23 мин.

«Человек без веры в Бога – опасный». Интервью Клима Костина – в НХЛ о нем заботился даже Макдэвид

24

Серьезный разговор.

Климу Костину 24 года, и он готовится к игре уже за третий клуб НХЛ: провел два сезона в «Сент-Луисе», год в «Эдмонтоне» (между этим выиграл с «Авангардом» Кубок Гагарина), а этим летом после обмена подписал двухлетний контракт с «Детройтом». 

В прошедшем сезоне у Клима 57 игр за «Ойлерс» и 11+10 по системе «гол+пас». Кажется, не так много, но если учесть, что его средний айстайм был всего 10 минут – весьма приличный результат. Но нападающий запомнился не только игрой (и драками, когда это необходимо), но и открытостью в медиа и мемами – например, он перед каждым матчем плей-офф обливал ведущего клубного ТВ водой.

Александра Лихачева поговорила с Климом не только (даже не столько) про хоккей.

В Эдмонтоне подружился с ливанцами – они похожи на русских. Жил с отцом, который с трех лет курирует его карьеру

– Как проходит отпуск? 

– Ездил в родную Пензу к друзьям, самым близким и настоящим. Мы дружим около 10 лет. Очень дорожу ими, мы как братья. А так – после сезона остался в Эдмонтоне на две недели. У меня там появились знакомые из Ливана. Мы с ними ходили по заведениям и ездили на рыбалку. 

– Как познакомились?

– В команде был парикмахер, который приходил раз в две недели. 

Во время стрижки я рассказал о проблемах с отправкой машины из Америки в Канаду. Он посоветовал парней, которые могут дать машину бесплатно. Так мы познакомились – за ужином встретились, посидели. Замечательные ребята, и по менталитету близки к русским. Нашли общий язык и сдружились. 

– Что за проблемы с отправкой машины?

– Нужно было заполнять очень много документов, так как отправка из Америки в Канаду считается импортом. На самом деле это просто лень.

У парней автобизнес в Эдмонтоне, его открыл их отец в 90-х. Они как раз гоняют машины из Америки в Канаду. Предложили два варианта: либо помочь с документами и перегнать мою машину, либо новую здесь. Но так как моя машина не предназначена для больших сугробов, они дали огромный трак – как в фильме «Няньки».

У меня BMW 550i. Я брал в лизинг – за океаном мало кто покупает автомобили. Берешь на 2-3 года, как удобнее – а потом возвращаешь и берешь новую. Если с машиной что-то случается – она полностью застрахована, это удобно. Ремонт тоже за копейки.

– Чем занимался после вылета во втором раунде плей-офф от «Вегаса» (2-4)?

– Полетел в Лос-Анджелес к сестре. Маша там живет около шести лет – появились друзья, с которыми проводили время. Подруги сестры, папа, сын сестры Егорка. Ездили с ними в горы, на велосипедах катались – очень красивая природа.

– И папа туда приехал отдохнуть?

– Отец со мной жил в Эдмонтоне с февраля. Он очень много отдал хоккею – как в своей жизни, так и в моей. Поэтому любит, когда у меня все под контролем.

– Он тоже занимался хоккеем?

– Играл, но не на высоком уровне. Зато очень сильно любит хоккей. Когда я выиграл Кубок Гагарина с «Авангардом», сказал папе, что это его победа. Он с трех лет не давал мне жизни – все было подчинено спорту. Но, к сожалению, ему не этот кубок нужен, а Стэнли.

– Получается, у тебя с трех лет постоянный контроль и тренировки?

– Отец всегда старался держать меня на правильном пути. Он в свое время сказал фразу, которую я раньше не особо понимал, а сейчас постепенно осознаю: «Чтобы в жизни чего-то добиться, нужно от чего-то отказаться». 

Я не мог в любое время выйти на улицу с ребятами попинать мяч, хотя очень хотелось – нужно было на тренировку. Только сейчас и в будущем, я надеюсь, буду пожинать плоды этого. 

– Не протестовал – мол, не хочу на тренировку?

– Не знаю, как это у девочек работает, но мне отцу было страшно такое сказать. Ему бы не очень понравилось.

– Папа каждую игру смотрит?

– Абсолютно – даже когда он не в Америке и Канаде. Затем созваниваемся, и начинается разбор полетов.

