Майкл Льюис. «Невидимая сторона» Глава 6. Изобретая Майкла
***
К ТОМУ ВРЕМЕНИ, когда команда «Сэйнтс» христианской школы Брайаркрест открыла сезон 2004 года, Майкл Оэр потратил четыре месяца на то, чтобы привыкнуть к мысли, что он футбольная звезда. Он фигурировал в газете Memphis Commercial Appeal, посещал летние лагеря для перспективных футболистов в ЛСУ, Ол Мисс, Северная Каролина Стейт и Университете Оклахомы и отклонил приглашения на такие же летние мероприятия еще в пятидесяти или около того футбольных программ Первого дивизиона. Он получил более тысячи писем от футбольных программ колледжей и много десятков посылок почтой Federal Express — и так он узнал, среди прочего, что, когда письмо пришло через FedEx, то в нем содержится предложение о полной стипендии. Единственным крупным футбольным колледжем, который не предложил ему полную стипендию, был Пенн Стейт. Кроме того, он получил четыре месяца неистовых частных занятий как от своего главного тренера Хью Фриза, так и от тренера линии нападения Тима Лонга, который был задрафтован в 1985 году «Миннесотой Вайкингс» для игры на позиции левого тэкла. (Травмы прервали карьеру Лонга в НФЛ. Он сыграл предсезонные матчи за «Вайкингс», «Сан-Франциско Фотинайнерс» и «Индианаполис Кольтс», а в 1987 году провел всего три матча в регулярном чемпионате за «Найнерс».) На тренировке перед первой игрой Шон Туохи подумал, что Майкл выглядит как совсем другой футболист, то есть он выглядел почти так, как будто знал, что делает. «Тим не ставит себе в этом никакой заслуги, — сказал Шон, — но кое-что, что он сказал ему, изменило все. Он показал ему, как использовать руки».
Техника, которой Лонг учил Майкл, называлась «прикладывание». Линейному игроку такого размера и силы, как Майкл Оэр, достаточно было наложить руки на своего защитника, чтобы испортить ему день. Он был настолько силен, а его руки такими большими, что не было ни одного противника — конечно, ни в старшей школе, возможно, даже в колледже — который, попав на крючок, смог бы вырваться. Конечно, линейному игроку атаки было запрещено широко хватать защитника в стиле сумо; линейный должен был овладеть искусством узкого захвата, держать руки близко друг к другу и захватывать своего противника рядом с нагрудником его наплечников. Это то, чему Тим Лонг научил Майкла Оэра: прикладываться. «Взрывайся, чтобы соответствовать», — стало мантрой Хью Фриза: взрывайся с линии схватки и набрасывайся на защитника, прежде чем он поймет, что на него налетело.
Футбольные тренеры колледжей со всей Америки всего лишь раз взглянули на Майкла Оэра и увидели в нем будущего левого тэкла НФЛ. У Шона и Ли Энн Туохи были свои сомнения. Майкл вторгся в их жизнь, переехал в их дом и быстро стал полностью зависеть от них. Он должен был стать футболистом, но до тех пор, пока все не начали говорить ему, что он звездный футболист, он почти не проявлял интереса к футболу. Когда его бросали в матчи в одиннадцатом классе, он проводил большую часть своего времени, бродя по полю в поисках кого-нибудь, на кого можно было бы упасть. Он выглядел совершенно потерянным и пассивным. Левый тэкл мог быть единственным парнем на поле, чья работа заключалась в снижении уровня насилия. Но даже левый тэкл, если он хотел добиться успеха, должен был играть агрессивно. И те немногие, кто обращали внимание на те несколько случаев, когда Майкл принимал участие в футбольных матчах, не видели даже намека на агрессию.
Первым испытанием Майкла была не официальная игра, а домашний предсезонный скримидж [прим.пер.: товарищеский матч] против команды из Манфорда, который находился в двадцати трех километрах от Мемфиса. Ли Энн заняла свое обычное место на трибунах, на пятидесятиярдовой линии, в двух рядах сверху, прямо под буквой «Н» в слове «СЭЙНТС». Она сидела в группе матерей игроков, у каждой из которых были определенные взгляды на качество тренерской работы Брайаркреста и футбольную стратегию. Они держали под рукой мобильный телефон на всякий случай, как выразилась Ли Энн, «у нас были какие-либо мнения или соображения по поводу игры, которые, по нашему мнению, должны были быть известны Хью или Шону». Она была тренером в VIP-ложе и уже смотрела футбольные матчи так, как это делали немногие американцы: сосредоточившись на линии нападения. Розыгрыш заканчивался, и она полностью упускала то, что случалось с мячом. «Я не знаю насчет "держать свою стартовую позицию на низком уровне", "прикладываться" и всех этих ключевых фраз, которые футбольные тренеры используют, чтобы говорить о том, что делают линейные игроки, — сказала она. — Все, что я могу сказать, это то, что Майкл лежит на ком-то сверху. И если он распластан на ком-то сверху, это хорошо».
Шон также занял свое место в нескольких метрах по бровке от Хью Фриза, откуда он мог видеть происходящее иначе, чем главный тренер. Хью, который в полной мере осознал почти магическую способность Шона повышать уверенность мальчиков-подростков, научил его футболу только для того, чтобы поставить его руководить квотербеками Брайаркреста. Шон все еще одним глазом следил за Майклом, но сегодня вечером он упустил знаки. С первой игры ди-энд Манфорда, который выстроился прямо напротив Майкла, стал особо надсмехаться над ним. В игроке Манфорда было около 188 см роста, и он не мог весить больше 100 кг, и все же он не затыкался. При каждом розыгрыше он хотел сказать что-нибудь неприятное.
Эй, жирная задница, я тебя прибью!
Эй, жирная задница! Жирдяи не умеют играть в футбол! Я перееду твою жирную задницу!
Это была последняя игра в футбольной карьере Майкла Оэра, в которой команда соперника не имела ни малейшего представления о том, кто он такой. У него еще не было впечатляющего игровой видео-нарезки, которая шла бы за ним по пятам, а жители Манфорда, по-видимому, не читали ни мемфисских газет, ни информационного бюллетеня Тома Лемминга. Тело Майкла действительно было широким, но это впечатление было обманчиво. Ли Энн только что перемерила его брюки и обнаружила, что у него 127-сантиметровая талия и 81-сантиметровый внутренний шов. На нем было немного жира, но его ширина состояла в основном из костей и мышц — ему не нужны были все 127 см в талии брюк, но брюки, которые были меньше в талии, не могли вместить его бедра. Его товарищи по команде и тренеры теперь понимали, что Майкл Оэр, даже по национальным футбольным стандартам, был чудом природы. «Он самый крупный игрок, которого кто-либо когда-либо видел, и он, возможно, самый быстрый игрок в нашей команде в десятиярдовом забеге», — сказал Терио Франклин, лайнбекер и возвращающий начальные удары команды Брайаркрест, с которым Майкл недолго жил. Слишком широкий, чтобы кто-то мог представить его цельным, и слишком большой, чтобы кто-то мог представить его быстрым, Майкл Оэр в последний раз использовал элемент неожиданности. «Сила равна массе, умноженной на ускорение, — любил повторять тренер Хью Фриз. — И когда масса Майкла обрушивается на тебя со скоростью Майкла, это просто удивительная и неожиданная сила».
В скаутском отчете Манфорда не были указаны размеры и скорость Майкла. Ди-энд Манфорда, который выстроился напротив Майкла Оэра, очевидно, бросил на него один взгляд и увидел школьное футбольное клише: толстяка, которого поставили в линию нападения, потому что больше некуда было его поставить, кроме секции туб в оркестре.
Эй, жирная задница! Я втопчу твою жирнявую задницу в газон!
Чем больше он продолжал, тем злее становился Майкл, и все же никто этого не замечал, возможно, потому, что никто не был готов представить ярость внутри Майкла Оэра. Хью Фриз назначил розыгрыши, в которых Майклу требовалось блокировать лайнбекера или тянуть и зачищать правого энда, оставляя ди-энда напротив себя без внимания. Первые полторы четверти скримиджа прошли без происшествий — пока Хью Фриз не назначил другой розыгрыш.
Ли Энн всегда могла сказать, когда что-то злило Майкла. «Я могу сказать это по языку его тела, — сказала она. — Ты выводишь Майкла из себя, и в своей позе он больше похож на быка». В начале скримиджа у него было поведение быка, но испытывая гнев он ничего не сделал. Ли Энн поднялась со своего места, чтобы обогнать толпу, стремящейся к торговым киоскам, и поэтому оказалась спиной к действию, когда люди на трибунах вокруг нее начали смеяться.
— Куда он его несет? — услышала она чей-то голос.
— Он не отпускает этого паренька! — крикнул кто-то еще.
Она обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть двадцать футболистов, бегущих по одной стороне поля вслед за раннинбеком Брайаркреста с мячом. На другой стороне поля 74-й номер Брайаркреста на скорости мчался в противоположном направлении с ди-эндом в руках.
