Майкл Льюис. «Невидимая сторона» Глава 4. Чистый лист
***
КАЖДЫЙ ИЗ ТРЕНЕРОВ в Брайаркрест может вспомнить момент, когда они поняли, что Большой Майк не был обычным великаном. Для Хью Фриза этот момент был футбольной тренировкой, на которой новичку, только что получивший академический испытательный срок, было нечего делать. Он просто забрел на поле, взял огромный манекен для отработки захватов — эта штука весила, наверное, килограмм двадцать пять — и убежал с ним на большой скорости. «Ты это видел? Ты видел, как двигался этот парень? — спросил Хью у другого тренера. — Он бежал с этим манекеном, как будто тот ничего не весил». Следующей мыслью Хью было, что он недооценил массу мальчика. Ни одно человеческое существо, которое двигалось бы так быстро, не могло бы весить больше 136 кг. «Вот тогда-то я и попросил их взвесить его, — сказал Хью. — Один из тренеров отвел его в спортзал и поставил на весы, но он перегрузил их». Врач команды увез его и посадил на то, что, как позже сообщили тренерам Брайаркреста, было весами для крупного рогатого скота: они показали 156 кг. Легковат, для коровы, восхитительно крепок для десятикласника. Особенно того, кто мог бегать. «Я не знал, умеет ли он играть, — сказал Фриз. — Но я знал вот что: у нас в кампусе не было никого, похожего на него».
Баскетбольный тренер Джон Харрингтон имел аналогичную случайную встречу с Большим Майком в действии, в тренажерном зале Бриаркреста. Всякий раз, когда появлялся новичок, который, по его мнению, мог бы играть в его команде, Харрингтон неожиданно бросал тому мяч, просто чтобы проверить его реакцию и инстинкты. Когда Большой Майк впервые вышел на площадку Брайаркреста, на нем были обрезанные синие джинсы и грязные кроссовки. Харрингтон все равно бросил ему мяч, просто чтобы посмотреть. Вместо того чтобы бросить его в кольцо или пнуть на трибуны, как можно было бы ожидать от мальчика его роста, он поймал его и закружил. Он трижды провел его между ног, развернулся и с угла площадки исполнил трехочковый бросок. «Войдя в спортзал, он как бы стал другим человеком, — сказал Харрингтон. — Он делал то, что сделал бы защитник. Вот этот парень — сколько, 196 см и около 150 кг, и он двигается так, как будто в нем в два раза меньше веса. У меня голова шла кругом».
Тренер Боггесс, тренер по легкой атлетике, который одновременно был инструктором по тяжелой атлетике и еще и помощником футбольного тренера, лично столкнулся с причудливыми физическими способностями мальчика. Это произошло на футбольном поле Брайаркреста. Большому Майку не разрешалось играть, но время от времени он выходил на поле и играл, по сути, сам с собой. Однажды днем он вынес мешок с футбольными мячами на середину поля. Стоя на пятидесятиярдовой линии, он бросал их, один за другим, через штанги ворот в задней части конечной зоны. Как правило, диапазон хорошего квотербека колледжа составлял 55 метров — от центра поля до линии вдоль задней части зачетной зоны. Вот этот парень, десятиклассник, совсем не похожий на квотербека, отбрасывал мяч на 65-70 метров. И делал это так, что выглядело легко.
С того момента, как он увидел Майкла Оэра, тренер Боггесс подумал, что мог бы пригласить его в легкоатлетическую команду в качестве толкателя ядра. Он был похож по форме на толкателя ядра, а также на сам снаряд, круглый и тяжелый. Боггессу не приходило в голову попросить Большого Майка бросить что-нибудь еще, пока он не увидел, как тот бросает эти футбольные мячи, и не понял, что он не просто огромный и сильный, но гибкий и длиннорукий. В нем была элегантность. У школьной команды не было копья. «Какая жалость», — подумал Боггесс, наблюдая, как футбольные мячи пролетают через стойки ворот. Тем не менее, у них был диск. «Я не думал о том, что он будет метать диск, — сказал Боггесс, — потому что при бросании диска важно не то, насколько ты огромен, а используемая техника. Метание диска физиологически не подходит для тела футбольного линейного, в отличие от толкания ядра. У этих тел не хватает изящества сделать это».
Метание диска сложнее, чем кажется. Метателю диска необходимо отделить свою нижнюю половину от верхней, чтобы нижняя половина вращалась быстрее верхней и создавала эффект крутящего момента. Для достижения правильного вращения диска требуется контроль тела конькобежца. Ни один из тренеров Брайаркреста не смог научить «вращению» на собственном примере, поскольку никто из них сам не умел этого делать. Когда у них появился ребенок, который был достаточно амбициозен, чтобы попробовать это, они показали ему обучающие видеоролики.
В случае Майкл Оэра невежество тренеров вряд ли имело значение. Когда той весной состоялось первое соревнование по легкой атлетике, он ни минуты не провел с тренерами. Он получал двойки в классе и проводил по пять часов в день с репетиторами в обмен на то, что ему разрешили закончить баскетбольный сезон в команде Брайаркреста [прим.пер.: двойка считается проходной оценкой как в средней школе, так и в колледже]. Когда тренер Боггесс вывел его из задней двери Брайаркреста на старое травяное поле для этого первого соревнования, он справедливо почувствовал, что Майкл Оэр впервые в жизни увидел легкую атлетику. «Он не знал, что такое метание диска, — сказал Боггесс. — Он никогда не видел такого вида спорта». Тренер по легкой атлетике поставил Майкла в конец очереди метателей диска из других школ и оставил его покружиться. Майкл, со своей стороны, никогда не произносил ни слова и не задавал вопросов. «Я просто посмотрел на них пару раз, — сказал он гораздо позже, — а потом бросил».
На другом конце поля Коллинз Туохи, дочь Шона и Ли Энн, будущая чемпионка штата Теннесси по прыжкам с шестом, наблюдала за соревнованиями по метанию диска, ожидая, когда она сама примет участие в своей дисциплине. Когда первый бросок Большого Майка приземлился, она взяла свой мобильный телефон и позвонила отцу. «Папа, — сказала она, — я думаю, тебе лучше подойти сюда и посмотреть, как Майкл бросает диск. Он делает это как будто в его руках фрисби».
Боггесс тоже смотрел. «Я думаю, что я меня смех пробрал, — сказал он. — Он не вращался и не делал ничего необычного. Но, мужик, диск полетел».
Первый бросок Майкла принес ему первое место в том соревновании. Но это была грубая победа, легкоатлетический эквивалент удара дубинкой, когда под рукой был меч. Большой Майк не вращался, равно как и диск. «В тот первый раз, когда он это сделал, ему действительно не на кого было смотреть, потому что другие дети на той встрече тоже толком не умели вращаться», — сказал Боггесс. Тем не менее, даже тогда он был поражен тем, насколько парень выглядел так, будто знал, что делает. Даже при первом броске, понаблюдав за детьми перед собой, он овладел базовым выбросом. У Боггесса в команде были ребята, которые даже до этого не продвинулись. Боггесс знал, что на крупных соревнованиях некоторые метатели диска обладали серьезной техникой и предложат Майклу более сложную модель для подражания. Для Боггесса поразительным было то, как быстро Майкл Оэр научился. Он был не просто большим, сильным и проворным; у него был своего рода физический интеллект. «В основном он учился сам, — сказал Боггесс. — Потому что мы не могли его научить. Я помню, как однажды вышел на поле и сказал: О Боже, он крутится. Он понял как это сделать. Очевидно, наблюдая он просто понял как это сделать».
