Главная игра в истории канадской сборной
Кен Драйнде играл в восьмой, решающей игре Саммита 72. Сложно представить более важный матч в истории канадской сборной. Ныне снесённый Двроец спорта Лужники за свою истрию видел много важных спортивных событий и пережил много концертов, но самая известная фотография в нём была сделана именно 28 сентября 1972 года.
28 СЕНТЯБРЯ
Меня охватил панический страх: вдруг я съел что-нибудь недоброкачественное и заболею. Я пытался поспать час-полтора, но лишь беспокойно метался по постели. Никогда в жизни мне не было так противно, я ни разу не испытывал подобного напряжения. Уже два дня я ужасно нервничаю. Даже когда я занят тем, что не имеет никакого отношения к хоккею, охватившее меня чувство не проходит: у меня подводит живот, деревенеют ноги, мной овладевает страх. Когда я иду по улице Горького к Красной площади, чтобы подышать свежим воздухом, я стараюсь делать глубокие вдохи и успокоить расходившиеся нервы. Эй, еще ведь надо провести игру. Она состоится. И играть надо как следует. Нервничая, ты только навредишь себе. Успокойся, пожалуйста… Но когда обращаешься к самому себе, беседа получается односторонней. Я старался убедить себя, что это самая обыкновенная, хотя и важная игра. Ведь я участвовал в финалах национального чемпионата колледжей США, играл в седьмом и финальном матче на Кубок Стэнли. Чего же так волноваться сейчас? К сожалению, мой собеседник не внял увещеваниям. Мое тело просто отказывалось воспринимать доводы рассудка. Я стал нервничать еще больше.
Поднявшись наверх, чтобы захватить кое-что у себя в комнате, я услышал телефонный звонок. Звонила наша переводчица Ирина. Она попросила позвать Линду, а когда узнала, что ее нет в номере, предложила встретиться в вестибюле. Спустившись, я узнал, что Ирина приготовила нам подарок: миниатюрную, ручной работы шахматную доску. Я был тронут до глубины души и не знал, как ее благодарить.
Затем все вместе мы отправились на стадион. На стенах и стульях в коридоре у наших раздевалок громоздились кипы телеграмм с добрыми пожеланиями от болельщиков. Одну из них, от моих университетских товарищей, я положил в свой шкафчик. В ней говорилось: «Отличная игра в воскресенье, но не забудь, что в четверг коммерческие ассоциации». Будь я сейчас в Монреале, я бы, наверное, сидел на лекции о коммерческих ассоциациях. Но я в Москве, и всего через час начнется игра. Мне никогда не было так приятно слышать о коммерческих ассоциациях. Но что это там говорит об игре Гарри Синден? «Сегодня будет величайшая в истории хоккейная встреча…» Что ж, дай бог. В раздевалке, да и на льду во время разминки ребята не так энергично меня подбадривали, как перед шестой встречей. Если учесть мое состояние, то отсутствие избыточного внимания к моей особе было для меня большим облегчением. В прошлый раз Кен Драйден вызывал у них беспокойство, вот они и старались. Теперь же я вроде вернулся из небытия, и подбадривать меня было ни к чему.
Когда мы выкатились на лед, три тысячи канадских болельщиков начали скандировать: «Да, да – Ка-на-да! Нет, нет – Совьет!» С других трибун раздался пронзительный свист и мощное «шайбу, шайбу, шайбу!» Состоялось представление игроков, прозвучали государственные гимны, и мы обменялись сувенирами в центре льда. Мы подарили советским хоккеистам огромные техасские шляпы, и Харламов, который уже оправился от травмы, тут же надвинул ее на себя и покатил к своему борту. Игра началась.
