Майкл Льюис. «Невидимая сторона» Глава 11. Причуда воспитания
***
Леди из НСАА: Могу я спросить вас об этом —
Шон: У него нет ненависти. Никакой враждебности. Все его воспоминания хорошие.
Леди из НСАА: Чтобы быть с вами совершенно честным — полностью ли вы знаете, что у него было в детству?
Шон: О, вообще нет. Во-первых, у него не очень хорошие отношения со мной. Потому что у него никогда не было папы. Я скорее просто старший мужчина. Он разговаривает с моей дочерью или моей женой. Но мы не задаем подобных вопросов. Потому что очень часто нам не нужны ответы.
Леди из НСАА: Вас это не волнует.
Шон: Меня волнует только то, что волнует его.
Леди из НСАА: В общем, как я поняла, вы не спрашиваете.
Шон: Мы пытаемся беспокоиться о завтрашнем уроке геометрии. То, что случилось, когда ему было четыре года — если его это устраивает, то и нас это устраивает. Что касается нашей временной шкалы, то мы полагаем, что однажды он расскажет. Мы никуда не торопимся. У нас впереди много времени.
ДЕНИЗ ОЭР НЕ СМОГЛА СКАЗАТЬ, кто убил ее отца — только то, что в него несколько раз стреляли в его же постели, когда она была маленькой девочкой. Она не могла точно сказать, когда ее забрали из-под опеки матери. Она знала, что ее мать была алкоголичкой и совершенно неспособной заботиться о ней и ее сводном брате Роберте Фолкнере. Ее мать никогда не готовила ей еду, не читала ей книги и не водила ее в школу — по крайней мере, насколько она могла вспомнить. Однажды за ними пришла полиция и забрала ее и Роберта в сиротский приют. Она все еще не чувствовала особой заботы — она никогда не чувствовала себя любимой или что-то в этом роде. Она частенько прогуливала школу, и стала делать это еще больше, когда в возрасте пятнадцати лет мать каким-то образом забрала ее из приюта. На улице она попала не в ту компанию. Это привело ее к наркотикам и другим вещам, и в двадцать лет она родила мальчика. Вскоре за ним последовало еще четверо младенцев. Люди по соседству говорили: «Ди Ди — рожалка». И так оно и было: за шесть лет у нее родилось пятеро маленьких мальчиков. Она была уверена, что их отцом был человек по имени Оделл Уоткинс, но он отклонил предложение Департамента по делам детей признать свое отцовство. Вместо этого он прошел тест на ДНК. Тест доказал, как она и говорила с самого начала, что отцом был Оделл Уоткинс.
К концу лета 1985 года Ди Ди исполнилось двадцать семь лет, и она рассталась с Оделлом Уоткинсом. Однако она даже наполовину не закончила рожать детей, а отец ее следующего ребенка только что появился на крыльце ее дома. Он пришел к ней прямиком от Роберта, ее брата.
С тех пор как они покинули приют, Роберт получил прозвище «Сковорода». Как ни странно, именно сковороду, а затем и подкову Роберт позже использовал, чтобы проломить череп своей жене после того, как она сказала ему, что хочет развестись. Жестокое убийство своей жены привело Роберта в камеру смертников в Ривер-Бенд-Овер в Нэшвилле; но все это произошло позже. В первый раз, когда Роберта бросили в тюрьму за убийство, это было всего на несколько лет. Дениз не могла сказать, кого убил Роберт и почему. Она просто знала, что ее брат был осужден за убийство и отправлен в тюрьму Форт-Пиллоу, где он познакомился с человеком по имени Майкл Джером Уильямс. Почему Майкл Джером Уильямс оказался в тюрьме, Ди-Ди либо не знала, либо быстро забыла. Все, что она знала, это то, что Роберт хотел сообщить ей о своем благополучии и что Майкл Джером Уильямс, выходя из тюрьмы, был достаточно любезен, чтобы послужить посыльным. «Когда я встретила его, у меня никого не было, — сказала Ди-Ди. — Мы разговорились и оказались вместе. Но он был маленьким человечком. Что-то около 167 см».
Вскоре после того, как Майкл Уильямс навестил ее, Ди-Ди обнаружила, что снова беременна. У нее не было ни денег, ни работы, и теперь она заигрывала с серьезной проблемой наркотиков — но все же она не переживала о благополучии этого новорожденного. «Бог поместил его туда, — сказала она, — а Он не создаст на этой земле рот, который не мог бы прокормить». В отличие от Оделла Уоткинса, Майкл Уильямс не оспаривал своего отцовства, и она назвала ребенка в его честь: Майкл Джером Уильямс.
Но как раз в то время, когда родился ребенок, Майкл Джером Уильямс исчез. Департамент по делам детей отправился на его поиски, и прошел целый год, прежде чем они нашли его — снова в тюрьме. К тому времени Ди-Ди решила, что не хочет, чтобы ее ребенка звали в честь Майкла Джерома Уильямса. Хотя она не предприняла никаких усилий, чтобы изменить законное имя ребенка, она стала называть его Майкл Оэр. Оэр — была ее фамилия, которую она взяла от своей матери.
