18 мин.

«Я залезла в его рубашки, глубоко вдохнула и зарыдала». Пронзительное письмо Микаэлы Шиффрин, потерявшей отца

Американка Микаэла Шиффрин – одна из величайших горнолыжниц в истории (и это в 27 лет).

Она дважды побеждала на Олимпийских играх (в Сочи-2014 и Пхенчхане-2018), 6 раз выигрывала чемпионаты мира, 4 раза – Кубок мира, и еще у нее 70+ побед на этапах – больше только у Линдси Вонн и Ингемара Стенмарка.

Микаэла – единственная спортсменка, которой удалось победить в одной и той же дисциплине на 4 чемпионатах мира подряд (слалом). Но на Олимпиаде-2022 в Пекине случился провал – в трех видах Шиффрин не добралась до финиша, а в остальных закончила 9-й и 18-й.

Спортсменка не рассказывала о том, почему выступила так неудачно, хотя догадаться было несложно. А на днях Микаэла поэтично и пронзительно рассказала в колонке на The Players Tribune, как трудно переживает смерть отца.

Джефф Шиффрин сам когда-то занимался горными лыжами, это он вместе с женой Эйлин приобщил Микаэлу к спорту и всегда ездил с ней на соревнования. Джеффа не стало 2 февраля 2020 года – он скончался после несчастного случая.

Ниже – искренняя исповедь Микаэлы Шиффрин, после которой невозможно не проникнуться к обаятельной и харизматичной чемпионке.

«Он ушел от нас неожиданно. Несчастный случай, трагедия. Как то, что вы видите в кино»

Я залезла в его шкаф и уткнулась лицом в его одежду. Это было первое, что я сделала, когда вернулась домой после смерти отца. Я залезла в его рубашки, глубоко вдохнула, подумала о нем и зарыдала.

У каждого человека есть запах, понимаете? Это не одеколон или что-то в этом роде. Это что-то неописуемое. Это то, что вы чувствуете, когда этот человек крепко обнимает вас. Этот запах в их любимых толстовках, навсегда вшитый в волокна. Его невозможно вымыть. Он вечен. Запах – это человек и есть.

Я просто хотела почувствовать его запах. Я хотела услышать его голос. Я хотела вспомнить все — все. Он ушел от нас неожиданно. Несчастный случай. Трагедия. Как то, что вы видите в кино, плачете и думаете: «Боже, это так грустно. Но с нами этого никогда не случится». И вот однажды, ни с того ни с сего мы сами будто попали в этот фильм.

Мы с мамой были в Италии. Тренировка у меня закончилась рано, поэтому мы посмотрели половину эпизода «Бухты Шитта» и пошли спать. Как только мама пошла по коридору в свою комнату, мне позвонил брат, а он никогда не звонит мне. Это было странно.

— Эй, мне нужно поговорить с мамой.

— Мама ушла в свою комнату. Зачем она тебе?

— Мне нужно поговорить с мамой.

— Что случилось?

— Кое-что случилось с папой.

Что-то случилось с папой. Ха. Наверное, он порезался, когда делал какую-то глупость? Он снова обжег ноги, разжигая костер? Во что он ввязался на этот раз?

— Мне просто нужно поговорить с мамой прямо сейчас.

Когда вы слышите такие слова, вы уже все знаете сами. Когда я добралась до комнаты мамы и передала ей телефон, то сразу расплакалась в углу комнаты. Я была в истерике.

Но мама тут же перешла в режим медсестры. Это ее старый рефлекс (Эйлин работала медсестрой – Sports.ru). Она спокойно сказала моему брату, что он должен следовать за машиной скорой помощи в больницу. Он должен получить как можно больше информации. И он должен оставаться рядом с папой, несмотря ни на что. А мы уже в пути.

Последнее, что врачи сказали нам перед тем, как мы сели в самолет, было: «Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы сохранить ему жизнь, пока вы не доберетесь сюда».

«В 9 лет я написала в дневнике: «Хочу быть лучшей в мире». Мои родители сделали эту мечту реальностью»

Сложно говорить о том, что было дальше. Десять часов в самолете. Нет Wi-Fi. Никаких сообщений от нашей семьи. Только звук двигателей.

