6 мин.

Рафа: Звезда футбола, которой не суждено было взойти. Часть вторая

47

Часть первая

Примерно в это же время, когда мне еще четырнадцать, у меня была возможность разорвать мои связи с Тони. Мне предложили стипендию в Барселоне, в получасе лета от Майорки, чтобы тренироваться в теннисной академии (в оригинале High Performance Centre) в Сан Кугате, одной из лучших в Европе. Это было еще одно важное для меня решение, но, на самом деле, я не очень хорошо умею принимать решения, даже сейчас. Решения в долю секунды на корте – пожалуйста; решения, которые надо обдумывать – не очень. (Поэтому я был в каком-то смысле рад, что за пару лет до этого в моей футбольной команде появился новый тренер и за меня принял решение оставить игру, которую я любил, и выбрать теннис.) Поэтому в такие моменты я слушаю других до того, как пытаться взвесить аргументы. Я не люблю иметь мнение по какому-либо поводу, до того как у меня есть все факты. В случае с этим конкретным решением, я больше слушал своих родителей, чем Тони, а у них было очень ясное мнение. Так как у нас было достаточно средств, чтобы не брать стипендию, у нас был выбор, и взгляд моих родителей был таким: «У него дела отлично идут с Тони, и, потом, где мальчику может быть лучше, чем дома?» Их главным страхом, не говоря о теннисе, было то, что я могу потерять свою опору в Барселоне, один, без семьи. Они не хотели, чтобы я стал проблемным подростком. Избежать этого было для них важнее, чем увидеть, как я достигаю успеха в теннисной карьере.

Я был рад, что мои родители приняли такое решение, потому что в глубине души я тоже не хотел уезжать из дома, и еще больше я этому рад теперь, оглядываясь назад. Хотя Тони иногда раздражал меня (в те дни у него была привычка договариваться со мной о тренировке в 9 и не приезжать до 10-ти), я знал, что у нас все очень хорошо идет. Я не смог бы найти лучшего тренера или учителя.

В Барселоне мне бы мог ударить в голову успех; этого никогда бы не случилось рядом с Тони и моей семьей, в которой все, включая мою младшую сестру Марибель, сговорились, чтобы не дать мне улететь в облака. Я помню небольшой инцидент, в который была вовлечена Марибель, на юниорском турнире в Тарбе во Франции, который называется Les Petits As (маленькие асы), когда мне было четырнадцать. Этот турнир считается чемпионатом мира для детей этого возраста. Там обычно много зрителей, так как люди надеются впервые увидеть будущих звезд. В тот год я выиграл, и впервые почувствовал немного того, что мне потом предстояло, – девочки моего возраста и старше начали подходить ко мне за автографом. Моим родителям это показалось забавным, но также они были немного встревожены. Поэтому мой отец сказал Марибель, которой было девять, чтобы она встала в очередь девочек и, когда дошла до меня, спросила меня очень раболепно и слащаво, «Господин Надаль, не могли бы вы мне дать свой автограф?» Мои родители, наблюдая в стороне, одобрительно смеялись. Может быть, я производил огромное впечатление на других, но на мою семью – никогда. 

В том же самом году я поехал в Южную Африку; дальше от дома я еще никогда не уезжал. Я квалифицировался на большой финал в Южной Африке, Nike Junior Tour International, после того, как выиграл серию турниров в Испании, спонсированных Найком. Там соревнуются победители всех национальных турниров. Тони не был уверен, надо ли мне ехать; как всегда, он не хотел, чтобы у меня появились большие идеи о себе. Но он видел пользу в том, чтобы я сыграл с лучшими иностранными теннисистами моего возраста далеко от дома, в плане подготовки к бродячей жизни профессионального теннисиста. Хотя Тони колебался (у него обычно непоколебимые мнения, но ему еще тяжелее, чем мне, принимать решения), у моего отца не было сомнений. Он позвонил другому тренеру, с которым я иногда работал в Пальме, Хофре Порта, и спросил его, не хотел ли бы он поехать со мной в Южную Африку. Хофре сказал да, и в тот же вечер мы отправились в путь через Мадрид ночным рейсом до Йоханнесбурга. Тони казался не очень довольным, но, поскольку он боится самолетов, он должен был быть хотя бы немного рад тому, что ему не пришлось провести 12 часов в воздухе.