В последующие четыре года Дениз родила еще четверых детей от нескольких разных отцов, ни один из которых не задержался рядом с ней. К тому времени, когда Майклу исполнилось пять лет, и его память включилась, чтобы записывать события для потомков, Ди-Ди заботилась о семи мальчиках и трех девочках, всем им было до пятнадцати лет и младше. Только на самом деле она ни о ком не заботилась, так как пристрастилась к крэку. «Первого числа месяца она получала чек, — вспоминал Маркус, старший брат Майкла, — и уходила, и мы не видели ее до десятого числа.... Эти наркотики все только разрушают». Поскольку у Ди-Ди не было никакого дохода, кроме того, что правительство посылало ей первого числа каждого месяца, у детей не было денег на провизию. У них не было ни еды, ни одежды, кроме того, что они могли раздобыть в церквях и на улице. Удивительно часто, учитывая обилие государственного жилья в Мемфисе, у них не было крова. Когда Майкла спросили, что он вспоминает о своих первых шести годах, он ответил: «Целыми днями приходилось пить воду, чтобы насытиться. Ходить по домам других людей и просить чего-нибудь поесть. Спать на улице. Комары». Зима была холодной, но лето было еще хуже, потому что стояла невыносимая жара и комары кусали всю ночь напролет.
Тем не менее, к тому времени, когда Майклу исполнилось семь, его самым большим страхом было то, что какой-нибудь человек в форме придет и заберет его у матери. У его матери были свои проблемы, но она никогда не была откровенно жестокой: например, она никогда не била их и часто говорила, что любит их. Ее просто частенько не было рядом, а когда она была, ей нечего было дать им. Маркус, которому тогда было шестнадцать лет, знал, что полиция иногда разрушает семьи, подобные их. Они слышали отрывки о приемных семьях, и эти отрывки не были обнадеживающими. Полиция просто забирала тебя и оставляла с людьми, чей единственный интерес к тебе заключался в деньгах, которые они получали за твое присутствие. Братья Майкла говорили о возможности того, что полиция может забрать их, и решили, что, что бы ни случилось, они постараются держаться вместе.
14 апреля 1994 года суд Мемфиса впервые зарегистрировал существование Майкла. Перечисляя имя Майкла, а также имена его братьев и сестер, он вынес следующий вердикт: «По мнению этого суда, указанные дети нуждаются в немедленной защите этого суда и что указанные дети подвергаются непосредственной угрозе здоровью указанных детей в такой степени, что задержка слушания, вероятно, приведет к серьезному или непоправимому ущербу».
За месяц до восьмого дня рождения Майкла полицейские машины подъехали к сараю за коттеджем, который, как сказала Дениз детям, принадлежал ее двоюродному брату. Три маленькие девочки стояли впереди. Андре и Рико где-то гуляли. Четверо других мальчиков — Маркус, Делхуан, Карлос и Майкл — были внутри сарая. «Мы видели, как они подъехали, и мы уже знали, за чем они едут, — сказал Маркус. — Мы уже видели, как это происходило раньше с другими. Мы реально думали, что они раскидают нас по разным семьям». Увидев полицию, Маркус повернулся к своим братьям и сказал: «Бегите!»
Майкл гордился скоростью своих ног. «Я могу летать», — любил повторять он. Скорость была необходима для новых планов, которые он строил для себя, — планов, за которые он будет цепляться с удивительным упорством в течение следующих десяти лет. 20 июня 1993 года он был в чужом доме и увидел баскетбольный матч по телевизору. В тот вечер Майкл Джордан использовал «Финикс Санс» в качестве прикрытия для публичной демонстрации своего величия. В тот момент, когда Майкл Оэр увидел, как Майкл Джордан играет в баскетбол, он понял, кем ему суждено быть: следующим Майклом Джорданом. Поскольку ему было семь лет, он подумал, что это оригинальная идея. Поскольку он был спокоен, идея осталась невысказанной и такой безмятежной.
Но у Майкла Оэра теперь была тайная амбиция, и она определила многое из того, что он делал с собой в течение следующих десяти лет. Это честолюбие бросало вызов миру, который не придавал ему никакого значения. Его отец недостаточно ценил его, чтобы встретиться с ним. Его мать недостаточно ценила его, чтобы накормить его. Он никогда не был у врача и ему не давали никаких лекарств. Он пропустил почти столько же занятий в школе, на сколько и ходил. Его старшие братья заботились о нем и хорошо умели находить пищу. Но у них были свои собственные проблемы; у них не было реальной способности к воспитанию. Никто не инвестировал в Майкла Оэра, и поэтому он не принес никакой видимой отдачи. Однако Майкл не считал себя бесполезным. С того момента, как он увидел Майкла Джордана, ему самому было суждено стать самым богатым и знаменитым чернокожим спортсменом на земле.
Когда подъехали полицейские машины и его брат закричал ему, чтобы он бежал, Майкл на самом деле не понимал, что происходит. Он только увидел, как Маркус (которому было шестнадцать), Делхуан (тринадцать) и Карлос (одиннадцать) выбегают через заднюю дверь. Он помчался за ними. Чтобы стать следующим Майклом Джорданом, Майклу Оэру нужно было быть быстрым и ловким — и он им был. Его старшие братья все еще были быстрее его, но Майкл двигал своими маленькими ножками так быстро, как только мог, и в конце концов догнал их. Закончив свой забег, они стояли на втором этаже заброшенной автомастерской дальше по улице, пыхтя и отдуваясь. Из разбитого окна они наблюдали, как кричала их мать, когда полиция забрала трех ее маленьких дочерей — Дениз, Тару и Дептию — и посадила их на заднее сиденье патрульной машины. Маркус сказал своим братьям, что они, вероятно, никогда больше не увидят этих маленьких девочек, и он был прав.