Со своего места на бровке Шон с изумлением наблюдал за происходящим. Хью назначил выносной розыгрыш, с правого фланга, подальше от Майкла. Работа Майкла состояла в том, чтобы просто взять парня, который на него наговаривал, и стеной встать напротив него. Просто держать его подальше от парня с мячом. Вместо этого он сорвался с линии схватки и приложился. Как только его руки оказались внутри наплечников игрока Манфорда, он поднял его с земли. Это был совершенно легальный блок с необычными последствиями. Он протащил игрока Манфорда дальше по полю на 15 ярдов, затем резко повернул влево, к бровке Манфорда. «Ноги парня из Манфорда ударялись о землю через каждые четыре шага, как у мультяшного персонажа», — сказал Шон. Пока парень напрягался, чтобы снова поставить ноги на землю, Майкл пробежал с ним следующие 25 ярдов или около того до скамейки Манфорда. Когда он добрался туда, то не остановился, а прорвался прямо сквозь нее, опрокинув скамейку запасных, еще нескольких игроков Манфорда и рассеяв команду. Он не сбился с ритма. Футбольное поле опоясывала беговая дорожка. Он блокировал парня по всей дорожке шириной 10 ярдов, а затем на траве по другую сторону беговой дорожки.
Вот тут-то Шон и потерял его из виду. То, что, как оказалось, было всей футбольной командой Манфорда, прыгнуло на Майкла, и судьи подбежали, чтобы их разнять. Все, что Шон мог разглядеть, была огромная куча тел. «Потом Майкл встает, — говорит Шон. — И это все равно что наблюдать за Гулливером. Повсюду летят тела. Повсюду летят флаги. А потом подходит судья и кричит на нас».
Все судьи знали Шона Туохи и как бывшего звездного разыгрывающего Ол Мисс, и как нынешнего радио-обозревателя «Мемфис Гриззлис». Они читали спортивные страницы Мемфиса, и поэтому они также знали о Майкле Оэре, недавно объявленном самым горячим футбольным новичком из Мемфиса за последнее время, который по какой-то странной причине теперь жил с Шоном Туохи. В поисках взрослого, которому можно было бы пожаловаться, судья пробежал через поле. Он направился прямиком к Шону.
— Тренер Туохи! — закричал он.
Шон вышел на поле.
— Что происходит?
— Тренер Туохи, так вообще нельзя делать.
— Свисток прозвучал? — спросил Шон, который мог бы хорошо зарабатывать на жизнь в качестве адвоката по гражданским делам.
Свисток не прозвучал. Бегущий Брайаркреста довольно долго держался на ногах.
— Нет, — сказал судья. — Но он должен отпустить его, когда доберется до бровки. Он не может просто продолжать бежать с ним.
— Да ладно, — сказал Шон. — Розыгрыш же не закончился.
— Шон, — сказал рефери. — Он унес этого парня через дорожку.
— Хорошо, — сказал Шон. — Я поговорю с ним.
За скамейкой Манфорда, беговой дорожкой и полоской травы тянулся забор из сетки.
— Так каково наказание? — спросил кто-то еще.
— Чрезмерная блокировка.
Когда судья назначил 15-ярдовое нарушение, Шон крикнул Майклу, чтобы тот тащил свою задницу на скамейку запасных, и Майкл подбежал с видом совершенной отстраненности. Он не мог казаться менее заинтересованным во всей шумихе. «Все сходят с ума, — сказал Шон, — судьи кричат, вся их команда хочет драться, а он совершенно спокоен, как будто вышел на воскресную прогулку». Технически, это была работа Хью — разговаривать с Майклом, поскольку после феномена Майкла Хью проявил особый интерес к линии нападения. Но, по мнению Хью, Майкл просто делал то, чему он его учил: блокировал, пока не прозвучит свисток. Поразмыслив, Хью подумал: «Я сказал Майклу: "Я хочу, чтобы ты блокировал, пока не прозвучит свисток". Что ж, он воспринял это буквально».
Шон и Тим Лонг отвели Майкла в сторонку. «Ты не можешь этого сделать, Майкл, — сказал Лонг, изо всех сил стараясь сохранить невозмутимое выражение лица. — Эти парни охотятся за тобой, а ты устроил сцену». Лонг никогда не слышал о линейном игроке, наказанном за «чрезмерную блокировку», но, с другой стороны, он никогда не видел блока настолько драматичного, как этот. Впервые в качестве футбольного тренера-волонтера Тим с трудом подавил желание посмеяться. («Я никогда раньше такого не видел — линейный игрок несет своего игрока на пятнадцать ярдов к центру поля, а затем решает повернуть влево и донести до бровки и сквозь скамейку запасных».) Шон не смеялся; у Шона было суровое лицо. Этот инцидент попал в постоянно расширяющуюся категорию вещей, которые Майклу Оэру необходимо было осознать, чтобы добиться успеха. Когда Лонг закончил, Шон объяснил Майклу, что теперь он знаменитый футбольный новичок и больше, чем кто-либо практически на любом футбольном поле на земле. Даже если он был линейным нападения, он должен был играть так, как будто все на стадионе следят за каждым его движением. Каким бы грубым или грязным ни был игрок соперника, Майклу придется подавлять свое желание столь очевидной мести. Он мог побеждать, он мог доминировать, он мог даже унижать. Он просто не должен привлекать судейское внимание.
Майкл выслушал короткую речь Шона, ничего не ответив, кроме бурчания «хорошо». Он все еще был пугающе спокоен, как будто вся эта суета на самом деле его не касалась. Закончив свою лекцию, Шон посмотрел на скамейку Манфорда: Майкл поднял 100-килограмового ди-энда и пронес его по крайней мере на 45 метров. За секунды.
— Майкл, — сказал Шон. — И вообще, куда ты его понес?
— Я собирался посадить его в автобус, — сказал Майкл.
По другую сторону сетчатого забора был припаркован автобус команды Манфорда.
— Автобус? — спросил Шон.
— Я устал от его болтовни, — сказал Майкл. — Ему пора было ехать домой.
Шон подумал, что он, должно быть, шутит. Но он не шутил. Майкл все продумал заранее; он ждал почти половину футбольного матча, чтобы сделать именно то, что ему почти удалось сделать. Подхватить этого несущего чушь защитника и отнести его не к сетчатому забору, а сквозь сетчатый забор. К автобусу. А потом посадить его в автобус. Шон начал смеяться.
— Насколько далеко ты продвинулся? — спросил Шон.
— Я прижал его к забору, — сказал Майкл. Теперь и Майкл начал смеяться.
— Что говорил этот парень, пока ты нес его к автобусу? — спросил Шон.
— Ниче! — сказал Майкл. — Он просто держался изо всех сил.
Когда в нем поднялся смех, Шон подумал: в конце концов, в этом животе может быть огонь. Он не очень переживал о том, что может произойти, если огонь будет направлен не туда, за пределы футбольного поля. Он решил, что футбол может направить его с пользой.
НА ВОПРОС, ЗАДАННЫЙ квотербеком «Вашингтон Редскинс» о Майкле Оэре, до сих пор никто не получил удовлетворительного ответа: кто же этот парень? Коллинз Туохи, ровесница Майкла и вскоре ставшая королевой выпускного вечера класса Майкла в Брайаркресте, теперь также действовала, по сути, как сестра Майкла. И Коллинз думала, что личность Майкла находится в стадии разработки. Год назад в школе нельзя было заставить его оторвать взгляд от пола. Теперь она видела, как он улыбается, смеется и подшучивает над другими детьми в коридорах и, в общем, играет роль известного человека в кампусе. Он сказал тренеру по легкой атлетике, что хочет попробовать прыжки в длину, так как толкание ядра и метание диска были слишком легкими. Он сказал футбольным тренерам, что устал блокировать при пробитии соперником экстра-поинтов: он собирался попытаться поймать один из таких ударов. Выпускной класс планировал миниатюру. Три девушки намеревались исполнить номер с песнями и танцами, и они искали солиста-мужчину эффектной внешности. Они попросили Майкла сыграть эту роль, и он шокировал всех, согласившись на нее. «Услышав: "Ты такой хороший", "ты такой хороший", "ты такой хороший", — сказала Коллинз, — он начал думать, может быть, он на самом деле хороший».
По мере того как Ли Энн постепенно брала на себя управление жизнью Майкла, она тоже заметила перемены. Он был намного разговорчивее и немного увереннее в себе, по крайней мере, на первый взгляд. Его точка зрения начала вторгаться в повествование. Теперь он хотел чего-то и признал, что хочет этого, и первое, что он сказал, что хочет — это водительские права. Она вручила ему учебники по подготовке к экзаменам на водительские права и согласилась отвезти его в департамент автотранспортных средств Мемфиса, но сразу же возникла проблема: он не мог доказать, кто он такой. Чтобы получить водительские права, ему нужны были две формы удостоверения личности. У него не было при себе даже членской карточки YMCA [прим.пер.: Ассоциация молодых христиан], и он поклялся, что у его матери, где бы она ни была, тоже ничего такого не было. Ли Энн подумала, что в больнице, где он родился, должно быть, сохранились какие-то записи об этом событии, но Майкл не знал, где он родился. «Мы начали с нуля, — сказала Ли Энн. — Не было ни малейших доказательств того, что он вообще существовал». Она поставила проблему перед Хью Фризом, и Хью сказал ей, что проще всего поехать в Управление социального обеспечения и получить карточку социального страхования. Он сам так делал.
