37 мин.

Он открыл эфир «НТВ-Плюс», работал с Уткиным, а теперь ведет утро на Первом. Политика ему противна

375

Большое интервью Головина про ТВ и пропаганду.

Сергей Бабаев пришел на НТВ в 1993-м – в день основания, когда у канала даже не было круглосуточного вещания. Через три года, осенью 1996-го, он первым (и подвыпившим) вышел в эфир «НТВ-Плюс» – оно началось именно со спортивного канала. Там он видел дерзкого Уткина и Черданцева, которого не любили операторы, самолет пьяных атлетов в форме от Юдашкина и комментировал турниры бульдозеристов.

После спорта в ТВ-карьере Бабаева были оппозиционный ТВС – для него Сергей освещал захват террористами «Норд-Оста», теракт на Манежной и ездил в Чечню и Дагестан. С 2003-го он работает на Первом канале, где рассказывает только хорошие новости.

Александр Головин встретился с Бабаевым.

– На «Плюсе» вы начинали у Анны Дмитриевой с программы про теннис.  

– Из-за Анны Владимировны я попал на канал. Она свекровь моей сестры и как раз сказала, что есть должность администратора спортивной редакции: какие-то хозяйственные товары на складе получить, сбегать в соседнее здание за информационными сообщениями. Например, офис Reuters в Лондоне набил сообщение и отправил – одновременно в медиа в разных точках мира оно автоматически печаталось на огромных несуразных принтерах.

То есть не должность Познера, а самая низшая на ТВ, на которую люди приходили и тут же уходили. Меня она чем еще привлекала – перед тем, как устроиться на канал, Анна Владимировна предложила: «Хочешь поприсутствовать на Кубке Кремля? Будешь за оператором кабель носить». Я согласился, и меня так поразила обстановка: праздник, иностранцы какие-то. Для советского ребенка масса сильных впечатлений, удивительный новый мир. Поэтому в администраторы пошел с радостью.

– Ксения Соловьева из Tatler говорила, что Кубок Кремля – одно из немногих мест, куда девушки в 90-е надевали бриллианты.

– Естественно, туда же приходил Ельцин, члены правительства, масса известных людей. Кстати, у Анны Владимировны есть книга известного теннисного американского журналиста Бада Коллинза. Он хотел подарить ее Ельцину, но не знал, как с ним встретиться. Написал дарственную надпись и попросил Дмитриеву передать экземпляр Ельцину. Почему-то так и не передала. Возможно, лежит теперь у нее с этой надписью.

– Она вспоминала, что Ельцин следил за спортивным каналом.

– Ей виднее. Я знаю только, что мою программу «Другие новости» на Первом любила супруга Медведева Светлана. Была постоянной зрительницей, мне об этом рассказывали.

А с Дмитриевой мы делали программу «Теннис в полночь». Кассета из-за границы приходила в четверг, но к моменту выхода [после обновления рейтингов в понедельник] она безнадежно устаревала, потому что в ней показывали анимированные рейтинги ATP и WTA. А они же пересчитывались каждую неделю. Сначала мы показывали все так, как нам прислали. Потом я сказал: «Анна Владимировна, это неудобно. Люди же знают, что рейтинг обновился, зачем мы обманываем». У меня появился стимул освоить сложный монтаж, чтобы эти циферки и фамилии менять местами.

– Кроме этого просто переозвучивали кассету на русском?

– Не только. Мы что-то меняли, вставляли свои новости. Я ездил на съемки по разным турнирам, делал сюжеты про открытия школ, юбилеи ветеранов. В 1997-м вообще поехал на «Уимблдон». Дмитриева и Метревели комментировали, я с оператором снимал сюжетики.

Для всей нашей команды там сняли дом. И в него как-то напросился известный вор в законе. Не помню, кто именно, но он знал Анну Владимировну. Пришел, говорит: «А можно я позвоню?». Набрал каким-то братанам в Москву. По разговору я понял, что его отправили в Англию покупать «Роллс-Ройс». И он им говорит: «Я никак решить не могу, какой брать. Есть серо-серебристый, есть зеленовато-серый». В трубке отвечают: «Чего ты мучаешься? Бери два». А эта машина вручную собирается, стоит 400 тысяч фунтов. Наша зарплата в тот момент была несколько сотен долларов, а тут люди по миллиону спокойно тратили.

***

– Ноябрь 1996-го, открывает вещание первый спортивный канал «НТВ-Плюс», сразу же в эфире появляетесь вы. Как все происходило?

– Даже не первый спортивный, а вообще вся спутниковая сеть – с этого канала она начиналась. Это дикий ужас, потому что никакого опыта у меня не имелось. Я работал корреспондентом, режиссером, редактором. И тут мне, Васе Соловьеву, Марине Донской и кому-то четвертому объявляют: «Вы будете вести новости». Они назывались «Пресс-центр» и как раз открывали вещание. Тут начался дикий спор про то, кто же будет первый. Я говорю: «Вы максимум сможете отсрочить свою смерть и казнь на полтора дня. Какая вообще разница кто, давайте я буду первым».

– Никто не хотел?

– Да, в этом и дело. Все пришли в ужас от того, что надо садиться в кадр без опыта. За месяц натренироваться и стать ведущим практически невозможно. Тем более раньше даже суфлера не было.

И вот первый эфир. К нему все собрались. Подходит Алексей Иваныч Бурков (вместе с Анной Дмитриевой основал первый спортивный канал «НТВ-Плюс», с 1999 до смерти в 2004 году – директор спортивной редакции «Плюса» – Sports.ru), наш начальник: «Слушай, выпей 50 граммов коньячку. Ты расслабишься, все будет нормально». – «Ну, хорошо». Следом Анна Владимировна – она эстет – вино предложила. Потом кто-то еще. И все, что мне предлагали, я пил. Прямо перед эфиром. Но стресс оказался настолько сильный, что я этого не почувствовал. Только потом уже повело.

