писатель Брок Йетс сделал в своей великолепной биографической книге «Энцо Феррари. Жизнь и легенда» (издательство Heyne) следующий вывод: "Какая трогательная, гениальная, чудесная победа Ferrari на священной родной земле! После пересечения финишной линии Бергер потонул в море красных, желтых и черных флагов и воодушевленных тифози. На одном из плакатов стояло „Феррари, мы следовали за тобой при жизни, мы последуем за тобой после смерти“. В избытке чувств от победы Марко Пиччинини обьявил новую эру Ferrari. В этот короткий момент в Монце бурлящие массы были абсолютно уверены, что стали свидетелями возрождения. Для команды Honda, которая в этом сезоне не подвергалась даже опасности, не говоря уже о поражении, эта победа Ferrari представляла определенную угрозу — даже если следующие два года она безраздельно правила в гоночном спорте. Возможно, Пиччинини и был прав в своем видении новой эры, но даже в этом случае она стала бы незначительным переизданием старой эры. Ведь последний из великих титанов автоспорта, Энцо Феррари, ушел навсегда. Никто не сможет занять его место."

  На самом деле сезон 1988 был полон унижений, и Монца стала единственным, хотя и грандиозным, проблеском. Как бы то ни было, эра турбо подходила к концу и Джон Барнард уже два года работал над атмосферником для 1989 года.

Оставалась еще одна самая последняя турбо-гонка, Гран-при Австралии в Аделаиде. О повторении прошлогодней победы я мог забыть, для этого у нас было слишком большое отставание от Honda по горючему, а в чемпионате мое место было уже гарантировано (третий после пары McLaren-Honda Сенны и Проста). У Альборето тоже не было никаких перспектив (пятый в чемпионате и он знал, что в Ferrari его заменит Мэнселл). В команде тоже не было ничего нового, так что мы решили, что помчимся сразу вперед, устроим хорошее шоу, пока у нас просто не закончится бензин и потом мы полетим домой. Такая «тактика», конечно, оставалась в тайне, пока что.

  Как бы то ни было, мне удалось благодаря ей заказать идеальный рейс в Европу, на который в нормальных обстоятельствах я бы ни за что не попал. После квалификации я повстречал своего приятеля (и кровного брата в том, что касается скандалов и хулиганства) Барри Шина. Барри был легендарный английский герой мотогонок в восьмидесятые годы, потом он переехал в Австралию и работал ведущим на «Channel Nine», то есть том телеканале, который делает самые лучшие спортивные репортажи в Австралии. Барри хотел подготовиться к своему завтрашнему комментарию и спросил меня, как я думаю, закончится гонка.

- «Я заказал вертолет на 2:45, тогда я как раз успею на рейс Lufthansa».

 - «Но ведь гонка заканчивается только в…» 

- «Именно».

Так мой друг Барри смог зарекомендовать себя великим прорицателем, настоящим «своим человеком». Специалисты говорили о матче «Прост против Сенны», только Барри Шин сказал: «Я ставлю на Бергера, он в лучшей форме своей жизни и задаст необычйный темп, и меня не удивит, если он даже сможет настичь превосходящих McLaren-Honda…»

  Из тех, кто стояли на старте впереди меня, о плане знал только Алан Прост, ему сообщил обиженный из-за своего увольнения Альборето. Но в начале мне было необходимо победить Айртона Сенну, который не мог понять что происходит, когда уже на втором круге в его зеркалах заднего вида появилась Ferrari. Для зрителей это было великолепное шоу, мы провели отличную схватку, однажды даже коснулись друг друга колесами. Когда я его обошел, мне пришлось гнаться за уехавшим между делом вперед Простом, и это стало снова отличным представлением для публики. Во время обгона Алан не пошевелил и пальцем, наверняка он ухмылялся, когда я пролетел мимо, как молодой бог. Затем я проехал несколько кругов в полную силу, просто улетая от остального пелетона и начал уже потихоньку задумываться о своем авиабилете. Что бы мне устроить напоследок?

Я догонял две обойденные на круг машины, передняя из них была синяя Ligier Арну. Это то, что мне нужно, так как Арну был один из самых безбашенных гонщиков Формулы 1, один из тех, кто никогда не смотрит в зеркала и постоянно путается под ногами. Итак, я обогнал первого и заодно сразу Арну, очень смелым маневром и при этом заднее колесо Ligier оказалось на пути, маленькое столкновение, конец. До глубины души разочарованный Герхард Бергер, великолепно лидировавший в Гран-при Австралии, отказался давать комментарии. Немедленный отъезд от разочарования, мы видим как пилот Ferrari садится в вертолет, но эта гонка молодого Герхарда Бергера останется для нас незабываемой, я ведь говорил вам, дамы и господа, он себя покажет… Барри Шин на Channel Nine.