Я запомнил этот турнир больше как ребенок, радующийся своей первой поездке в Африку, чем как теннисист. Турнир проходил в Сан Сити, удивительно экстравагантном комплексе посреди африканских джунглей, где были огромные бассейны, водопады и даже искуственный пляж, а недалеко – львы и слоны. Было увлекательно находиться близко – но не слишком - от этих диких зверей. Нас отвезли в место, где мы могли подержать и погладить белых львят, но я их не трогал. Я не чувствую себя комфортно с животными, даже с собаками. Я сомневаюсь в их намерениях. Но я запомнил поездку в Южную Африку как захватывающее путешествие, где у меня также получилось выиграть турнир. Доказательства тому, насколько я еще оставался ребенком, насколько не был профессионалом, несмотря на часы тренировок и лекций Тони, были предоставлены утром в день финала, когда я провел два часа, играя в футбол. Организаторы турнира были шокированы, как будто турнир не воспринимается серьезно, и попросили Хофре, чтобы он меня остановил. Он этого не сделал. Представляя взгляды моих родителей, он напомнил организаторам, что, если мне надо играть в турнире за полмира от дома, не получая при этом удовольствия, может прийти время, когда я потеряю энтузиазм по отношению к теннису.

После возвращения из Африки я узнал, что моя крестная организовала празднование моей победы у дедушки и бабушки. Она даже повесила баннер, но я его не увидел. Тони, прознав о том, что намечалось, сердито сдернул баннер со стены и унес его. Хотя слова, написанные моей крестной, подразумевали шуточный, почти поддразнивающий тон, поздравительный и спускающий на землю одновременно, Тони не заметил этой смешной стороны поздравления. Он остановил меня у дверей дома моих бабушки и дедушки и сказал мне «Можешь идти домой. Я приду, когда поговорю с твоими бабушкой, дедушкой и крестной.» Я не знаю точно, что он им сказал, но, как потом мне рассказала крестная, суть была следующая: «Ты с ума сошла? Что ты пытаешься сделать с Рафаэлем? Ты его погубишь. Не придавай такое значение тому, что он делает.»

Тони на этом не остановился. Позже в тот вечер он пришел ко мне домой и сказал: «Мы не можем тратить время впустую. Встречаемся завтра в 9 внизу, поедем в Пальму на тренировку». Я был изумлен, ошеломлен, готов к восстанию, и ответил: «Тони, ты понимаешь, чего ты просишь от меня?» И он сказал: «Чего я прошу? Просто чтобы ты пришел вниз в 9, готовым к тренировке. Я буду тебя ждать. Не заставляй меня подниматься наверх». Я был возмущен, опять испытывая то знакомое чувство, что со мной обращаются несправедливо. «Ты серьезно? Если да, то ты сошел с ума. Ты думаешь, справедливо», – продолжил я, – «что после 14- или 15-часового полета ты не дашь мне пропустить одну, всего одну тренировку?» Он сказал: «Увидимся в 9». Я ответил: «Я не приду». Но я пришел. Недовольный, раздраженный, в ужасном настроении, ровно в 9 часов.

Он был прав, и даже в своем гневе в глубине души я знал, что он прав. Его целью опять было избежать даже намека на то, чтобы я «верил» в свои успехи, думая, что они заслуживают празднования или особого освобождения от тренировки. Мои родители любят праздники больше, чем Тони, не портят их всем, как он, но в этот раз они согласились с его подходом. Когда кто-то из родственников поздравлял меня с победой, реакция моей матери была всегда одна и та же: «Да ладно. Ничего особенного».

Окончание следует...

logoРафаэль Надаль