В этом и был смысл: Большой Майк был способен учиться с помощью своего тела, когда он видел как другие люди это делают. Прошло совсем немного времени, прежде чем Боггесс с ликованием наблюдал, как его выглядящий профессионалом школьник метатель диска достиг 50 метров — самый длинный бросок в Теннесси за шесть лет. У него никогда не было времени практиковаться, так как ему приходилось заниматься после школы. Он просто ходил на соревнования и бросал все, что нужно было бросать. К тому времени, когда он закончил свою донкихотскую карьеру по легкой атлетике, Майкл Оэр побил рекорд Западного Теннесси в метании диска и приблизился к рекорду в толкании ядра. В свободное время! По словам Боггесса, это далось ему так легко, что если бы его талант к метанию диска не казался таким тривиальным по сравнению с другими его талантами, «они бы забрали его и тренировали, и он был бы на высоте».
В течение его первого года с четвертью, до весны его одиннадцатого класса, существовал некоторый вопрос о том, как лучше всего использовать Майкла Оэра. Как только учителя поняли, что ему нужно проходить тест устно, он доказал им, что заслуживает двоек с плюсом вместо колов с минусом. Было неясно, наберет ли он достаточно баллов, чтобы закончить школу вместе со своим классом, но мистер Симпсон и мисс Грейвс перестали думать, что они отправят его обратно на улицу, и они позволили ему заниматься спортом. В конце десятого класса он присоединился к баскетбольной команде, а вскоре после этого — к команде по легкой атлетике. В одиннадцатом классе он наконец-то вышел на футбольное поле.
Проблема там, поначалу, напоминала его проблемы в классе. Он был чистым листом. У него нет фундамента, нет представления о том, что он должен был делать как член команды. Он сказал, что играл в футбол в девятом классе в Вествуде, но в его игре не было никаких признаков этого. Когда тренер Хью Фриз увидел, как быстро он может двигаться, он поставил его на позицию ди-тэкла. И вот, в течение первых пяти игр сезона 2003 года он играл в обороне. Он был ничуть не хуже своего сменщика, но и не намного лучше. Один из его наиболее талантливых товарищей по команде, Джозеф Кроун, считал, что главный вклад Большого Майка делался перед игрой, когда команда соперника, спотыкаясь, выходила из своей раздевалки или автобуса и оценивала команду христианской школы Брайаркрест. «Они видели всех нас, — сказал Кроун, а потом видели Майка и говорили: вот дерьмо».
Поначалу это было его главным назначением: запугать соперника перед игрой. Во время матчей он казался сбитым с толку. Когда он не был сбит с толку, он действовал неохотно. Почти пассивно. Это было последнее, чего ожидал тренер Хью Фриз. Фриз мало что знал о прошлом Майкла Оэра, но знал достаточно, чтобы предположить, что у него было какое-то несчастное детство в худшей части Мемфиса. Несчастное детство в худшей части Мемфиса, как правило, было отличной эмоциональной подготовкой к тому, что требовалось в футбольной защите: это заставляло тебя злиться, это делало тебя агрессивным, это вызывало у тебя желание оторвать кому-нибудь голову. В НФЛ было полно игроков, которые прожили неблагополучное детство без любви, испытывая сенсационные акты насилия.
Проблема Майкла Оэра как футболиста была проблемой быка Фердинанда [прим.пер.: История Фердинанда (The Story of Ferdinand — 1936) — детская книга Манро Лифа, об истории быка, который предпочитал нюхать цветы, чем сражаться на корриде]: он не проявлял гнева, свойственного его породе. Он был просто милым ребенком, которому не особенно хотелось кого-то бить, или, как выразился Хью, «Он просто не был агрессивным. Его менталитет не был менталитетом игрока защиты». Глубина проблемы стала ясна во время четвертой игры Брайаркреста, когда команда отправилась на автобусах в Кентукки, чтобы сыграть с довольно жесткой командой Кэллоуэй Каунти. В начале игры Майкл зацепился рукой за маску соперника и порвал перепонку между пальцами. «Мы думали, что он умрет, — сказал Хью. — Крики, стоны и все в том же духе. Я думал, нам придется пойти за носилками». Его ди-тэкл подбежал к скамейке запасных, сжал руку в кулак и отказался позволить кому-либо ее посмотреть.
На трибунах Ли Энн Туохи наблюдала, как двое, затем трое, затем четверо взрослых мужчин пытались склонить Майкла Оэра, а затем уговорить его позволить им осмотреть его руку. «Он полностью закрылся», — сказала она. Мужчины были почти бесполезны в том, чтобы заставить Майкла что-то сделать, потому что он не доверял мужчинам: она знала это о нем и даже больше. После их похода по магазинам, когда она появилась в Брайаркресте, Майкл разыскал ее. Он упомянул, что терпеть не может, когда его называют «Большой Майк», и с тех пор для нее и ее семьи он был Майклом. «Я не знаю, что произошло, — сказала Ли Энн. — Было ли это отсеивание других людей или что-то еще. Но я стала тем человеком, к которому пришел Майкл. На своих баскетбольных матчах он просто подходил и начинал со мной разговаривать. Когда я была в школе, он находил меня и разговаривал со мной. Я думаю, все вроде как заметили, что он сблизился со мной. Может быть, до того, как я сама это заметила».
Она спустилась с трибун, пересекла дорожку, вышла на футбольное поле и направилась прямо к скамейке запасных.
— Майкл, тебе нужно разжать руку, — сердито сказала она.
— Больно, — сказал он.
— Я понимаю, что больно. Но твоя голова будет болеть намного сильнее, когда я ударю тебя по ней.
Он разжал руку, по одному гигантскому пальцу за раз. Порез шел к нижней части перепонки и вниз по пальцу, где была видна кость. «Меня чуть не вырвало, — сказала Ли Энн. — Это было отвратительно». Она притворилась, что это не так, и сказала ему, что его нужно отвезти в больницу.
— Больницу!! — завыл он. Она подумала, что он сейчас упадет в обморок.
Они были в добрых двух с половиной часах езды от дома, поэтому Карли Пауэрс, спортивный директор Брайаркреста, отвез его в отделение неотложной помощи в Кентукки. «Первый вопрос, который он задал, когда мы сели в машину, — сказал Пауэрс, — и он продолжал задавать его: "Это будет больно? Это будет больно?" Он был на взводе. Это было видно по его глазам. Когда мы вошли в ту больницу, он был напуган до смерти». Пауэрс почувствовал, что Большой Майк, возможно, никогда не видел больницы изнутри.
Медсестра зарегистрировала их, велела Пауэрсу подождать в вестибюле и проводила Большого Майка в заднюю часть здания. Несколько минут спустя Пауэрс услышал «этот леденящий кровь крик. И можно было сразу сказать, что это Большой Майк». Выбегает медсестра и говорит: «Мистер Пауэрс, я думаю, вы нам понадобитесь здесь. Нам нужна ваша помощь, чтобы удержать его». Пауэрс последовал за ней, чтобы посмотреть, в чем проблема. Как оказалось, в игле. Врачи пытались сделать Большому Майку простой укол, чтобы обезболить его руку, а Большой Майк только взглянул на иглу и спрыгнул со стола. Сотрудники из трех человек пытались вернуть его на место, но безуспешно. «Он никогда не видел иглу», — сказал Пауэрс.