В этот момент все, что тебе хочется – это успеть сказать ему последнее «прощай». Пожалуйста, просто позвольте мне обнять его! Позвольте мне быть там! Когда вы застряли в самолете, воспоминания становятся похожи на крошечные вздохи, которые не дают вам утонуть. Воспоминания. Воспоминания, воспоминания, воспоминания, воспоминания. Черт.

Мой папа. Папа, который называл меня Принцессой Нет. Потому что, по его словам, когда я была маленькой, «неееет!» было моим любимым словом. Но, хочу сказать в свою защиту, это слово имело разное значение в разных контекстах.

— Микаэла, хочешь, я расскажу тебе шутку?

— Неееет!!!! (На самом деле это значило «да»)

— Микаэла, ты пойдешь спать?

— Неееет!!!!!! (На самом деле это значило «нет»)

— Хорошо, Принцесса Нет.

Это было нашей фишкой. И, конечно же, у него всегда были такие большие густые усы, поэтому я называл его Лоракс (персонаж известной детской книги – Sports.ru). Так много воспоминаний….

Однажды мама и папа наконец-то разрешили мне кататься по настоящему снегу на настоящей горе. Мне было 4 года. Такой маленький орешек. После нескольких месяцев отработки правильной техники на подъездной дорожке (мне никогда не позволяли жульничать и делать «пиццу» (соединять носки лыж вместе на спуске – Sports.ru), чтобы остановиться) — они, наконец, позволили мне кататься на снегу.

На первом же спуске я рухнула головой в кучу пушистого снега – я была настолько маленькой, что полностью исчезла в сугробе. Все, что вы смогли бы увидеть, это две маленькие ножки, торчащие из снега. Помню, я подумала: ну вот, я в ловушке. Теперь я будут жить здесь. Я никогда не выберусь отсюда. Затем с неба появились руки великана и вытащили меня за ноги. Я висела вниз головой и увидела лицо смеющегося отца.

— Ты хочешь пойти домой?

— Неееет!!! (это значило – наверное)

В следующий заход я помню, как он сказал мне — и я не знаю, приснилось ли это мне, или это было реальное воспоминание — но я так ясно слышу его голос: «Эй, Неон, может быть, тебе стоит немного переложить вес назад, чтобы твои лыжи скользили прямо по рыхлому снегу, хорошо?»

Так спокойно. Просто предложение. Эй, Неон…

Я прошла путь от того, что была чуть ли не похороненной заживо в снегу и чуть не пережила паническую атаку, до желания остаться там, на склоне, пока мои пальцы ног не замерзнут. Меня нельзя было подкупить.

— Хорошо, не хочешь пойти домой и поесть картошки фри?

— Неееет!!!! (Это означало, черт возьми, нет!)

— Хорошо, Принцесса Нет. Еще одна попытка.

Помню, вскоре после этого я получила первый настоящий гоночный костюм. Он был фиолетовым. Я отказывалась его снимать. Я бы даже спала в нем. Несколько лет спустя, когда мне исполнилось 9 лет, я написала в дневнике: «Хочу быть лучшей в мире». Мои родители сделали эту мечту, нацарапанную ребенком в блокноте, реальностью.

«Победа – это просто две минуты твоей жизни. Ты тренируешься четыре года ради этих двух минут»

В течение 10 лет я ни разу не бывала дома. Может, раз или два проводила Рождество с семьей. Лыжи были не только моей жизнью, это была жизнь всей нашей семьи. Мама повсюду путешествовала со мной в качестве тренера, а отец занимался всем остальным — буквально всем остальным — в качестве командного центра команды Шиффрин.

Когда папа путешествовал с нами, у него всегда была с собой камера. Он записывал все — еще до того, как люди привыкли снимать все подряд. Я до сих пор не понимаю, зачем он это делал, но он не просто снимал мое катание на лыжах, — он снимал меня. Нас. Маленькие моменты. Кто-то смеется. Кто-то закатывает глаза. Все воспоминания, которые в итоге теряются во времени.