Я всегда люблю остановить пару шайб в самом начале игры, и русские любезно предоставили мне эту возможность, совершив два мощных броска в течение первой минуты. Оба раза я без труда поймал шайбу, и мои нервозность и напряжение исчезли без следа. Но скоро по своей собственной вине мы попали в беду. На третьей минуте игры Батя наказал Билла Уайта за подножку, а тридцать шесть секунд спустя Компалла отправил на скамью оштрафованных Питера Маховлича за задержку игрока. Почему? В чем дело? Надо успокоиться, ребята. Похоже, что мы здорово влипли. Русские прекрасно организовали штурм наших ворот, точно передавая шайбу в нашей зоне. Кто-то совершил бросок. Я отбиваю шайбу левым щитком, но она отскакивает к Якушеву (о, почему он не заболел гриппом?!), который тут же посылает ее в ворота. Русские повели 1:0. Через минуту или около того мы стали свидетелями поразительной несогласованности между судьями, напоминавшей шведский инцидент. Жан-Поль Паризе весьма агрессивно «опекал» у ворот одного из советских форвардов. Находившийся ближе всех к месту происходящего Компалла показал жестом, что нарушения нет и игра может продолжаться. Но Батя, который стоял примерно в пятидесяти футах в стороне, поднял правую руку и указал на Паризе, что означало двухминутный штраф. Естественно, что, когда шайба попала к нам и Батя свистком остановил игру, Паризе буквально взорвался. Как, впрочем, и все наши полевые игроки, и те, кто находился на скамейке. Жан-Поль кинулся с руганью к судьям. Батя немедля назначил ему десятиминутный штраф за недисциплинированное поведение. Жан-Поль совсем потерял самообладание, взметнул кверху клюшку и хотел было обрушить ее на борт между Батей и Компаллой. К счастью, он во время остановился, но успел перепугать всех окружающих, включая самого себя. Потрясенный этой сценой, Батя удалил его со льда до окончания игры.
Наши на скамье совсем вышли из себя. Кто-то даже швырнул на поле стул. Все как с цепи сорвались. На лед полетели полотенца, перчатки, клюшки и шайбы. Канадские болельщики скандировали: «Поехали домой, поехали домой». На противоположной трибуне Иглсон перебрался через заграждение и побежал вдоль борта к нашей скамье. Тем временем группа милиционеров плотным кольцом окружила скамью для оштрафованных. В общем, картина была пренеприятная. Все это время русские хоккеисты сидели на своей скамье и на борту, со скучающим видом наблюдая за происходящим. Глядя на все это, я со страхом подумал о возможных последствиях. У нас еще пятьдесят шесть минут игры, это очень много, хоть они и на гол впереди. Надо успокоиться. Прийти в себя. Я легко представил, как русские забивают еще один или два гола, воспользовавшись нашим трансом из-за удаления Паризе. Поэтому я подъехал к нашей скамье и старался успокоить расходившихся ребят. К нашему счастью, на уборку льда ушло минут пятнадцать, за это время страсти несколько углеглись, и, когда игра возобновилась, мы окончательно пришли в себя. Две с половиной минуты спустя нам повезло. Батя заметил, что Геннадий Цыганков придержал кого-то у своих ворот, и отправил его с поля на две минуты. А через семнадцать секунд Фил Эспозито сравнял счет, послав шайбу в ворота Третьяка с самого пятачка.
Странно. Все семь предыдущих игр судьи игнорировали нарушения, которые мы квалифицировали как неправильную блокировку игрока. А сейчас наказания за атаку соперника, не владеющего шайбой, посыпались одно за другим. На десятой минуте первого периода Рон Эллис, еще после Виннипега получивший задание опекать Харламова по всему полю и с тех пор не давший ему забить ни одного гола, отправился за борт за неправильную блокировку своего подопечного. Через девятнадцать секунд такое же наказание получил Владимир Петров. На тринадцатой минуте Батя отправил на скамью для оштрафованных Курнуайе за блокировку Мальцева. Пять нарушений менее чем за тринадцать минут.
Когда Курнуайе отбывал наказание, Лутченко броском издалека вывел свою команду вперед: меня заслонили, и я увидел шайбу, лишь когда она влетела в ворота. Мы продолжали оказывать давление, и за три минуты до конца периода Брэд Парк – это была его лучшая игра – в центре овладел шайбой и послал ее Жану Рателлю. Четко пасуя друг другу, оба «рейнджера» ворвались в зону защиты противника по правому краю. Рателль сделал небольшую паузу, выманив на себя защитника, а затем передал шайбу Парку. Тот чисто обыграл Третьяка, выйдя к воротам с правого фланга, и послал шайбу в сетку над правым плечом вратаря. Классический гол. Счет стал вновь ничейным. Я уже говорил, что ограждение торцов ледяного поля в Лужниках сделано из сетки, а не из стекла. В начале второго периода Якушев сделал сильный бросок в сторону ворот футов с сорока пяти. Шайба шла явно мимо ворот, и я мог поступить двояким образом: либо выйти из ворот, поймать шайбу и отдать ее своему защитнику; или же остаться в воротах, проследить за отскоком, а затем играть по обстоятельствам. Первый вариант опасней, он связан с известным риском: случается, что шайбу не перехватишь, она отскочит от перчатки и закатится в ворота. В общем, мне показалось, что в данной ситуации шайбу ловить не стоит. Бросок состоялся. Шайба ударилась о туго натянутую сетку и отскочила, словно пущенная из рогатки, едва не угодив мне в затылок. Если бы я не увернулся, она от моего шлема влетела бы прямо в ворота. А так она отлетела в поле футов на двадцать пять – прямо на клюшку Владимира Шадрина. Щелчок! И мы опять проигрываем 2:3. Ну и расстроился же я.