Сейчас бы интересно посмотреть ту запись. Наверное, заметно, в каком ужасе человек сидит. Как будто на него расстрельный взвод смотрит, а он что-то пытается сказать. Хотя понимаю, что волноваться было нечего. Эфир же никто не смотрел. Тарелки стояли у единиц. Может, какое-то начальство и смотрело, но не имелось шансов опозориться перед массовой аудиторией. Опозорился бы перед ограниченным кругом людей, все бы простили, потому что в первый раз.

– Еще в эфир пьяным выходили?

– Никогда. Алкоголь дает чувство избыточной легкости, никому из ведущих не советую. Но был такой случай с другим человеком. Александр Лусканов первым вышел пьяным в эфир федерального НТВ. Но он реально лыка не вязал. Разгорелся дикий скандал. После этого выпивать перед работой мало кто рисковал. Хотя дни рождения обязательно отмечали с выпивкой. Это сейчас конфетки, тортики, я пирожки пеку. Никто не пьет, потому что все на машинах. Тогда автомобилей было мало, обязательно приносили водку, вино, коньяк.

– И случались приключения?

– Вспоминаю какой-то корпоратив в конце 90-х. Гулянка, один коллега выпил, сел за руль, и при повороте с Королева на Новомосковскую улицу его тормознул гаишник: «Ваши документы?» Коллега достал не документы, а монтировку. И этого сотрудника ею отлупил. Мы потом ездили в суд, объясняли, что он парень неплохой. После этого парень как-то исчез, больше у нас не работал.

Вообще на корпоративах НТВ всегда что-то случается. При мне напивались и начинали материть начальство. Лет пять назад уже до поножовщины дошло из-за женщины. Как-то в 90-х гендиректору Малашенко (с 1993 по 1998 год – гендиректор НТВ, до 2000-го входил в топ-менеджмент компании, на президентских выборах-1996 работал главным политтехнологом Бориса Ельцина – Sports.ru) захотелось поснимать. Ему дали камеру килограммов на 18. Он ходил, делал вид, что снимает, хотя не знал, куда нажимать. Бродил с ней, а три ассистента – за ним, чтобы поймать момент, когда он начнет ее ронять, и поймать. В итоге они расслабились, и он положил камеру прямо в огромный, как два этих стола, торт в форме букв НТВ. Суфле с кремом. Потом камеру оттирали еле-еле, не знаю, работала она дальше или нет.

– В эфиры веселье переносилось?

– Да, тоже разное творили. Те же авторские права – тогда никто об этом не думал. Однажды я ехал на работу, вышел из метро «Алексеевская». Купил в палатке диск Roxette. И вечером под их музыку дал таблицу с результатами хоккея. Уже работая на Первом, купил в «Ашане» диск с рыбками и вставил видео с него в сюжет про какое-то открытие ученых. Сейчас это невозможно представить. Перед летним чемпионатом мира проходило совещание, коллеги из спортивной редакции рассказывали, что случился дикий скандал из-за того, что значок ТМ на логотипе турнира сместили на два пикселя в сторону. Тогда таких строгостей не знали. Мы хулиганили.

Например. Новости у нас шли в 7 утра, в 12, в 3 и вечером. Тексты писали сами. Чтобы подготовить утренний эфир, приезжали ночью. Отрабатывали выпуск, потом до 12 ничего не происходило, можно было поспать. Так Васька Соловьев однажды что сделал. Я прилег, а он в этот момент залез в компьютер и написал какую-то абракадабру. Уже появились суфлеры: сначала там нормальный текст шел, а потом – фигак, чуть ли не мат. Пришлось на ходу вспоминать, что я должен говорить – не мат же читать. А после эфира выбежал ловить его, бить. Потому что негодяй.

В другой раз в 1997-м я тоже вел новости, в студию за несколько секунд до старта забежал Маслаченко: «Слушай, только что пришли результаты чемпионата Испании, прочитай». А я названия этих команд первый раз видел. «Вильярреалы» всякие – вообще просто не понимал. Больше того, это было не напечатано, а написано корявым почерком Маслаченко. Но сдуру я решил это прочитать. На втором названии споткнулся и сказал зрителям: «Извините, в другой раз».

– Прямые эфиры тогда и сейчас – в чем отличия?

– Сейчас осветительные приборы светодиодные, из-за этого не жарко. А раньше стояли какие-то лампы, которые давали больше тепла, чем света. У нас есть такие на Первом в передвижной студии «Доброго утра». Четыре, шесть, восемь киловатт каждая – жарит так, что ужас. Все из-за того, что передвижная студия со слегка тонированным задником. Бывает, ее ставят на точку, где восходит солнце. И этими лампами солнце пытаются перебить. Один раз рядом с лампой поставили что-то вроде штатива и шторки. Так шторка задымилась. Если яйцо рядом положить, оно сгорит. И вот такая вещь светит нам в лицо.

– Эфир или сюжет, которым вы гордитесь?

– Это уже на ТВС. Первая командировка на Байконур в 2002-м. До этого я пересмотрел кучу сюжетов, которые снимали до меня, и думал: «У всех одно и то же. Вот как бы мне сделать нестандартно?» И когда прилетели туда с оператором и звукооператором, я увидел сусликов. Подумал: «Как через них зайти?». Как раз оказалось много свободного времени, и мы четыре часа гонялись за сусликом, чтобы его снять. Едем на УАЗике, он стоит. Останавливаемся – стоит. Выходим – стоит. Штатив раскладываем – стоит. Только камеру на штатив – убежал. Это повторялось много раз. Но все-таки оператор поймал его. Там возвышенность, рельсы, и этот суслик лапками раз – и вдаль смотрит.

