Начистоту. Часть третья
1979 год. «Ему девять. Мой сын сыграет с Вами на деньги».
За исключением единственного выставочного матча против топ-игрока, мои появления на публике – это, по большей части, попытки заработать. У меня есть специальный план, чтобы заманить сосунка.
Первый шаг – я иду на корт, который всем хорошо виден, и играю сам с собой, стучу там мячом. Второй шаг я делаю, когда рядом прогуливается какой-нибудь борзый подросток или пьяный клиент казино – я приглашаю его поиграть. Третий шаг – я позволяю ему крупно обыграть меня. И наконец, своим жалобным голоском я предлагаю ему сыграть на доллар. Может, на пять? Прежде чем он понимает, что произошло, я подаю на матч и 20 баксов.
Я не говорю отцу о моем теневом бизнесе. Не потому, что ему это показалось бы неправильным. Я просто говорю с моим отцом о теннисе только в случае крайней необходимости.
А потом мой папа решает провернуть собственное дельце. Это происходит в Cambridge Racket Club в Вегасе. Однажды мы приходим туда, и мой отец указывает на человека, который говорит с владельцем клуба мистером Фоном. «Это Джим Браун, – шепчет мой отец, – лучший футболист в истории».
Это огромный мускулистый шкаф, одетый в белые теннисные шорты и гольфы. Он жалуется мистеру Фону, что сорвался матч, в котором он собирался сыграть на деньги.
Мой отец предлагает помощь: «Вы ищите, с кем поиграть?».
– Да, – говорит мистер Браун.
– Мой сын Андре сыграет с Вами.
Мистер Браун поворачивается. Он смотрит на меня, потом на отца.
– Я не буду играть в 8-летним мальчиком!
– Ему девять.
– Послушай, я не играю просто так, понятно? Я играю на деньги.
– Мой сын сыграет с Вами на деньги.
Я чувствую, что меня бросает в пот.
– Да? Сколько?
Мой отец смеется и говорит: «Я ставлю мой долбаный дом».
– Мне не нужен твой дом. У меня есть дом. Ну, скажем, 10 штук.
– По рукам.
Я бреду к корту.
«Эй, притормози, – говорит мистер Браун, – Я должен сначала увидеть деньги».
«Я схожу домой и принесу их. Сейчас вернусь», – говорит отец.
Мой отец уносится. Я ощущаю тяжесть в груди. Что случится со мной, с отцом, с матерью, с моими двумя сестрами и братом, если я проиграю деньги, которые мой отец копил всю жизнь?
Я уже играл в ситуации, когда нельзя проигрывать. Иногда мой отец без предупреждения выбирает соперника и приказывает мне обыграть его. Но это всегда такой же пацан, и в матче никогда не участвовуют деньги. В случае с мистером Брауном все по-другому, и не только потому, что на кону стоят все сбережения моей семьи. Мистер Браун презирает моего отца, и мой отец не может поставить его на место. Ему нужно, чтобы это сделал я. В этом матче на кону стоит больше, чем просто деньги. Это уважение, мужество и честь – и все это против лучшего футболиста в истории.
Постепенно я замечаю, что мистер Браун наблюдает за мной. Очень пристально. Он подходит и жмет мне руку. Своей огромной огрубевшей лапой. Он спрашивает, давно ли я играю, сколько матчей я выиграл и сколько проиграл.
– Я никогда не проигрываю, – тихо говорю я.
Его глаза сужаются. Мистер Фон отводит в сторонку мистера Брауна и говорит: «Не делай этого, Джим».
– Папаша сам этого хочет. Дурак со своими деньгами, – шепчет мистер Браун.
– Ты не понимаешь. Ты проиграешь, Джим.
– Что ты несешь? Он же ребенок.
– Это не просто ребенок.
– Ты, должно быть, рехнулся.
Мистер Браун возвращается ко мне и начинает забрасывать меня вопросами.
– Сколько ты играешь?
– Каждый день.
– Нет. Ну… Сколько за одну тренировку. Час? Пару часов?
Возвращается отец. У него в руке пачка сотенных купюр. Он машет ими. Но мистер Браун передумал. Он говорит моему отцу:
– Знаешь, как мы поступим? Мы сыграем два сета, а потом решим, сколько поставим на третий.
– Как скажете.
Мы играем на седьмом корте, рядом с входом. Собирается толпа, и они хриплыми криками заводят сами себя, когда я выигрываю первый сет 6:3. Мистер Браун качает головой. Он разговаривает сам с собой. Он стучит ракеткой о землю. Он недоволен, и нас, недовольных, теперь двое. Мне кажется, что мне, возможно, придется прекратить игру, потому что меня тошнит.
И все же, я выигрываю второй сет – тоже 6:3.
Теперь мистер Браун просто в гневе. Он падает на колено, зашнуровывает кроссовки. К нему приближается мой отец.
– Ну что? Десять штук?
– Не. Ставим по 500 долларов.
– Как скажете.
Я успокаиваюсь. Мне хочется танцевать на задней линии, потому что мне не придется играть на 10 000 долларов.
Тем временем, мистер Браун начинает играть более собранно. Он внезапно подрезает, укорачивает, запускает свечи, разводит мяч по углам, пробует заднее вращение, боковое, в общем, весь арсенал своих штучек. Еще он пытается гонять меня по корту, утомить меня. Но меня нельзя утомить, и я просто не могу ошибиться. Я обыгрываю мистера Брауна 6:2.
Пот струится по его лицу. Он достает из кармана пачку денег и отсчитывает пять хрустящих сотен. Он протягивает их моему отцу, потом поворачивается ко мне.
– Отличная игра, сынок.
Он спрашивает, какие у меня цели, о чем я мечтаю. Я начинаю отвечать, но влезает мой отец.
– Он будет первой ракеткой мира.
– Я бы не поставил на обратное, – говорит мистер Браун.
Продолжение следует…
нет, в тексте такого
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Да, зачем что-то вешать? Возьмем последний турнир, иготоговый. Ну, скажите, как это может быть, чтобы молодые все травмировались, а наши сестренки продолжают жечь? Причем как: Винус отыграла четыре матча из трех сетов подряд, а ведь ей за 30. Вы верите в чудеса? А я не верю.
А сам текст - да, портиворечивые мысли вызывает... Честно говоря, не понимаю я этого американского стремления вывернуть свою жизнь наизнанку и всем продемонстрировать...