Хуже всего с этой сеткой то, что никогда не угадаешь, как она себя поведет. Во время тренировки мы с Тони и Э. Дж. тщетно пытались разобраться, как от нее отскакивает шайба. Так к единому выводу и не пришли. Когда она попадает в натянутый участок возле стоек, то летит обратно, словно бумеранг. Но каждый бросок так отличается по силе, высоте, вращению и скорости, что поведение шайбы заранее предугадать невозможно. Надо было мне перехватить эту проклятую шайбу. Итак, мы опять проигрываем, но не сдаемся. Вскоре прекрасно сыграл «бешеный пес» Род Джилберт, и счет стал опять равным. Род несколько секунд обрабатывал шайбу у борта справа от Третьяка между синей линией и линией ворот. Не знаю, почему русские не атаковали его. Тем временем наш правый защитник Билл Уайт проскользнул по правому краю к самым воротам, и Род выложил ему на клюшку идеальный пас. Третьяк был бессилен что-либо сделать против броска Уайта. 3:3. Обычно в подобных ситуациях моральное состояние команды зависит от умения вратаря спасти ворота. В первый раз мне это удалось, когда я взял шайбу от Бориса Михайлова, вышедшего к моим воротам вдвоем с товарищем против одного нашего защитника. Это меня здорово вдохновило, и я лишь надеялся, что остальные ребята испытали то же. Но после следующего вбрасывания русские снова добились успеха. Фил Эспозито резко опередил Петрова, и наши крайние нападающие бросились в зону противника, обнажив свои фланги. Однако шайба непостижимым образом попала на клюшку к Шадрину. Ее мгновенно получил в центре этот Якушев и послал в угол ворот. Счет стал 4:3. А еще через несколько минут они в третий раз взяли мои ворота, играя в большинстве, и довели счет до 5:3. И опять подготовил его Якушев. Он почти двадцать секунд раскатывал с шайбой в нашей зоне, дожидаясь, покуда его товарищи не займут удобное положение. Затем отпасовал шайбу подоспевшему защитнику Васильеву. Продержав шайбу несколько секунд, Васильев отошел от борта слева от меня и под острым углом бросил шайбу в самую гущу игроков, рассчитывая, что она отлетит от кого-нибудь в ворота. К сожалению, так и произошло: шайба скользнула по чьим-то коленям и влетела в ворота. БЕДА. Теперь, чтобы победить, нам надо забросить минимум три шайбы. Минуту спустя, выйдя втроем против одного, русские снова едва не забили гол, но Шадрин послал шайбу прямо мне в щитки. Случись такая ситуация в Монреале четыре недели назад, гол был бы неминуем. Выходы втроем против одного русские разыгрывают идеально. Игрок, находившийся в центре, передал шайбу направо, а тот в свою очередь послал пас через линию ворот Шадрину. В первой игре в Канаде, когда я еще играл на выходах, я бы выскочил навстречу либо первому, либо второму игроку, а третий делал бы что хотел. Теперь же я ворот не покинул и, когда шайба попала к Шадрину, я инстинктивно переместился в воротах в его направлении. Пожалуй, это был мой лучший маневр за все игры.