Даже богатая частная школа была плохо оборудована для того, чтобы иметь дело с ребенком, оставшимся без родителей. Как и во всех школах, здесь было жестко запрограммировано звонить взрослым при первых признаках конфликта. За восемь месяцев, прошедших с тех пор, как она водила его за покупками одежды, Ли Энн Туохи стала такой взрослой. Учителя Брайаркреста знали, что Большой Майк все чаще проводил время с Шоном и Ли Энн. Шон становился для него чем-то вроде частного тренера по баскетболу, а Ли Энн решала проблемы остальной части его жизни. Туохи теперь оплачивали не только его школьные обеды, но и, косвенно, его обучение. По этой и еще по одной причине, когда Карли Пауэрс, как спортивный директор, спросил себя, кому из взрослых он мог бы позвонить, чтобы образумить Большого Майка, он остановился на Ли Энн. Другая причина заключалась в том, что он никогда не видел, чтобы Ли Энн не добивалась своего. «Она сделает это, — сказал Пауэрс, — или она сведет тебя с ума».
Он позвонил на мобильный телефон Ли Энн. Она была в автобусе с чирлидершами Брайаркреста по дороге обратно в школу. После того, как она разобралась с Майклом на скамейке запасных, Ли Энн почувствовала, что увидела еще один маленький кусочек его детства. «Я просто подумала: этот ребенок никогда раньше не получал травм, — сказала она. — Или, если и получал, он говорил: "Я никому об этом не скажу"». Она подозревала, что, возможно, это первый раз, когда у него не было выбора, кроме как позволить кому-то другому сделать что-то за него. «Когда он сидел на скамейке, отказываясь позволить этим мужчинам осмотреть его, — сказала она, — это было так, как будто он думал: "Если я просто буду крепко прижимать руку к груди, то все пройдет"».
Теперь Карли Пауэрс говорил ей в ухо: «Ли Энн, ты должна поговорить с ним, потому что он ведет себя совершенно иррационально». Карли передал свой мобильный телефон Майку.
— Майкл, ты должен позволить им позаботиться о тебе, — сказала она.
— Но это очень больно, — сказал он.
— Майкл, ты ведешь себя как ребенок! Ты ведешь себя как Шон-младший!
Шону-младшему было девять.
— Они пытаются проткнуть меня иглой!
— Это лучше, чем тебе отрежут руку, когда начнется гангрена.
Он ничего на это не ответил.
— Майкл, — сказала она, — люди теряют конечности из-за подобных вещей. Ты хочешь потерять свою руку?
Нет, он не хотел терять руку.
— Хорошо, — сказала она. — И, пожалуйста, не усложняй ситуацию тренеру Пауэрсу, потому что он просто пытается помочь. И если мне придется ехать туда, это будет очень плохо.
— Ладно.
Пауэрс вышел и спросил Ли Энн, как она думает, есть ли у Большого Майка медицинская страховка, и Ли Энн сказала, что нет никаких шансов, что у него есть медицинская страховка или что-нибудь еще, и ему нужно просто вписать имя Шона во все бланки.
Еда, одежда, обучение и медицинское обслуживание. Это была странная ситуация. Мальчик без гроша в кармане, без личного транспорта, без смены одежды, без истории медицинского обслуживания случайно попал в одну из самых дорогих частных школ в Мемфисе. Обед материализовался благодаря любезности Шона Туохи, хотя Майкл никогда не спрашивал и поэтому так и не узнал, откуда он берется. Одежда материализовалась, любезно предоставленная Ли Энн. Он по-прежнему проявлял странную склонность каждый день появляться в школе в одной и той же одежде, но теперь это была другая одежда: длинные брюки и коричнево-желтая регбийка, которую купила ему Ли Энн. Эта футболка стала настолько изношенной, что Ли Энн, увидев его в ней в пятидесятый раз, пригрозила сорвать с него ее. Она замечала все детали. Одной из них было то, что регбийка сидела на нем более плотно. «Я не уверена в том, что он перестал расти», — сказала она Шону.
Самая большая потребность Майкла — место для ночлега — поначалу не была проблемой. Большую часть ночей он проводил на полу у Большого Тони. Но поскольку Большой Тони жил так далеко от школы, Майкл несколько раз ночевал то тут, то там в Восточном Мемфисе, несколько раз на диване у Туохи. Бывали также ночи, когда он возвращался на автобусе-экспрессе в беднейшие кварталы западной части города. Там он оставался, как предположила Ли Энн, со своей матерью.
Транспорт был большой проблемой: у Майкла не было ни денег, ни надежного способа передвигаться. Он полностью зависел от того, кто мог бы его подвезти, и приходя утром в школу он понятия не имел, где он проведет ночь. Он вроде как каждый день ходил присматривался в поисках лучшего места, которое только мог найти. Если ему больше негде было остановиться, он шел домой к Большому Тони. Но затем его подстраховка внезапно исчезла. Это случилось в ту ночь, когда команда вернулась из Миртл-Бич.
Баскетбольная команда Брайаркреста прилетела в Миртл-Бич, Южная Каролина, зимой 2003 года, чтобы сыграть две игры. Это была первая поездка Майкла на самолете, а также его первая поездка за пределы Мемфиса. Первая игра была травматичной, и он, и его тренер Джон Харрингтон стали думать о ней как о моменте, когда Майкл начал принимать себя таким, какой он есть, и вписываться в команду. В конце десятого класса и в начале одиннадцатого он был явно физически одаренным, но разочаровывающим баскетболистом. «Он понятия не имел о своей роли, — сказал Харрингтон. — Баскетбол — он о том, как игроки принимают свои роли. Хотите знать, почему литовцы победили американцев? Все потому, что литовцы знают и принимают свои роли». Майкл, в котором тогда было 196 см роста и 159 кг веса, был создан для того, чтобы контролировать площадь под корзиной школьной команды. (Чтобы представить его ширину в перспективе, Шакил О'Нил, центровой «Майами Хит», ростом 216 см и кажущийся широким, как грузовик, весит 150 кг.) Но он всем твердил, что он атакующий защитник, и если его ставили в центр, он шел вперед, обыгрывал, бросал трехочковые и вообще выводил из себя своего тренера, а также родителей своих товарищей по команде. К тому же он не играл в защите. «Он был помехой в роли ди-энда, — сказал Харрингтон. — Вот почему он сыграл лишь в половине большинства игр».
Это изменилось в Миртл-Бич. В Миртл-Бич кое-что произошло. «В Миртл-Бич, — сказал Харрингтон, — Большой Майк разозлился». В ту минуту, когда он вышел на площадку в их первой игре, толпа стала над ним насмехаться. Они обзывали его. Черный медведь. Ниггер. Они обзывали его такими кличками, которые ни он, ни его тренер не хотели повторять. Харрингтон не был шокирован более изощренными формами расизма вдали от баскетбольной площадки, но прошло много времени с тех пор, как он видел ее открытую версию. «Я не думаю, что есть белый тренер с чернокожим ребенком в команде или черный тренер с белым ребенком, в котором может быть хоть какой-то расизм», — сказал он. Большой Майк отреагировал плохо; Харрингтон не видел его с этой стороны. Он начал отбрыкиваться локтями. Затем он остановился, повернулся к болельщикам и показал им средний палец.
Одним из недостатков тренерской работы в евангельской христианской школе является то, что технический фол не рассматривается твоими собственными болельщиками как призыв к сплочению, а как духовное преступление: ты действительно не хотел бы, чтобы люди из Брайаркреста думали, что ты плохо контролируешь свои страсти. «В Миртл-Бич, — сказал Харрингтон, — это был самый близкий случай к техническому фолу в моей карьере». Он немного поорал на судей, а затем подозвал их и тренера соперника. Указывая на болельщиков, создающих проблемы, он сказал: «Вы позаботитесь об этой проблеме, или Большой Майк позаботится об этой проблеме. И я думаю, что будет намного лучше для них и для вас, если это сделаете вы. Потому что он собирается навести порядок в доме». Большой Майк подслушал этот разговор, и ему, по-видимому, понравилось, как он звучал. Он отлично играл до конца матча, сделал 15 подборов и набрал 27 очков, а также помог своей команде разгромить команду, которой они, как ожидалось, проиграют. «Я думаю, тогда он понял, что подобные вещи случаются не только в Мемфисе, — сказал Харрингтон. — Это происходило повсюду. И мы были на его стороне».