Итак, вот как они начали: они вдвоем поехали в пригород Мемфиса и попросили человека за правительственным компьютером предоставить доказательства существования Майкла. «Чтобы получить карточку социального страхования, — терпеливо объяснил мужчина, — вам нужно иметь свидетельство о рождении». Ли Энн попыталась объяснить, что карточка нужна им только для того, чтобы они могли получить водительские права, но мужчина остался непреклонен: с таким количеством террористов на свободе он не мог раздавать карточки социального страхования людям, не имеющим других личных удостоверений. Ли Энн родилась, зная, как разыгрывать девушку, попавшую в беде; после того, как она сделала это, мужчина согласился помочь им, при условии, что Ли Энн предоставит некоторые доказательства того, что Майкл посещал школу в Мемфисе. Они поехали обратно в Брайаркрест, единственное заведение, о котором Ли Энн могла вспомнить, где признавали существование Майкла. Стив Симпсон любезно распечатал Майклу школьное удостоверение личности и написал письмо, в котором идентифицировал Майкла Джерома Оэра как ученика Брайаркреста. Затем они вернулись в офис социального обеспечения, где человек за стойкой посмотрел на дурашливое удостоверение личности Брайаркреста и струсил. Он сказал «какая-либо форма удостоверения личности», но он не имел в виду любую форму удостоверения личности, он имел в виду что-то более... официальное.
«Послушайте, — сказала Ли Энн. — У нас ничего нет. У него было семь адресов, и он ходил в пятнадцать разных школ. Он не знает имен своих братьев и сестер. Он никогда не совершал преступлений, так что у нас даже нет судимости. У нас... нет... ничего». Мужчина за стойкой либо питал слабость к хорошенькой женщине в отчаянных обстоятельствах, либо догадывался, что в долгосрочной перспективе он будет в гораздо большей безопасности, если просто даст этой даме все, что она захочет. Во всяком случае, он начал нажимать кнопки на своем компьютере. «Вы знаете, почему я собираюсь это сделать, — сказал он. — Я собираюсь сделать это, потому что хочу знать, почему невысокая белая блондинка привела сюда большого черного парня, пытающегося сдать на водительские права». И вот, Ли Энн начала рассказывать ему эту историю, а мужчина принялся искать в своем компьютере доказательства существования Майкла Оэра. Она закончила свой рассказ до того, как он нашел доказательства. После нескольких минут поисков он поднял глаза и сказал: «Нет такого человека, как Майкл Джером Оэр».
Майкл просто сидел там в тишине. Ли Энн умоляла мужчину продолжать поиски: может там был кто-то очень похожий? Он пробовал по-разному писать фамилию; он пробовал писать имя по-разному. Наконец он сказал: «Есть Майкл Джером Уильямс».
— Это я, — сказал Майкл.
Да ладно? подумала Ли Энн, но ничего не сказала.
— За последние восемнадцать месяцев вам выдали шесть карточек социального страхования, — сказал человек из отдела социального обеспечения. Он был не в восторге от этого.
Ли Энн понятия не имела, о чем идет речь — «вероятно, кто-то продавал их в Интернете», — и Майкл тоже. Администратору социального обеспечения она сказала: «Я обещаю, что если вы дадите нам еще хотя бы одну, это будет последний раз, когда мы вас попросим». Неохотно и немного подозрительно мужчина распечатал карточку социального страхования. Только когда они оказались снаружи, Ли Энн остановилась, чтобы посмотреть на нее: «Майкл Джером Уильямс-младший», — гласила надпись.
— Кто, черт возьми, такой Майкл Джером Уильямс? — спросила она.
— Это мой папа, — сказал Майкл. Он не нашел ничего интересного в этом факте и поэтому не стал вдаваться в подробности.
Теперь у нее была карточка социального страхования, в которой было указано, что его зовут Майкл Джером Уильямс, и студенческое удостоверение личности, в котором говорилось, что его зовут Майкл Джером Оэр. Ли Энн объяснила Майклу: какими бы милыми ни были люди в Мемфисском управлении дорожного движения, они не примут это как две формы юридического удостоверения личности у одного и того же парня. Она сказала ему, что, если он хочет получить водительские права, ей придется навестить его мать и посмотреть, есть ли у нее свидетельство о рождении. «У нее нет никакого свидетельства о рождении, — сказал Майкл. — У нее ничего нет». С тех пор как Майкл переехал, Ли Энн приставала к Майклу с просьбой навестить его мать. Иногда, и неохотно, Майкл ходил, или говорил, что ходил; но поскольку он никогда не подпускал никого из Туохи близко к своему старому дому в гетто, они не могли быть в этом уверены. Пусть подъемный мост и опустился между белым и черным Мемфисом, но Майкл настоял на том, чтобы пересекать его в одиночку. «Майкл, — говорила Ли Энн. — Она твоя мать. Она всегда будет твоей матерью. И ты никогда не сможешь посмотреть на меня и сказать: "Ты забрала меня у моей матери"». Теперь она сказала:
— Если ты не поедешь, это сделаю я.
— Нет, — ответил он. — Я поеду.
Он ушел и вернулся через несколько часов. Оно было изорвано и испачкано, и он держал его в руке, как кусок мусора, скомканный в тугой комок, но он нашел свидетельство о рождении. Мальчик по имени Майкл Джером Уильямс действительно родился в Мемфисе 26 мая 1986 года.
— Ты сказал мне, что твой день рождения 28 мая, — сказала Ли Энн.
Майкл посмотрел на свое свидетельство о рождении и нахмурился.
— Они, должно быть, перепутали дату, — сказал он.
— В свидетельствах о рождении с датой не ошибаются, Майкл, — сказала Ли Энн.
— Нет, они ошиблись, — настаивал он.
Она не стала настаивать, и его день рождения остался 28 мая. Вооружившись карточкой социального страхования, свидетельством о рождении и письмом от директора Симпсона христианской школы Брайаркрест, они на следующий день поехали в департамент автотранспорта. На этот раз с ними за компанию поехала Коллинз. Самой Коллинз только что исполнилось семнадцать, и поэтому она имела право на снятие ограничений с ее прав. Управление дорожной полиции по какой-то причине находилось в нескольких километрах к востоку, за Мемфисской кольцевой дорогой, на дороге, обсаженной анемичными кленами, порномагазинами и церквями. Они миновали порномагазин, затем церковь, затем еще один порномагазин и еще одну церковь; казалось, жители Мемфиса выбрали это место, чтобы вести войну между животной природой и инстинктом подчинения ей. Управление дорожной полиции представляло собой синюю деревянную лачугу в лесу, но внутри не было и следа природы. Оно гудело от флуоресцентных ламп, автоматических голосов и звонков от ряда машин для экзаменов в задней части. Стены были из белого шлакоблока, полы покрыты крапчатым линолеумом. За стойкой регистрации сидели четыре крупные чернокожие дамы. Ли Энн передала все документы одной из них, которая бросила на них один взгляд и сказала медленно, растягивая слова: «Э-э-э. Это письмо из школы является копией. А нужен оригинал».
И вот они оставили Коллинз, чтобы она стала полноправным взрослым водителем, и промчались двадцать пять километров до христианской школы Брайаркреста, где мистер Симпсон встретил их на парковке с оригиналом его письма, оттиснутого печатью Брайаркреста. Они вернулись в управление дорожного движения, и крупная чернокожая дама снова просмотрела документы. «Э-э-э, — сказала она. — Чтобы подать заявление на получение лицензии, ему тоже нужно подтверждение места жительства». Счет за телефон или электричество, адресованный ему или кому-то, чья фамилия могла бы правдоподобно ассоциироваться с его фамилией, что более точно определило его положение в мире.
Это было непросто. Прямо сейчас у них дома были коробки с письмами, адресованными Майклу, от футбольных тренеров колледжей, посредников и просто людей, которые хотели познакомиться с будущей звездой. У них было личное письмо от конгрессмена Гарольда Форда-младшего, который, казалось, хотел стать другом Майкла, и стопка писем от футбольного тренера из Университета Алабамы, который, казалось, был готов предложить свою руку и сердце. Ли Энн давным-давно перестала считать их количество: больше тысячи, меньше десяти тысяч. Проблема была в том, что все они были адресованы «Майклу Оэру», которого юридически не существовало. Единственное, что нужно было сделать, это проехать на запад через весь город и найти мать Майкла и, даст Бог, какое-нибудь письмо с адресом и более полезным именем на нем. Было 15:30, и полиция не пропускала никого через дверь после половины пятого.
— Давай просто продолжим это в другой раз, — сказала Ли Энн.
— Нет, — сказал Майкл. — Я хочу получить свои водительские права сегодня.
Она никогда не видела его таким решительным и целеустремленным. Впервые, когда Ли Энн сказала, что она будет сопровождать его в дом его матери, Майкл не протестовал. Оставив Коллинз задерживать управление дорожной полиции, они с Майклом со скоростью 150 км в час направились в гетто Мемфиса. По пути Майкл сказал: «Ни у кого из всей моей семьи никогда не было водительских прав». Вот почему для него было так важно получить водительские права. Это отличало бы его от его семьи.
Наконец они подъехали к тому же общественному жилому комплексу из красного кирпича, где Ли Энн высадила его после того, как они целый день ходили по магазинам за одеждой. Майкл позвонил своей матери по дороге, чтобы сообщить ей, что они уже в пути, и попросить ее найти старый счет или что-то в этом роде. Дверь открыла сама женщина: она была очень большой и очень черной. Ростом 185 см минимум, с крупными костями и, как подумала Ли Энн, симпатичным лицом. Ее звали Дениз, но все звали ее «Ди Ди».
— Как вы поживаете сегодня?