Моим новым партнером по команде на 1989 год стал Найджелл Мэнселл. На шесть лет старше меня, почти что «авторитет». Поскольку я уже свободно перенес Альборето, который считался очень быстрым гонщиком и имел большую политическую силу в команде, у меня не было страха и перед Найджелом. Наоборот, я думал, что мы могли бы стать хорошими друзьями, поскольку как человек он мне очень нравился. Кроме того, хлопоты, которыми он окружал свою семью, выглядели поначалу весьма симпатично и душевно. Позднее, правда, мне стало действовать на нервы, когда он устраивал излишние представления и каждый успех кому-то «посвящал», рассказывая при этом елейные истории.

В действительности оказалось, что Мэнселл был исключительным индивидуалистом и недоверчивым малым, в полную противоположность своим открытым и дружелюбным манерам. Хотя это несколько разочаровывало, но, в общем, подходило мне, кроме того, я был слишком беззаботен, чтобы беспокоиться о внутренней иерархии. Кроме того, Мэнселл уже пережил работу с такими людьми, как Пике, он был кем-то вроде «старого коня».

  После смерти Старика FIAT все сильно перемешал в Ferrari. А ведь мы были на правильном пути (с «техническим» гоночным боссом по имени Каппелли), но затем перемешали еще раз, в неправильную сторону (с «тактическим» гоночным боссом Чезаре Фиорио). Новая машина Джона Барнарда была действительно гениальна, но к повседневной работе относились уж очень спустя рукава, кроме того, у нас была одна проблема касательно мотора, которая, несмотря на полностью новые условия, звучала как-то знакомо: и в лиге 3,5-литровых атмосферников Honda были сильнее.

Сезон 1989 года начался этой необычной гонкой в Рио. На тренировках ничего не работало, у нас были протекающие моторы, порванные клиновые ремни, сошедшие с ума генераторы, а боксы Ferrari выглядели как игра-«конструктор» электрической схемы. Ни Найджел, ни я не проезжали больше пяти кругов подряд. Все было столь плохо, что Фиорио раздумывал, стоит ли нас полностью заправлять. С полупустыми баками мы могли хотя бы создать впечатление быстроты…до неизбежного схода.

В конце концов, мы стартовали вполне обычно и серьезно, и я впутался в то, что позднее Лауда назвал «дурацким столкновением»: жесткое состязание с Сенной, в котором никто не уступил, и я сошел. Я упаковал в боксах свои вещи и ждал, когда же, наконец, машину Мэнселла закатят внутрь, но он продолжал ехать дальше. Когда позднее у Проста возникли проблемы, Найджелл выиграл Гран-при — свою первую гонку за Ferrari!

  Я был бы ужасным лицемером, если б сказал, что это меня обрадовало — из-за Ferrari и командного духа и так далее. Если честно, в нашем спорте нет ничего более важного, чем превзойти собственного коллегу по команде. Прежде всего, нужно сломать собственного партнера. Вся болтовня о том, что «Главное — победила команда», не что иное, как чепуха. Ты желаешь ему по возможности грандиозной поломки двигателя или, еще лучше, чтобы он вылетел, конечно же, безболезненно, все действительно имеет границы. Факт в том, что ты улыбаешься во все лицо под шлемом, если он влетает в шинный барьер. Только преодоление собственного коллеги освобождает путь наверх, поэтому, если ты радуешься его успеху — это притворство. А у меня теперь впервые был коллега, за которым нужен глаз да глаз. Он был не только сильным и быстрым, но ему еще и посчастливилось такое сенсационное вступление в должность.

Всем этим я не хочу сказать, что попал в самую тяжелую аварию в жизни из-за излишнего бойцового духа. Ни в коем случае, причиной была поломка переднего спойлера. По случайности, в особенно плотной фазе поединка: вторая гонка 1989 года, Гран-при Сан-Марино в Имоле.

  После старта раздумывать не о чем: я должен был побыстрее пройти Williams Патрезе, чтобы Мэнселл не ушел в отрыв. В шикане перед линией «старт-финиш» я торможу совсем близко к Williams, рано жму на газ, чтобы остаться вблизи него, остаться за спиной, в «воздушном мешке» — в конце следующей прямой я хочу его пройти. Легкий изгиб влево после боксов я прохожу чуть по-другому, чем обычно, не «середина-внутрь», а чуть более наружу, чтобы уйти от воздушного вихря за Патрезе и иметь прижимную силу.

