«Часто ору и визжу в машине от избытка адреналина». Хэмилтон – о «Формуле-1», которую никто не знает
Пятикратный чемпион мира появился в шоу Netflix.
Дэвид Леттерман — один из самых популярных комиков и ведущих США. С 70-х он работал на NBC и СBS, вел шоу Late Night with David Letterman (теперь ее формат копирует «Вечерний Ургант») и получил 7 «Эмми». Теперь 72-летний уроженец Индианаполиса покинул телевидение и занялся новым шоу My Next Guest Needs No Introduction для Netflix: в первом сезоне он поговорил с Бараком Обамой, Джорджом Клуни, Jay-Z, лауреатом Нобелевской премии мира Малалой Юсуфзай, Тиной Фрей и Говардом Стерном.
31 мая на крупнейшей в мире онлайн-платформе презентовали второй сезон — его героями стали Эллен Дедженерес, Мелинда Гейтс, Тиффани Хеддиш, Канье Уэст и пятикратный чемпион «Формулы-1» Льюис Хэмилтон.
Известность
– Давай поговорим о главных числах твоей карьеры. Сколько побед? Семьдесят… Три сейчас?
– Без понятия.
Я реально не знаю. Что-то около того (на самом деле сейчас уже 77 — Sports.ru).
– Пять чемпионских титулов.
– Да, это я помню.
– Когда ты гуляешь по Нью-Йорку, люди говорят при виде тебя: «Боже мой, это же Льюис Хэмилтон»?
– Неа (смеется).
– А что они делают? Они вообще понимают, кто ты?
– Хммм, не, думаю, не особо.
– Тебя когда-нибудь останавливала полиция, когда ты вел обычную машину?
– К сожалению, да. Ну, тут такое: в старые времена — возможно, в 80-е — это было бы круто. Типа «ну он же гонщик, ничего удивительного. Естественно, он будет гнать по дороге». Но сегодня за нами следят намного пристальнее, смотрят дети… Отец всегда говорил: «Не превышай». Потому что сам он всегда превышал.
Честно говоря, я всегда очень расслаблен на дороге. На самом деле я не особо наслаждаюсь вождением, так что не слишком часто им занимаюсь. Гонять — люблю. Прозвучало неправильно (смеется). Я люблю гоняться, но когда ты на обычной дороге, никакого соревнования нет. А еще, знаете, на дорогах куча сумасшедших водителей. Все эти старики, которые вот так смотрят над рулем.
Я сразу вижу: вряд ли они контролируют ситуацию. Начинаю беспокоиться за людей. Попутчиков.
– У тебя были такие истории, как когда парня останавливают и спрашивают: «Вы знаете, с какой скоростью ехали? Вы что думаете, вы — Льюис Хэмилтон?».
– Было такое. Клянусь, однажды так и случилось в Лондоне. Но я не превышал, моя машина просто ревела слишком громко. Я увидел мигалку позади. Полицейский подошел к окну и такой: «Ты кем себя возомнил? Льюисом Хэмилтоном?». Потом он наклонился вот так.
И такой «О бож!». Было реально круто!
Начало карьеры
– Мои родители развелись, когда мне было два года. Я рос с матерью, пока мне не исполнилось восемь. Я начал проводить уик-энды с отцом, и он понятия не имел, что со мной делать. Постоянно думал: «Чем же мне заняться с этим ребенком?». Так мы начали гоняться на радиоуправляемых машинках. На соревнованиях я был моложе всех на 10-15 лет, но побеждал. Тогда у отца появилась идея попробовать меня на карте. Он купил его по объявлению из последней страницы газеты, мы оказались уже пятыми владельцами.
Мы отправились на задний двор местного строительного магазина и несколько часов гонялись там. Я сразу это полюбил. Мы нашли небольшой трек неподалеку и решили ходить туда практиковаться. Мы понятия не имели, что делать.