Потом они полетели домой. Именно когда они приземлились в аэропорту Мемфиса, хроническая проблема с жильем Большого Майка переросла в кризис. Всех остальных игроков встречали их родители. Девушка Большого Тони приехала, чтобы забрать Стивена, который тоже был в команде, но Майк отказался садиться в ее машину. «Я больше не проведу ночь в доме этой дамы», — сказал он своему тренеру по баскетболу. Под давлением он объяснил, что подслушал, как она говорила о нем по телефону, и что она сказала много грубых вещей: что он был халявщиком, что он ей не нравился в их доме, что он глуп, что он никогда ничего не добьется. Когда все игроки разъехались по домам, Майкл Оэр и его баскетбольный тренер остались вдвоем в аэропорту Мемфиса. Харрингтон спросил Большого Майка, куда его отвезти, и Большой Майк дал ему адрес, и Харрингтон отвез свою начинающую звезду в худший район Мемфиса. «Каждые сто метров он говорил: "Вы можете просто высадить меня здесь, тренер. Вы можете просто высадить меня здесь". Была середина ночи, и я ответил: "Майк, я отвезу тебя к твоей входной двери"».
После того, как он высадил Большого Майка перед темным и, казалось бы, пустым зданием, Харрингтон позвонил своему добровольному помощнику тренера Шону Туохи. Он рассказал ему о проблеме. «И Шон сказал: "Может быть, пришло время мне разобраться в этом"».
В следующие несколько месяцев было в чем разбираться. Майкл ночевал в Восточном Мемфисе по меньшей мере с пятью разными семьями из Брайаркреста: Франклинами, Фризами, Сондерсами, Спарксами, Туохи. Он каким-то образом убедил другого чернокожего парня из баскетбольной команды Брайаркреста, Кинтерио Франклина, позволить ему использовать его дом в качестве своего рода базы. Однажды вечером после соревнований по легкой атлетике Майкла не подвезли домой, и Ли Энн предложила отвезти его туда, куда он захочет. «К Терио», — сказал он, и они отправились... на пятьдесят километров в сторону в Миссисипи. «Это был жилой автоприцеп», — сказала она. Со стороны она не могла поверить, что внутри него для него достаточно места. Она настояла на том, чтобы пойти за ним, чтобы посмотреть, где он спит. Там она нашла на полу старый надувной матрас, плоский, как лист. «Я надуваю его каждую ночь, — сказал он. — Но воздух заканчивается около полуночи».
«Так, все, — сказала она. — Забирай все свои вещички. Ты переезжаешь ко мне».
Перейдя новую черту, Майкл взял единственный пакет для мусора и последовал за ней обратно в машину. Вплоть до этого момента Ли Энн надеялась, что то, что они и другие семьи Брайаркреста делали для Майкла, привело к чему-то вроде достойной жизни. Теперь, когда она знала, что это не так, она взяла на себя управление этой жизнью. Полностью. «Первое, что мы сделали, — сказала она, — это почистили одежду».
Вместе они объехали все дома в Мемфисе, где Майкл прятал свою одежду. Семь домов и четыре гигантских мешка для мусора спустя она смотрела на «эту кучу вещичек. Это были вещи, которые ему давали люди. На большинстве из них все еще были бирки. Вещи, которые он никогда бы не надел. Я имею в виду, что там были рубашки поло с маленькими пингвинами». В течение следующих двух недель Майкл спал на диване Туохи, и никто в семье не заявил очевидного: это был новый дом Майкла Оэра, и, вероятно, так будет еще долгое время. По сути, он был их третьим ребенком. «Когда я впервые увидел его, я подумал: "Кто, черт возьми, этот большой черный парень?" — сказал Шон-младший, которому в то время было девять лет. — Но папа только сказал, что это был ребенок, которому мы пытались помочь, и поэтому я просто сказал, что все в порядке». У Шона-младшего было свое применение Майклу: они вдвоем часами пропадали в его спальне и играли в видеоигры. Всего через несколько месяцев после его приезда Ли Энн указывала на Майкла и говорила: «Это лучший друг Шона-младшего». «Он быстро освоился, — сказала Коллинз Туохи, которой тогда было шестнадцать. — Когда он продолжал оставаться и оставаться, мама спросила его, не хочет ли он переехать. Он ответил: "Я не думаю, что хочу уходить". Вот тогда мама поехала и купила комод и кровать».
После того, как она привела в порядок его одежду, Ли Энн задумалась о том, куда деть это огромное человеческое существо. Диван явно не подходил — «он уничтожает мой диван за десять тысяч долларов», — но она беспокоилась, что обычная кровать не выдержит его, а если и выдержит, то может рухнуть посреди ночи, и он вместе с ней пролетит сквозь потолок. Шон упомянул, что, как он помнил, некоторые крупные футболисты Ол Мисс спали на футонах. В тот день Ли Энн поехала и купила футон и комод. В тот день, когда прибыл футон, она показала его Майклу и сказала: «Это твоя кровать». И он сказал: «Это моя кровать?» И она ответила: «Это твоя кровать». А он просто немного посмотрел на нее и сказал: «Впервые у меня есть своя кровать».
Это было в конце февраля 2004 года. Ли Энн усадила Майкла и установила некоторые правила. Ей было все равно, увидит ли она когда-нибудь его мать, и ей не нужно было знать о ее проблемах, но он был обязан навещать ее. «Я не собираюсь заставлять тебя говорить, что я забрала тебя у твоей матери. Мне все равно, если ты не хочешь идти, но ты пойдешь». Она не знала, кто были его друзья из западной части Мемфиса, но им были рады в доме, и он должен был привести их домой. Разве у него не было никого, с кем он вырос, кого он мог бы привести к себе? Он не назвал никаких имен. «Все, что мне хотелось узнать необходимо была у него выпытывать, — сказала она. И вот она допытывалась. — Наконец-то он упомянул кого-то по имени Крейг, но этот Крейг так и не материализовался».
Шон, со своей стороны, давно потерял интерес к копанию в прошлом Майкла или к чему-либо еще. У мальчика был дар рассказывать людям как можно меньше, а также говорить им то, что они хотели услышать. «Правильный ответ для Майкла — это ответ, который приводит к концу расспросов», — сказал Шон. В конце концов он решил, что у Майкла «нет ни малейшего интереса ни к будущему, ни к прошлому. Он просто пытается забыть о вчерашнем дне и перейти к завтрашнему. Он в режиме выживания: полностью сосредоточен на следующих двух минутах». Он убедил свою жену более беспристрастно взглянуть на вопрос, кто такой Майкл Оэр? и Ли Энн согласилась, по крайней мере, по идее. «Какое это имеет значение, если он не знает имен своих братьев и сестер, — сказала она неубедительно. — Или в какую школу он ходил. Или ходил ли он в школу».
Они решили двигаться дальше с Майклом по принципу «необходимого знания»: если им нужно было узнать какие-то подробности о его прошлом, она приставала к Майклу, пока тот не давал ей ответ. Если бы они этого не узнавали — а по большей части все было именно так — она оставляла его в покое. «Все так, как есть, — сказала она. — Прошлое — это прошлое». В своем большом разговоре с Майклом она сказала ему: «Мы просто собираемся идти вперед. Я ничего не могу поделать с тем, что с тобой происходило до сих пор. Если это вызовет у тебя проблемы, и ты не сможешь двигаться вперед, не справившись с этим, возможно, нам нужно обратиться за помощью к кому-то более умному, чем я».