  Я поворачиваю влево, в этот момент начинается безумная вибрация спереди справа, я пытаюсь повернуть, машина не слушается, пробую еще раз — безуспешно. Нажатие на педаль тормоза практически ничего не дает, я вижу перед собой стену, надо еще посмотреть, не удастся ли немного изменить угол удара. Пробую еще, опять не получается. Теперь все остальное бесполезно, и тогда я убрал руки с руля, положил их на плечи и стал ждать.

В больнице я уже знал все. Дистанция до стены показалась мне довольно большой (я был ужасно испуган, когда на следующий год увидел, какой смехотворно короткой она была для машины на скорости 280; и если дальше подумать и начать подсчеты: в секунду ты пролетаешь 80 метров, здесь до стены было, может быть, 40 метров, т. е. полсекунды). Что могло тогда происходить в голове: дерьмо, впереди сломалась подвеска, нет, впереди она не сломалась, но колесо в воздухе, значит, что-то сломалось сзади слева, а потом попытка — может быть, получится еще немного добавить угол поворота. В моей памяти, правда, не было замедленного протекания процесса, наоборот, самым важным впечатлением была убийственная скорость, но, тем не менее, все эти мысли смогли как-то разместиться.

  К этому еще некоторые телодвижения, которые ты можешь сделать — убрать руки с руля, это ни в коем случае не рефлекс, скорее заученное преодоление нормального рефлекса (известно: ты сломаешь себе кисти и руки при столкновении); я был позже горд, что в первый раз сделал это правильно. Затем правильным было бы еще перемещение затылка и шеи, но этого я не сделал: при развороте, когда ты замечаешь, что едешь задом, прижимаешь голову назад до упора, чтобы защитить затылок. В этот раз после первого удара меня закрутило, и когда произошло второе столкновение, голова была напряженно наклонена вперед, поэтому и случился такой удар затылком.

Тому, что я пережил аварию, я обязан быстро проведенным спасательным работам, но прежде всего — действительно невероятной прочности углеволоконного монокока и конструкции Джона Барнарда. Поворот Tamburello проходится на 280 км/ч, и о помощи тормозов на последних метрах можно даже не говорить, так что удар в бетонную стену произошел на скорости далеко за 200 км/ч.

Джон Барнард — это фанатик безопасности Формулы 1. Позднее он расскажет: «Я думал, что мой мир рушится. Я знал, что Герхард не делает ошибок в этом повороте, и если потом ты видишь машину, а гонщик еще внутри, и он не шевелится, то у тебя внутри все рушится. Это, должно быть, дефект в автомобиле, и ты думаешь только, Господи, может ли быть, что я при конструировании сделал что-то такое, о последствиях чего не подумал? Если пилот в одной из моих машин получает тяжелые ранения или даже погибает, и причиной была бы ошибка в конструкции, то я должен был бы немедленно прекратить свою деятельность. Такой дефект придал бы мне чувство полной несостоятельности».

В этом отношении я могу его на самом деле успокоить: если ты на скорости 280 км/ч въезжаешь в стену и впоследствии получаешь только синяки на ногах, то конструктору не в чем себя упрекнуть. С другой стороны, кое-что говорит о том, что причиной аварии была деталь конструкции.

На моей Ferrari передний спойлер сломался внутри в корневой части, тем самым машина осталась без прижимной силы впереди и стала неуправляемой. Боковые крылышки в соответствии с тогдашним регламентом должны были быть абсолютно жесткими, скручивание их не допускалось. Это означало, что нагружался весь спойлер, если боковые пластины касались бордюрного камня. То, что вся штуковина поэтому может сломаться, было понятно, поскольку углеволокно не может гнуться. С другой стороны, это наша повседневная работа — с грохотом переезжать бордюры и подвергать переднее антикрыло постоянным ударам, так что нельзя, чтобы из-за этого сразу угрожала катастрофа. Если же в одном из тысячи случаев все-таки она и происходила, это означало, что что-то пошло не так.

  Во всяком случае, спортивные чиновники также отреагировали на мою аварию: с этого момента боковые плоскости антикрыла не должны были быть жесткими. Пожарные были на месте молниеносно. Хотя пламя полыхало очень сильно, но источником его был только тот бензин, который находился в трубопроводах; безопасная конструкция бензобака замечательно выдержала.