Она была пьяна или под кайфом и невнятно произносила слова. На ней было просторное платье и яркий парик, который, как предположила Ли Энн, она надела, когда они позвонили, чтобы сказать ей, что они в пути. Она не пригласила их войти, и Ли Энн почувствовала, что ей тоже этого не хочется. Если бы она зашла, Ли Энн нашла бы только один след детства Майкла Оэра: сентиментальную фотографию маленького мальчика, обнимающего большеглазого полосатого кота, которую он приклеил скотчем к стене в комнате, где порой спал в детстве. Солнце садилось, и в маленькой квартирке за ее спиной было темно. Майкл просто стоял в стороне от нее, сохраняя дистанцию.
— Тебе лучше подойти сюда и обнять свою маму! — крикнула она Майклу.
Майкл просто зашел и встал там. Он не оказал никакого сопротивления, когда она обняла его, но не ответил тем же и, если уж на то пошло, не произнес ни слова. Она не потрудилась поискать конверт с адресом, а они были в безумной спешке, так что у них не было времени поговорить. По просьбе Ли Энн Ди Ди пошла и нашла ключ от своего почтового ящика. Они вместе спустились к ряду удивительно больших металлических ящиков. Ди Ди нашла свой, но как раз перед тем, как открыть его, она сказала: «О, никто не знает, что здесь». Затем она рывком открыла ящик, и вниз посыпалась лавина: счета за воду, свет, газ, телефонные счета, уведомления о выселении. На вид этого материала хватило примерно на три месяца, и когда он перестал выпадать, на тротуаре выросла морена будущих неприятностей. Ли Энн нужен был только один счет; выбор у нее был невероятный. Она наклонилась и схватила тот, что был сверху, поблагодарила Ди Ди за беспокойство и поехала с Майклом со скоростью 150 км в час обратно в управление дорожного движения. По дороге ни она, ни Майкл ничего не сказали о том, что они только что видели.
К тому времени, когда они приехали в управление дорожной полиции, двери были закрыты, но Коллинз убедила дам поработать еще несколько минут. Там не было ни души; когда Майкл подошел к испытательной площадке, она была полностью в его распоряжении. Ли Энн была теперь достаточно раздражена, чтобы напомнить Майклу то, что она говорила ему в течение нескольких недель: «У тебя есть один шанс пройти этот экзамен. Я дала Коллинз один шанс, и я дам тебе один шанс. Я больше сюда не приеду». Майкл исчез за перегородкой, где Ли Энн не могла его видеть. На мгновение раздался только гул флуоресцентных ламп. Затем она услышала, как Майкл разговаривает с дамами. Она не могла разобрать, о чем они говорили, но он явно нагнетал бурю. Затем он замолчал.
Мгновение спустя Ли Энн услышала первый зловещий звук: Дзинь! Это был звонок на экзаменационном терминале, сигнализирующий о том, что он допустил ошибку. Ему разрешили допустить четыре ошибки; пять — и он провалился бы, и им пришлось бы вернуться и повторить все сначала. Что, несмотря на ее угрозы, она знала, что ей придется сделать. Она села у белой стены из шлакоблоков рядом с большой табличкой с красными буквами, на которой было написано «ДАЛЬШЕ ДОПУСКАЮТСЯ ТОЛЬКО ЗАЯВИТЕЛИ», и начала молиться.
Ей было неудобно оставлять Майкла одного решать проблему самому. Она уже приняла то, что его проблемы — это ее проблемы, потому что, если бы это было не так, ни одна проблема никогда не была бы решена. В этом смысле он уже был ее сыном. Ее родственникам не понравилась идея о том, что они возьмут Майкла к себе, по крайней мере, поначалу. («Единственным, кто никогда не мог бы этого принять, был папа, — сказала Ли Энн. — Я действительно думаю, что Бог забрал папу, потому что Он знал, что тот не сможет этого вынести».) Но потом, чем больше они узнавали Майкла, тем меньше они противостояли этому. Ее мать, Вирджиния, уже играла роль любящей бабушки Майкла, и они с Майклом явно обожали друг друга. За пределами семьи реакция все еще была неоднозначной — «мы знали, что у людей будут проблемы, потому что у нас была дочь точно такого же возраста», — сказала Ли Энн. В магазинах, ресторанах и школах Восточного Мемфиса ее часто встречали одной и той же заглавной фразой: «Как ты справилась с этим?»
Что имела в виду женщина — это почти всегда была женщина — которая задавала вопрос Ли Энн, так это: Как ты справлялась с тем, что твоя великолепная, зрелая семнадцатилетняя дочь жила под одной крышей с огромным молодым чернокожим мужчиной того же возраста?
Ли Энн около пятидесяти раз объясняла, что отношения Майкла и с Коллинз, и с Шоном-младшим были настолько похожи на отношения брата и сестры, что никогда не догадаешься, что они не выросли вместе. Майкл и Шон-младший закрывали дверь в комнату Майкла на несколько часов и соревновались: видеоигры, мини-баскетбол и всяко разно, что они могли найти, что выравнивало игровое поле между 122-сантиметровым десятилеткой весом 39 кг и 159-килограммовым подростком 196 см роста. Майкл и Коллинз ссорились точно так же, как братья и сестры-подростки с тех пор, как они были только созданы. По мере того как чувства Ли Энн к Майклу росли, вопросы, которые задавали люди, становились для нее оскорбительными. Она заботилась о его материальных потребностях в течение добрых полутора лет, и о его эмоциональных потребностях, в той мере, в какой он хотел, чтобы о них заботились, почти столько же. «Я люблю его так, как будто я его родила», — сказала она. Примерно в сотый раз, когда кто-то спросил ее, как она справляется с его сексуальными позывами, Ли Энн огрызнулась. «Тебе просто нужно не лезть не в свое дело. Ты переживай о своей жизни, а я буду беспокоиться о своей», — сказала она. Слух, должно быть, распространился, потому что после этого никто ее больше не спрашивал.
Дзинь!
Теперь они столкнулись с проблемой гораздо более сложной, чем простое общественное неодобрение. В конце одиннадцатого класса Майкла Ли Энн заказала его табель из Брайаркреста. Никто в Брайаркресте ничего не говорил ей о его оценках, и поэтому она предположила, что они должны быть, по крайней мере, едва приемлемыми. Но они таковыми не были. У него был совокупный средний балл 1,56 в выпускном классе, а НСАА требовала 2,56. Из 161 ученика в классе он занял 161-е место. Дорогая частная школа была ненамного лучше самой плохой государственной школы в заполнении пустоты: пустого места в жизни ребенка, у которого дома не было никого, кто мог бы о нем позаботиться. В газетах Мемфиса его описывали как следующую великую звезду студенческого футбола, но чтобы стать следующей великой звездой студенческого футбола, нужно было поступить в колледж, а шансов на это было мало. Только для того, чтобы окончить Брайаркрест, ему понадобилось еще восемь полных зачетов — а в сутки можно было посещать всего семь уроков! Большинство детей ходили только на пять занятий, и два других у них были свободные. «Цифры не сходятся, — сказала она. — Если бы он получил пятерки в каждом классе, он все равно не был бы допущен».
Дзинь!
Когда она увидела оценки Майкла, у нее из ушей пошел пар. Она двинулась маршем на Брайаркрест и наорала на кучу людей, начиная с директора. Христианская школа Брайаркрест просто тащила его, даже не намереваясь, чтобы он закончил ее. «Эта штука с верой не работает, — сказала она. — Они просто отчасти надеялись, что это случится. Это чушь собачья. Это не вопрос веры, это осязаемая вещь». Она записала его на семь занятий, плюс изучение Библии перед школой, что засчитывалось при окончании школы, но не для НСАА. Она позвонила всем учителям и сказала им, что теперь они должны иметь дело непосредственно с ней. Каждое утро он выходил из дома в 6:00 утра и был на занятиях до 15:30. Когда она увидела, сколько книг ему понадобится, она поняла, что ему нужен был рюкзак промышленной прочности, чтобы всех их носить. North Face, подумала она, должен подойти («Он поднимет вас на вершину Эвереста», — подумала она), и поэтому она пошла и купила ему рюкзак фирмы North Face. Майкл только взглянул на него и сказал:
— Я не хочу брать это в школу.
— Почему нет? — спросила она.
— Такой носят все маленькие богатые дети, — сказал он.
— Майкл, — сказала она. — Ты и есть маленький богатый ребенок.
И он взял рюкзак в школу.
Дзинь!
Первым испытанием в выпускном классе Майкла была викторина по летнему чтению. Задания были по «Путешествие пилигрима» Баньяна [прим.пер.: полное название «Путешествие Пилигрима в Небесную Страну» (The Pilgrim's Progress from This World to That Which Is to Come), одно из наиболее значительных произведений английской религиозной литературы]. Майкл был не в состоянии прочитать его самостоятельно. Тем летом они с Шоном по очереди каждый вечер читали ему вслух. Это заняло два месяца и чуть не убило их обоих: Шон не прочел ни одной книги от корки до корки с тех пор — ну, возможно, никогда. Джон Гришем [прим.пер.: американский писатель, также политик, в прошлом адвокат] учился в юридической школе Ол Мисс, когда Шон ослеплял людей на баскетбольной площадке Ол Мисс. Гришем был поклонником Шона Туохи и посылал Шону подписанные копии его триллеров. Они просто копились непрочитанные в шкафу с одеждой Шона. Теперь Шон по полночи не спал, каждую вторую ночь, читая «Путешествие пилигрима»... вслух. Перед тестированием они с Майклом прошлись по каждому отрывку книги. Ли Энн думала, что он наберет идеальные 100 баллов. Он получил 59 баллов. После того первого дня в школе он принес домой результаты теста вместе с длинным списком литературы и заданием написать курсовую работу. В этот момент Ли Энн повернулась к Шону, а Шон сказал: «Не смотри на меня. Я специализировался на баскетболе».