Я всегда ассоциировал свою жизнь с фильмом «Крутые виражи» – мое любимое кино. Можно сказать, это история моей жизни. В общем, мы приехали на трек, прямо как герои фильма прибыли на вершину холма с ржавым бобом — и весь паддок замолк. Что-то вроде: «Чего это они там делают?». Именно так мне все и представлялось. Мы приехали на старом отцовском грузовике, которым он очень гордился — выглядел он потрясно! Вытащили карт из багажника. Отец толкал меня сзади — прямо как в бобслее: они все влезают в боб, и тренеры толкают их с холма. Я выиграл первую гонку. Люди были в шоке, а мы просто продолжили то, что и делали.
– Большинство детей предпочитает начинать с вела, иногда даже трехколесного.
– Для меня это была очень важная вещь. Я был меньше сверстников, мне трудно давалось обучение в школе, надо мной часто издевались. Но когда я попал в машину, то внезапно оказался хорош в чем-то. И мой отец понял это и поддержал меня. Здесь и выросла наша связь. Я садился в машину и мог за себя постоять. Не все были этому рады. Знаете, мы не видели много людей с другим цветом кожи на треке.
– А что сейчас? Сейчас в картинге больше разнообразия?
– Да, причем не только темнокожие. Есть азиаты, люди других национальностей. Я встречал индийские семьи, которые говорили мне: «Ой, наш сын хочет быть как вы». Белые так мне говорили, мексиканцы. Многие ко мне подходят. Похоже, мы все-таки сломали стереотип.
Вклад отца
– Знаю, твой отец принес много жертв. Кажется, было время, когда он работал на трех работах, чтобы оплачивать занятия картингом.
– Пап, три или четыре? (обратился к залу). Мне кажется, было четыре.
– Да скажи, что их было восемь, никто не станет проверять!
– Проблема дороговизны нашего спорта очень велика.
– Да, я хотел спросить: о каких суммах мы говорим, если ребенку нужно хотя бы среднее обеспечение: трейлер, команда…
– Сегодня в картинге решают команды. Там больше нет места для людей вроде нас — начавших фактически в багажнике грузовика. Кажется, папа рассказывал, что в первый год… Ну, это были не только отцовские деньги — моя мачеха тоже вложилась. Они оба пожертвовали все деньги, все накопления, что у них были, несколько раз перезаложили дом. Да. Звучит как настоящее безумие, но в мире есть люди, которые горят от желания успеха своим детям. Правда, не всегда все получается.
– Твой отец буквально работал круглосуточно? Не спал?
– Он уходил из дома в 5:30, садился на поезд до Лондона, потом возвращался — но не раньше восьми часов. Думаю, у него на ужин уходило меньше 15 минут. Потом он шел в гараж и работал над картом до часа ночи. А потом снова уходил на работу в 5:30. Я не понимаю, как он все это делал.
– Теперь, когда ты пятикратный чемпион мира, как ты видишь все эти истории?
– С возрастом я ценю это все больше. Знаете, у моего отца не было новой одежды. То есть у него и сейчас нет новой одежды, но… Вы поняли. Он с женой могли бы ездить на отдых, откладывать деньги, круто жить для себя, но они так не делали.
- У нас здесь отец Льюиса. Энтони, можешь встать, чтобы все люди могли узнать, как ты выглядишь?
– Пап, теперь можешь сесть. Знаете, я сегодня утром встретил его в аэропорту, и мой друг спросил: «Это что, твой брат?». Я подумал: «Вот блин!». Говорят, черные не стареют — надеюсь, я унаследовал этот ген.
Энтони повлиял на пилотаж Льюиса
Для разговора с Хэмилтоном-старшим Леттерман приехал на картинговый трек, где и начинал карьеру будущий пятикратный чемпион мира.