Сид Уоткинс, знаменитый главный врач Формулы 1 и ее настоящий ангел-хранитель, был едва ли не через минуту на месте происшествия. Он констатировал: «Пожарные как раз погасили пламя. Бергер еще сидел в машине. Ситуация выглядела угрожающей, поскольку трава вокруг выплевывающего топливо Ferrari была пропитана бензином. Пожарные и я извлекли Бергера из автомобиля. Я открыл забрало и констатировал наличие дыхания. Его ремень был очень туго затянут, так что у нас были проблемы с его разрезанием. В этот момент он очнулся и начал сопротивляться нашей помощи. Мне тогда показалось, что он вырвется и убежит прочь от своих спасителей. Я навалился ему на грудь, а два пожарных держали ноги, что сделало его небоеспособным».

  Я противопоставлю профессору, который за эти годы стал моим хорошим другом, свою версию происходившего:  Я чувствую укол и просыпаюсь. Где я? В отпуске. Я в отпуске. Нет, я не в отпуске. Кто-то хочет засунуть что-то мне в рот, а я не хочу, я боюсь задохнуться. Защищаюсь. «Лежи», говорит кто-то по-английски, «не двигаться. Ты попал в аварию.» Мой шлем всегда тяжело снимается, я это знаю. Он еще на мне? Мне это неизвестно. Я смотрю на руки, перчаток нет. Пузыри, кожи нет, видно мясо. Все болит. Я не могу пошевелиться. Патрезе…Я хотел его обогнать. Потом я, видимо, и потерпел аварию. Безумно болит спина, все, наверное, обгорело. Никогда больше не сяду в такую машину. Все это не нужно. С жизнью не играют.

Мой отец уже ждал в маленьком госпитале в паддоке. Он говорил позже, что мое первое предложение было: «Со мной нормально, но в такую дерьмовую тачку я больше не сяду».

Повреждения были прямо-таки смехотворны, учитывая тяжесть аварии: ожоги на руках, трещина в грудине, сломанное ребро (которое, впрочем, сломалось от решительных действий Сида Уоткинса, во всяком случае, так думал он сам).

Хайнц Лехнер и Вилли Дунгль сенсациооно взялись за мои ожоги, и я был вынужден пропустить только одну гонку. Я и раньше не был чудом физических кондиций, теперь этот недостаток стал еще больше, и я хлебнул горя в гонках с Найджелом Мэнселлом (не говоря уж о Сенне и Просте, которые на своих McLaren были в собственной лиге). Найджел был подобен медведю и гораздо лучше справлялся с невероятными усилиями на управлении, которые требовались на тогдашних Ferrari. Кроме того, Ferrari переживала потрясающую серию поломок, и в одиннадцати последующих гонках я не заработал ни одного очка в ЧМ.

У меня снова возникло чувство: время пролетает мимо меня. Сможет ли Ferrari производить надежные гоночные машины и когда это произойдет, знала только судьба. Тем временем совершенно конкретной стала дикая внутрикомандная война в McLaren между Аленом Простом и Айртоном Сенной. Как бы она ни кончилась, Прост в 1990 году уже не будет сидеть в автомобилях McLaren. Для Рона Денниса я был однозначно первым в списке, и мы уже несколько недель были в стадии скрытых переговоров. Я аннулировал свой опцион на последующие три года в Ferrari.

И с середины сезона было ясно: Алан Прост и Герхард Бергер поменяются местами.

Хотя Ferrari логично было поставить все на Мэнселла, я постоянно улучшал свою езду. Перед этим Найджел показал себя во всей красе: победа в Венгрии. Мне достался сладкий реванш в Эшториле. Это была та странная гонка, где я вначале улетел от всех, слишком сильно износил шины и вдруг обнаружил себя сражающимся с Мэнселлом. Он проехал при остановке в боксах свою позицию и воспользовался задним ходом. Черный флаг связанной с этим неизбежной дисквалификации он проглядел или действительно не видел. Последующее столкновение дало толчок фантазии астрологов от Формулы 1: Мэнселл «отбуксировал» Сенну и себя с трассы, к огромной выгоде лидировавшего в ЧМ Алена Проста.

Для меня победа в Эшториле поставила вопрос, а не намеревался ли я в неудачный момент времени покинуть правильную команду? Но этот вопрос, следует подчеркнуть, был постоянной темой в моей карьере.

... продолжение следует...