Она взяла на себя академическую жизнь Майкла. Каждый день, в обязательном порядке, она рылась в его рюкзаке North Face. Он проваливал тест или получал двойку за работу и никогда не считал это достойным упоминания. Он не стал бы выбрасывать свои работы и оценки за тесты, но и добровольно отдавать их тоже не стал бы. На дне рюкзака она находила скомканную бумагу. Поначалу это было их самой большой проблемой: он не говорил, когда возникала проблема. У него было самое сильное желание нравиться, но не было возможности делать то, что доставляло удовольствие. Он провел всю свою жизнь, рассматривая свой разум как проблему, которую нужно скрыть. Он так привык ничего не рассказывать о себе или, возможно, его никогда о себе и не спрашивали, что он даже не знал, с чего начать.
Теперь он называл ее «мама». (За исключением тех случаев, когда он злился на нее за то, что она заставляла его делать то, чего он не хотел делать, и в этом случае он называл ее «мисс Туохи»). Когда он чувствовал себя уязвимым, он приходил к ней. Теперь она, без сомнения, была тем человеком на земле, которому Майкл, скорее всего, мог довериться. И за последние тридцать шесть часов она узнала, что не знает ни его имени, ни дня его рождения! Информацию о себе он считал либо совершенно бесполезной, либо настолько ценной, что ею не следовало делиться с другими. В раздевалке Брайаркреста до и после баскетбольных матчей он переодевался в кабинке туалета. Он был самым замкнутым человеком, которого она когда-либо встречала. Время от времени, когда Майкл подозревал, что, возможно, раскрыл ей что-то о себе, или после того, как Ли Энн делала какое-то замечание о нем, он улыбался и говорил: «Ты думаешь, что действительно знаешь меня, не так ли?»
Все это поднимало вопрос: что он скрывал? У Ли Энн мелькнула мысль: может быть, он гей.
Она знала не так уж много геев. Белый евангельский христианский Мемфис — то есть бо́льшая часть Восточного Мемфиса — на самом деле не был создан для того, чтобы чернокожие люди чувствовали себя в нем комфортно, но если бы у тебя был выбор: быть черным в Восточном Мемфисе или геем в Восточном Мемфисе, ты бы подумал об этом как минимум дважды. Жизнь белого Мемфиса была организована вокруг церквей, а церкви, по крайней мере большинство из них, рассматривали гомосексуальность либо как грех, который нужно искупить, либо как болезнь, которую нужно излечить. Обширная и быстрорастущая Евангелическая церковь Благодати, в создании которой Туохи сыграли важную роль, относилась к гомосексуальности не мягче, чем любая другая. Чернокожим людям были очень рады в этой церкви — просто никто, кроме Майкла Оэра, никогда туда не приходил. Гомосексуалистам, если только они не стремились вылечиться — были не рады.
Дзинь!
Когда Ли Энн услышала пятую и последнюю ошибку, она перестала молиться и начала ругаться. «Черт!» — сказала она, а затем начала проклинать его: Почему он не может учиться? Почему он не научился? Что еще она могла сделать? Затем она услышала другой звук — от крупной чернокожей женщины, которая осталась, чтобы провести тест.
«Поздравляю, Майкл! — произнес веселый голос. — Ты прошел испытание. Иди сюда и давай сделаем твою фотографию!»
Несколько минут спустя Майкл появился с одной из дам, сел в БМВ 745 Шона и умчался на пятнадцатиминутный тест-драйв. Когда он вернулся, они вручили ему первые водительские права, которые когда-либо были у кого-либо в его семье. Когда он выходил за дверь, одна из дам крикнула ему вслед: «Не забывай, я жду от тебя пропуск на бровку НФЛ!»
В ЖИЗНИ Майкла Оэра появилась новая сила: женщина, уделявшая ему чрезвычайно пристальное внимание, у которой был глаз на детали, нюх на неприятности, сердце льва и воля штурмовика. Мать. «Когда я переехал к Ли Энн и Шону, я почувствовал, что меня любят, — сказал Майкл, — как часть семьи. В других домах я не чувствовал себя частью семьи. Я не чувствовал, что они хотели, чтобы я находился там». Это чувство было хорошо для Майкла, и оно также, как ни странно, было хорошо для футбольной команды христианской школы Брайаркрест. Команда вышла на свою первую настоящую игру в начале сентября 2004 года. Соперником был Мелроуз, государственная школа, которой предстояло принять участие в матче чемпионата штата в дивизионе крупнейших школ Теннесси. Игра проходила на стадионе «Либерти Боул», и она была, с точки зрения фан-клуба Майкла Оэра, удручающей. В перерыву Мелроуз повел со счетом 8:0 и одержал победу со счетом 16:6. После этого Хью поднялся в номер, где Ли Энн и несколько других матерей и жен тренеров смотрели игру. «Итак, что думаешь?» — спросил он Ли Энн, на самом деле не ожидая, что у нее возникнет критическая мысль.
«Я думаю, что у вас лучший в Америке левый тэкл, а вы играли вынос в восьмидесяти процентах случаев, — резко сказала Ли Энн. — Я не очень много знаю о футболе, но для меня это просто не то чтобы очень логично».
Авторитет Хью Фриза в футбольных вопросах редко подвергался сомнению. У Хью был свой собственный стиль, и он был, по стандартам средней школы и даже некоторых колледжей, чрезвычайно сложным. Он назначал фли-фликеры, фамблруски, двойные реверсы и, казалось бы, бесконечное разнообразие пасовых розыгрышей, в которых участвовало как можно больше принимающих. У него был один розыгрыш, при котором квотербек бросал раннинбеку скрин в середину поля, бегущий отбрасывал мяч назад на принимающего, бегущего через бекфилд, а ресивер бросал мяч на 30 ярдов дальше по полю на квотербека. Конечно, у каждой профессиональной команды, студенческой команды и даже команды старшей школы есть пара трюковых розыгрышей, которые они могут время от времени показывать на поле. Разница заключалась в том, что Хью регулярно к ним обращался.
У него были все эти тщательно продуманные розыгрыши, отчасти, чтобы компенсировать то, что он считал систематическим отсутствием грубой силы у Брайаркреста. Время от времени ему попадался талантливый раннинбек или квотербек, но он всегда находил, что его команду превосходили на линии схватки. Он не мог силой прокладывать себе путь к победе, поэтому решил прокладывать себе путь к победе хитростью, и он часто это делал. Он привел команду «Сэйнтс» христианской школы Брайаркрест к пяти из предыдущих шести матчей за титул штата Теннесси и, в придачу, собрал деньги на совершенно новый футбольный комплекс стоимостью в миллион долларов в шестнадцати километрах от города, кронштейн за тридцать тысяч долларов, на котором можно было разместить камеры в зачетной зоне, и не один, а два комплекта униформы (120 зеленых шлемов и 120 золотых шлемов). У него было шесть оплачиваемых помощников тренера и три добровольца: бывший линейный нападения НФЛ, бывший ди-энд сборной SEC и бывший баскетбольный разыгрывающий сборной SEC. Единственная причина, по которой он не нанял самолет, чтобы отвезти свою команду на выездные игры в Нэшвилл, заключается в том, что Шон отговорил его от этого, на том основании, что это может расстроить некоторых более академически настроенных людей в Брайаркресте, которые задавались вопросом, где футбольная программа нашла все эти деньги. Хью только что исполнилось тридцать пять лет, и Шон был готов поспорить, что к сорока пяти годам он будет главным футбольным тренером в крупном колледже. Хью тоже сделал бы такую ставку. «Он настолько самоуверенный, — сказал Шон, — что если ты не любишь его как брата, ты его безгранично ненавидишь».
Шон и Ли Энн оба любили Хью как брата; с другой стороны, Ли Энн смотрела игру и думала: Хью не знает, как использовать свой самый ценный футбольный актив. Он проделал все свои причудливые штучки, и они не сработали. Только ближе к концу той игры он перевел мяч на сторону Майкла, где — о чудо — открылись огромные дыры. После того, как Ли Энн сказала то, что она сказала, Хью замолчал, повернулся к Шону и сказал: «Шон, я думаю, мне пора уходить». С этими словами он вышел — и не стал отвечать на звонки по мобильному, когда Шон звонил ему. Их игра была в субботу, и поэтому на следующее утро, конечно же, все отправились в церковь. После церкви Хью встретился в своем на футбольном поле стоимостью в миллион долларов со своими десятью помощниками тренера, чтобы просмотреть видео-нарезки матча. Свет погас; в комнате воцарилась торжественность. В течение первого часа или около того Хью ни словом не обмолвился о возмутительном вызове его авторитету. Затем они дошли до розыгрыша, где Майкл не смог заблокировать своего игрока. Хью остановил пленку.
— Теперь посмотрите на тот блок, который только что сделал Майкл Оэр, — сказал он. — Позвоните Ли Энн Туохи по этому поводу.
— Я могу позвонить ей, как ты хочешь, Хью, — сказал Шон. — Но она права.