– Сейчас он выглядит превосходно по сравнению с тем, как все было в наше время. Когда мы начали гоняться, здесь, помню, было 36 детей на стартовой решетке. И я подумал: «Что же может выделить нас из них?». Все одинаково поворачивали в виражах, тормозили в тех же точках, разгонялись в тех же местах. И однажды я сказал Льюису: «А что, если ты будешь тормозить на 30 метров позже остальных?». Это вызвало огромный вал проблем: в начале, когда Льюис только начал пробовать так делать, он постоянно в кого-то врезался. Тогда я сказал ему: «Тормози чуть поближе». Но он все равно пролетал все обычные точки торможения и слетал с трека. В то время на месте вот этой чудесной лужайки...
...были грязь и вода. И он постоянно въезжал в воду. В конце концов он научился правильно тормозить в новых точках, и когда он проезжал этот поворот, то просто улетал от соперников. И внезапно мы начали выигрывать гонки пачками.
– Моя любимая часть во всем эпизоде: сколько ты знал о гонках в тот период своей жизни?
– Вообще ничего. Вот что я говорил людям: «Посадил Льюиса на четырехколесную коляску». Понятия не имел, в каких пределах надо выставлять давление в шинах, как настраивать шестеренки в коробке передач, насколько туго натягивать цепь. Познавал все это в процессе, так сказать. И благодаря Льюису всем стало казаться, что у меня все отлично получается. И из-за того, что я тогда ничего не знал, он смог научиться.
– У вас не всегда были хорошие отношения?
– Когда мы только начали, это было семейное развлечение. Но очень-очень быстро все пришло к понимаю: «Черт, а Льюис реально хорош!». Мне пришлось отнестись к этому серьезнее. Знаете, есть такое: когда балуешь детей, то говоришь: «Да, ты все сделал здорово!» в любой ситуации. Он приехал последним, а ты ему: «Блестяще выступил!». Ну, если Льюис приезжал вторым, я говорил ему, что он проехал плохо. Потому что всегда можно лучше.
– В какой-то момент ваши отношения пришли к менеджменту контрактов и спонсорству, а потом произошел разрыв?
– Да.
– Это было общее решение?
– Определенно нет.
– И как вы себя чувствовали?
– Мое сердце было разбито. С самого старта в восьмилетнем возрасте перед абсолютно каждой гонкой у нас было особое рукопожатие отца и сына, которое означало: «Будь осторожен, я тебя люблю, сделай, что можешь». А в 2010-м все закончилось. Было тяжело. Мы вообще не общались в том году и во всем следующем. Я оглядываюсь назад и вижу: он и сам о себе позаботился. Я бы не сказал, что это он разбил мне сердце, но мое сердце было разбито. Ты всегда знаешь, что рано или поздно этот момент настанет. Родителей перестают водить на работу.
Я сильно на него давил. Помогало это или вредило в отношениях с Льюисом — не важно, потому что я безумно не хотел, чтобы он провалился. Я никогда не позволял себе сомнений. Я никогда не говорил: «А, да расслабься, не делай этого». Всегда только полный газ. Потому что я вижу гения в Льюисе. До сих пор вижу.
Контракт с «Маклареном»
– Думаю, лучшие воспоминания для нас обоих — победа в чемпионате Великобритании 1995 года. Мы поехали на него на нашем ржавом трейлере, который не разгонялся быстрее 60 км/ч. И гонялись против богатых детей, у которых было все: команды, много картов… Помню, одному парню платили 5 тысяч фунтов в день за работу механиком на машине одного мажора! В итоге у того парня отвалилось колесо в последней гонке. А у меня был только один механик — мой отец. И было великолепно. Мы уехали, распевая «Мы — чемпионы Англии!»
– У тебя было соглашение с Роном Деннисом (Боссом «Макларена» – Sports.ru) в 13 лет. Я в 13 разносил газеты.
– Ну так ты зарабатывал! Я вот не зарабатывал.
– Да, я зашибал шикарные бабки. Все эти разносчики газет… Там огромные деньги крутятся! А как о тебе узнали люди из «Макларена»? Ты познакомился с Роном в 10?
– После победы в чемпионате в конце года была церемония награждения. Помню, мы тогда не могли позволить себе купить мне костюм, и потому одолжили его у парня, который выиграл чемпионат в предыдущем сезоне. Зеленый бархатный костюм. Он идеально мне подошел.