Знаете, что забавно? Моменты, о которых все всегда меня спрашивают… они размыты. Даже хуже. Свою первую золотую медаль я выиграла на Олимпиаде в Сочи и, честно говоря, не могу много рассказать о том, что я тогда чувствовала. Когда я увидела результаты, я не могла их осознать. Когда я стояла на подиуме, я не могла это осознать. Даже спустя 48 часов я не могла ничего не осознать.

Это… это просто две минуты твоей жизни. Ты тренируешься четыре года ради этих двух минут.

На самом деле, можно сказать, что каждый день с тех пор, как я начала спать в фиолетовом костюме, приближал меня к тем двум минутам в Сочи. Со стороны это может показаться величайшим моментом в моей жизни. И, возможно, так оно и было. Или, может быть, так мне будет казаться в 30 лет. Но когда это случилось, я просто остолбенела.

Что я на самом деле помню и что я никогда не забуду, пока жива, так это то, что первым человеком, которого я обняла после победы, был мой папа. Он плакал. Он крепко обнял меня и был так горд. Я до сих пор чувствую это объятие.

И это забавно, потому что на днях я разговаривала с братом, и он упомянул Олимпийские игры 2018 года в Южной Корее, и сказал: «Знаешь что? Я даже не могу вспомнить, на каком турнире ты выиграла золото. Что я действительно помню, так это то, что мы были все вместе. Мы тусовались в отеле и смотрели «Лигу справедливости». Все вместе, смотрели и смеялись.

Катание на лыжах всегда было Нашим Занятием. И именно поэтому было так трудно — просто ужасно тяжело — продолжать жить, когда мы потеряли отца. Когда он ушел, я не хотела кататься на лыжах. Я не хотела есть. Я даже не хотела спать. Я так боялась снов. Обычно, когда вам снится кошмар о том, что произошло что-то ужасное, вы просыпаетесь в холодном поту, ваше сердце колотится, и вы постепенно осознаете: «Окей, это был просто кошмар. Фу. На самом деле все живы».

Для меня все было наоборот. В моих снах он все еще был здесь. Когда я просыпалась, то постепенно осознавала, что этот кошмар – реальность. Иногда, даже сейчас, когда я не сплю, мне кажется, что он просто задержался на работе допоздна. Он застрял на встрече. Он войдет в дверь через несколько минут, и все будет как раньше.

Так работает горе. Оно не линейно. Это не восхождение на гору. Это больше похоже на лабиринт.

Иногда я чувствую себя хорошо. Иногда я чувствую себя так же плохо, как когда мы вошли в больницу после нашего 10-часового перелета и увидели его на искусственной вентиляции легких. Той ночью все вышли из комнаты, а я забралась к нему в постель и положила его руку себе на плечи. Я оставалась с ним 9 часов, просто давая ему знать, что я рядом. Я положила голову ему на грудь и чувствовала, как бьется его сердце.

Я знаю, он чувствовал тогда, что я была рядом. Я знаю. Я знаю!

«Будто рана на душе. Нет сроков восстановления, нет реабилитации. Просыпаешься и думаешь: а в чем смысл?»

Для меня это все еще очень болезненное воспоминание, но я дорожу этой памятью, потому что, по крайней мере, смогла с ним попрощаться. Пережить эту боль очень сложно, но я пишу это потому, что, возможно, это может помочь кому-то еще. Я пишу это, потому что кое-кто точно так же помог мне. Незнакомец, между прочим.

Когда умер отец, поддержка была ошеломляющей. Каким-то образом я получила больше писем от людей в самый тяжелый момент, чем когда была на вершине мира. Одно письмо было от человека, который работал волонтером в приюте в Портленде, и он рассказал обо всем, чему научился там у детей, потерявших родителей. Это очень глубоко затронуло меня, потому что он говорил о гневе.

Когда кто-то умирает, мы всегда слышим о печали и счастье. Бесконечная печаль от потери этого человека, а также счастье воспоминаний о его жизни. Но горе намного сложнее, чем эти две эмоции. Большую часть времени вы просто чувствуете невероятный, безжалостный гнев. Вы стыдитесь своего гнева, поэтому пытаетесь спрятать его.