Однако несколько секунд спустя еще лучше сыграл Фил Эспозито. Юрий Блинов овладел шайбой и прошел вдоль ворот. Я переместился вслед за ним, а он послал шайбу в незащищенную часть ворот позади меня. Но тут буквально в футе от линии ворот шайбу перехватил появившийся нивесть откуда Фил Эспозито. Поистине эти Эспозито прирожденные вратари! Несмотря на все, настроение у нас было отнюдь не паническое. Тони Эспозито сказал в раздевалке: «Эй, если они смогли забросить мне в одном периоде пять шайб, уж какнибудь мы забьем Третьяку три». Однако, чтобы обрести уверенность, нам надо забросить хоть одну шайбу в самом начале периода. Это помогло бы нам, кроме всего, избежать губительной ситуации, когда все рвутся в наступление, позабыв о защите. И Фил забросил эту шайбу. Заняв место Паризе на левом фланге, Питер Маховлич объехал ворота и выдал резкий пас Эспозито, который находился на своей любимой точке футах в десяти напротив Третьяка. Как заправский бейсболист, Фил поймал шайбу рукой и точно сбросил ее себе на крюк. Третьяк не мог ничего поделать, и мы снова заиграли вовсю. Теперь игра была нашей, и до конца периода я практически выступал в роли зрителя, наблюдая, как обстреливают ворота Третьяка буквально со всех точек поля. В конце первой десятиминутки мы едва не сравняли счет, когда Жан Рателль послал шайбу мимо пустых ворот. Секундомер отсчитал 12 минут 56 секунд, когда Айвэн Курнуайе сравнял счет. Но что это?… Парк остановил шайбу у синей линии и послал ее к воротам Третьяка. Эспо изменил ее полет, и какое-то время все десять игроков в зоне русских, казалось, колотили клюшками по шайбе. Вдруг она оказалась у Курнуайе, и тот пустил ее мимо Третьяка в сетку. Я все четко видел от своих ворот. Но красный свет так и не зажегся. Однако шайба побывала в воротах. Мы знали это, русские знали это. И что важнее всего, судьи на поле тоже знали.
В этот момент у штрафной скамьи, как раз напротив скамеек для запасных, началась какая-то суматоха. Видимо, разгневанный на то, что судья у ворот не зажег красный свет, Иглсон перебрался через заграждение и пытался прорваться через оборонительный заслон милиции. Потом он говорил, что «хотел добраться до судьи у ворот и всыпать ему как следует. Мы наконец сквитали счет в самой важной из когда-либо игравшихся хоккейных встреч, – рассказывал он, – а три тысячи наших болельщиков и двадцать миллионов телезрителей в Канаде не знают, что происходит». Милиционеры окружили Иглсона, взяли его под руки и стали выпроваживать из зала. Первым, кто обратил на это внимание, был Питер Маховлич. Размахивая клюшкой, он бросился к борту, за ним по льду бежали еще восемнадцать хоккеистов, Синден, Фергюсон, массажисты и пара ребят, не принимавших участия в этой игре. Кто-то перелез через борт и вырвал Иглсона из рук милиции. Окружив Ала, все они затем отправились через лед к нашей скамье. И тут мной снова овладело знакомое чувство. Мои мышцы напряглись до предела. Следующий гол, несомненно, будет решающим. Напряжение у всех достигло высшей точки. Из последних семи минут игры я запомнил только один момент: за тридцать четыре секунды до конца Пол Хендерсон забрасывает гол. Я до сих пор помню, как наши вошли в зону русских, а на часах оставалось меньше минуты игры. Шайба ударилась в борт, к ней бросились Эспозито и Курнуайе. Тем временем Хендерсон, опекаемый русской защитой, занял место у ворот Третьяка. И вдруг шайба летит из угла прямо на клюшку Хендерсону. Пол бросает. Я вижу, как шайба входит в ворота. Я видел, как она вошла! Но свет опять не зажегся. Однако и теперь ни у кого нет сомнения, что шайба побывала в воротах. Хендерсон заскакал по льду, и мы под оглушительные крики зрителей бросились к Полу, чтобы поздравить его. Ну, дела! Как здорово этот парень выручает нас в трудную минуту! Он забросил решающую шайбу в шестой игре. На последних минутах седьмой встречи его гол тоже был решающим. И вот сейчас он забил победный гол за тридцать четыре секунды до конца решающей игры этих международных соревнований. Не помню, когда в последний раз я покидал ворота, чтобы поздравить кого-нибудь на противоположном конце льда. Сейчас я, наверное, установил рекорд в спринте на сто восемьдесят футов в полной вратарской экипировке и присоединился к толпе, окружившей Хендерсона.