Он просто посмотрел на нее и спросил: «Что это значит?»
Она попыталась объяснить о психиатрах, но было очевидно, что он не знал, что такое терапия. И она сказала себе: О, какого черта? Он ни за что не будет лежать на каком-нибудь диване и рассказывать о себе.
И, как она быстро поняла, его прошлое на самом деле не имело для него такого уж большого значения. «Подобно тому, как женщина блокирует роды, — сказала она, — я думаю, он просто заблокировал бо́льшую часть своего детства».
У Шона был другой взгляд: разум Майкла был точно откалиброван, чтобы переходить от одного дня к следующему. Что бы ни случилось с ним в прошлом, он не мог позволить себе зацикливаться на этом. Он не мог позволить себе злиться или ожесточаться. «Дар Майкла, — сказал Шон, — заключается в том, что Господь дал ему способность забывать. Он ни на кого не злится, и на самом деле ему все равно, что произошло. Его история может быть грустной, но сам он не грустный».
Но даже если бы они решили не допрашивать его, ничто не говорило о том, что она не могла заметить маленькие тики и причуды в нем. Информация принимала множество форм, и у Ли Энн и Шона был талант к ее получению. Например, когда они заходили в Taco Bell прямо за углом, Майкл заказывал больше еды, чем хотел. На следующее утро Шон открывал холодильник и находил свернувшуюся большую мексиканскую пиццу. «У него была привычка гарантировать себе дополнительную еду, — сказал Шон. — Мне пришлось объяснить, что ему не нужно было этого делать. Что он может получить ее, когда захочет. Он сказал: "Правда?" Я ответил: "Майкл, я владею рестораном. Ты можешь пойти туда в любое время, когда захочешь, и поесть бесплатно". Но от этой привычки было трудно избавиться. Шон видел, как он входил в дом с бесплатной большой мексиканской пиццей в руке, и «это было похоже на то, что он ловил себя на слове. Он приходил с большой пиццей, видел меня и говорил: "О, черт, я забыл". Коллинз замечала: "Он копил все: еду, одежду, деньги. Он брал вещи и припрятывал их". Как будто он на самом деле не верил, что этот бесплатные вещи останутся бесплатными.
Были крошечные откровения, которые несколько дней расстраивали Ли Энн из-за того, что они намекали на его детство. Она взяла Майкла и Шона-младшего с собой в Barnes & Noble. Когда они шли по магазину, Шон-младший заметил книгу «Там, где живут чудовища» [Where the Wild Things Are], и сказал: «Послушай, мама, ты читала мне ее, когда я был маленьким». На что Майкл ответил самым бесстрастным тоном: «А мне никто никогда не читал книгу».
В нем также было то, что заставляло Ли Энн и Шона думать о нем как о еще более глубокой загадке. Он отказывался носить одежду, которая, по его мнению, не ему не подходила. Он отказывался носить одежду, на которой было хотя бы пятнышко. Он гладил свою футболку; и если он носил одну и ту же футболку каждый день, он гладил ее каждое утро. «Это не социально-экономическая проблема, — сказал Шон. —Это "откуда-черт-возьми-это-взялось?" проблема». Однажды Шон пригласил его погулять, чтобы он купил себе баскетбольные кроссовки. Он спросил Майкла, не хочет ли он пару, и Майкл, хмыкнув, сказал, что ему не нравятся те цвета, что на витрине. «Я сказал: "Майкл, у тебя их вообще нет. Как ты можешь отказываться от обуви, если у тебя ее нет?" И он ответил: "Ну, мне они не нужны, если только у них нет таких с синей полосой". "Для того, у кого нет обуви, ты чертовски разборчив в ее выборе"». Когда они наконец нашли цвет кроссовок, который понравился Майклу, они еще поспорили о размере его обуви. Майкл отказался носить обувь 49-го размера, которая, как доказывал продавец, ему была нужна. Он настоял на том, чтобы носить 48-й размер, и поэтому Шон купил ему обувь 48-го размера, хотя при ходьбе ему было немного больно.
В доме он был помешан на чистоте. Ли Энн управляла трудным кораблем, и через несколько недель стало ясно, что Майкл был единственным членом команды, который прошел проверку. «Ты можешь уронить свое нижнее белье на пол, — сказал Шон, — но через минуту оно исчезнет. Они могли оказаться в шкафу с трофеями, но их не было на полу». Нижнее белье Майкла было единственным, которое никогда не валялось. Коллинз, которая была того же возраста, что и Майкл, никогда в жизни не заправляла свою постель и, как бы часто ни кричала на нее мать, никогда этого не делала. Майкл не только заправляла свою кровать, он снимал простыни с футона, складывал их и возвращал дивану-кровати его диванное состояние. Каждый день без исключения. «Это было похоже на то, что Бог создал ребенка только для нас, — сказал Шон. — Спортивный для меня, аккуратный для Ли Энн».
С того момента, как Майкл переехал к ним, Шон начал беспокоиться о его будущем. («Потому что я понял, что мне придется заплатить за него».) Майкл приближался к концу своего последнего года в старшей школе, и хотя они не видели его табеля, они знали, что его оценки были плохими. После Миртл-Бич он был достаточно хорош в баскетбольной команде, и Шон подумал, что он мог бы играть в небольшом колледже. «И я подумал, что если не получится, то я мог бы потренировать его», — сказал Шон. Со своими 196 см он был недостаточно высок, чтобы быть игроком основного состава в студенческом баскетболе, но он мог бы пробиться во второй дивизион. У Шона были связи в баскетбольном колледже по всему Югу. Он начал писать письма от имени Майкла тренерам в небольших колледжах — Мюррей Стейт, Остин Пи. Он заставил Ли Энн пойти и записать Майкла в каждый летний баскетбольный лагерь, который она только смогла найти.
Затем Хью Фриз позвонил Майклу и сказал, что этот парень, который писал скаутские отчеты о футболистах средней школы, проезжает через их город и согласился, по рекомендации Хью, повидаться с ним. Привыкший просто делать то, что ему говорили в Брайаркресте, Майкл запрыгнул на пассажирское сиденье машины товарища по команде и позволил отвезти себя в Университет Мемфиса. Он просидел пятнадцать долгих минут, отвечая на вопросы этого странного маленького парня, не проявляя ни малейшего интереса к этой встрече. «Я просто хотел, чтобы он замолчал, чтобы я мог уйти», — сказал он позже. Под немым взглядом Майкла Том Лемминг наконец замолчал. Майкл оставил бланки, которые дал ему Лемминг, незаполненными. И вот, подумал Майкл, и все.