Ли Энн только что сделала первый выстрел в войне, которая вот-вот должна была начаться. После видео Хью встал и показал тренерам план на игру на следующую неделю: классную доску, которая уже представляла собой бурю новых формаций и новых розыгрышей. Тим Лонг сидел в первом ряду и больше не мог сдерживаться. Лонг играл в НФЛ, и все же у него был классический характер линейного игрока: он затаился, мало говорил, выполнял приказы и настаивал на своей относительной незначительности. Он был ростом 196 см, весил 136 кг, и все же последние два года испытывал страх перед 178-сантиметровым Хью Фризом, который, может быть, играл в футбол в школе. «Он самый проницательный футбольный парень, которого я когда-либо знал, так что я просто почувствовал себя немного ниже его», — сказал Лонг. Накануне вечером, подавленный проигрышем Мелроузу, Лонг включил телевизор. Шел фильм «Жестяной кубок» [Tin Cup], и он сел и до часу ночи целиком его досмотрел. Почему они не отправляли мяч за спину Майклу Оэра? Он никогда не видел линейного нападения, который был бы такой силой природы, что мог бы контролировать весь футбольный матч, если бы его правильно использовали. Теперь он увидел такого. За два года у Лонга ни разу не хватило духу встать перед тренерами и заговорить. Теперь он заговорил.
— Тренер Фриз, я должен кое-что сказать, — сказал он.
— Хорошо, — сказал Хью.
Лонг встал.
— Я не многословный человек, — сказал он. — Но вчера вечером я смотрел «Жестяной кубок». И я наблюдал, как этот парень делал пар на последних 9 лунках, не используя ничего, кроме своей клюшки-семерки.
Он позволил этой фразе быть понятой.
— Что ж, это мило, Тим, — сказал Шон из глубины комнаты. — Но о чем, черт возьми, ты говоришь?
— Мы можем выигрывать футбольные матчи, используя всего один розыгрыш, — ответил Лонг.
— Хорошо, Тим, — сказал Хью. — Так что это за розыгрыш?
— Тренер Фриз, — сказал Тим. — Я думаю, мы можем использовать Гэп.
Розыгрыш назывался «Гэп» [прим.пер.: с англ. — Брешь], потому что каждый линейный игрок отвечал за свою собственную брешь, определяемую как пространство между его внутренним углом зрения и головой защитника внутри бреши (глаз и защитник, ближайший к центру). Квотербек передает мяч бегущему. Бегущий пробегает мимо правой ягодицы левого тэкла, бреши Майкла, и дальше так далеко, как только сможет. Работа Майкла состояла в том, чтобы просто бежать прямо по полю и уничтожать все перед собой.
Майкл привел в Брайаркрест аргумент, который пронизывал футбол на всех уровнях — в средней школе, колледже, НФЛ. Это был аргумент, с которым Билл Уолш столкнулся, когда впервые подчеркнул игру в пас так, как она никогда раньше не подчеркивалось. Это был спор между футбольными фундаменталистами и футбольными либералами. Фундаменталисты сводят футбол к игре грубой силы — и некоторые из них делают это так хорошо, что, похоже, нашли секрет футбольного успеха. Либералы преуменьшают важность грубой силы и стремятся преодолеть грубую силу хитростью — и некоторые из них делают это так хорошо, что, похоже, тоже нашли ключ к футбольному успеху. Таким был и Хью: маленьким, светловолосым, совсем не похожим на футбольного тренера, но до последней капли похожим на искусного шахматного мастера или военного стратега. Какой бы ни была его политика, Хью по натуре был футбольным либералом.
Шон Туохи думал, что была еще одна причина, помимо его желания победить, по которой Хью все так усложнял: удовольствие придумывать что-то новое. «Хью считает, что футбол должен быть веселым, — сказал Шон. — У нас есть квотербек, который в лучшем случае средненький. Нет бегущего. Нет скорости у принимающих. И Хью хочет назначить тройной реверс».
Хью хотел провести тройной реверс, потому что за семь лет работы главным тренером христианской школы Брайаркрест у Хью никогда не было игрока, на которого он мог бы рассчитывать, чтобы тот физически превосходил более крупных ребят из более крупных школ. Теперь у него была одна из самых устрашающих сил, когда-либо выходивших на футбольное поле Теннесси; и поначалу он не понимал последствий этого. Он думал, что сможет продолжать тренировать так, как тренировал всегда, и выиграть чемпионат штата. Он был в ярости на Ли Энн, потому что, как он позже выразился, «она не знает, о чем говорит, поэтому ей следует держать рот на замке. Она говорила по незнанию. Дело в том, что всю первую половину матча, всякий раз, когда мы переводили мяч на сторону Майкла, Майкл бежал не в ту сторону. Он терял концентрацию или не думал». К чему он добавил: «Когда ты находишься на бровке, ты не знаешь, что происходит. Мне потребовалось время до перерыва, чтобы понять это». Теперь этот гигант смотрел на него сверху вниз и говорил, что он должен отдать мяч чертову бегущему и позволить Божьему дару главных футбольных тренеров сопроводить его в зачетную зону.
— Хорошо, — сказал Хью.
Но он так не думал. Ему потребовалось целых две недели, чтобы подавить свою истинную натуру и тренировать команду так, как он никогда раньше не тренировал. («Это должна была быть его идея», — сказал Лонг.) Брайаркрест выиграл следующие две игры, но против слабых соперников. В четвертой игре они встречались с другой крупной государственной школой под названием Тредвелл. Тредвелл только что унизил другую белую христианскую школу размером и калибром Брайаркреста, Академию Хардинга; и заявления тренера Тредвелла и нескольких игроков Тредвелла цитировали в мемфисской газете, что они справились с одной из христианских школ и не думали, что другая будет большой проблемой. У Хью была проблема: Тредвелл был лучше Брайаркреста, если бы он играл в тот стиль футбола, в который предпочитал играть. Каждый из игроков на скилл-позициях Тредвелла выходили бы в основном составе команды Брайаркрест. Если они собирались победить, ему пришлось бы измениться, и все тренеры это знали. За день до этой игры Тим Лонг пришел на тренировку с клюшкой-семеркой за поясом.
В пятницу вечером игроки надели свои зеленые шлемы. Для этого была причина: в светлой форме они выглядели быстрыми, в темной — крупными. В своем темно-зеленом шлеме и темно-зеленой униформе Майкл Оэр выглядел примерно трех метров ростом и двух с половиной шириной. Перед игрой Хью собрал вместе не только своих игроков и тренеров, но и тренера линии нападения из ЛСУ Стейси Сирлза, только что приехавшего с матча за национальный титул, который пришел посмотреть на игру Майкла. Хью любил произносить речи перед игрой. «Я чувствую, что это дар, который дал мне Бог, — сказал он. — Я чувствую, что это то, в чем я был действительно одарен. Я вообще не был эмоциональным в течение недели. Я приберегал все это на время аккурат перед игрой». И вот он начал говорить.
«Я не возражаю, что их тренер написал в газете, что они собираются победить нас, — начал он, затем сделал эффектную паузу. — Против чего я возражаю, так это то, что они сравнили нас с Хардингом». Он позволил этой фразе быть понятой. (Тот факт, что Академия Хардинга в Мемфисе с десяти шагов была неотличима от христианской школы Брайаркрест в Мемфисе, был тем, что делало сравнение таким глубоко и непростительно оскорбительным.) «Итак, что мы собираемся сделать, когда получим мяч, в первом розыгрыше, так это сыграть Гэп».
«Во втором розыгрыше мы собираемся сыграть Гэп», — сказал он. Теперь его игроки смотрели друг на друга. В той раздевалке не было ни души, которая не знала бы, что он имел в виду: запретное оружие наконец-то будет применено. Майкла Оэра направили на соперника и выстрелили им. Христианская школа Брайаркрест вот-вот должна была взорваться.
— Затем мы собираемся снова сыграть Гэп, — сказал Хью. Он чувствовал трепет в воздухе.
— В четвертом розыгрыше мы собираемся сыграть Гэп.
— Пятый розыгрыш, — продолжил он, затем оглядел комнату. — Какую комбинацию мы сыграем?
— Гэп — кричали они все. Их могли слышать болельщики за пределами стадиона, в 45 метрах от раздевалки.
— А шестой розыгрыш?
— ГЭП!!
— А седьмой розыгрыш?
— ГЭП!!!!!
Затем Хью замолчал и повел их в молитве, которая всегда завершала эти предматчевые собрания в раздевалке. Игроки повторяли за ним:
— Ибо мы... — Ибо мы…
— Можем... — Можем...
— В укреляющем нас Иисусе Христе... — В укреляющем нас Иисусе Христе...
— Каждый день... — Каждый день...
— И пусть Бог... — И пусть Бог…
— Благословит Святых [прим.пер.: Сэйнтс — Святые, название футбольной команды Брайаркрест]!!! — они закричали вместе во всю мощь своих легких. В этот момент линейный тренер из ЛСУ больше не мог сдерживаться и закричал: «Кто-нибудь, найдите шлем и для меня! Я должен сегодня играть».
С этими словами команда выбежала на поле. Через семь розыгрышей счет был 14:0, и они ничего не делали, кроме как отдавали мяч своему коренастому бегущему ростом 160 см — «Умпалумпе», как назвал его Шон — и говорили ему следовать за правой ягодицей Майкла Оэра. Лайбекер защиты Тредвелла напротив Майкла весил 166 кг, но это были не правильные килограммы, и Майкл сбрасывал их, прежде чем перейти к уничтожению других целей. Они играли один и тот же розыгрыш снова и снова. К тому времени, когда они закончат, нападение Брайаркреста будет знать, что он разыгрывается лучше всего, что когда-либо знала футбольная команда. И поскольку они так хорошо его знали, они проводили его убежденно и уверенно; вся команда двигалась, как одно хорошо брошенное копье, зная, что наконечник копья был одним из самых страшных зрелищ на футбольном поле американской средней школы.