Ди-Ди не была способна заботиться о своих детях, и она знала это, но она не хотела, чтобы кто-то забирал их у нее. Мальчики хотели оставаться вместе; вместе они чувствовали себя в безопасности; вместе они, по крайней мере, были друг у друга. Все они знали, что полиция вернется за мальчиками, и поэтому покинули сарай. Ди-Ди заполучила в свои руки — она не сказала как — старый потрепанный «Монте-Карло» [прим.пер.: Одна из моделей Шевроле]. В течение нескольких недель она и семеро мальчиков спали в машине. «Тела друг на друге, — так вспоминал об этом Делхуан, которому тогда было тринадцать. — Мы вставали утром и шли мыться в туалет на станции техобслуживания».
Не желая покидать маленький район в западной части Мемфиса, где она родилась и выросла, Ди-Ди оказалась в невыгодном положении. Через несколько недель после того, как полиция забрала ее дочерей, они добрались и до Карлоса и Майкла в тот день, когда те пошли в школу. Полиция забрала их из школы в дом женщины, которую они никогда раньше не видели, по имени Вельма Джонс. «Вельма была крупной дамой, — сказал Карлос, — около ста семидесяти килограммов, и она злилась, когда ты заставил ее двигаться». Дети находили ее ужасающей — и их страх только усилился, когда она показала им, что она делала с детьми, которые плохо себя вели: садилась на них. Это было самое яркое воспоминание Майкла о первых нескольких днях, когда на нем сидела Вельма Джонс. Карлос вспомнил, как его вместе с Майклом отвезли в дом столь же гигантской сестры-близнеца Вельмы, Тельмы, которая заставила их убирать неочищенные сточные воды, попавшие в ее подвал из прорвавшейся трубы. Это была первая из длинной череды неприятных обязанностей, которые мальчики должны были выполнять для толстых близняшек.
НО ЭТО БЫЛО ТОЛЬКО началом их страданий. Дом кишел другими приемными детьми, старше и крупнее Майкла и Карлоса, которые к ним придирались. (Когда Вельму спросили, скольких приемных детей передал ей штат Теннесси, она позже ответила: «Я на самом деле не знаю. У меня просто так много любви, терпения и энергии. Они просто приводили их ко мне»). У Вельмы был единственный биологический ребенок, которого, по мнению Карлоса, она избаловала. По воскресеньям она отправляла Карлоса и Майкла продавать газеты, а когда они возвращались, забирала заработанные ими деньги и отдавала их своему ребенку. «Жизнь с близнецами не была счастливой, — сказал Карлос. — Они просто обращались с нами, как будто мы не были людьми. Каждую ночь Майк плакал, пока не засыпал». Двое мальчиков спали на своей первой двухъярусной кровати, только нижнюю койку Майкла нельзя было назвать кроватью, так как на ней не было матраса. «Я спал на деревяшке, — сказал он. — Карлос помнит, как Майкл почти каждый вечер говорил: "Карлос, я просто хочу домой"».
Через две ночи после их пребывания Майкл сбежал, совсем один. («Я могу летать».) Ему было всего семь лет, но он все равно пробежал через весь Мемфис и нашел свою мать. Ди-Ди сказала ему, что она должна немедленно отвезти его обратно в приемную семью, иначе у них у всех будут неприятности, и всю дорогу назад Майкл плакал. Несколько недель спустя он снова убежал — с тем же результатом. Однажды его мать приехала навестить его. «Это был счастливый день, — сказал он. — Да, это был мой единственный счастливый день». Они с Карлосом оставались с Вельмой Джонс почти два года. Затем, однажды днем, Вельма усадила их и сказала, что их собираются отправить в Ноксвилл. С таким же успехом она могла бы сказать, что их отправляют на Луну. Ни один из них никогда не покидал крошечного района в западном Мемфисе. Она велела им вернуться в свою комнату, собрать свои немногочисленные вещи и приготовиться к отъезду. Они вернулись в свою комнату, не обращая внимания на свои немногочисленные вещи, и выпрыгнули в окно.
На этот раз полиции потребовалось два дня, чтобы выследить их. Департамент по делам детей уже заметил, что Майкл был бегунком, и они, должно быть, запросили какую-то психологическую оценку. Во всяком случае, вместо того, чтобы сразу отправить его обратно в приемную семью, они отвезли его в больницу Святого Иосифа. Там его поместили туда, что он принял за «этаж для плохих детей». Они подвергли его тестам, из-за которых позже он пришел к выводу, что они проверяли, не сошел ли он с ума. Но там было не так уж плохо, и условия жизни значительно улучшились по сравнению с приемной семьей. «У нас была хорошая еда, — сказал он. — У меня была кровать с матрасом. У них даже был видик [прим.пер.: Видеомагнитофон]».
Майклу только что исполнилось десять лет. После двух недель в больнице ему до боли захотелось домой. «Все приелось, — сказал он. — Через какое-то время ты хочешь быть свободным». Каким бы невероятным это ни казалось любому, кто знал лишь голые факты его дела, а не его эмоциональную предрасположенность, он скучал по своей матери. Это было так, как если бы Ди-Ди была послана на землю, чтобы ответить на вопрос: как мало мать может заботиться о своих детях и при этом сохранять их привязанность? Его мать не заботилась о нем, но он все равно любил ее. «Я думаю, ты просто должен любить свою маму, — сказал он позже. — Просто потому, что она твоя мама». Это чувство от которого трудно избавиться объясняло, почему гораздо позже, когда его впервые спросили о его матери и ее проблемах с наркотиками, он тупо уставился в одну точку и притворился, что эта тема его не беспокоит. Но когда его спросили во второй раз, его карие глаза наполнились слезами.