С этого кадра я начал сюжет про запуск экипажа на МКС. Сделал такую формулировку: «Суслики на космодроме «Байконур» – свидетели многих стартов, но, как и люди, всякий раз не могут преодолеть любопытство».

– Было время, когда вы комментировали спорт.

– Причем совсем разный. Фигурное катание, сани, гольф, даже гонки комбайнов, которые мы показывали. Еще делал сюжет про состязание бульдозеристов. Одно из заданий: очень тонким движением ковша подвинуть коробок спичек. И находились люди, которые с этим справлялись. Сюжеты шли на ура.

***

– Пишут, что вы работали на шести Олимпиадах. Каждый раз с командировкой?

– С места событий только в 1996-м. Больше почему-то никуда не брали. Я надежный, если нужно что-то срочно и более-менее качественно сделать. Наверное, поэтому оставляли в Москве, здесь я мог принять материал и быстро подготовить к эфиру. Но ту Атланту помню до сих пор. Соревнования проходили по американскому времени, а эфир на НТВ – по московскому. Мы три недели практически не спали. Большой командой снимали дом в пригороде. И как-то я сидел на лестнице с текстом, кассетками – ждал очереди на монтаж. Так и уснул. Просыпаюсь – не могу пошевелиться, потому что все затекло. Я же не йог, чтобы спать на ступеньках.

Хозяин дома с нами не жил. Видел его, только когда заезжали: темнокожий врач, много деток. Огромный трехэтажный дом, в подвале стоял аквариум. Он был полностью автоматизирован. Тогда это казалось мне невероятным чудом: свет сам включается, автоматическая кормушка. Хозяин сказал: «Вы только не лезьте туда, не кормите. Там все само». Клянусь, никто туда не лазил. Но рыбы почему-то все передохли. Мы решили, что не выдержали русского духа. Еще выпили всю его коллекцию вин. Он не сказал, что нельзя, а мы смотрим – лежат. Ну и употребили. Чудили, стыдно сейчас.

Сильное впечатление произвел американский быт. У нас в то время на джипах ездили только бандиты. А там какая-то милая темнокожая деваха. Почему все темнокожие: это же Атланта, Джорджия. Или как-то у нас одному человеку стало плохо, мы вызвали скорую помощь. Приехала не только скорая, но и полиция. И главное – каких-то невероятных размеров пожарная машина.

В другой раз все захотели мороженого, мы поехали в местный магазин. В Москве тогда только-только открылся «Рамстор» на Шереметьевской. Все в него ходили как в музей, потому что гипермаркетов до этого не существовало, а тут вдруг таких размеров. И вот мы приезжаем в поселок в 70 километрах от Атланты, а там местное сельпо размером с «Рамстор». Мы ходим и ничего понять не можем. Сладкая газировка – несколько вариантов: с сахаром – без сахара, с кофеином – без кофеина. Для нас, советских детей, это огромное удивление.

– Мороженое в итоге купили?

– Несколько ведер на 20 человек нашей группы. Приезжаем обратно – все уехали куда-то на съемки, дом закрыт. Жара градусов 40. Сидели с одним парнем и ели.

Другая история – мы с Анной Владимировной в этом магазине. Народу-то дома много, я взял две пятилитровые бутылки вина «Поль Массон». И пробиваю со своими продуктами из тележки. За мной она, взяла упаковку пива по 0,33. Шесть бутылок. Мне все пробили, а на нее кассирша так смотрит: «Ваш паспорт, пожалуйста». Ей тогда было 55 лет, мне даже 20 не исполнилось, хотя в Америке спиртное продают с 21. Я сказал: «Анна Владимировна, если ко мне претензий нет, то давайте я куплю». И пробил.

– Американские цены для русских из 90-х были высокие?  

– Больше удивили суточные. Моя зарплата во время той Олимпиады – долларов 250. Но перед поездкой нам сразу выдали суточные на три недели вперед – тысячу долларов. Казалось, что стали олигархами. И каждый на эти деньги старался что-то прикупить. У меня до сих пор осталась китайская красная флисовая куртка – барахло барахлом, но я люблю ее. Висит на даче, иногда надеваю. Где-то валяется меховая игрушка из мультфильма «Покахонтас» – енот.

Кстати, как мы туда летели – отдельная история. Огромнейший широкофюзеляжный самолет. Вся наша олимпийская сборная и мы в нем. Там два прохода. По одному проходу бродит здоровенный Александр Карелин. А тут надо понимать, что форму для сборной шил Юдашкин, и это не было шедевром. Какая-то полупрозрачная ткань – сквозь нее все видно. Поэтому идет Карелин в шортиках от Юдашкина, через которые просвечиваются трусы в горошек. А по другому проходу Света Гундаренко, наша дзюдоистка-тяжвес. Дама килограммов под 150, за два метра ростом: «Подать сюда этого Юдашкина, мы сейчас его рвать будем зубами!».

В том самолете происходило бесконечное выпивание, поедание, тосты. Среди всего этого пиршества через проход от меня сидели Амина Зарипова и Яна Батыршина (многократные чемпионки мира по художественной гимнастике – Sports.ru). Лететь часов 11. И вот все едят, жрут, пьют, а эти такие испуганные, совсем юные. В первом классе где-то там Ирина Винер – и спинным мозгом чувствует, что они там делают. Поэтому наблюдаю такую картину: то ли Яна, то ли Амина боязливо, оглядываясь, достали один квадратик шоколадки. Быстрым отточенным движением разломили его пополам – и в рот. И сидят, будто они ни при чем. Это все, что они съели за 11 часов полета. А остальные дьюти-фри опустошили, все полностью выпили. Хотя говорили, что купили, чтобы в Атланте попить две-три недели, а потом еще на обратном пути. В итоге выпили за один полет туда. Как они выступали, я не представляю.