Но тут я вспомнил, что до конца игры осталось тридцать четыре секунды. Ведь на прошлой встрече русские умудрились за девять секунд забросить две шайбы. Эти секунды были для меня самыми долгими в жизни. Они показались мне тридцатью четырьмя днями, но после всего пережитого мы не собирались уступать победу. Мы оборонялись как одержимые, ни разу не дав им как следует бросить по воротам. Конец, 6:5. Наши болельщики поют «О, Канада» и машут флажками. А потом начинают скандировать: «Мы – номер один! Мы – номер один!»
В раздевалке игроки, их жены и официальные лица тоже вдруг грянули «О, Канада». Я не принадлежу к числу сверхпатриотов и не люблю размахивать флагом, но и мне показалось, что пение национального гимна тогда в раздевалке было вполне уместным.
После этой вспышки эмоций ребята вдруг как-то сникли. Мы были истощены и морально, и физически. У нас больше не было сил. Я оглядел ребят: у всех свитеры промокли от пота… Я испытывал чувство гордости за всех нас. Шесть недель назад мы были едва знакомы, а сейчас я знал каждого как родного. Мы поехали в гостиницу на ужин и там отметили победу нашей команды. Именно – команды. По ходу встреч становилось ясно, что тридцать пять отдельных игроков превращаются в команду. Чтобы стать командой, нужно, по-моему, пройти через трудные испытания и неприятности. Мы это сделали. И сейчас мы были искренне и глубоко рады друг за друга. Через неделю почти все мы окажемся в разных командах и снова будем сражаться за разные цвета. И наверное, наши схватки будут еще жарче, потому что так ведется у друзей. Но нас объединяет нечто важное, и это великое чувство останется с нами надолго. Все уже позади. И все уже сказано. Но нам еще предстоит ехать в гостиницу «Метрополь» на прием, устроенный русскими для обеих команд. На нем присутствовали шесть или восемь советских хоккеистов, и мне очень хотелось поговорить с ними. Где же Ирина? Кто мне поможет побеседовать с этими ребятами? Беда в том, что мы так и не познакомились с русскими хоккеистами поближе. Но мы все равно достаточно хорошо узнали многих из них. Готов держать пари, что до первой игры в Монреале большинству наших хоккеистов были знакомы имена всего-навсего трех или четырех человек, имеющих отношение к советской сборной: Анатолия Тарасова, ее старшего тренера. Анатолия Фирсова, который из-за травмы колена и по соображениям возраста так и не смог с нами встретиться, и, может быть, защитника Александра Рагулина, лет десять выступавшего за сборную. А сейчас имена Якушева, Мальцева, Харламова, Лутченко и Третьяка куда как хорошо нам знакомы. Они звучат как Маховлич, Орр, Эспозито, Рателль и Халл. Мы знаем также и Васильева, и Цыганкова. Прощаясь с ними мы жестами пожелали друг другу удачи, подняв кверху большой палец. По-моему, у русских отличная хоккейная команда, и я глубоко их уважаю. Нам необыкновенно повезло, что мы выиграли эту серию встреч, поверьте мне. Но чем становилось позднее, тем явственней сказывалось влияние выпитого шампанского, и вот уже кое-кто из наших болельщиков стал высказывать иные мысли. Я своим ушам не верил… «Сыграй мы с ними в середине сезона после ряда своих игр, мы бы могли одержать все восемь побед». «Русским было бы не под силу провести на таком уровне все семьдесят восемь игр первенства НХЛ, а затем игры на Кубок Стэнли». А я думаю о том, какой трудной была эта серия встреч, насколько больше, чем когда-либо прежде, пришлось работать нашим игрокам и как нам повезло, что мы выиграли серию со счетом игр 4 – 3 – 1 благодаря голу, забитому за тридцать четыре секунды до конца матча. И вот теперь ктото сомневается в силе русских. Хоть мы и победили в трех последних играх, наш перевес был всего в одну шайбу. А теперь мы болтаем вздор о каком-то нашем превосходстве. Это омрачило радость победы. Подобная болтовня совсем не к месту. Что до меня, я не уверен в нашем превосходстве.
Вот и закончилась суперсерис, но не закончилась книга Кена Драйдена.Уже завтра новая глава. Больше хоккея в моём телеграмме https://t.me/oldhockey. На спортс переноситься только самое длинное.