Двери на обоих концах этажа были заперты. Больница была старой — ее скоро снесут — и Майкл заметил, что большие металлические двери в одном конце коридора дребезжат. «На самом деле я помню это так, как будто это было вчера, — сказал он позже. — Мы играли то там, то сям по всему этажу. А в конце этажа был выход. Один из тех двухдверных выходов, которые закрываются замком между ними. Я взял лист бумаги, сложил его вместе и просунул туда. И дверь открылась». Когда он это обнаружил вокруг бродило слишком много людей, чтобы он мог спокойно сбежать. Остаток дня он держал свой секрет и свой клочок бумаги при себе. «В ту ночь, когда я ложился спать, я поцеловал бумагу и положил ее под свою маленькую подушку», —сказал он. Между его палатой и запертой дверью находился пост медсестры. Медсестра у окна могла наблюдать за всем коридором. Ранним утром следующего дня, когда в коридорах никого не было, он прополз на животе прямо под окном сестринского поста. Он незаметно добрался до двери, взломал ее своей бумажной отмычкой и убежал.
Дальше он оказался на темном бетонном лестничном пролёте. Он нырнул вниз. «Дверь здесь, дверь там, и я ушел, —сказал он. — Как вор в ночи». («Мы так и не выяснили, как он оттуда выбрался», — сказала Бобби Спайви из Департамента по делам детей Мемфиса.)
Добравшись до улицы, Майкл все еще понятия не имел, где он находится. В итоге он часами блуждал, чтобы преодолеть расстояние, которое, как он позже понял, составляло не более километра между больницей и жилым комплексом под названием «Дикси Хоумс». Он пришел и обнаружил, что его мать снова переехала из «Дикси Хоумз» в один из самых унылых проектов общественного жилья в Мемфисе: Херт Вилидж. Херт Вилидж был построен для белых людей еще в 1950-х годах. Открытие его 450 домиков, раскинувшихся на почти 12 гектарах, было расценено мэром как «великий день в истории Мемфиса». К концу 1980-х годов там жили только чернокожие, которые убегали оттуда так быстро, как только могли. Херт Вилидж превратился в ад банд, наркотиков и преступности. Город решил снести его, но у него не было денег, чтобы выполнить эту работу. Чтобы избавить себя от расходов на переселение жильцов, Государственное жилищное управление Мемфиса просто прекратило обслуживание их квартир. Без функционирующих кондиционеров, печей или холодильников квартиры стали настолько непригодными для проживания, что все, кто мог уйти, сделали это. Как только они уезжали, приходили городские службы и заколачивали заброшенную квартиру.
Именно в Херт Вилидж Майкл нашел свою мать. Он осмотрелся, затем побежал обратно в «Дикси Хоумс» и спрятался в той квартире, которую она освободила. Вскоре материализовался Карлос, и они вместе пустились в бега. Днем они оставались в укрытии; ночью они выходили и добывали пищу. «Каждый день ты боялся, что полиция может тебя схватить, — сказал Майкл. — Ты видишь полицию — просто пригибаешься и ныряешь куда-то в кусты». Две недели спустя, чувствуя себя уверенными, что они на свободе, они покинули пустующую квартиру в «Дикси Хоумс» и воссоединились со своей матерью в Херт Вилидж. В квартире Херт Вилидж было всего две спальни, а Ди-Ди родила еще больше детей. Одну спальню она оставила за собой; семеро детей, которые теперь находились на ее попечении, делили кровать в другой. «Много ног, много рук, много голов — но мы справлялись», — сказал Майкл.
Это место, в котором Майклу предстояло расти в течение следующих пяти лет, к 1996 году стало воплощением социальной дисфункции. В Херт Вилидж по-прежнему насчитывалось около тысячи жителей. Семей с двумя родителями не было: ноль. Лишь крошечная горстка жителей имела работу. У них был средний уровень образования между четвертым и пятым классами. Семьдесят пять процентов взрослых жителей страдали той или иной формой психического заболевания. (Наркомания считается психическим заболеванием.) Зная, что Херт Вилидж вскоре будет снесен и заменен каким-то другим социальным экспериментом, группа социологов из Университета Мемфиса, финансируемая Министерством жилищного строительства и городского развития США, начала собирать данные об этом месте. «Это было собственное маленькое сообщество, — сказала Синтия Сэдлер, антрополог, работавшая над проектом. — Они не общались с людьми за пределами Херт Вилидж, а люди за пределами Херт Вилидж не общались с ними». Почтовый индекс Херт Вилидж, 38105, был социальным ядом за пределами Херт Вилидж. Несколько жителей сказали исследователям, что они перестали искать работу, потому что потенциальные работодатели видели их почтовый индекс и сразу же им отказывали. «Во всех наших поездках, — сказал другой исследователь, Т.К. Бьюкенен, — мы вообще не сталкивались ни с одной из королев пособий на Кадиллаке».