Только это было не так. Личный скаутский отчет Лемминга был отправлен главному тренеру более чем ста футбольных программ колледжа первого дивизиона, и таким образом более ста футбольных главных тренеров колледжа узнали, что этот парень из Мемфиса, о котором никто никогда не слышал, был самым ярким талантом на позиции левого тэкла, который он когда-либо видел с тех пор, как впервые увидел Орландо Пейса. А Орландо Пейсу теперь платили $10 млн. в год за то, что он играл левого тэкла за «Сент-Луис Рэмс». Всего через неделю или около того после выхода отчета Лемминга футбольная команда «Бриаркрест Сэйнтс» собралась на двухнедельный весенний тренировочный сбор. Конечно, там был Хью Фриз, поскольку он был главным тренером и руководил тренировками. Тим Лонг тоже был там, потому что он тренировал линию нападения. Как и несколько тренеров, Лонг был родителем одного из учеников Брайаркреста, но также он был 196 см ростом и 136 кг весом, бывшим левым тэклом в Университете Мемфиса и выбранным в пятом раунде драфта «Миннесотой Вайкингс». С первого взгляда Лонг был поражен необузданными способностями Майкла Оэра. «Когда я впервые увидел его, — сказал он, — я подумал: этот парень сделает нас всех знаменитыми». Но потом он тренировал его в последних играх его десятого класса, после того как Майкла перевели на позицию левого тэкла в линии нападения, и долго удивлялся, почему он не играл лучше. В одной игре он снял Майкла и усладил его на скамейку запасных, потому что считал, что команде лучше играть с другим парнем.
Единственным другим тренером на весеннем сборе Бриаркреста, имевшим какой-либо опыт работы в студенческом или профессиональном спорте, был Шон Туохи. Хью Фриз попросил Шона помочь в качестве помощника тренера, что означало его обычную роль тренера для тренера и неофициального жизненного советника для игроков. Когда Шон сказал Ли Энн, что собирается тренировать футболистов, она посмеялась над этой идеей: ее муж не отличал первый даун от свободного броска. И это было правдой: первое, что Шон узнал о тренерской работе в футболе, было то, что он не должен делать это приезжая на БМВ. В первый же день он приехал домой и сказал Ли Энн: «Мне нужно купить пикап; я единственный, у кого нет пикапа». Через несколько дней он купил такой.
В тот первый день весенней тренировки Шон подъехал на своем новом пикапе и увидел, что игроки выстроились в линию и разминаются. Другие тренеры уже были там. Но была и другая, весьма необычная группа одинаково одетых мужчин: футбольные тренеры колледжей, которые пришли посмотреть тренировку. Они стояли в сторонке, но их можно было узнать по одинаковым темным брюкам и тренировочным рубашкам с эмблемами их колледжа на груди: Мичиганский университет, Университет Клемсона, Университет Южной Миссисипи, Университет Теннесси, Университет Флорида Стэйт. Они не были главными тренерами, просто помощниками. Но, тем не менее. У тренеров студенческих команд любого рода не было привычки приходить посмотреть на игроков Брайаркреста. Футбольное поле Брайаркреста находилось у черта на куличиках, а Мичиган был посередине других куличиков. Парень из Клемсона упомянул одному из тренеров Брайаркреста, что он ехал восемь часов только для того, чтобы оказаться здесь. Поначалу мало кто из игроков имел какое-либо представление о том, зачем они там присутствовали. Тренеры знали зачем, потому что Хью Фриз только что сказал им об этом, но они все равно были удивлены не меньше игроков. Карли Пауэрс, спортивный директор, сказал: «Большой Майк был не очень хорош. Можно было сказать, что он раньше не играл. Единственное, чем он выделялся — это размером». Тим Лонг сказал: «Я не знаю, почему они были там. Я думаю, его размер просто привлек к нему внимание».
Самый сложный набор социальных правил на планете — правила, которые регулируют взаимодействие футбольных тренеров колледжей и будущих выпускников средней школы, — запрещали тренерам напрямую разговаривать с учениками средней школы до августа, перед его выпускным годом. Им разрешали дважды посетить его школу и понаблюдать за ним с расстояния. Поэтому тренеры взяли за правило ничего не говорить прямо; они просто сидели в сторонке и смотрели. «Я никогда этого не забуду, — сказал Тим Лонг. — Мы занимались физзарядкой и упражнениями для развития ловкости. Затем сразу же приступили к упражнению на доске. Мы занимались этим уже десять минут. Майкл встал первым».
Упражнение на доске, названное так из-за тонкой трехметровой доски, положенной на землю перед началом упражнения, является одним из самых жестоких в футболе. Линейный нападения занимает свою позицию в середине доски и стоит лицом к линейному защиты. При звуке свистка они делают все, что в их силах, чтобы согнать соперника с доски. Столкновение с Майклом Оэром во время футбольного матча — это одно: он часто не был уверен, куда бежать, тебе, скорее всего, помогали товарищи по команде, а если нет, то было достаточно места, чтобы убежать и спрятаться. Встать на доску напротив соперника, чтобы сразиться не на жизнь, а на смерть, было все же чем-то другим. Никто в команде не хотел делать это упражнение.
Наконец, вышел самый крупный и мощный линейный защиты команды Джозеф Кроун. Он был ростом 188 см, весил около 122 кг и был кандидатом на поступление в колледж по футбольной стипендии. Для него эта новая миссия, когда он противостоял один на один с Большим Майком, имела привкус героизма. “Причина, по которой я вышел, — сказал Кроун, — заключается в том, что я не думал, что кто-то еще хотел вытий против него. Потому что он был таким большим парнем».
Кроун по-прежнему не считал Майкла Оэра исключительным футболистом. Но если он и не был силой на поле, подумал Кроун, то только потому, что понятия не имел, что ему там полагалось делать. И Кроун заметил, что он стал играть лучше в прошлом сезоне и к финальной игре выглядел действительно очень хорошо. «Он начал разбираться, — сказал Кроун. — Как двигать ногами, куда девать руки. Как идти на соперников, чтобы они не смогли сбежать». Но даже если Большой Майк понятия не имел, что он делает на футбольном поле, Кроун нашел его потрясающим физическим образчиком. У него в голове возникла картина нескольких игроков соперника, которые допустили ошибку, попав под Большого Майка. «Они выглядели как прессованные монетки, — сказал он. — Они вставали, и их спины превращались в одно гигантское пятно на траве. Я и представить себе не мог, что окажусь по другую сторону баррикад, выступая против Майка». Теперь, по умолчанию, он оказался в такой ситуации.
Два игрока заняли свои позиции под пристальными взглядами людей з SEC, Big Ten, Conference USA и ACC [прим.пер.: перечисляются конференции студенческого футбола]. Мозг Джозефа Кроуна работал на полную катушку: «Я стою там и думаю, черт, этот парень ОГРОМЕН. Я должен низко пойти против него. Я должен подключить ноги».
«Лучший против лучшего!» — крикнул Хью Фриз и свистнул в свисток.
Когда все закончилось — а закончилось это в мгновение ока — пятеро тренеров покинули свои позиции и сделали то, что казалось срочными частными телефонными звонками. Спортивный директор Брайаркреста Карли Пауэрс повернулся налево и обнаружил, что один из тренеров, стремясь отделиться от остальных, подошел к нему. «Он шептал в свой телефон: "Боже мой, ты должен это увидеть!"» — сказал Пауэрс. Тренер Клемсона Брэд Скотт (он был бывшим главным футбольным тренером Университета Южной Каролины) в самом деле выбежал на поле, вручил свою карточку Хью Фризу и сказал: «Я увидел все, что мне нужно было увидеть». Если Майкл Оэр хотел получить полную стипендию в Клемсоне, то она уже была его. «Затем, — говорит Тим Лонг, — парень из Клемсона сел в свою машину и восемь или девять часов ехал домой».
Хью Фриз был так же впечатлен и удивлен, как и все остальные: это могло бы быть учебным фильмом. Большой Майк поднял 122 кг и обращался с ними так, как мог бы обращаться с разреженным воздухом. «Джозеф был мужчиной. А Майкл обошелся с ним так, словно он был 45-килограмовым слабаком. И Джозеф сражался с ним! Эти первые два шага — они были такими же быстрыми, как у любого бегущего. И когда это тело ударяет тебя, это просто удивительная сила. И как только он выйдет на тебя, ты уже не сможешь от него отделаться. Он выпрямил свою спину и просто вырос, противостоя Джозефу».