Бывает, нет настроения после плохих матчей разговаривать. Возвращаюсь домой, и немного напряженная обстановка – это иногда давит. Но это меня мотивирует играть лучше.

Иногда думаешь: «Сегодня плохо себя чувствую, не буду бегать». А на трибуне сидит отец. Тогда хочешь, не хочешь – забегаешь.

– А как мама одна в Пензе? Или она тоже приезжала?

– Она была в Лос-Анджелесе у сестры три месяца, с октября по декабрь, потом улетела в Россию, и прилетел папа. Они бы приехали вдвоем, но в Пензе бабушка, которой нужен уход.

– Папа приезжал в Сент-Луис, когда ты играл за «Блюз»?

– В то время как раз был ковидный год, а потом движение BLM. Так что с визами было тяжело. Он полтора года ждал собеседования в посольстве. Наконец-то в этом году ему одобрили визу в Казахстане, и он прилетел. 

В Америке самый близкий человек – сестра: помогает в быту, обсуждает с ним девчонок, подставляет плечо, чтобы поплакаться

– Сестра живет в Лос-Анджелесе шесть лет. Как она там оказалась?

– У Маши был сложный путь. Когда меня задрафтовали, она сказала, что с работой в России не особо получается. Хотя она очень умная, два высших образования, много где пробовала.

Рванула в Штаты по студенческой визе, сначала брала какие-то курсы, подрабатывала. Сейчас у нее все налаживается: муж, сыну 4 года, появилась стабильность.

Благодаря ей я в Америке. Когда мне было 11, у родителей не было возможности перевезти меня из маленького города в Москву – снять квартиру, обеспечить дополнительными тренировками.  Сестра работала в Европе и, мне кажется, отправляла последние деньги в Россию, чтобы в Москве я мог заниматься. Теперь моя очередь ей помогать.

– После драфта она тебе помогала освоиться в Америке? 

– У Маши на тот момент уже был хороший английский, а у меня – ноль. Не мог даже представиться.

Она жила в Лос-Анджелесе, а я в Сент-Луисе. Мне помогало то, что мы в одной стране и я всегда мог к ней прилететь и поплакаться в плечо.

– И часто прилетал?

– Когда было 3-4 дня выходных, брал билеты и проводил с ней как можно больше времени. Точнее билеты она покупала – я до сих пор не могу, не разбираюсь в этих сайтах. Она даже из Лос-Анджелеса брала мне билет Пенза – Москва. Маша всем заправляет – дела в семье идут через нее.

– Как проводите с ней время?

– Обсуждаем девчонок (смеется). В Лос-Анджелесе много любимых мест, классный город. Гуляем вдоль океана, ходим в кафе. Постоянно говорим обо всем и ни о чем.

На тот момент рассказывал, как мне тяжело, не понимая, насколько ей самой сложно. Она всегда находила слова поддержки – это было очень важно.

– Вы жили с сестрой в разных городах, а кто помогал обустроиться в Сент-Луисе? Как квартиру искал?

– Первый агент помог с квартирой, и из команды подсказывали, где лучше снять. 

Агент сделал так, чтобы с карточки автоматом снимали деньги за квартиру раз в месяц – это очень удобно! А то я на бумажках ничего не мог прочитать и не понимал, куда идти, где заплатить и что делать. После общения с ребятами начал потихоньку разбираться. 

Когда сестра обустроилась и поняла, как все работает, всеми вопросами начала заниматься она. 

Хотел уезжать из Америки – карьера не шла, языка не знал. Семья убедила остаться, и в Канаде (похожей на Россию) Костин расцвел

– Помнишь, как выглядела первая квартира?

– Там все съемные квартиры под копирку: диван, телевизор, линолеум, кровать, ковер, туалет – ничего особенного.

Первый год снял квартиру без мебели, так как хотел сэкономить. Но потом были проблемы с ее продажей, с хранением. После этого снимал уже с мебелью. Платил на 500-600 долларов больше. Зато она пригодна для жизни.

– Какими были первые впечатления от Америки?

– Был эффект «вау» – немногим удается там побывать. Люди говорят на другом языке, менталитет отличается – все друг другу улыбаются, очень добрые и вежливые. На драфте в Чикаго хорошо провели время. Агенты и клубы, которые приглашали, оплачивали счета в дорогих ресторанах. 

Когда приехал на сезон в Сан-Антонио, уже снял розовые очки, и наступили серые будни. Без знания языка депрессовал, много пролил слез. Думаю, каждому надо через это пройти, так закалялся характер.