– Пили и Карелин, и дзюдоистки?

– Все пили. Всё пили. Шестовики, байдарочники – это такое вообще…

– «Русский дом» Куснировича появился только в 2004-м, а тогда артистов уже возили?

– Что-то организовывали, но без такой гульбы, как сейчас. Я сам не видел, потому что не ездил никуда, но то, что рассказывают – это сильно. Черная икра, вечные запои.

– Самый удивительный рассказ?

– Он не про водку. Про Сочи-2014. Один корреспондент рассказывал. Лет за 6-7 до Игр он ездил в резиденцию Путина Бочаров ручей (находится в Центральном районе Сочи – Sports.ru). Там есть местная съемочная группа и оператор. Корреспондент в тот момент собирался дачу строить, оператор тоже. Они обсуждали какие-то деревянные домишки Нуф-Нуфа и Наф-Нафа. Тут Сочи выигрывает право проведения Олимпиады. Корреспондент в очередной раз приезжает в Бочаров ручей, встречает оператора: «Ну как у тебя с дачей?» – «Построил». – «Какую?» – «Монолит-бетонную». То есть хватило материала и на олимпийские стройки, и на дачку. Но такие истории и раньше ходили. Как-то в советское время строили плотину на Волге. Так рядом с плотиной у всех дачников были такие фундаменты, что ядерной бомбой не расшибешь.

***

– На «Плюсе» вы застали молодого Василия Уткина. Каким он был?

– У Васи имелась характерная черта – он спускался в студию в последний момент. Видимо, адреналин ловил таким образом. Сидели-то мы на восьмом этаже, а студия, откуда выходил его «Футбольный клуб», располагалась на втором. В очередной раз Вася в последний момент оделся, взял тексты, папку-планшет из плотного картона. И на эту папку поставил чашку кофе. Стоит, вычитывает тексты. Зашел какой-то человек, не посмотрел, спиной встал и качнулся. Вася его ткнул папкой в спину. Тот локтем ее пнул. И горячий кофе Васю с ног до головы окатил. До эфира две минуты. Хорошо, что у нас был Дима Федоров, который мог его заменить. Впопыхах побежал.

– Считается, что у Василия сложный характер.  

– Да-да, с ним непросто. Особенно тяжело строились отношения у тех, кто с ним работал в «Футбольном клубе». Почему-то Уткину нравилось людей поддевать, иронизировать. Не все это понимали. Возможно, его шутки должны казаться безобидными, но не всем такими казались. Я считал, что они неуместные, недобрые. Как-то он мог над человеком поиздеваться. У него в подчиненных работал такой Ваня Москаленко (корреспондент «Футбольного клуба» – Sports.ru), он очень обижался на подобные выпады. Вася его клевал. Но это не значит, что он злой. Просто у него есть какая-то внутренняя неуверенность в себе. Он таким образом себя оберегал, выставлял стену.

Сейчас я с Уткиным редко вижусь – с ним дружит моя родная сестра. Последний раз я его видел как раз на ее юбилее. Вася какой-то тост сказал витиеватый. До этого поздоровались, все мило. Я не заметил, что он злобный. У него есть положительные черты. Он действительно освоил профессию и футбол с нуля. Когда он пришел к нам, ему было абсолютно все равно, чем заниматься. Если бы существовала программа о свиноводстве, он бы ею занялся с удовольствием. Но вот случился футбол. И он со всей страстью, со всей энергией за него взялся. И стал хорошим специалистом.

– Черданцева тоже хорошо помните?

– Он какой-то незаметный. Тогда были Уткин, Розанов – всегда приличный человек. А Черданцев в их тени. Не помню, чтобы он ярко себя проявлял. Но вот операторы не любили ездить с ним в командировки. Быт оказывался так налажен, что денег не оставалось, и люди были вынуждены идти из гостиницы в аэропорт или на вокзал пешком.

– То есть он тратил общий бюджет?

– Они его употребляли. Внутрь. Я не свидетель, но мне рассказывали операторы.

– Кстати, из «НТВ» вы ушли из-за смены руководства?

– Нет. На «Плюс» это не повлияло. Я просто увидел однообразие в спорте. Цикличность одного и того же. Не слишком часто меняются лица. Меняется ход матчей, но в целом одно и то же. Мне это приелось. Захотелось чего-то другого. Плюс я никогда не считал себя страстным болельщиком или спортивным человеком. Это нравилось, но потом захотелось большего разнообразия.

– А со спортсменами вы часто пересекались?

– Видел, как впервые на «Кубок Кремля» приехали сестры Уильямс в 1997 году. Винус уже более-менее играла, но даже не в десятке [рейтинга]. А рядом с ней какая-то маленькая. И вот они стоят, прически с бусинками. Я брал интервью. Забавно вспоминать, понимая, в кого они выросли. Кстати, в тот момент запомнились еще зубы их папы. Они не золотые, а какие-то даже железные. Уильямс же из бедной семьи. Только потом ему челюсть сделали.

Меня отправляли и на «Ташкент Оупен». Оттуда я должен был привезти часовую программу для главного НТВ. В мужском турнире играли Кафельников и Сафин, то есть это вполне приличное мероприятие. А в женском – полнейший отстой, никого из нормальных теннисисток. Поэтому из 60 минут 10 я рассказывал, как готовить плов. Потом на канал приходили письма с просьбой повторить программу. Думаю: «Господи, кому это надо? Там же матчи одной камерой снимались». Оказывается, люди не успевали записать рецепт плова.

Как-то отправили даже не в Ташкент, а на челленджер или саттелит в Андижане. Там поразила полнейшая нищета. Какие-то глиновидные домики полуразвалившиеся, будто из ослиного навоза. Грязные и полуголодные люди. Неустроенность во всем. И посреди всего этого ужаса стоит белокаменный дворец тенниса – основатель «Кубка Кремля» Сассон Какшури обиделся на Россию и поехал там развивать теннис.