Шон, стоявший в стороне, подошел к Джозефу и похлопал его по шлему: ему было жаль парня. («Он просто размочалил меня, — сказал Кроун. — Я подумал: "Боже, это был невеселый опыт".) Шон знал одного из помощников тренера, Рипа Шерера из Южного Мисс — он когда-то был главным футбольным тренером в Университете Мемфиса. Южный Мисс был бедным кузеном на этом собрании представителей элитных футбольных команд колледжей. Шерер, выглядевший немного подавленным, тогда подошел к Шону и сказал: «Ну, мы, очевидно, не сможем взять его к себе. Кто еще у тебя есть?» Одни розыгрышем Майкл Оэр зарекомендовал себя как слишком крутым для Южного Мисс. «В тот день это было странно, — сказал Тим Лонг. — Его момент настал, и он включился. Как будто он всегда был так хорош».
После этого тренеры хлынули пачками. Арканзас, Нотр-Дам, Ол Мисс, Майами, Небраска, Оклахома Стэйт, Огайо Стэйт и так далее. Сначала это были просто помощники тренеров, но помощники тренеров звонили по своим мобильным телефонам: «Нет, ты должен приехать и увидеть это», — и высшее руководство послушно материализовывалось. «Дошло до того, что я не мог дождаться начала тренировки, чтобы увидеть, кто приехал в тот день, — сказал Тим Лонг. — Ты запаздываешь, и кто-нибудь говорит: "Ой, ты только что упустил Боба Ступса". (Ступс — главный футбольный тренер Университета Оклахомы.) Однажды днем игроки и тренеры Брайаркреста подняли глаза и увидели странное зрелище: самый известный тренер Теннесси, Фил Фулмер из Университета Теннесси, не шел, а бежал на их тренировку. Если когда-либо и существовало тело, не предназначенное для скоростных движений, то это было тело Фулмера. «Я видел Фила Фулмера по телевизору, — сказал Джозеф Кроун, который в тот момент, когда увидел Фулмера, понял, что его ждет еще одна неприятная тренировка на доске. — Но я никогда не видел его лично». Фулмер был в Мемфисе для доклада и должен был лететь самолетом обратно в Ноксвилл. Прежде чем он поднялся на борт, его вербовщик позвонил и рассказал ему об этом зрелище, которое случается раз в жизни, и Фулмер решил, что лучше пропустит свой рейс. Затем он проехал тридцать пять километров до поля Брайаркреста — и припарковался не на той стоянке. «Температура под 65 °C, — вспоминает Тим Лонг. — А Фил Фулмер мчится через парковку. Он бежит по этой грунтовой дороге. Он прибегает туда, пыхтя и отдуваясь, и говорит: "Мне сказали, что я сам должен это увидеть"».
Фулмер наблюдал за Майклом Оэром в течение получаса, а затем повернулся к Лонгу и сказал: «Он лучший в стране». Именно это собирались сказать на USA Today — во многом благодаря Тому Леммингу. В середине весеннего сбора Майкл Оэр стал игроком предсезонной первой школьной сборной США. С этого момента Хью Фризу пришлось бросить практически все, чем он занимался, и удалиться в свой кабинет, чтобы разобраться с длинной чередой футбольных тренеров колледжей, которые хотели качественно провести время в христианской школе Брайаркрест. «Я чувствую, что в стране не было тренера, который бы не позвонил или не приехал лично, — сказал он. «Вашингтон, Орегон, Орегон Стэйт. — имею в виду, что эти люди звонили отовсюду и спрашивали: "Тренер, у нас есть шанс?" На протяжении всего весеннего сбора у меня в кабинете находился главный тренер одного колледжа, а другой уже ждал снаружи». Когда тренеры не были на тренировке, они бродили по коридорам Брайаркреста. «Лучше всего я могу описать это, — сказал Джозеф Кроун, — это было похоже на стаю стервятников, пытающихся заполучить свою добычу».
Они были хищниками по натуре, но часто приходили просто сказать, что видели это, в духе туристов, совершающих свою первую поездку к Большому каньону. Людям в Брайаркресте было трудно думать о себе как о спортивной туристической достопримечательности, и у них было свое любопытство. Карли Пауэрс спросил одного из тренеров: «Что делает Майкла таким хорошим?» И его ответ был: «Он причуда природы». Стив Симпсон пригласил одного из тренеров в свой кабинет и воспользовался случаем, чтобы спросить: «Что вас всех так взволновало?» «Он сказал, что таких больших и спортивных детей просто не бывает». Два главных тренера SEC сказали Тиму Лонгу, что Майкл Оэр был лучшим линейным нападения, которого они когда-либо видели. Все они, кроме одного, унесли бы с собой только воспоминания, но даже это, по мнению некоторых, стоило поездки. «В первый раз, когда я увидел Майка, — сказал Стейси Сирлс, который тренировал линию нападения в Луизиана Стейт Тайгерс — он принимал участие в упражнении Оклахома три на три. Он просто доминировал над людьми. Я увидел его издалека и подумал: "Вау, какой симпатичный парень". В нем столько силы, габаритов, ловкости и мощи, каких я никогда не видел у какого-либо линейного игрока. Потом я подошел ближе и сказал: "О боже. Он был причудой природы — для столь большого, столь сильного, столь быстрого и столь талантливого. Каждые два или три года появляется ребенок, который бросается тебе в глаза, и он был таким ребенком».
Тим Лонг, который был звездой в старшей школе и в колледже и играл в НФЛ, никогда не видел ничего подобного. Шон Туохи, который в выпускном классе средней школы был самым высокооцениваемым баскетболистом в штате Луизиана, никогда не видел ничего подобного. Шон был озадачен: «У меня сложилось впечатление, что Майкл плохо играет в футбол, — сказал он. — Я пытался получить для него баскетбольную стипендию». Теперь он по той или иной причине заглядывал в Брайаркрест и не мог добраться туда, куда собирался, не задев какого-нибудь известного футбольного рекрутера из колледжа. Однажды он зашел в кабинет Хью Фриза как раз вовремя, чтобы услышать, как Хью говорит тренеру из Университета Миссури: «Я не хочу так говорить, но у тебя нет шансов забрать его. Ты напрасно тратишь здесь свое время». В другой раз он выкроил несколько минут из расписания Хью, чтобы встретиться и обсудить какие-то личные дела — возможно, как оплатить обучение одного из чернокожих игроков — когда ворвался футбольный рекрутер из Университета Флориды.
— Я хочу увидеть О'Хару, — сказал он. Он произнес его фамилию как название аэропорта. «О'Хара».
«Он не О'Хара, — сказал Шон. — А Оэр. Как лодочное весло» [прим.пер.: oar].
Поскольку рекрутерам было запрещено разговаривать с Майклом до начала его выпускного класса, парень из Флориды приехал туда буквально для того, чтобы просто увидеть Майкла. Хью сказал парню из Флориды, что Майкл был на занятиях, но он мог бы спуститься и повидаться с ним, когда занятия закончатся. Как раз перед тем, как прозвенел звонок, трое мужчин — Хью, Шон, парень из Флориды — направились по коридорам в сторону класса. Парень из Флориды просматривал сообщения на своем мобильнике, когда прозвенел звонок, и дверь перед ним открылась — и поэтому он не видел Майкла, пока тот не оказался прямо над ним. Когда он поднял глаза, Майкл был в полуметре от него: человеческая стена. Парень из Флориды реально слегка подпрыгнул и ахнул, как в фильме ужасов: Уууууу!