– Было желание уехать?

– Большое. Останавливал папа. Через пару недель он прилетел, сказал, что будем вместе жить и тогда точно справимся. Я приходил домой, он меня там ждал и это спасало. 

Первое время меня смущало, что люди улыбаются. Они могли остановиться на улице и спросить, как дела, где живу, как день и так далее. А я кроме «хэллоу» ничего не мог сказать. 

Это первое время напрягало – я надевал наушники, опускал голову и убегал. Теперь понимаю, как это выглядит со стороны. Я бы подумал, что у парня что-то с головой не в порядке.

– Сейчас ты сам можешь заговорить с кем-то на улице первым?

– Без проблем вообще. Ни разу не было такого, чтобы я вышел с арены и по пути домой со мной не поговорили бы минимум два человека. Даже пара фраз: «Как настроение? как дела в команде?».

Эдмонтон реально живет хоккеем: все болеют, переживают. Игроков знают в лицо. 

– В Сент-Луисе было не так?

– Там в основном все живут своей жизнью и на хоккей ходят как на развлечение – как в парк с семьей. В Эдмонтоне все болеют: проиграли – люди пьют и плачут, выиграли – пьют, улыбаются. 

После поражений лучше не ходить в рестораны – могут подойти и высказать недовольство: мол, ребята, давайте в себя приходите, игра не на вашем уровне. Там все понимают хоккей – и ценят самоотдачу.

– Но бывает же, когда после игры вообще не хочешь разговаривать?

– Вообще нет. Даже если после плохой игры раздраженный – всегда остановлюсь и перекинусь парой фраз.

– Помнишь, как узнал о переходе в «Эдмонтон»? Какие были ощущения? 

– Перед сезоном снял дом в Сент-Луисе, так как был односторонний контракт. Еще не осознавал, что в любой момент клуб может от меня отказаться.

После одной из предсезонных игр руководство вызвало на разговор и объявило, что я выставлен на драфт отказов. Я поблагодарил их за предоставленный шанс, но внутри все оборвалось – был опустошен и не понимал, что делать. Очень сильно поддержали близкие.

Думаю, каждый хоккеист должен через это пройти. Так закаляется характер.

До этого момента все было гладко: в 17 лет в КХЛ, первый раунд драфта, дебют в НХЛ, первый гол. Все шло хорошо, и должен был случиться обрыв, чтобы прийти в себя.

Я был настроен вернуться в Россию, раз в НХЛ не получилось – на этом жизнь не заканчивается. Позвонил сестре, она купила билет в Россию. Хотя они с мамой уговаривали подождать команды из Северной Америки. Но я был настроен решительно, всем друзьям объявил о возвращении. 

Драфт отказов закончился, меня никто не забрал. А потом позвонил генменеджер «Эдмонтона» и сказал, что хочет дать мне шанс. Я тоже хотел этот шанс, но так устал бороться, проходить через тяжелые отрывки в «Сент-Луисе», к тому же без близких рядом.

Мне дали день на раздумья, я взвесил все за и против, семья уговорила остаться. 

– Что самое сложное при переезде?

– Собирать вещи, хотя у меня их немного. Если собрать все вещи, то получится один чемодан, ну и второй для обуви. 

– Какими были первые впечатления от Канады?

– Мне там больше понравилось, чем в Америке. С кем бы ни играли – аншлаг. Безумная поддержка, шоу перед большим экраном – город жил хоккеем. Были забиты бары, рестораны! Такая поддержка действительно заряжала.

Климат, как в России, все времена года. Доходило до минус 38. Мне было комфортно, потому что все максимально приближено к нашим условиям.

– Кто-то помогал найти жилье?

– Среди болельщиков нашлись риелторы. Они сами со мной связались после обмена и скинули варианты, я выбрал.

– Что для тебя главное в квартире?

– Кровать и две большие подушки.

– А кухня?

– Я туда не заходил, ха-ха. В Сент-Луисе решил приготовить кашу на завтрак, чтобы не ехать в кафе. Сделал все по маминому рецепту, а когда начал есть – чуть не вырвало. Оказалось, перепутал соль с сахаром и положил столько же соли, сколько надо было сахара. После этого понял, что готовка не мое.

– Теперь ешь только в ресторанах?