Отец дал мне небольшую брошюру, где было чуть-чуть места для автографа, телефона, адреса и электронной почты. Я подбежал к Рону и такой: «Привет, я Льюис Хэмилтон, однажды я хочу стать чемпионом в вашей машине». Он написал в моем буклете: «Позвони мне через девять лет, мы договоримся». Он потом следил за мной два ближайших года, за которые я выиграл еще три турнира, и в один прекрасный день я вернулся из школы, а мой отец говорит мне: «Только что звонил Рон Деннис и предложил спонсорский контракт». Мне было 13, и я такой: «О, круто!».
Моим любимым гонщиком был Айртон Сенна. У него было три титула, я хотел стать таким же. Я сказал Рону: «Хочу гоняться за вас, потому что за вас гонялся Айртон».
– За что все любили Сенну? Когда он умер, здоровенная часть мира остановилась.
– Да, особенно в Бразилии. Люди вышли на улицы прямо как после трагедии с принцессой Дианой. Думаю, его любили за манеру держаться, за то, как он соревновался. Он был очень искренним.
– И немного сволочью на треке.
– Не согласен. Думаю, он… Он не был тем, кого легко оттолкнуть. Он защищал собственные ценности и философию. Я бы поступал так же.
– Ты был в Имоле?
– Да. Просто сумасшествие. Быть там, где раньше гонял Айртон, и проезжать роковое место аварии — перехлестывают эмоции.
Современная «Формула-1»
– Как ты, твоя семья и твои соперники справляются с фактором опасности?
– Я никогда близко не рассматривал даже этот вопрос. Даже не задумывался о нем. Я просто люблю гонки. Адреналиновый наркоман. Я знаю, что она есть, и отношусь к ней без пренебрежения. Но это же и возбуждает. Если бы не было опасности, мы бы этим не занимались.
– Сейчас статистически гонки стали намного безопаснее. Это правда?
– Да, в особенности после смерти Сенны. Много внимания и денег сразу же ушло на безопасность.
– Каждый год команды строят новые машины, а потом ты проходишь подгонку сиденья. Как все прошло на этот раз?
– Оно не подошло. На меня не налез старый костюм, и сиденье тоже. Сперва я пробовал те, которыми пользовался в 2018-м.
– Что, как? Объясни.
– Ну, когда заканчиваешь последнюю гонку сезона, начинаешь больше есть. В гонках мы теряем до четырех килограммов.
– Из-за чего?! Только перегрузки и температуры?
– Перегрузки, тело постоянно напряжено. Мы проезжаем повороты со скоростью 290 км/ч — тело отклоняется в противоположную сторону с силой, в шесть раз превышающей собственный вес. Предположим, голова весит 10 кг — выходит, на шею действует нагрузка в 60 кг.
– И как же ты тогда качаешь шею? Какие-то специальные тренажеры?
– Для шеи у меня есть свинцовый шлем весом где-то 15 кг. Я ложусь на край скамьи или кровати, опускаю и поднимаю голову. И так помногу раз. В остальном я занимаюсь только кардио. Мы начинаем тренироваться в январе, в начале февраля я приезжаю на завод, а в конце месяца уже начинаются тесты. Перед ними я практически не вылезаю из базы: изучаю новую машину и все изменения в ней, потому как техника каждый год меняется и улучшается. Моя цель — изучить каждый аспект лучше всех еще до первой гонки.
– Но люди по телевизору и на трибунах видят, как парни гоняют друг за другом по трассе — и всего-то.
– Да, я часто слышу: «Ха, да ты просто сидишь на заднице!». Но в реальности спорт донельзя техничен — сегодня, возможно, даже слишком техничен. Я желаю всем ощутить то же самое, что чувствую я за рулем болида «Формулы-1». Каждый может забросить мяч в корзину и вообразить себя Леброном Джеймсом, но далеко не каждый может вообще когда-либо попасть за руль машины «Ф-1» и ощутить всю ее мощь. Никак. Вы можете только воображать себе. У меня в болиде есть радио и микрофон, и я часто слежу, чтобы он был выключен, потому что я часто ору и визжу в машине от адреналина. Прямо как на американских горках. Не круто, но чертовски весело!