К тому времени, когда там появился Майкл, Херт Вилидж в значительной степени контролировалась бандами. «Вице-Лорды» были самой большой бандой в Мемфисе, но «Ученики Гангстера» были самыми быстрорастущими, и они управляли Херт Вилидж. Делвин Лейн руководил УГ, и у него была армия из пятидесяти восьми членов банды в одном только Херт Вилидж. В начале 1990-х Делвин был динамичным квотербеком средней школы Букера Т. Вашингтона. Он собирался поступить в Университет Вайоминга на футбольную стипендию. Эта возможность исчезла, когда вместо этого его отправили в тюрьму по обвинению в нападении при отягчающих обстоятельствах. Он оставался прирожденным лидером, квотербеком, и, выйдя из тюрьмы, использовал свой талант для управления огромным и растущим наркобизнесом. УГ продавала несколько разных наркотиков, но крэк был самым прибыльным, по словам Делвина, потому что он был самым портативным и его легче всего было спрятать. Первого числа месяца, когда приходили чеки на социальное обеспечение, он убеждался, что у него достаточно крэка. Ди-Ди будет ждать с наличными в руке.
В течение первых трех лет пребывания Майкла в Херт Вилидж Делвин был самым близким из тех, кто всем заправлял. Делвин на самом деле не жил в Херт Вилидж, но он проводил там встречи, и когда он и его армия приезжали туда, они представляли собой впечатляющее зрелище: караван из двадцати-тридцати модных автомобилей, из которых выходили эти дорого одетые парни, совершенно безоружные. Все знали, что у них не было при себе оружия на случай появления полиции; все также знали, что в нескольких метрах от них был припрятан арсенал Узи, 380 и обрезов на случай появления «Вице-Лордов». Отряд охраны из двенадцати человек, вооруженных 17-зарядными 9-миллиметровыми пистолетами — по две обоймы на каждого — контролировал ключевые позиции. По бокам от Делвина стояли два его самых больших телохранителя. Одного прозвали «Надгробный камень». Он был ростом 193 см, весил 141 кг и был самым пугающим человеком, которого кто-либо когда-либо видел — пока они не увидели второго телохранителя Делвина, Рико Харриса. Рико был известен как «Большой Край», он был ростом 201 см и весил 204 кг. Официальный титул Большого Края был «начальник службы безопасности», и его работа, в буквальном смысле, заключалась в том, чтобы прикрывать спину Делвина. Его невидимую сторону. «Большой Край был чрезвычайно ценен для меня, — сказал Делвин. — Особенно в клубной обстановке. Большой Край мог ударить одного человека и сбить с ног пятерых. Если я нахожусь в клубе и Край там, у меня нет никаких забот. Но если там парень поменьше ростом, я должен искать других парней, которые помогут».
В течение первых восемнадцати месяцев после того, как он сбежал из больницы Святого Иосифа, Майкл держался подальше от школы, опасаясь, что власти его заберут. В течение этих полутора лет он играл с Департаментом по делам детей в то, что он считал игрой в прятки. Оглядываясь назад, никогда не было ясно, знал ли сам штат Теннесси о том, что игра началась. Самое удивительное, думал Майкл, что никто из взрослых никогда не сдавал его и даже не ставил под сомнение его статус. Сотни взрослых видели его на улицах днем и ночью — люди из Херт Вилидж, люди, знавшие его мать — и никто никогда не задавался вопросом, что он делает, бегая по улицам посреди буднего дня. «Никто никогда не спрашивал: "Что ты делаешь вне школы?" — вспоминал он. — Никто не заставлял меня ничего делать». Он догадывался, что если он будет прятаться достаточно долго, плохие люди из Департамента по делам детей перестанут его искать и забудут о нем. И они забыли.
К тому времени, когда ему исполнилось двенадцать лет, Майкл Оэр был полностью свободен от социальных обязательств. С таким же успехом он мог находиться один на плоту, плывущем вниз по реке Миссисипи, которая незамеченной протекала не далее, чем в километре от Херт Вилидж. Он украл велосипед и ездил на нем, куда хотел. Он играл с утра до поздней ночи. Время от времени парни постарше начинали стрелять друг в друга из пистолетов — но это было просто развлечение. «Мы сидели на холме и смотрели, как они стреляют, — вспоминал Майкл. — Это было похоже на пребывание на Диком Западе». Он не чувствовал себя в опасности; парни постарше с оружием оставили его и других маленьких детей в покое. Он играл в баскетбол по десять-двенадцать часов в день и все больше убеждался, что ему суждено стать следующим Майклом Джорданом. Херт Вилидж уже давно стал олицетворением отчаяния городской жизни, но Майклу ни на минуту не приходило в голову уехать. «Это было весело, — сказал он. — Все было весело. Никто не мешал мне что-либо делать».
Для него все еще существовали старые проблемы: где найти еду и одежду. Но теперь, когда он стал старше, он был более способен позаботиться о себе. Он стал лучше добывать пищу у соседей, в церквях и на улице. «Я знал, что первого числа месяца у тебя должны были быть деньги на еду, — сказал он. — У всех остальных есть еда, а у тебя ничего нет». Он так быстро рос во всех направлениях. Часто он падал, и порой, когда падал, он ушибался. Однажды он перелетел через руль своего велосипеда и заполучил большую рану на локте. Он никогда не ходил в больницу; он даже не знал, что такое швы. Вместо этого он предположил, что нет такой оставшейся без лечения травмы, которая не заживала бы. Озарение распространилось и на его внутреннее благополучие. Должно быть, он подсчитал, что эмоциональные связи с другими людьми доставляют больше хлопот, чем того стоят, потому что, за одним исключением, он перестал их устанавливать. Исключение произошло, когда его баскетбольный мяч ускользнул от него и разбил цветочный горшок соседки. Дама не ругалась по этому поводу; оказалось, что она новенькая в Херт Вилидж, и у нее есть сын по имени Крейг. Крейг Вейл был застенчивым, тихим маленьким мальчиком, который тоже любил играть в баскетбол. Вскоре они с Крейгом стали неразлучны; и Майкл позже скажет, что Крейг был единственным человеком на всем белом свете, которому он полностью доверял.