– В «Эдмонтоне» повар с двумя помощниками готовили завтрак, обед и ужин каждый день. В «Сент-Луисе» такого не было, только обед. Получается, ездил на завтрак в «Старбакс» за кашей, обедал на арене, а на ужин ходил с ребятами.

– В «Эдмонтоне» вкусно кормили?

– Очень! В основном рис, цельнозерновые макароны, мясо, рыба, курица – полный набор. Иногда баловали кухнями мира. Вроде и русская была один раз – ели пельмени.

Жизнь в «Эдмонтоне»: заботливый Макдэвид, гигантская раздевалка, строгие болельщики и атмосфера Омска

– Расскажи о первом дне в «Ойлерс».

– Это был выезд в Каролину. Мы зашли на арену, а там гостевые раздевалки ужасные – очень мало места, плохой душ. 

Все ребята вместе с тренерами подходили, знакомились, спрашивали, как дела – обычная североамериканская фишка. Улыбчивые, приветливые. 

Коннор [Макдэвид] подошел одним из первых, сказал чувствовать как дома и если что нужно – обращаться за помощью, не стесняться.

– Его можно назвать одним из самых дружелюбных?

– Я бы назвал его самым заботливым. 

– В итоге обращался к нему за помощью?

– Да. Однажды порвался один из любимых пиджаков и я не знал, где можно его зашить. Коннор сказал, куда обратиться. 

– Костюмы перед каждой игрой – как тебе такое правило?

– Это очень неудобно. Я не умею завязывать галстук. Сколько видео на ютубе пересмотрел – не получалось. Пока наденешь его  – минут двадцать уходит, пять минут до арены, и раздеваешься столько же. То же самое и после игры, но красота требует жертв.

– Было ли такое, что впечатлило в раздевалке?

– Ее площадь! Самая большая в НХЛ – 32 тысячи квадратных футов (примерно 3 тысячи квадратных метров – Sports.ru). Вторая по площади в лиге идет 16 или 17 тысяч, почти в два раза меньше. 

Это не просто место, чтобы переодеться: там двухэтажный зал, небольшое поле с искусственной травой, отдельная бросковая зона, место для восстановления, огромнейшая кухня, похожая на ресторан. 

Когда пришел туда впервые – потерялся. Ушел в зал и не мог дойти до докторской.

– Как проводили время с командой вне льда?

– Раз в год было что-то похожее на сплочение, как в КХЛ, только называется ужин новичков. Ребята, которых оставили в команде, закрывают часть ужина. 

Это как раз было в Майами после того, как сыграли с «Каролиной». Но я уже платил в «Сент-Луисе» и сказал, что не потяну второй ужин.

– В этом году был твой первый плей-офф в НХЛ. Можешь сравнить с КХЛ? Есть ли принципиальная разница?

– В КХЛ тоже был мой первый плей-офф, когда взял Кубок Гагарина с «Авангардом». Было достаточно эмоционально, но НХЛ все-таки немного другой уровень в плане физической игры, контакта. 

Психологически тяжело и легко одновременно. В России мало где может собраться на арене 20 тысяч человек, разве что в Омске. Я бы сравнил Эдмонтон с Омском: небольшие города, болельщики обожают свои команды.

– Ты вроде неплохо играл в плей-офф, но в двух последних играх серии с «Вегасом» почти не выходил на лед – всего по 3 минуты. Почему? 

– Это нужно спрашивать у тренера. У него свое видение хоккея, да и игры с «Вегасом» были непростые. Это же мой первый плей-офф, а он, вероятно, ставил ребят, которым больше доверял. 

– Не было обидно?

– Нет. Плей-офф – не время для обид.

В Эдмонтоне появилось настроение шутить – и он обливал ведущего водой. Но старается не жестить, чтобы не оштрафовали

– Ты участвуешь в активностях клуба и даже импровизируешь – это твое личное желание?

– До этого вообще никогда не участвовал ни в чем. В Сент-Луисе, кажется, за два года один раз засветился на камере.

В Эдмонтоне как-то само пошло: раз пришел в хорошем настроении на интервью, два – и пошел интерес со стороны болельщиков. Клуб уже начал везде отправлять, и я не отказывался. Там хорошие ребята, и я делал все, что от меня зависит – только помогите с английским. Когда наводят камеру, я переживаю.

– По тебе и не скажешь.