– Габашвили вспоминал нищету в Индии – поселили в дом без окон и дверей.

– В Узбекистане все гости турнира и теннисисты, наоборот, жили в шикарнейших условиях. В Ташкенте нас заселяли в «Шератон». Там бассейн, нормальная европейская кухня. Единственное, что происходило с этими игроками… Вот приезжает швейцарская теннисистка, у нее дома маленькая коробочка черешни стоит 10 евро. А здесь за 10 евро можно ванну черешней наполнить. И она плохо мытая. А те же самые абрикосы вообще обладают слабительным действием. Если их съесть килограмм, то тебя пронесет однозначно. И вот помню какой-то подобный турнир, когда из четырех четвертьфиналов случился только один. Все остальные участники отравились. Именно тогда мне подсказали действенное средство после отравления: столовая ложка соли на стакан водки. Размешиваешь, гадость, зато помогает.

– Значит Узбекистан – самая жуткая командировка?

– Во время войны в 2002-м побывал в Чечне – там тоже невесело. Полное ощущение ужаса во время полета на вертолете по ущельям, где из-за каждого куста в тебя могут запустить ракету из ПЗРК (переносной зенитный ракетный комплекс – Sports.ru). Еще помню, как снимал для ТВС фильм «Черные волки» про морскую пехоту. Батальон стоял в селении Агвали – это горная часть Дагестана, ближе к границе Чечни и Грузии. Там мы в каких-то землянках жили. Планировали приехать на полдня, а остались на три-четыре, потому что нас не могли оттуда вывезти. Солдаты жили в палатках, рядом яма, в ней свиньи. Мусульмане на это косо смотрят.

В Агвали меня поймали коллеги с каспийского телевидения. Говорят: «Мы тут на ТЭФИ сбацали штуковину. Оцените?» – «Давайте, если вы мне доверяете». И они показали: сделали клип из кадров, когда у них во время парада на 9 мая произошел теракт. На видео вывороченные кишки, мозги наружу, кровь, запеченное мясо. Настолько это жутко. Я калач тертый, и то мне было неприятно на все это смотреть.

С другой стороны, страшных и ужасных мест на самом деле мало. Про Узбекистан можно сказать, что дыра. Но мы ехали из Ферганы в Андижан по полю, которое цвело маком. Не знаю, может, это героиновый мак, но нам сказали, что дикий. И очень красиво.

В каждом месте есть что-то красивое, просто надо это заметить. Страшное – не место, а обстоятельства. Взять ту же командировку с Рушайло, когда он был секретарем Совбеза России. Мы ездили по всему Дальнему Востоку: Хабаровск, Комсомольск-на-Амуре, Владивосток, Южно-Сахалинск. Много интересного, нас вкусно кормили. И все это закончилось под Петропавловском-Камчатским, когда мы ехали на базу подводных лодок, где стояла копия «Курска» и местные ФСБшники устроили аварию.

– Как это произошло?

– Решили козырнуть перед начальством и стали оттеснять джип, который ехал навстречу нашему кортежу. Я такое видел только в кино: мокрая дорога, узкая, ухабистая, и они с какой-то невероятной скоростью летели. А в джипе люди просто ехали с рыбалки. Их решили немного оттеснить на обочину, но там оттесняться особо некуда, потому что дорога идет по возвышенности, сразу за ней – обрывы и откосы. Плюс ФСБшную «Волгу» понесло. Она своей левой стороной ударила в левую сторону джипа. И я все вижу сам: как джип после удара летит по воздуху и падает на машину, где ехали Рушайло, губернатор и глава местной Думы. Сразу пять трупов. Погиб хороший парень ФСОшник, которого я знал. Тяжелые травмы у губернатора, председателя местного парламента.

– А у Рушайло?

– Тоже. Перелом нескольких ребер и ушиб головного мозга, что даже хуже сотрясения. Его сразу самолетом направили в Москву, а пресс-служба сказала нам: «Выбирайтесь отсюда сами». Хотя прилетели мы на его самолете, на нем думали и улететь. И ладно бы это был какой-то подмосковный Дмитров – пешком бы дошли. А это дальше некуда. Повезло, что я наэкономил деньги, не дал их растранжирить, и суммы хватило ровно на пять билетов – я купил их своей съемочной группе и ТВЦшникам. У них вместо денег дырка в штанах была.

– Больше трагедий в поездках не случалось?

– Были неожиданности. Конец ноября, сидели на кухне с женой, лепили пельмени. Звонит Клейменов (заместитель Эрнста, ведущий программы «Время» – Sports.ru): «Слушай, в командировку съездишь?» – «Куда?» – «В Донецк». – «А на сколько?» – «Поезжай, там разберемся». Тогда как раз предстоял третий тур выборов президента Украины – Янукович против Ющенко. И вот я в конце ноября уехал, а домой вернулся только 30 или 31 декабря. Пельменьки полепил, называется. С тех пор не очень люблю это делать.

До этого тоже лепил пельмени, срочно вызвали на работу: рухнул «Трансвааль-парк». Пришлось делать сюжет. Работал я и на теракте у «Националя», когда смертница себя подорвала. Отправили на место как дежурного корреспондента. Приехал, все это хозяйство вокруг лежит, и из одной рации сотрудника будничный голос: «Проведен осмотр места происшествия. Отлет головы смертницы – семь метров». Рассказывает, как будто болтик отлетел.

Тягостный был «Норд-Ост» (захват террористами театрального центра на Дубровке 23-26 октября 2002 года: в результате штурма и применения газа в его ходе погибло от 130 (официальные данные) до 174 человек – Sports.ru). Мы там посменно дежурили, включались. Стояли у пятиэтажки, которая через дорогу от самого здания. Прямо внутри оцепления. Очень гнетущая обстановка. И непонятно, чем все это закончится. Какое-то предчувствие беды по опыту прошлых терактов – того же Буденновска. Становилось ясно, что все благополучно разрешиться не может.

