7 мин.

Утро Великого

51

Давным-давно в совсем другие времена величайший теннисист в истории (или, как минимум, один из величайших) после победы на турнире «Большого шлема» мог обнаружить себя наутро проснувшимся в ванне, зато во фраке. Кто этот чемпион, и как такое получилось – в блоге «С миру по Нитке».

Отрывок из книги Рода Лэйвера The Education of a Tennis Player, написанной в соавторстве с Бадом Коллинзом, описывает победу на «Уимблдоне» в 1969 году. Этот «Уимблдон» стал третьим турниром его исторического второго Большого Шлема, и при этом четвертым «Уимблдоном» в его коллекции. В отрывке рассказывается о финале против соотечественника Джона Ньюкомба и о последующем праздновании.

«По-моему, судьбу всего матча решил бэкхенд, которым я обвел Ньюкомба в седьмом гейме третьего сета. В этот момент Ньюкомб вел 4:2 и подавал, но после смэша и эйса, которыми я удержал свою подачу, ко мне вернулась уверенность в себе.

После того, как я выиграл первое очко и повел 0:15, у нас завязался обмен ударами, и он зарядил диагональным форхендом мне под право. Пока я гнался за мячом, он вышел к сетке и был готов перехватить любой мой удар. Он немного сместился влево, совершенно логично решив, что если я и догоню мяч, единственное, что смогу сделать – это попытаться пробить по линии. Я все-таки достал этот мяч («Ракета побеждает своими проклятыми ногами», – говорил Фред Столл). И действительно в другой ситуации я, скорее всего, пробил бы бэкхендом по линии. Все знали, что я люблю этот удар, поэтому тогда я решил, что должен поступить иначе. (Панчо Гонсалес однажды сказал: «Самое опасное в Роде Лэйвере это то, что он выполняет невероятные удары из неудобного положения – когда ты меньше всего их ожидаешь»).

Момент настал. Я сделал движение, как каратист, рубящий воздух, и низко и кручено послал мяч по диагонали. Я до сих пор не верю, что удар под таким углом возможен – Ньюкомб тоже не поверил. Этот удар полностью противоречил всему, что мы когда-либо видели и выполняли. Казалось невероятным, чтобы этот мяч перелетел через сетку и попал в корт. Но все же, двигаясь почти параллельно сетке, он счастливо избежал встречи с отчаянным выпадом Ньюкомба и приземлился точно в боковую линию. Такие удары не планируются, конечно, если не употреблять марихуану – но единственная трава, к которой я неравнодушен, растет на кортах Уимблдона. Я задал мячу только основное направление, а остальное случилось само собой. Было приятно посмотреть.

Но Ньюкомб был в шоке. Я так прикинул – этот удар стоил гораздо дороже, чем одно очко. Его оказалось достаточно, чтобы пробить брешь в сознании соперника и просочиться туда. Через несколько секунд я взял гейм на его подаче – последнее очко он отдал двойной ошибкой.

Ньюкомб ошибался, и я делал все возможное, чтобы помочь ему в этом. Я быстро выиграл свою подачу, а потом двумя хорошими форхендами и бэкхендом сделал еще один брейк и повел 5:4.

«Бей по мячу», – повторял я себе. Но и без этого все происходило инстинктивно. На сет-пойнте единственный неправильный отскок дня на секунду спас Ньюкомба. Но моя следующая подача, после которой сразу же последовал хлесткий бэкхенд слета, подарила мне сет.

Теперь я вел 2:1, и мне не терпелось покончить с Ньюкомбом, пока он не пришел в себя.

Он отлично подал, и я наотмашь пробил бэкхендом по линии. Джон смог только метнуться за мячом, но тот был уже далеко. Он выругался на себя и улыбнулся, но в его улыбке было видно отчаяние. Все по-доброму посмеялись – на «Уимблдоне» время от времени посмеяться не грех.

Еще два бэкхенда позволили мне прижать его к стенке – 0:40. Но здесь Джон откуда-то достал подачу, выиграл три очка подряд и сравнял счет. Подавая он стонал, и было понятно, что от усталости. То, что я не смог принять ни одну из трех подач¸ разозлило меня, но потом я облегченно выдохнул, когда он на пару сантиметров не попал потенциально опасной свечой. У меня больше. Он слета пробил на хафкорт. На долгую секунду все замерло – мы стояли лицом к лицу у сетки в борьбе за этот виртуальный матч-пойнт. Куда я ударю? Он знал, что это неважно, потому что, какой бы маршрут для мяча я ни выбрал, я почти стопроцентно обведу его. Но он был готов к битве. Я подождал, пока мяч ударится о землю, и справа отправил его по линии.

1:0, я подаю. Я продолжал идти прямым курсом к кубку, чеку и вечеринке в честь победителя. Матч закончился со счетом 6:4, 5:7, 6:4, 6:4. На настоящем (не виртуальном) матч-пойнте я смэшем обрубил полет последней свечи Ньюкомба. Красивая точка.

Потом постелили зеленый ковер, чтобы защитить священное покрытие от уличной обуви герцога Кентского, пришедшего вручить трофеи.