Линейный тренер ЛСУ Стейси Сирлз никогда не видел ничего подобного. В перерывах между розыгрышами Майкл был таким же впечатляющим, как и во время них. Он скакал, ерзал и прыгал туда-сюда, как мужчина весом 45 кг. Он ходил на цыпочках. Выбегая и забегая на поле, он двигался как раннинбек. В нем не было ничего неуклюжего; как будто, когда гравитация распределяла свои обязанности, Майкл не обращал на нее внимания. Тренер ЛСУ наконец повернулся к Шону и спросил: «Сколько парней весом в сто пятьдесят шесть килограммов приплясывают?»
К концу первой половины матча Брайаркрест набрал 40 очков. Когда Шон посмотрел на бровку, он увидел, что Хью печально качает головой. «Это совсем не весело», — сказал он. И, для Хью, это так и было. Для болельщиков на трибунах, склонных наблюдать за игрой линии нападения, или зрителей игровых видео-нарезок зрелище Майкла Оэра, действующего в полную силу, с простым заданием и определенной целью, было уникальным опытом. Они увидели то, чего никогда раньше не видели. Они видели, как защитники, после розыгрыша мяча, разворачивались и бежали в противоположном направлении. Они видели, как ди-энды, назначение которых было нестись на квотербека бежали к бровке, чтобы избежать необходимости вступать в контакт с этой удивительной силой, отвечающей за защиту квотербека. Они видели, как один единственный линейный нападения определял исход футбольного матча. Тим Лонг, бывший линейный НФЛ, давно привыкший к идее, что линейные нападения созданы для того, чтобы их игнорировали, испытал футбольную нирвану. «Что было так забавно, — сказал он позже, — так это когда он брал парня и выносил его аккурат с поля. Он донес одного парня прямо к задней части зачетной зоны. Тот просто полностью выпал из общей картины».
Они обыграли Тредвелл со счетом 59:20, Майкл не играл в последней четверти, а «куриные шеи» — так они прозвали девяти- и десятиклассников — вышли на поле. Благослови Господь!!!! гласило табло Брайаркреста. «Для нас это был решающий момент, — сказал Хью. — С того момента мы решили, что это то, что мы собираемся делать, и командам придется остановить это. Неважно, против какой защиты они играли, неважно, кто блитцевал. Мы играем Гэп».
В следующей игре им противостояла более крупная и жесткая государственная школа Карвер Хай, которой они крупно проиграли годом ранее. У Карвера был крепкий маленький 91-килограмовый ноуз-тэкл, который буквально ночевал в бекфилде Брайаркреста. Он вставал в линию между гардом и центром и мчался через брешь прежде, чем линейный Брайаркреста мог добраться до него. Он устроил полный хаос; и в этом году он вернулся, больше и лучше. Хью хотел охолодить парня, прежде чем тот снова доставит неприятности.
Теперь Хью понял, что Майкл гораздо быстрее учился на картинках, чем на словах или диаграммах. Не было никакого смысла рисовать для него крестики и нолики на доске. Перед игрой он показал Майклу записи прошлогодней игры, чтобы проиллюстрировать природу проблемы. В первом розыгрыше Майкл переместился с позиции левого тэкла на позицию левого гарда и расположился прямо напротив парня, который носил номер 30. Хью назначил квотербек сник. Он сказал Майклу: «Я не хочу, чтобы ты блокировал тридцатого номера. Я не хочу, чтобы он оказался под тобой. Я хочу, чтобы ты взял его на прогулку». После розыгрыше мяча парень попытался проделать свой обычный трюк и прыгнул в брешь между центром и Майклом, но Майкл был слишком быстр. Он встал перед номером 30, и в течение следующих нескольких секунд ноуз-тэкл выглядел как человек, оседлавший цунами: безумно размахивающий руками, дико дрыгающий ногами. Было почти слышно, как он хватал ртом воздух. В десяти ярдах дальше по полю он был насильственно доставлен обратно на землю, где он исчез на несколько секунд под Майклом, пока Майкл, с ленцой наследника большого состояния, вставшего утром с постели, не поднялся со сплющенного тела. Во втором розыгрыше Майкл снова встал на позицию гарда, и Хью назначил еще один квотербек сник. При розыгрыше мяча №30 просто бросился плашмя на землю. После этого Майкл вернулся на позицию левого тэкла, а №30 сделал все возможное, чтобы оставаться незаметным.
Они обыграли Карвер, а затем сыграли с Кристиан Бразерс, школой в пять раз больше Брайаркреста и многолетней футбольной силой Теннесси. Через линию от Майкла находились ди-энд и лайнбекер, которых прочили в колледжи первого дивизиона; лайнбекер Крис Мосби позже стал играть на позиции лайнбекера за Университет Кентукки. И все же они играли Гэп, аккурат в силу защиты. Через девять розыгрышей Майкл пошел на Мосби и расплющил его. Мосби покинул игру и больше не вернулся. «Игра против Кристиан Бразерс завершила мой мыслительный процесс, — сказал Хью Фриз. — Когда я увидел, что Майкл делает то, что он делал с этими ребятами, я подумал: "Знаете, мы могли бы просто выстроиться за ним и выиграть чемпионат штата. И по-настоящему ничего другого больше и не надо делать". Мосби был лучшим игроком, которого мы видели. И он не хотел иметь с Майклом никаких дел. Я никогда не видел, чтобы линейный производил такой эффект, и вот что я вам скажу: а я ведь тренировал Чеда Клифтона и Уилла Офенхойсла [Клифтон является левым тэклом «Грин Бэй Пэкерс», а Офенхойсл, звездный левый тэкл Университета Теннесси, был задрафтован в 2003 году «Нью-Йорк Джетс»]"».
Забавно было то, насколько недооцененным оставался Майкл. Он был движущим фактором в каждой игре, и среднестатистическому болельщику пришлось заставлять себя обратить на него внимание, потому что среднестатистический болельщик следил за мячом. О, он мог бы заметить, что маленькие, медленно бегущие раннинбеки вальсировали мимо левого тэкла на протяжении 15 ярдов на каждым выносе. Он мог бы заметить после игры, сколько раз номер 74 Брайаркреста отрывался от земли, чтобы показать ранее невидимого противника, распластавшегося на траве под ним. Но он бы на самом деле не понимал. Даже собственные товарищи Майкла по команде не понимали последствий его действий, пока не посмотрели видео-нарезки игры. «В матчах ты был слишком увлечен, — сказал Терио Франклин. — Но при просмотре записи ты видел, что он сбивал с ног трех-четырех человек при каждом розыгрыше».
Даже Хью Фризу потребовалось несколько игр, чтобы понять, что один линейный в самостоятельно может изменить экосистему на футбольном поле. В ответ на Майкла другая команда просто отказывалась от всякой надежды добраться до квотербека. В ответ на Майкла другая команда использовала своих игроков всевозможными странными способами, чтобы компенсировать это, создавая таким образом пробелы в других местах. Только постфактум, на пленке, можно было в полной мере оценить эффект такого рода силу. Даже судьи были не готовы; Майкл доминировал над соперником настолько основательно, что они предполагали, что он, должно быть, жульничает, и бросали свои желтые флаги в ответ на эти предположения. Как выразился Тим Лонг, «Судьи увидели, что он прибивает всех, и пытались выровнять игру». В середине сезона Хью начал отводить судей в сторонку перед игрой и говорить: «Позвольте мне рассказать вам три вещи о моем семьдесят четвертом номере. Мой номер семьдесят четыре не нарушает правил, задерживая соперника. Мой номер семьдесят четыре будет блокировать до тех пор, пока не прозвучит свисток. И мой семьдесят четвертый номер — самый быстрый игрок в обеих командах. Он не попадает в офсайд, он первый, кто реагирует на мяч». Он просил судей смотреть, а не предполагать. И когда они смотрели, то видели, что Хью был прав.
Только ближе к концу сезона команды соперника придумали стратегию борьбы с этой новой силой. Главным соперником Брайаркреста была Евангельская христианская школа (ЕХШ). Две школы встречались каждый год в том, что Шон назвал Джизус Боул, а в 2004 году ЕХШ отправила игроков просто захватывать Майкла Оэра, чтобы тот не мог сопровождать раннинбека дальше по полю. Они назначали игрока, а иногда и двух, на эту работу, и стратегия срабатывала; ЕХШ выиграли ту игру. Впоследствии Хью подумал: Это просто должно быть незаконно, ты не можешь просто взять и захватывать линейного нападений. Он позвонил в Спортивную ассоциацию средней школы Теннесси и нашел озадаченного представителя власти, который сказал ему: «Ну, мы никогда по-настоящему не думали об этом, потому что зачем игроку обороны захватывать линейного игрока?» Поскольку они никогда не слышали о том, чтобы кто-то делал это, они не собирались ничего делать, чтобы предотвратить это. Эта тактика предоставила Хью, пожалуй, единственный шанс, который у него был за весь сезон, перехитрить соперника. Он сказал Майклу: «Если они пойдут в ноги, падай на них так сильно, как только сможешь, широко раскинув руки, чтобы они не могли штрафануть тебя за задержку. Если они попытаются напасть на тебя в лоб, уничтожь их». Затем Хью разместил на левой стороне линии дополнительных блокирующих; они должны были служить эскортом для раннинбека после того, как он пробежал через большую дыру, где были Майкл и защитники, которые его захватывали.