Глубоко внутри вы злитесь на этого человека за то, что он оставил вас. Вы злитесь на мир из-за того, что больше не можете обнять этого человека. Вы больше не можете посоветоваться с ним. Вы не сможете вместе посмотреть любимое телешоу — больше никогда не сможете. Вы даже не можете наслаждаться мимолетными счастливыми моментами жизни, потому что они существуют в реальности, где этого человека больше нет.

Если вы все-таки переживаете счастливые моменты, то они заставляют вас чувствовать себя виноватым, даже если это всего лишь мгновение. Он больше не может есть, так почему я должна? Он больше не может кататься на лыжах, так почему я должна? Как будто у тебя рана на душе. Нет сроков восстановления. Нет реабилитации. Бывают дни, когда ты просыпаешься и думаешь: а в чем смысл?

И самое сложное в этом то, что вы начинаете испытывать садистское удовольствие, ощущая эту боль. Потому что даже если эти воспоминания мучительны, по крайней мере, у меня все еще есть воспоминания. Благодаря ним я как бы сохраняю любовь к отцу, и поэтому он каким-то образом все еще с нами.

Только когда я получила это письмо от незнакомца, я начала работать с этими эмоциями и даже в некотором роде ценить их. В письме говорилось о многом, но я особенно запомнила один момент.

«Возможно, вам придется рассказывать истории о своем отце, которые все уже слышали 100 раз, но это нормально. Продолжайте рассказывать их. Помните, скорбь — это не интеллектуальный процесс. Злиться на отца за то, что он бросил тебя – это нормально. Вы скорбите так же сильно, как и любите».

Если последняя часть правда, то, может быть, я никогда не перестану горевать. И это тоже нормально. Даже когда я нашла в себе силы снова подняться на гору, это была битва за то, чтобы чувствовать себя хорошо. Просто чтобы не чувствовать себя виноватой, что ты делаешь что-то, что он тоже любил делать.

«Я позволила себе выиграть без моего отца, который не мог разделить победу со мной»

Когда я поняла, что у меня есть шанс выиграть первую гонку после его смерти, я пережила сюрреалистический момент на старте перед второй попыткой. Я знала, что если у меня будет хорошее время, то я выиграю. Но если я выиграю, то я выиграю в реальности, где мой отец не сможет разделить со мной эту победу. И я спрашивала себя, хочу ли я вообще существовать в этой реальности?

Когда я готовилась к старту, у меня было очень сильное воспоминание о нем. Это было случайное воспоминание, но я не могла выкинуть его из головы. Да и не хотела. Обычно, когда я участвую в гонках, то пытаюсь все заблокировать. Но мой самый большой страх сейчас в том, что если я позволю воспоминанию умереть, это все равно, что потерять его снова.

Может быть, это звучит безумно, но я тогда я чувствовала, что… После того, как кто-то умирает, в следующие несколько дне все думают только о нем, верно? Чтут его. Сохраняют пламя.

Но когда похороны моего отца закончились, все невероятные люди, которые делились историями, присылали мне письма и цветы, и все, кто просто думал о нем – они пошли дальше. Отпустили ситуацию. Это неизбежно. И когда такое происходит, то кто останется, чтобы сохранить память о нем? Только я. Только мы.

Вот что я тогда чувствовала. Так вот – это воспоминание пришло ко мне на старте, в разгар важного момента, когда повсюду телекамеры, и… Я просто позволила ему остаться. Я услышала голос отца и позволила себе все прочувствовать. А потом я позволила себе спуститься со склона на лыжах. Я позволила себе выиграть без моего отца, который не мог разделить победу со мной.

Это было так горько и так тяжело, если честно. Прямо сейчас моя правда намного сложнее, чем то, что вы видите по телевизору, или то, что вы можете услышать на пресс-конференции. Люди всегда спрашивают меня: «Что случилось в Пекине-2022?» Они хотят какой-то ответ. А у меня его нет.