Ньюкомб, после того, как в 1967 выиграл «Уимблдон», сказал принцессе Марине (Марина Греческая и Датская – жена Георга Кентского), проводившей церемонию награждения, что пойдет и напьется. Хороший, прямой австралийский разговор. К тому же такое обещание дорогого стоит. Потому что австралийцу нужно ужасно много пива, чтобы надраться.

Фред Столл любит иллюстрировать это утверждение историей, произошедшей на парном турнире, который он выиграл с Роем Эмерсоном. «Мы играли в паре в Бостоне, и всю неделю придерживались стратегии поочередного сна. Один из нас всю ночь веселился, а другой оставался в отеле. А на следующую ночь мы менялись. Мы посчитали, что одного отдохнувшего будет достаточно для победы.

Перед полуфиналом, где мы должны были сыграть с первой парой Америки Кларком Грэбнером и Марти Риссеном, ночь принадлежала мне. Я был на пьянке в Бэйкон Хилл, и там встретился с персонажем, который назывался венгерским бароном и крутился в околотеннисных кругах.

Барон хотел немного заработать на нашем завтрашнем матче и спросил, как я оцениваю наши с Эммо шансы. Я предложил пари – поставить по пятерке. Я сказал ему: «Барон, один к пяти, что мы победим». Он прямо засветился. Холодильник был забит пивом до отказа, и он не давал мне и шагу ступить. «Выпей, Фред», – вот основная тема разговора на следующие несколько часов. Он все доставал и открывал мне бутылки. Я все пил.

Когда мы распивали второй ящик, я посмотрел на часы – времени было около половины третьего. Я сказал: «Барон, мне надо идти, я не хочу опоздать на матч – он, понимаете ли, начинается в полдень».

Он был уже хорош, но ответил: «Фред, а ты не думаешь, что стоит сказать Эммо о пари? Он должен понимать, насколько важен этот матч».

«Совершенно верно, барон». Тогда мне это показалось абсолютно логичным, так что я взял телефон и позвонил Эммо. Он был недоволен – я разбудил его. Кажется, он даже назвал меня идиотом чертовым, пока я рассказывал про пари.

Перед началом матча я кивнул барону, сидящему на трибунах. У него, кажется, болела голова, но выглядел он довольным, потому что был уверен в победе. Я играл как никогда, и мы размазали Риссена и Грэбнера по корту».

Для австралийца пиво – что молоко матери. Я не знаю, мог ли Ньюкомб даже в лучшие годы на свои любительские заработки позволить себе сдержать данное принцессе слово, но я выиграл 7 200 долларов, а этого достаточно, чтобы напоить даже австралийца.

В субботу вечером мы дома выпили немного шампанского с Джорджем Макколом и его женой, а также моими друзьями из Новой Зеландии – Джоном Макдональдом и его супругой. Я затянулся в парадный костюм для бала, где должен был танцевать ритуальный первый танец с победительницей женского турнира Энн Джонс. Впервые два левши открывали бал под фокстрот Fly Me to the Moon. Не помню, кто вел, но на славу Мардж и Говера Чэмпионов мы явно не претендовали.

Последнее, что я помню – как мы сидели на дискотеке Раффлс, где приятно текли музыка и пиво. Я постоянно улыбался, Арета Франклин выла, Пэт Столл, жена Фреда, беседовала с Мэри об имени для нашего ребенка.

«Я думаю, что Форест будет хорошим именем для мальчика. Ведь ребенок должен родиться во время турнира в Форест Хиллс, так что это будет отличное напоминание, как ты думаешь?».

Мэри так не думала.

Имя Шлемма для девочки ей также не понравилось. Шлеммер для мальчика тоже. Похоже, она была не настроена на теннисный мотив, и я заверил ее, что мы не будем называть ребенка Укороченный (Drop Shot), потому что у нас уже есть собака с таким именем.

Мысли стали перемешиваться. Я забыл о Ньюкомбе, Шлеме, Форесте Лэйвере, Арете Франклин, танце с Энн Джон… и проснулся утром в ванне, во фраке. Раньше я никогда так хорошо не одевался для приема ванны.

Мэри рассказала мне, что примерно в семь утра зазвонил телефон. Это был звонок от журналиста из Австралии, который хотел поговорить со мной о моей победе.

«Это миссис Лэйвер», – сказала она.

«А можно поговорить с Вашим мужем?» – спросил репортер.

«Эм, – промычала она, вспоминая тело в ванной, – Род вышел». Он не хотела врать, но и правду говорить не хотела. Я считаю, это был неплохой ответ.

«Вышел? В такое время? А когда он вернется?» – упорствовал журналист.

«Часов через пять. Да, попробуйте перезвонить часов через пять».

Когда он позвонил в следующий раз, я был готов поболтать. Я нашел свою голову, закатившуюся за ванну, и прикрутил ее обратно».

Мило и забавно, но если серьезно, то больше по теме алкоголя и наркотиков в теннисе можно прочитать здесь. Не все истории так хорошо заканчивались.