У него также теперь был своего рода брат-тень: Большой Зак. Закари Брайт жил через несколько домов от Майкла в Херт Вилидж. Большой Зак был на десять лет старше Майкла, но их сходство было постоянным источником удивления для соседей. «Раньше все говорили: "Зак, у тебя есть брат!" — вспоминал Закари Брайт. — "Парень дальше по улице выглядит точь-в-точь как ты!"» — Зак пошел и лично взглянул на Майкла Оэра и не смог отрицать семейного сходства. Цвет их кожи был идентичным темному шоколаду. Их черты, в контексте их огромных тел, казались маленькими и нежными. У них обоих были уши, рассчитанные на мужчин вдвое меньше их, и узкие глаза, которые почти закрывались, когда они смеялись или сердились.
У них также были схожие спортивные способности. В 1994 году, за два года до того, как Майкл появился в Херт Вилидж, Закари Брайт окончил среднюю школу Кингсбери. После окончания одиннадцатого класса он был одним из самых востребованных игроков в футбол в Теннесси. Почти каждый крупный футбольный колледж страны предлагал ему стипендию. В школьном матче всех звезд дублером Большого Зака был Клет Хант, который в итоге стал играть за «Грин-Бэй Пэкерс». И в той игре Большой Зак играл ди-тэклом, что не было его естественной позицией. Его естественной позицией был левый тэкл нападения. Ростом он был 198 см, и, хотя он весил всего 120 кг, у него было телосложение, которое выдержало бы гораздо больше, если бы он правильно питался. У него были большие длинные руки, грация и ловкость звездного баскетболиста. «У Закари Брайта есть потенциал стать отличным тэклом нападения», — написал Том Лемминг в своем ежегодном обзоре школьных звезд футбола.
Тренеру Бобби Боудену из Флорида Стейт пришла в голову та же мысль. Боуден доставил Большого Зака самолетом в Таллахасси, где тот провел два дня и ночи, угощаясь вином и ужином с обладателем Приз Хайсмана и будущим защитником НБА Чарли Уордом и будущей суперзвездой НФЛ Дерриком Бруксом. Флорида Стейт приготовил ему шкафчик и футболку (№71) с фамилией БРАЙТ на спине. Но девушка Большого Зака уже родила их первого ребенка. Она не хотела ехать во Флорида Стейт, и правда заключалась в том, что ему на самом деле не хотелось учиться в колледже или получать оценки. Окруженный друзьями, которые говорили ему, что он напрасно тратит свое время, даже просто пытаясь поступить в колледж, он бросил это дело. Он даже не закончил среднюю школу. Когда начался следующий учебный год, а Большой Зак так и не появился, Бобби Боуден сам приехал из Флорида Стейт в Херт Вилидж в поисках своего ценного рекрута. Большой Зак прятался со своей девушкой и их новорожденным ребенком, пока Боуден не уехал.
Большой Зак однажды задумается об этом странном и расточительном периоде своей жизни. «Ребята, которые были рядом, говорили: "Все не могут попасть в НФЛ", — сказал он. — Говорили мне, что на самом деле у меня ничего не получится. Прошли годы. Я все еще думал, что нахожусь на вершине своей игры. Но мое время проходило мимо меня. Через некоторое время я решил, что я слишком стар для этого». Он качал головой, удивляясь всему, что он потратил впустую, и говорил: «Я чувствую, что мог бы что-то сделать, если бы начал сначала и сделал это снова. Я не знал, насколько близок я был. Все, что мне нужно было сделать, это постучать в дверь НФЛ».
Но мудрость и печаль пришли гораздо позже; в 1996 году прошло всего два года после окончания средней школы, а он все еще веселился. И вдруг все эти люди начали подходить к нему, чтобы спросить, не был ли тот ребенок, который сейчас живет через несколько домов от него, его младшим братом. Он схватил паренька и вывел его на баскетбольную площадку, чтобы посмотреть, как он там себя ведет.
Ну, оказалось, что прям даже очень. («Но это было больше похоже на футбол, чем на баскетбол», - сказал Зак.) Майкл Оэр больше не был Майклом Оэром: он был «Большим Майком». Майкл ненавидел это прозвище; оно было врагом того, кем он надеялся стать. «Я не хотел быть большим», — сказал Майкл. Он хотел быть гибким и быстрым; он хотел быть Майклом Джорданом. Чем шире он становился, тем более нелепым было это стремление, но оказалось, что легче игнорировать свою ширину, чем отказаться от своей мечты. Все могли называть его «Большой Майк», но никто никогда его не фотографировал. Зеркал вокруг тоже было немного. Он редко сталкивался лицом к лицу со своим собственным отражением. Он смухлевал с оптическими иллюзиями и стал носить слишком маленькую обувь и слишком большую одежду. Он отжимался и приседал, думая, что это помогает ему оставаться худым. У него появилась странная привычка — для мальчика его роста — всегда искать что-нибудь высоко над головой, чтобы подпрыгнуть и ударить, или постучать, или запрыгнуть. Каждую игру, в которую они играли, он устраивал так, чтобы его роль в ней подчеркивала и тренировала его быстроту и ловкость. Крейг был его единственным настоящим другом, и он заверял его, что, как бы Майкла ни называли, он все равно, как и Джордан, прирожденная внешняя угроза. Ему просто нужно было продолжать работать над своим быстрым первым шагом и дриблингом через ноги.