– Я слышал, что в твоем болиде настолько удобно, что ты не любишь в ней долго сидеть — потому что быстро засыпаешь.
– Не, дело не в этом. Я люблю спать, сон — лучшее занятие.
– В машине?
– Да, там удобнее всего. Сиденье очень мягкое. Там очень тепло. Позади горячий двигатель, неподалеку работают радиаторы. А после квалификационного круга чувствуешь себя как после спринта — пульс очень сильно замедляется, и моментально начинает клонить в сон. Поэтому я всегда держу визор опущенным, чтобы камера это не заметила.
– Какой у тебя пульс в покое?
– Немного выше 50. Нормально.
– А в разгар гонки?
– Повышается до 180, в квалификации — где-то до 190. Довольно мощно для одного круга. Всю гонку в таком ритме точно не протянешь — нужно продумывать стратегию. Если с самого старта постоянно будешь гнать на все 100 — до первого пит-стопа просто не доедешь. Поэтому нужно держать себя в руках.
– Какой пит-стоп считается хорошим?
– Сейчас минимальное время 1,7 секунды — снять четыре шины и поставить четыре шины.
– Сколько человек в бригаде?
– 23. Они выглядят как кегли в боулинге. На пит-лейн ограничение скорости в 80 км/ч, но все равно если что-то пойдет не так — собьешь их всех.
– В «Формуле-1» сейчас не очень-то много обгонов.
– Да, у нас слишком много прижимной силы — ее производят крылья. Она равна подъемной силе у самолетов. Ее так много, что на скорости в 130 км/ч можно завернуть на потолок туннеля и спокойно ехать по нему дальше.
– Самый успешный гонщик — Михаэль Шумахер. У него семь титулов. Ты к этому стремишься? А если не получится, будешь чувствовать себя нормально? Уйдешь из «Ф-1» или будешь пробовать до победного?
– Михаэль ушел в 38 лет. Мне сейчас 34, так что, по-моему, я вполне могу еще осилить 5 сезонов.
– Раз ты уже завоевал пять титулов, это вовсе не означает, что ты выиграешь еще два или хотя бы один.
– Ну, во мне до одури много стремления побеждать. Я еще больше зажигаюсь, когда вижу, что мои соперники начинают терять мотивацию, зная, сколько сил было вложено в детстве. У меня есть куча возможностей все бросить прямо сейчас, но тогда я бы начал чувствовать, что впустую спускаю себя вместо того, чтобы развиваться, атаковать и изучать что-то новое. Поэтому я буду продолжать сколько смогу — пока не пойму, что больше не наслаждаюсь.
– А как ты это поймешь? По тебе кажется, что для тебя гонки — сплошное развлечение.
– Это не просто развлечение. Каждый год очень труден психологически. У тебя бывает много побед и взлетов, которые сменяют жесткие неудачи и падения. Обычно я об этом не говорю, но часто страдаю от психологических проблем, не могу сохранять стабильный настрой. Продолжать так весь год, не ломаться от удара о дно пропасти — настоящее везение. Ты молодец, если можешь найти в себе силы, даже когда ты на дне. «Формула-1» – о том, как ты потом поднимаешься, а не о том, как глубоко ты падаешь.
Закончилось интервью не менее ламповым моментом.
Самый богатый спортсмен в истории – колесничий из Древнего Рима. Мы не шутим
Хэмилтон отомстил всем обидчикам после финиша в Монако. С помощью бутылки шампанского
Шины стерты в хлам, нервы сдают – и все равно Хэмилтон затащил и выиграл гонку
Кристиан Бэйл и Мэтт Дэймон снялись в голливудском фильме о гонках. Бюджет – 100 миллионов долларов
Источник: Netflix