– Главное воспоминание оттуда?

– Может, это пошло и цинично, но, думаю, каждому, кто работал на «Норд-Осте», врезались в память сосиски – «Стеф Холберг» или «Стар Догс». Суть в том, что внутри оцепления стояла одна-единственная палатка, и она торговала хот-догами. Тетку не выпускали, не знаю, как ей подвозили продукцию, но она даже цены повышать не стала. И кормились все только у нее, потому что выйдешь из оцепления, а тебя могут обратно не пустить. Она, наверное, годовой оборот там сделала, потому что мы без конца ели. Тебя же запускают, а, кроме хот-догов, за смену больше ничего не съесть. У меня это четко до сих пор в памяти: всматриваешься во вход театрального центра и жуешь сосиску с горчицей и луком. Я их потом годами не мог видеть.

– Штурм проходил при вас?

– Не моя смена, но и слава богу, наверное. Хотя постепенно несколько огрубеваешь. Тут как врач – он же не может за каждого пациента переживать. Кто-то умрет, кто-то останется калекой, кого-то он вылечит. Но если у него не будет отстраненности и хладнокровия, он не сможет выполнить работу. Так и корреспондент: каждый раз пропускать через себя – никаких нервов не хватит, тем более что у нас в стране в день по 100 убийств и жертв аварий. Но с терактами все равно тяжело. Даже не брать интервью, а просто наблюдать людей в горе, зная, что они только что потеряли близких или в полной неопределенности, что с ними будет.

 ***

– Освещение терактов и повседневных событий – есть разница?

– Вести себя всегда нужно спокойно. Просто давать достоверную информацию. Не надо предаваться эмоциям, пересказывать слухи. Четко и честно исполнить работу. Но в случае «Норд-Оста» стоял моральный выбор – как бы не навредить заложникам. Хочется рассказать как можно больше подробностей: вот мы видим взвод, вот штурм.

Но мы понимали, что террористы нас тоже смотрят. И если мы будем сообщать им о действиях спецслужб, то, скорее всего, только навредим. И этот моральный выбор есть все время. Помню, как в Москве каждую ночь жгли машины. Наш долг – рассказать об этом. Но все обратили внимание, что чем больше мы рассказывали, тем больше их сжигали. И мы поняли, что люди, которые жгли, ради новостей это и делали. Когда мы перестали рассказывать, все прекратилось. То же самое с лазерными указками, которые слепили пилотов при посадке. Нет славы – не делают.

Но с терактами не так, конечно. Если про них не рассказывать, они не исчезнут. И, как объяснял наш главный психиатр Зураб Кекелидзе, мы все жертвы терактов. Есть убитые и раненые, а есть морально пострадавшие. И это все мы. Хотя по телевизору мы видим глазами. А на месте нутром чувствуешь. Есть низкие частоты, когда все внутри сотрясается. Это тяжело передать через экран. Пока я работал на выборах на Украине, случилась какая-то авария на шахте. Несколько человек погибло. Мы среди ночи поехали снимать это. Приезжаем, а в здании шахтоуправления запах паленого мяса и мази Вишневского. Телевизор не передаст такого.

– Паленое мясо – это выжившие или трупы?

– Все вместе. И что меня еще поразило, они говорят: «У нас цифра не меняется уже много-много лет: миллион тонн угля добыли – пять человек похоронили». То есть средняя статистика не меняется. Когда-то долго без происшествий, но потом массово. Когда-то регулярнее, но меньше.

– «Норд-Ост» вы отработали для ТВС – канала, который не за власть. Из-за этого освещали теракт как-то по-особенному?

– В сюжетах была чисто информационная подача. Но выходили и информационно-аналитические программы вроде «Итогов» Евгения Киселева. Он там уже говорил что хотел. А мы просто докладывали об обстановке. Да и тогда не существовало невероятной разницы между каналами. НТВ и потом ТВС задавали тон, но все остальные понимали, что это конкурентная среда, а если они будут нести абракадабру, то проиграют. Все старались говорить более-менее правду, как-то взвешенно и объективно. Когда конкуренция исчезла, тогда уже стало по-другому. К сожалению.

– Вам обидно?

– Ну, конечно, обидно. Всегда лучше, когда есть несколько точек зрения, чем одна. Люди не такие глупые, как кажутся. Они могут сами сделать выводы и понять, где правда и пропаганда. А когда есть только одна точка зрения, то выбрать не из чего.

– Вы видели, как коллеги менялись на глазах?

– К сожалению, да. Кто-то был вынужден уйти из профессии: тот же Леня Парфенов, Евгений Киселев. Кто-то остался и изменился до неузнаваемости. Я прекрасно помню Соловьева другим человеком. Абсолютно другим. С другими взглядами и понятиями. Сейчас про него даже не хотелось бы говорить. Человек изменился, и это жалко.

– Он на самом деле думает так, как сейчас говорит, или все понимает?

– Думаю, что понимает, конечно. Все прекрасно понимает. И если что-то изменится, то и он изменится немедленно. В этом можно абсолютно не сомневаться.

– Просто вопрос денег?

– Думаю, да.

Или те же корреспонденты. Но они делают свою работу, это их моральный выбор. Если им хочется работать, они вынуждены поступать так, как поступают сейчас. И вопрос каждого человека – уважать их за это или не уважать. Хотя были корреспонденты, которые ушли. Им не захотелось так. Это оказалось против их мнения. И это их выбор.

Меня бог миловал: «Другие новости», которые я вел с 2006 по 2014 год, не политические. Не нужно было кого-то хвалить или ругать. «Доброе утро» – то же самое. Это большая радость для меня. Мне, наверное, было бы тяжело. Я бы не смог, скорее всего.