Конечно, Майкл мог ощущать свою собственную набухающую массу, но только по ее эффектам. Он был приятно шокирован, когда однажды боролся с одним пареньком и просто поднял его, как будто тот ничего не весил, и швырнул через двор. С другой стороны, он больше не выигрывал забеги у других детей — но, по крайней мере, он все еще в них участвовал. Они бегали до полосы для разворота на бульваре Дэнни Томаса, как делали всегда, но теперь ему давали фору. Он посвятил так много времени и энергии тому, чтобы бросить вызов своим собственным размерам, что это не могло не дать результатов. Даже когда он стал одним из самых крупных людей в Херт Вилидж, он оставался быстрым и подвижным. Он заставил себя быть грациозным — оставаться маленьким человеком в теле большого мужчины. Позже тренеры колледжа, которые приходили посмотреть на него, видели в нем причуду природы. Но где природа остановилась и взяло верх воспитание? Это было, как всегда, трудно сказать.
В возрасте от десяти до пятнадцати лет Майкл Оэр остался наедине со своей фантазией. Он ничему не научился в школе, ограничил себя невероятно узкой жизнью, доступной в Херт Вилидж, и ничего не развил в себе, кроме своих спортивных способностей. Никто не говорил ему, что он должен заниматься чем-то другим, кроме того, чем он занимался. Если Херт Вилидж был островом в экономике Мемфиса, то дом Майкла был скрытой пещерой на этом острове. Вероятно, помогло то, что Ученики Гангстера Делвина Лейна отговаривали своих членов связываться с маленькими детьми. В любом случае, Майкл не имел никакого отношения ни к бандам, ни к кому-либо еще, кроме Крейга. Он то приходил в школу, то бросал ее, и его бессмысленно переводили из одного класса в другой. Он наблюдал, как каждый из его старших братьев бросал учебу. Маркус бросил учебу после девятого класса, Андре, Делхуан и Рико — после одиннадцатого, а Карлос — после десятого. Каждый из них был отцом по крайней мере одного ребенка, и на всех у них было десять детей. Но Майкл оставался счастливым и свободным, без малейшего предчувствия, что что-то когда-нибудь изменится или в этом будет необходимость.
Затем, незадолго до своего пятнадцатилетия, он встретил Тони Хендерсона. Большой Тони тоже вырос в Херт Вилидж. Он часто возвращался туда в поисках детей, которые могли бы играть за футбольные и баскетбольные команды, которые он тренировал. Если у тебя были навыки и размер, было трудно спрятаться от Большого Тони. Большой Зак играл за Большого Тони, как и Надгробный Камень и Большой Край.
Первое впечатление Большого Тони о Большом Майке заключалось в том, что его семейная жизнь была необычайно беспокойной, даже по меркам Херт Вилидж. Его вторым впечатлением было то, что у Большого Майка не было друзей. «Я никогда не видел, чтобы он с кем-либо общался, — сказал Тони. — Он был очень тихим». Он быстро понял, что Большой Майк, как и половина других детей, которых он знал, жил, чтобы стать следующим Майклом Джорданом, и Тони сделал все, что мог, чтобы помочь ему осуществить мечту. Летом перед тем, как Майклу надо было пойти в девятый класс, Тони через друга тайком заманил Майкла в баскетбольный лагерь, организованный средней школой Карвера. В первый день друг Тони позвонил ему, чтобы сказать, что Большой Майк сбежал из лагеря. Большой Тони поспешил туда и обнаружил Большого Майка, прогуливающегося по улицам в двух километрах от лагеря, со слезами, текущими по его лицу. Он был в двадцати пяти километрах от Херт Вилидж, и в карманах у него не было ни цента. Он сказал, что шел домой пешком. Тренеры только взглянули на него и сказали ему, что он не игрок периметра — что он не Майкл Джордан. И как только он занял свое недавно назначенное место поближе к кольцу, более крупные ребята постарше принялись толкать и бить его. «Майк был большим ребенком, — сказал Тони, — но он не хотел, чтобы его трогали. Они разозлились на него, потому что он не хотел сбивать с ног других детей. Тренер сказал ему, что он никогда никем не станет, и Майк начал плакать».
Большой Тони дружил с Гарольдом Джонсоном, тренером по баскетболу в Вествудской средней школе. Вествуд находился далеко от Херт Вилидж, но Тони решил, что если он повезет своего сына Стивена в Вествуд, то с таким же успехом мог бы отвезти и Большого Майка. В Вествуде Большой Майк тоже играл в футбол, но душа его лежала к другому виду спорта. Тренер просто выбрасывал мячи, уходил и садился в тени, а Большой Майк провел весь год в качестве ди-тэкла в плохой команде.