– Все идет от души. Я стараюсь быть открытым в медиа, потому что мы играем для болельщиков, интервью тоже для них. Не могу выходить после игры и говорить по шаблону: «Ой, мы играли так-то, там-то недоработали...». Все-таки болельщикам хочется услышать что-то интересное и новое. Стараюсь быть таким же, как и в раздевалке.

Но не стоит выносить лишнее – за это могут поругать или штраф выписать. У ребят такие случаи бывали, а у меня нет.

– Было видео, как ты снял джерси с болельщика «Калгари» и дал свое для фото – как вообще решил так сделать? 

– Тысячи болельщиков «Эдмонтона» пришли фотографироваться с игроками, и один человек на всей арене пришел в майке «Калгари». Понятное дело, что он хотел привлечь к себе внимание, ну мы и помогли ему. Посмеялись, пошутили, но нужно уважать игроков, болельщиков… В майке «Калгари» мы не могли с ним сфотографироваться.

– Может, вас учили, как вести себя на камеру? Как разговаривать?

– Вообще ничего не было. Просто я даже не могу ответить, что привело к переходу от скромного Клима к открытому Климу. Скорее всего, связано с переломным моментом в карьере. Появилось настроение шутить.

– А когда ведущий записывал стендап с тренировки, а ты его обрызгал – было спланировано? Вы с ним были знакомы до этого? Ты же потом и микрофон у него забрал..

– Это чистая импровизация. Он из «Ойлерс», мы в хороших отношениях. Постоянно прикалываемся. Понятно, что у рандомного ведущего я бы не отобрал микрофон. Вдруг бы он побежал и по голове дал за это.

Он настоящий болельщик команды и переживает перед играми. Я сказал ему: «Надо тебя охладить». Так что ему наоборот помогло, когда водой его обрызгал. После этого обливал его каждую игру плей-офф – это стало традицией.

– Со всеми так открыто взаимодействуешь?

– Стараюсь со всеми на позитивной волне быть. Бывают те, кто задает провокационные вопросы, им надо, чтобы ты на них ответил. Например: «Вы сегодня сыграли очень плохо. Почему?» Начинают давить. 

Я просто отшучиваюсь или ухожу от вопроса и корреспондента. Не всегда же все получается. Даже Коннор иногда ошибается. Зачем к нам, обычным смертным, придираться?

Вера для Костина очень важна – атеистов считает опасными. Хотя сам иногда грешит, а отстоять службу – большое испытание

– Ты кажешься очень религиозным. Даже на заставке на телефоне стоит крест. Как к этому пришел?

– Мама очень религиозна. Не пропускает воскресные службы, может и в будний день сходить. Особенно во время плей-офф. Батюшка знакомый, большой фанат хоккея, постоянно следит за мной. Они молятся, чтобы у меня все было хорошо.

Я тоже стараюсь благодарить Бога, когда что-то получается, а когда нет – просить. Считаю, все, что получается – с божьей помощью.

– Как часто ходишь в церковь?

– Я иногда грешу – когда все идет хорошо, больше по ресторанам, гуляю... Но во время тяжелых отрезков жизни – в церковь. В Эдмонтоне достаточно часто ходил.

С расписанием игр и тренировок сложно было попасть на службу в храм. Она начиналась в 10 утра, а не как в России – в 7-8. В России церковь работает каждый день чуть ли не 24 часа, я мог в любой день поставить свечку и помолиться. Там же открывается в субботнюю вечернюю службу и воскресную утром – либо на большие праздники. Тяжело попасть.

Для меня самое сложное отстоять двухчасовую службу – я лучше 500-килограммовую штангу подниму. Не могу спокойно отстоять – то спина болит, то колено, то еще что-то.. Потом смотрю на бабушек, и совесть не позволяет сесть. Все-таки отстоять службу – большой труд.

– Причащался?

– После переезда в Москву в 11 лет каждый год приезжал в Пензу и причащался перед днем рождения. В последний раз был на причастии в Сент-Луисе. А сейчас как – возвращаюсь в Россию, а там что-то отвлекает. Думаю, что схожу, но так и не дохожу. 

– А как в церквях в Северной Америке? Молитвы читают на русском или на английском?

– В православной церкви в Эдмонтоне служба шла на английском. В Сент-Луисе – на русском. В Лос-Анджелесе пара церквей, где чисто на русском. А есть где совмещают – и служба вместо двух часов идет четыре. Сначала читают на русском, потом на английском. Я на ней был, но отстоял не до конца. 