– Вас не напрягает, что работаете при этом на Первом канале?

– Я стараюсь говорить, чтобы душой не кривить. У меня это получается, потому что работаю в такой тематике, которая это позволяет. Если бы я продолжал работать в новостях, у меня бы не получалось.

– Сотрудники «Эха Москвы» сказали бы вам, что в концлагерях тоже работали люди, которые не знали, что рядом убивают и пытают, а тихо делали свою работу. Но ведь они работали именно в концлагерях.  

– Нет, я знаю, что происходит. Но каждый, кто появляется на экране, отвечает своей репутацией за то, что он говорит. За то, что я говорю, мне не стыдно. Мне не в чем себя упрекнуть. Если попадаются вещи на грани, я рассказываю об этом хотя бы без задора – информационно.

Для всех очень показательный пример, кто сейчас кривит душой, – Сергей Доренко, который в свое время мочил Лужкова в угоду тогдашней власти. Он за это получал невероятные деньги. Но за эти деньги он окончательно и бесповоротно продал репутацию. Сейчас он пытается изобразить из себя какого-то морального авторитета, но никто в это больше никогда не поверит. И те, кто сейчас кривит душой, должны понимать, что когда-нибудь настанут времена, когда им будет за это стыдно. И у них не будет никакой репутации.

А по поводу работы в такой структуре – она же не монолитная. Это же не армия. Есть разные подразделения. Где-то – общественно-политическое вещание. Где-то – дирекция информационных программ. Можно к Александру Васильеву (ведущий «Модного приговора» – Sports.ru) с подобными вопросами приставать: «А что же ты там рядом с такими пропагандистами?». Но он делает свое дело. Мы – свое. А они там. Если хотят этим заниматься, пускай занимаются.

– Обычно с вопросами про пропагандистский канал пристают к Познеру.

– Познер как раз имеет к этому непосредственное отношение. И он очень хитрый лис. Он выкручивается: Фигаро здесь, Фигаро там. Никого не хочет ни ругать, ни поддерживать слишком явно, чтобы везде оставаться своим. Как показывает опыт, это невозможно.

– А Первый канал вы вообще смотрите?

– Отдельные программы – конечно. У нас бывают отличные сериалы. Правда, мы называем их многосерийными фильмами. Сериалы – это ассоциация с бесконечными 300-серийными бразильскими эпопеями. А у нас очень качественные работы с точки зрения сценария, операторской, актерской, режиссерской работы, состава. «Доброе утро» смотрю – оно ведь по-настоящему доброе. Там освещаются темы, которые касаются каждого. Мне приятно в этой программе работать, потому что она для людей.

– На «Время покажет» (общественно-политическое шоу, где часто агрессивно обсуждают США, Украину и Сирию – Sports.ru) попадаете?

– Не попадаю. Это не моя программа. Если попадаю, то немедленно листаю дальше. Равно как и «60 минут», «Место встречи» на НТВ. Это не мои форматы. Возможно, у них есть свои зрители, но я не буду смотреть их даже по приговору суда.

***

– Коломойский периодически звонит спортивным журналистам своего канала. Как часто на НТВ вам звонил Гусинский?

– Ни разу. А встречи случались только на корпоративах. Прекрасно помню, как организовали корпоратив на полуострове возле Строгинского водохранилища. Все сидели, выпивали, делали шашлыки. Вдруг какие-то люди в камуфляже и с автоматами стали на лодочках плавать вокруг нас. И тут пришел Гусинский. Поздравил с юбилеем компании, кому-то, как Эрнесту Мацкявичюсу, подарил квартиру и уплыл или уехал. Люди с автоматами тоже рассосались.

– Квартира – это за что?

– Гусинский считал, что можно так поощрять. Многие получили от него квартиры: Миша Осокин, Света Сорокина. Если у кого-то свадьба, тоже дарили. И все – в новом огромном доме на Лесной. Там до сих пор живут многие старые НТВшники. В общем, дорого-богато. Мне, правда, ничего не подарили. Хотя мы поженились и работали вместе с женой на НТВ. Но что делать, значит, в другом повезет.

– С Евгением Киселевым сейчас общаетесь?

– Он в Киеве, а для перезвонов мы не были так близки. Но помню, что одно время он помешался на теннисе и любил в него играть, несмотря на габариты. Ему можно было сказать, что он безобразно ведет программу «Итоги» – его главное детище. Но сказать, что не разбирается в теннисе и не умеет играть, – это самое страшное. Никто на это не решался.

Когда мы работали на «Уимблдоне», он приходил туда с женой Машей Шаховой. Принес с собой вино, сыр. Сейчас такой никому не нужен – плавленый секторочками, а тогда считался чем-то новым. Тогда же пригласили и Олю Морозову (финалистка «Уимблдона»-1974 и «Ролан Гаррос»-1974 – Sports.ru) с мужем. Но в тот момент Евгений Алексеевич не считался моим непосредственным начальником. Им стал уже на ТВС, где по вторникам проводил летучки. И там это проходило в творческим порядке без тяги к бесконечным заседаниям.

– Как журналист Киселев вам нравился?

– Очень. До сих пор ловлю его статьи на «Эхе Москвы», хоть они и редко появляются. Он отлично сведущий в вопросе восточных стран – переводчик по образованию, в этом разбирается. И мне нравится, как он выражает мысли. Его формулировки не слишком заезженные. Бывает, что с журналистом не всегда соглашаешься по сути, но форма хороша. Например, то, что говорят Проханов или Жириновский, мне совсем не близко, но форма оригинальная. Можно послушать для обогащения словарного запаса или филологических приемов.