Жаль, подумал Большой Тони, потому что Большой Майк становился серьезно большим. Он напомнил Тони Большого Зака: один его размер означал, что он привлечет внимание футбольных тренеров колледжей. Однако для того, чтобы это произошло, ему нужно было закончить среднюю школу, а это казалось даже отдаленно невозможным. Он проваливал свои тесты для девятиклассника и во многие дни даже не потрудился приходить на них. В другие дни Большой Тони забрасывал Стивена и Большого Майка в школу и, вернувшись днем, обнаруживал, что его ждет только Стивен. «Он не собирался возвращаться, — сказал Большой Тони. — Большой Майк собирался бросить учебу». Единственная причина, по которой Большой Майк еще не влип в мир неприятностей, думал Большой Тони, заключалась в том, что он был так слабо связан с окружающими его людьми. Он не подвергался такому же риску, как Большой Зак, по той простой причине, что рядом с ним не было толпы друзей, соблазняющих его прожигать свою жизнь.
Тем не менее, между ним и «районом» было не такое уж большое расстояния, которое любой молодой человек, бросивший среднюю школу, мог бы установить. «Ему нечем было отвлечься, — сказал Большой Тони. — Какой у него был шанс пойти прямой дорожкой? Ни единого». Когда Майкл приближался к концу своего девятого класса в средней школе, перед ним был один очевидный карьерный путь. Как только он бросит школу, его будет ждать единственная, хорошо оплачиваемая, статусная работа: телохранитель Делвина Лейна. Или, скорее, с тех пор, как Делвин переехал, преемника Делвина. Работа состояла в том, чтобы прикрывать спину парня, который управлял единственным реальным бизнесом на районе. Левый тэкл гетто.
Именно тогда Бетти Бу умерла и заявила в качестве своего предсмертного желания, чтобы ее внук получил христианское образование. И как бы странно ни было Большому Тони сажать Стивена в свою машину и везти его в сердце богатого белого Мемфиса, еще более странно было игнорировать предсмертное желание его матери. И Большой Тони подумал: если я беру Стивена, то мог бы с таким же успехом могу взять и Большого Майка.
ОДНИМ ИЗ ТАКТИЧЕСКИХ недостатков того, что ты чернокожий ребенок ростом 196 см и весом 159 кг в школе, построенной для белых детей, является то, что другие люди склонны вспоминать свои встречи с тобой в гораздо более ярких деталях, чем ты сам. Главное, что Майкл Оэр запомнил из своих первых нескольких недель в христианской школе Брайаркрест — это его собственный ужас и замешательство. Все белые дети выглядели одинаково; и все они были странно полны энтузиазма и дружелюбны. «Все были совершенно одинаковы, — сказал он. — В течение трех или четырех недель каждый раз, когда я поворачивал за угол, я видел какого-нибудь белого ребенка, кричащего мне "Привет", и я думал: Я же только что видел тебя!» В выпускном классе он понял, что, хотя и ненавидел читать, ему нравилось писать. Получив задание написать личное эссе, он выбрал в качестве темы свои первые дни в Брайаркресте. «Белые стены», — озаглавил он свою статью. Она начиналась так:
Я смотрю и вижу белое повсюду: белые стены, белые полы и много белых людей.... Учителя не знают, что я вообще не имею понятия о чем они говорят. Я не хочу никого слушать, особенно учителей. Они дают домашнее задание и ожидают, что я буду сам решать свои проблемы. Я никогда в жизни не делал домашнюю работу. Я иду в ванную, смотрюсь в зеркало и говорю: «Это не Майк Оэр. Я хочу выбраться отсюда».
Еще одна вещь, которую он помнил о тех первых ужасных днях, был его голод. Бесплатная еда была главной причиной, по которой он так часто ходил в государственную школу. Эти христиане не кормили тебя обедом, и это его потрясло.
Голод и растерянность не помешали ему отметить важные детали о белых людях. До этого он с ними не общался. Теперь, изучая их, он пришел к выводу, что они плохо приспособлены для выживания. Удивительно склонные преувеличивать тяжесть самой тривиальной болезни или травмы, они вечно мчались к врачам и в больницы, как будто вот-вот умрут. «Они подвернут лодыжку или что-то в этом роде, и ходят по школе в гипсе! — сказал Майкл. — Я такой: "Что вы все делаете? Нужно просто расходиться!"»
В дополнение к их патологическому дружелюбию и постоянной потребности в медицинской помощи, они проявляли странную склонность оставлять свои самые ценные вещи без присмотра. Стивен был на класс младше его, и поэтому их пути пересекались не очень часто, но когда это случалось, они делились своим недоверием: эти белые дети оставляли золотые часы, мини-телевизоры, обувь известных брендов и кошельки просто валяться где попало. Это было так, как если бы распахнулись двери в пещеру Али-Бабы. Одна только раздевалка для мальчиков была как рог изобилия; все, что тебе нужно было сделать, это один раз сунуть туда руку, и ты выходил с пригоршнями наличных. «Мечта грабителя», — так назвал ее Майкл. Однажды ночью они пришли домой с деньгами, которые им не принадлежали, и Большой Тони узнал об этом и попытался объяснить им немного о белых людях и о том, как, не имея уличной смекалки, они установили некоторые правила для сохранения своего вида и что, какими бы странными эти правила ни казались, Стивену и Майклу нужно было им повиноваться. Правило номер один гласило, что ребенок не должен воровать, или драться, или попадать в неприятности любого рода; и то, что было правилом для белых детей, было железным законом для черного ребенка. Потому что черный ребенок, попавший в беду в белом мире, был черным ребенком на пути из этого мира.
***
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.