Я могла бы ответить вам так, как всегда отвечаю СМИ. Я могла бы сделать храброе лицо и сказать вам что-нибудь обобщенное. Но настоящая правда в том, что… Я не знаю. Две минуты моей жизни. Две минуты в случайный день. Вы спускаетесь по трассе на лыжах. Вы пытаетесь делать это быстро. Вы стараетесь не ошибаться. Иногда выигрываете золото, как я. Иногда вы терпите неудачу, как я.

Я не могу сказать вам почему.

Иногда у меня бывают идеальные моменты. Идеальные повороты. Идеальная техника. Я забываю о боли. Иногда я помню своего отца как-то отстраненно, и когда я поднимаюсь на гору, мне кажется, что это единственное место, где я могу по-настоящему дышать. А иногда бывают ужасные дни. Иногда трудно даже поставить одну ногу перед другой. Это называется горе. Это называется быть человеком.

После Пекина, когда я взяла ситуацию в руки и в итоге победила на Кубке мира, люди говорили мне что-то вроде: «Микаэла, теперь, когда вы в гораздо лучшей форме…». И я никогда не говорила этого вслух, но всегда думала: так ли это?

Считается, что если мы выигрываем – значит мы в порядке, а если проигрываем – то не в порядке. Настоящая правда в том, что я и «в порядке», и «не в порядке». Каждый день по-разному, но от этого не зависит то, как быстро я спускаюсь на лыжах по склону.

«Некоторых из них уже нет с нами — здесь. Но все с нами — там»

Знаете, я много думаю о видеокамере моего отца.

Он снимал все эти кадры на протяжении многих лет, в разных местах. Так много воспоминаний, хранившихся на компьютере. По воле судьбы, однажды он проносил свой рюкзак через службу безопасности аэропорта, и каким-то образом рентгеновский аппарат повредил все данные на жестких дисках. Все эти маленькие воспоминания были стерты. Исчезли. В мгновение ока.

Но дело в том, что это были просто картинки на экране. Воспоминания работают немного иначе, чем то, что мы запечатлеваем на камеру. Звук голоса. Запах толстовки. Как кто-то ухмыляется, когда слышит шутку, которую понимаете только вы двое.

— Пора спать, Принцесса Нет!

— Неееет!!!!!!

Смех. Воспоминания о воспоминаниях — моменты, насчет которых вы даже не уверены, что они произошли на самом деле, но которые существуют где-то в вашем сознании. Прогулка по пляжу с отцом, когда мне было пять. Какой была вода. Каким было солнце. Как все это было. Неужели это действительно произошло именно так? И имеет ли это значение?

Этих моментов нет на жестком диске. Они не могут быть засняты. И я даже не могу выразить их словами, как ни стараюсь. Они существуют где-то — я не знаю где — но не здесь, на земле. Они приходят к вам во сне, или в мечтах, или даже когда вы находитесь на вершине горы. Они где-то глубоко в твоей душе.

Они приходят ко мне во сне, или когда я мечтаю, или когда я просто лежу под столом для пикника между пробежками, закрыв глаза и слушая музыку… Они появляются ниоткуда.

Я у бабушки, сегодня День Благодарения, и все там. Все там, и мы едим чипсы, гуакамоле и те маленькие креветки, которые мы всегда ели на День Благодарения. И мой дядя готовит самую большую индейку, которую вы когда-либо видели, и я чую ее запах, и Фрэнк Синатра, конечно же, играет из магнитофона Наны, потому что Нана заведует стереосистемой, и я слышу, как его голос хрипит в динамиках.

Я слышу все их голоса. Я просто чувствую, как все было. Звук посуды. Звук дядюшек, играющих в нарды. Запах пирогов Наны. Запах огромной индейки. Наши семейные шутки. Смех. Тепло. Любовь.

Все здесь. Некоторых из них уже нет с нами — здесь. Но все с нами — там. И где бы это «там» ни было… Оно вечно.

«Можно позволить индюкам задеть вас – или можно встать». Провал звезды горных лыж Шиффрин

Фото: instagram.com/mikaelashiffringloballookpress.com/Michael Kappeler/dpa; East News/Franco Debernardi/LiveMedia/IPA, AFP PHOTO/ALEXANDER KLEIN