Кстати, раньше про Киселева многие спрашивали: «Чего же он так мычит, когда ведет «Итоги»: «Ммм, ммм»? Все потому, что не все тексты писал себе сам. А если и писал, то я по себе знаю: напишешь, вычитаешь, вставишь в верстку, все вроде хорошо. В эфире смотришь: «Да что такое? Тут ошибка, тут не так сформулировано». И Киселев начинал править по ходу дела. Получались заминки в виде мычаний.

– С Эрнстом вы тоже знакомы?

– Конечно. Могу ему позвонить, у меня есть номер. Но не буду это делать без какой-то крайней необходимости. Зачем мне и ему это надо?

– А какой он человек?

– В лизоблюдстве я никогда замечен не был, но скажу, что очень творческий и простой. Когда я работал корреспондентом, выходили фильмы «Ночной дозор» и «Дневной дозор». Снимал Бекмамбетов по произведениям Лукьяненко. Я должен был их информационно поддерживать каждый день в программе «Время», делать сюжеты. В то время российское кино практически исчезло, получалось, это был старт нового российского кинематографа. И Эрнст сам звонил мне на мобильный без всяких секретарей и кругов возле трона, что-то советовал. Меня все остерегали: «Ой, Константин Львович. Что ты, что ты, ни слова не скажи ему». Спокойно можно было с ним поспорить. Я в этом убедился. Он говорит: «Прочитай, что ты написал?». Я прочитал. Он: «А вот помнишь, я тебе говорил, что хорошо бы такую мысль провернуть?» – «Я в том сюжете вашу мысль вставил, а два раза подряд повторять как-то не очень» – «Ну да, да».

Или вот летом неделю работали в Питере на дне военно-морского флота. Туда отправили нашу передвижную студию. Он тоже приехал в командировку – предстояла грандиозная трансляция, тысяча камер. Мы в эфире «Доброго утра», он дождался, пока начнется сюжет, ведущие освободятся. Подошел, поздоровался.

– Слышал, что Андреева с вами, наоборот, полгода не здоровалась.

– Из-за того, что Жанной назвал. Суть в том, что включался с Поклонной горы, а связь с Останкино оказалась плохой. И я не понял, кто ведет программу – Андреева или Агалакова. Катя в тот момент находилась с ней в контрах. Считала, что Жанна хочет ее подсидеть. У меня узнать, кто же сидит в студии, не получилось: сигнал то пропадал, то восстанавливался. Сквозь шипение мне показалось, что это Жанна. Я говорю: «Ну, пока все. Жанна?». Такая гробовая замогильная тишина. И потом: «Я Катя, а не Жанна». И это в прямой эфир программы «Время» на Дальний Восток. С этого времени контры начались и со мной. Что сделать, в самое больное место уколол. Мог назвать Кириллом Клейменовым, Усамой бен Ладеном, но только не Жанной.

– Кстати, Кирилл Клейменов 15 лет назад и сейчас. Он изменился?

– По-моему, у него всегда были одни и те же взгляды. Такой государственник, консерватор. Вообще, он мой бывший начальник, поэтому что-то плохое про него говорить не совсем корректно и неблагородно. Я ему благодарен, потому что он меня предложил ведущим «Других новостей». Поддерживал, когда я работал корреспондентом.

Что касается программы «Время» – иногда в его исполнении это даже весело смотрится. Недавний случай с Кокориным и Мамаевым – я же стал невольным участником. Мы в тот день работали с Ольгой Ушаковой на Триумфальной площади. Понедельник, 8 утра, еще час эфира. Оля оглядывается и видит, что ее машина стоит возле театра Сатиры, хотя вместе с водителем она оставляла ее у «Пекина». Звонит узнать, что случилось, а он почти не может говорить: «Меня очень сильно избили». Мы сначала знать не знали, что это Мамаев и Кокорин. Только на следующий день все выяснилось.

На площадь к студии стали приходить какие-то люди, фотографировали Олю, меня заодно зачем-то. И мне даже понравилось, как Клейменов эту тему осветил. Я специально посмотрел на сайте – не всю программу «Время», а именно фрагмент, который касался этого. В чем-то любопытно.

– Какая реакция была у Ушаковой, когда она поняла, что водителя избили?

– Переживала, но нормально держалась. После эфира ждала милицию, следователя. Какие-то объяснения давала. Но здесь никого не убили, никто не умер. У Нагиева случилось несоизмеримо тяжелее, когда он провел финал «Голоса», только-только узнав о смерти матери.

– Вы в похожем положении оказывались?  

– Только в счастливом. В полночь на «НТВ-Плюс» выходил с новостями. В 22:30 мне позвонил врач и сказал: «Ваша жена родила мальчика». И я прям на тексте для эфира написал: «3150 вес, 52 рост». И как-то не осознал даже – пошел и отработал эфир.

– В комментариях удивлялись, откуда у ведущей Первого канала может появиться личный водитель и Mercedes. Может же?

– У меня нет этого. Я езжу на 8-летнем Chevrolet Cruze. У остальных могут иметься иные источники дохода, состоятельная семья. Коллеги-девушки замужем за бизнесменами, как правило.

– Прямой эфир каждый день, Первый канал, ненормированный график. Даже миллиона рублей в месяц нет?

– Даже близко не так. И даже не полмиллиона. Бухгалтерия запрещает называть конкретную цифру, но, может, на Первом есть только отдельные товарищи, которые столько получают. Я не из их числа.  

Теперь телеграм-канал есть даже у Головина

Фото: instagram.com/seregababaev; 1tv.ru; globallookpress.com/Igor Primak/Russian Look, Pravda Komsomolskaya/Russian Look; РИА Новости/Алексей Дружинин

logoСерена Уильямс
logoГеоргий Черданцев
logoАнна Дмитриева
logoКокорин и Мамаев
logoВасилий Уткин
logoУимблдон
Константин Эрнст