В Эдмонтоне я утренние молитвы читал перед тренировкой и ночные перед сном. Около пяти минут обычно уделял. У батюшки узнавал, можно ли сокращать молитвы, чтобы не читать по 40 минут? Он ответил, что достаточно того, что ты веришь и что у тебя в душе. 

– Когда проходишь мимо церквей – каждый раз крестишься?

– Да, всегда. Это вошло в привычку и иногда даже не замечаю этого. Некоторых людей это пугает. 

– Сталкивался с атеистами, которые пытались навязать свою точку зрения?

– Не сталкивался. Мне не нужно что-то доказывать. У каждого свой взгляд, ты его никогда не навяжешь и никогда не будешь правым. 

Стараюсь держать от себя подальше людей, которые не верят в Бога – они опасные, могут сделать что-то плохое и даже не понять. Считаю, если человек не верит, то ему не страшно совершать грех, так как он никого не боится. Иногда хочется совершить грешок, но вера останавливает.

Да, все мы не без греха. Если хочешь соблюдать все правила Библии и никогда не грешить – должен жить в монастыре и никогда не видеть женщин. Молиться с утра до ночи. Это большой труд. Мне не по силам. 

Хартли дал вторую жизнь карьере, и после этого Костин вернулся в Америку – даже не за тарелку супа

– Ты приезжал на сезон-2020/21 в «Авангард». Почему?

– Был ковидный год и я не знал, когда в НХЛ начнется сезон. В итоге он начался 13 января – я не мог столько ждать. Поступило предложение от «Авангарда», я с удовольствием принял.

– Как работа с Бобом Хартли?

– Олдскульный тренер, классный мужик. Как второй отец.

Он дал вторую жизнь моей карьере. У него большой опыт за плечами, на тот момент выиграл все лиги, кроме КХЛ. Он научил меня обращать внимание на детали, которые в совокупности помогают стать лучше.

– Все говорят о системе Хартли, а в чем она заключается?

– В жесткой дисциплине. Начиная от быта, заканчивая на льду.

Кажется, у него были руки и глаза абсолютно везде – все контролировал! Боб пользуется авторитетом. Ребята его уважали и серьезно относились к его просьбам, указаниям, требованиям.

Слепили в раздевалке семью – чтобы все уважали, любили друг друга и помогали в трудную минуту.

– Когда уехал, поддерживал с ним связь?

– Мы до сих пор общаемся. Виделись с ним в Майами, поужинали.

После моих игр в НХЛ он всегда находил время позвонить. Подсказывал, хвалил, иногда ругал. Он постоянно на связи не только со мной, но и с другими ребятами.

– Кроме хоккея о чем-то общаетесь?

– Боб Хартли – человек-хоккей. У него ничего в жизни, кроме его семьи и хоккея, нет. С ним о другом невозможно говорить.

– Почему ты вернулся в Америку?

– В погоне за мечтой.

– За тарелку супа?

– Теперь за две.

– Ты сказал эту фразу на благотворительном матче Панарина год назад. Как за год поменялось мнение?

– Раньше было без разницы на зарплату, просто играл за идею. Сейчас уже 24 года, и, дай Бог, своя семья не за горами. Нужно думать наперед – каждый человек хочет для себя и своих близких хорошего будущего. 

Я не прошу 30 миллионов долларов, просто хочу, чтобы зарплата соответствовала моему уровню. Не зря же отец вложил в меня так много средств и сил. Но и от мечты об НХЛ я отказываться не собираюсь.

В «Вегасе» – целая русская банда (но пока в основном в фарме). Мы послушали их истории о клубе и городе

«Эта работа меняет психику, сознание, привычки, даже здоровье». Комментатор бросил телевидение и стал хоккейным тренером

«В России болеют за команду – в Америке приходят, чтобы провести время». Интервью с игроком, которого обменяли прямо по ходу разговора

Фото: РИА Новости/Максим Богодвид; East News/AP Photo/Lucas Peltier, File, AP Photo/Nick Wass, Jason Franson/The Canadian Press via AP; instagram.com/klimkostin

logoКлим Костин
logoНХЛ
logoЭдмонтон
logoСент-Луис
logoКХЛ
logoДетройт
logoБоб Хартли
logoАвангард
logoКоннор Макдэвид
logoКубок Стэнли
logoКубок Гагарина
интервью