Они вышли в плей-офф в начале декабря и оказались всего в трех матчах от игры за титул штата. Первая игра была против Академии Хардинга. Тренер Хардинга Пол Симмонс, бросив один взгляд на Майкла Оэра, увидел игрока, не похожего ни на одного крупного игрока, с которым когда-либо сталкивались его команды. У них просто не было возможности победить, если бы они не сделали что-то немного странное. «Вся наша цель состояла в том, чтобы помешать Майклу Оэру блокировать более одного человека», — сказал Симмонс. Он сказал своему 188-сантиметровому 100-килограммовому ди-энду, чтобы тот шел на Майкла ниже колен; если он пойдет в его колени, он должен быть в состоянии сам сбить его с ног. «Для ди-энда производить режущий блок на линейном нападении — это неслыханно, — сказал Симмонс. — Но если Майкл погребет под собой ди-энда и только его, то для нас это будет победой». Майкл все еще открывал дыру. («Вместо автострады, — сказал Симмонс, — у них просто была довольно хороший путь».) И по ходу игры Майкл начал придумывать, как использовать свои руки, чтобы держать ди-энда подальше от колен.
Брайаркрест с трудом обыграл Хардинг, а затем встретился с командой со всего штата — Нотр-Дам. Нотр-Дам получил мяч первым. Хью отправил Майкла в защиту. Он выстроился на позиции ноуз-тэкла; но в тот момент, когда нападение Нотр-Дама вышла из хадла и выстроилась в линию, он отступил и стал 158-килограмовым центральным лайнбекером, раскачивающимся взад-вперед и готовящимся к атаке. Квотербек Нотр-Дама объявил тайм-аут и побежал к бровке, чтобы спросить своего тренера, что с этим делать; тренер этого не знал. Игра ни разу не была равной.
Матч за титул штата проходил в шести часах езды отсюда, в Нэшвилле, на «Вандербильт Стэдиум». Это был матч-реванш Джизус Боул — Христианская школа Брайаркрест против Евангельской христианской школы — но не потребовалось много времени, чтобы увидеть, что Иисус держал дистанцию от этого матча. Перед окончанием первого тайма один из игроков ЕХШ был оштрафован за то, что назвал судью ублюдком, а один из игроков Брайаркрест был наказан за то, что радостно скакал по полю, крича: «Мы надерем им гребаную задницу! Мы надерем им гребаную задницу!» Проблемой с обеих сторон было полное отсутствие баланса, вызванное Майклом Оэром, что было странно с учетом победы ЕХШ в их первой встрече ранее в сезоне. Но Хью преуспел в нейтрализации стратегии борьбы с Майклом и удержании его на линии схватки. Майкл все еще открывал большую дыру, но он больше не мог сопровождать бегущего дальше по полю, и поэтому Хью просто выставил пару дополнительных блокирующих на стороне Майкла, чтобы справиться с захватывающими его игроками соперника. ЕХШ сдалась и играла против него прямолинейно. Когда Брайаркрест шел все дальше полю, чтобы занести первый тачдаун, тренер ЕХШ Джим Хайнц понял, что ему противостоит непреодолимая сила. «Что бы Майкл Оэр ни хотел сделать, — сказал Хайнц, — он это делал».
В какой-то момент в начале игры Хью Фриз решил, что ему не в полной мере нравится зрелище того, как его команда просто прокатывается по сопернику в игре за титул штата. Правда заключалась в том, что он устал побеждать грубой силой; когда этой силой был Майкл Оэр, это было слишком легко. В середине второй четверти Брайаркрест получил мяч в ситуации первый-и-гол на десятиярдовой линии ЕХШ. Они вели со счетом 10:0, и если бы они занесли мяч в зачетную зону, игра была бы практически закончена. Хью увидел, как Шон подошел к бровке, без сомнения, чтобы сказать ему, чтобы он просто продолжал назначать Гэп по правую ягодицу от Майкла, пока они не забьют. Хью назначил розыгрыш до того, как тот смог до него добраться.
— Какую комбинацию ты назначил? — спросил Шон.
— Тренер Туохи, ты не захочешь этого узнать, — сказал Хью.
— Хью, мы можем просто трижды сбросить захват и забить, — умолял Шон.
— Тренер Туохи, это и близко не так весело, — сказал Хью. Он сдерживался уже два с половиной месяца и больше не мог. «Это был единственный сезон в моей тренерской карьере, когда я не чувствовал себя самим собой», — сказал Хью. Когда его интуиция подсказала ему, что никто на «Вандербильт Стэдиум» не ожидал, что он назначит обманную комбинацию — что ж, именно тогда ты и играешь обманку. И теперь интуиция подсказывала ему, что на «Вандербильт Стэдиум» не было ни души, которая ожидала бы от него чего-либо, кроме как бежать аккурат за Майклом Оэром.
Когда они вышли из хадла, низкорослый фуллбек спрятался за правым гардом — когда Хью учил своих фуллбеков, как выполнять фамблруски, он сказал им: «Вы должны нюхать задницу правого гарда». Когда выстроились в линию, фуллбек присел на корточки, носом к задней части гарда, и остался скрытым от защиты. За исключением центрового, который был с мячом, линейные нападения Брайаркреста даже не потрудились опуститься в свои стойки. Они стояли во весь рост, как будто не готовые к розыгрышу, но на самом деле заслоняя защитникам обзор своего бекфилда. Центровой отдал мяч квотербеку, который сделал шаг вправо от него, передал мяч между ног сидящему на корточках фуллбеку (который вонзил его себе в живот), а затем выбежал, как будто исполняя опшн. (Эта передача мяча была дополнением, которое произвел Хью; в оригинальном фамблруски квотербек кладет мяч на землю, создавая «фамбл», мяч подхватывает гард и бежит с ним.) Правый гард, правый тэкл и хафбек — все они побежали вправо вместе с квотербеком. Полагая, что мяч все еще у квотербека, защита — и без того медленно реагировавшая из-за странного розыгрыша — погналась за ним. Фуллбек подождал, пока берег очистится, а затем встал и помчался в противоположном направлении, вокруг левого энда, где его ждали левый гард и левый тэкл, чтобы сопроводить его дальше по полю.
Каждый делал то, что должен был делать, за исключением Майкла Оэра. По какой-то причине, известной только ему самому, Майкл просто стоял на месте с начала розыгрыша и до конца. Фуллбек Брайаркреста добрался до линии в один ярд, прежде чем его вытолкнул за пределы поля человек, которого Майкл должен был блокировать. В следующем розыгрыше они занесли мяч в тачдаун, но Шон ждал убегающего с поля Майкла.
— Майкл, все, что тебе нужно было сделать, это слегка подтолкнуть этого парня, и мы бы занесли тачдаун, — сказал он. — О чем ты думал?
— Мужик, я знаю, — сказал Майкл. — Но это был такой великолепный розыгрыш. Я просто хотел посмотреть.
Хью Фриз заставил Майкла играть всю игру не только на позиции левого тэкла в нападении, но и ноуз-тэклом в защите. Это гарантировало, среди прочего, что игроки ЕХШ проводили под ним даже больше времени, чем обычно. Уступая со счетом 0:17, ЕХШ сыграла свип. Фуллбек ЕХШ повел за собой хафбека ЕХШ вокруг энда и искал, кого бы заблокировать. Фуллбеком был 173-сантиметровый и 75-килограмовый геймер по имени Кларк Нортон. Кларк, как оказалось, был сыном друзей Шона и Ли Энн Туохи и проводил много времени в доме Туохи. Работа Кларка состояла в том, чтобы разобраться с первым попавшимся на его пути защитником, обегая правого энда. Ожидая встретить человека обычного размера, он побежал прямо на №74. «На мгновение все потемнело, — сказал Кларк. — Затем он собирается бросить меня на землю, и я думаю: "О Боже, он же убьет меня"». Но затем Майкл посмотрел сквозь маску и увидел мальчика, с которым он обедал менее двух недель назад. Их глаза встретились. «Ох. Привет, Кларки», — сказал Майкл, осторожно поднял Кларка и отнес его подальше от опасности, после чего побежал за тем, у кого был мяч. «Я подумал: "Боже храни семью Туохи"», — позже сказал Кларк, — «потому что я был при смерти».
Сезон начался с акта мести; он закончился этим актом милосердия. Несколько игроков ЕХШ, разочарованные и неблагодарные, фактически прекратили играть и направили свою энергию непосредственно на игрока, наиболее ответственного за их несчастье. Когда розыгрыши Брайаркреста заканчивались, защитники ЕХШ бросались в колени Майкла и попытались вывести его из игры. Это было опасно, неспортивно и, вероятно, также не по-христиански; и после нескольких таких розыгрышей Майкл подошел к судье и попросил его остановить их. Судья не выказал никакого сочувствия. «Сынок, — сказал он. — Ты всю игру всех здесь давил. Почему бы тебе просто не вернуться в хадл и не закончить эту игру». Несколько минут спустя «Сэйнтс» из Христианской школы Брайаркрест стали чемпионами штата. Майкл Оэр был, по общему мнению, лучшим футболистом штата Теннесси. Легкая часть была закончена.
***
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.