Он увидел Майкла Оэра. «Вот тогда-то он и начал набирать номер, — сказал Шон. — И он делал это очень быстро». Как и другие, он знал, что не может сказать Майклу ни слова, но он увидел его. Пока Майкл просто терпеливо наблюдал, парень из Флориды повернулся к Хью Фризу и сказал: «Вы скажите Майклу Оэру, что Университет Флориды очень заинтересован в том, чтобы предложить ему футбольную стипендию». Затем он отошел, но не так далеко, чтобы Шон не мог его услышать, когда он прошипел в свой мобильный телефон: «Тренер, вы должны приехать посмотреть на этого парня. Нет, вы обязаны приехать и посмотреть на этого парня». Сведенные правилами НСАА к единому смыслу, тренеры его фетишизировали. «Как только ты видел его вживую, — сказал Курт Ропер, который сначала руководил вербовкой Ол Мисс, — ты говорил…"Ух ты! Этот парень проходит тест на внешний вид. Этот парень выглядит как отличный линейный SEC. А он еще в одиннадцатом классе школы"». Ол Мисс только что отправила пару линейных в НФЛ: Крис Спенсер, выбранный в первом раунде драфта «Сиэтл Сихокс», и Маркус Джонсон, выбранный во втором раунде «Миннесотой Вайкингс». И все же Ропер никогда не видел линейного калибра Майкла Оэра. «Он был, безусловно, лучшим парнем, которого я когда-либо видел», — сказал он.
Ажиотаж вокруг игрока, которому предстояло стать самым востребованным линейным нападения в стране, начался, и это было только начало. И ни у кого не было очень четкого представления о том, кто он такой, откуда родом, кто его родители — или даже, по правде говоря, был ли он очень хорошим футболистом. В течение двух недель Майкл был одновременно и знаменит, и неизвестен, насколько может быть известен футболист средней школы. В стране не было тренера линии нападения, который не знал бы о нем, и многие главные тренеры крупных футбольных колледжей увидели его во плоти. И все же самые основные детали его жизни оставались загадкой. Однажды на весенней тренировке он непреднамеренно высказал это замечание. Он закончил еще одно упражнение на доске, снова расплющил бедного Джозефа Кроуна, опустился на одно колено и остался в той же позе. Обычно он поднимался первым и прыгал на цыпочках, как мужчина вдвое меньше его. Шон подошел к нему.
— У тебя все в порядке? — он спросил.
— Папа, — сказал Майкл, — мой папа умер.
Перед тренировкой Большой Тони позвонил в офис Бриаркреста, чтобы сказать, что он только что узнал, что отец Майкла был убит — сброшен с эстакады в западной части Мемфиса. Три месяцев назад. Это было в вечерних новостях — «Мужчина, сброшенный с моста» — но личность мужчины не была установлена. Когда, наконец, это было сделано, никто не знал и не заботился о том, как это произошло. «Я даже не знал, что у него есть отец, — сказал Шон. — Я подумал: Я уверен, что Ли Энн все это знает». Из этого следовало, что Ли Энн разберется с тем, что бы это ни всколыхнуло внутри Майкла Оэра, поскольку она была единственной, кому было позволено туда войти.
— Что ты об этом думаешь? — спросил Шон. — Хочешь уйти с тренировки?
— Нет.
— Когда это произошло?
— Три месяца назад. Но они только что сказали мне.
Шону это показалось странным. Как и Майклу.
— Как вы думаете, почему они не хотели, чтобы я знал? — спросил он.
И это было все, что он сказал по этому поводу. Он просто принял это в себя и спрятал в том месте, где он хранил такие данные. В Брайаркресте были все эти люди — наставники, учителя, тренеры — которые считали себя тесно связанными с прогрессом Большого Майка, и так оно и было. Учителя, которые там работали, считали, что одним из преимуществ христианской школы перед государственной является глубина духовной связи между учителями и учениками. «Трудно сблизиться с математикой, — сказал доктор Пэт Уильямс, преподаватель, работавший в Брайаркресте с момента его основания. — Но нетрудно сблизиться с "Будешь ли ты молиться за мою семью?"» И все же Большой Майк не думал, что тот факт, что его отец был убит — или что-либо еще о нем самом — стоит упоминания кому-либо, кроме Шона.
Он долго стоял на одном колене. Шон подошел к Хью и сказал ему на некоторое время вывести Майкла из игры. Шон позвонил Ли Энн — в Центр эмоционального вовлечения. Когда Майкл пришел домой тем вечером, Ли Энн отвела его в сторонку и сказала, как ей жаль слышать о его отце. «И я надеюсь, что это не покажется тебе черствым и холодным, — сказала она. — Но ты не знал этого человека». Майкл признал, что это правда. Ли Энн сказала: «Знаешь, это могло бы быть к лучшему, потому что так или иначе у тебя будут деньги, и ты знаешь, что он нашел бы тебя и предъявил бы на них свои претензии».
То, что состояние Майкла могло достаться ему благодаря игре в футбол, а не по последней воле и завещанию Шона Туохи, внезапно стало мыслимым. Первым человеком, заслуживающим доверия Шона, который намекнул, что у Майкла Оэра может быть реальное будущее в футболе, был Ник Сейбен, главный тренер ЛСУ, только что выигравший национальный чемпионат. Майкл был на баскетбольной площадке Брайаркреста, играя в там, когда Сейбен приехал в школу. Сейбен, конечно, не мог поговорить с парнем, но ему это было и не нужно. Он видел записи его игры. Теперь Сейбен наблюдал за ним, когда тот передвигался по баскетбольной площадке. Когда Майкл провел мяч между ног, добежал до корзины, подпрыгнул и занес мяч сверху в корзину, Сейбен привстал. По его словам, Майкл Оэр ни в коем случае не мог весить больше 130 кг. Он потребовал показать парня на весах. Это было легко: Брайаркрест купил новые весы, специально для него. Когда Сейбен увидел, что Майкл перевесил чашу весов на отметке в 156 кг, он сказал: «Если через три года он не попадет в пятнадцать лучших на драфте НФЛ, значит, кто-то поступил с ним неправильно».
В этом безумии Хью Фриз точно узнал, что у него на руках. Не просто большой линейный. Не какой-то цементный блок, взаимозаменяемый с другими цементными блоками аналогичных размеров. А будущий левый тэкл НФЛ. «Все эти тренеры колледжей, — сказал Хью, — и я имею в виду каждого из них до последнего, сказали: "Он будет играть по воскресеньям. Левым тэклом"».
Вот что их всех так взволновало: Майкл Оэр так же идеально, как и любой игрок средней школы, которого они когда-либо видели, подходил под описание работы на позиции левого тэкла в НФЛ. А левый тэкл, как хранитель невидимой стороны квотербека, стал одной из самых высокооплачиваемых работ в игре. Сначала Хью заигрывал Майкла в защите, а затем, когда это не сработало, перевел его на позицию правого тэкла. Так что Майкл Оэр на самом деле никогда не играл левым тэклом. Это было понятно: левый тэкл не имел большого значения в старшей школе, потому что пасовая игра и, следовательно, пасс-раш были не так важны. Теперь Хью понимал, что в большом студенческом футболе и в НФЛ левый тэкл был своего рода серьезной ролью. Ты находишь чудо природы, который может блестяще играть на этой позиции, и получаешь одного из самых ценных товаров в профессиональном спорте.
После весенней тренировки Хью сообщил мальчику, который играл на позиции левого тэкла, что его переводят на позицию правого тэкла. Майкл Оэр принимает эту позицию.
***
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.
