17 мин.

Дмитрий Куликов: «Стараюсь делать все так, как никто еще не делал»

115

– Дмитрий, ваш отец же тоже играл в хоккей. Как же получилось, что сначала вас отдали в фигурное катание?

– Думаю, так мама больше хотела. Нас в группу записали вместе с сестрой, когда нам по четыре года. Мама хотела, чтобы мы вместе катались. В хоккей же вместе с девочкой не отдашь заниматься, так что выбрали фигурное катание. Но я там пробыл совсем недолго, месяца два.

– Не понравилось?

– Даже не помню. Родители сказали, что я в фигуристах долго не задержался. Может, у папы план был такой, чтобы я научился кататься, а потом перевести в хоккей. Я пришел потом в хоккейную группу ребят 1987 года рождения. Все на три года старше меня, а у меня катание было лучше, чем у них. Наверно, фигурное катание помогло.

– Сейчас на фигурных коньках прокатиться сможете?

– Не думаю. Я, если честно, даже не помню, в каких коньках начинал кататься.

– К фигурному катанию какие-то чувства остались?

– Особо не интересуюсь. Когда сестра еще каталась, бывало, смотрел. Мы с ней в одном возрасте из Липецка разъехались по разным городам, так что редко виделись. Но когда получалось, приезжал смотреть на ее соревнования.

– Сейчас вместе на каток ходите?

– Нет. Катание сейчас уже не ради удовольствия. Я по профессии столько за год накатываюсь, что в свободное время уже не хочется на коньки вставать.

– Поэтому хотели, чтобы вас задрафтовал клуб с юга, чтобы было разнообразие?

– Я всегда думал, что здорово было бы играть на юге. Там ведь совсем другая атмосфера царит. Люди некоторые даже не знают, что такое хоккей. Иногда даже спрашивают, играют ли в него на льду. Трудно некоторым объяснить, что ты во Флориде занимаешься хоккеем. Не все знают, что он там есть.

***

– В Липецке сейчас часто бываете?

– Каждый год летом приезжаю.

– Там сейчас тоже, как во Флориде, надо рассказывать, что такое хоккей?

– Да, можно сказать, в Липицке умирает потихоньку хоккей. Не находятся люди, которые могут спонсировать команду. Из-за этого нет игроков, ребята не хотят оставаться там. Да и условия там не очень хорошие для хоккея.

– Вы тоже уезжали из-за того, что некуда было расти дальше?

– Игр очень мало было, практики не хватало. У нас такая группа была, мы в Пермь ездили, с Воронежем играли. Но два-три матча за месяц – это совсем немного. Родители это понимали, и хотели меня в сильную группу отдать, в команду, где будет больше игровой практики, больше соревнований между ребятами. Я сначала съездил на просмотр в Ярославль в конце сезона. Они посмотрели и сказали приезжать перед началом следующего сезона. Я вернулся, и меня оставили в команде. Я там год поиграл, но они постоянно брали новых игроков, а остальных-то куда-то тоже девать надо было. Вот и получилось, что мне пришлось уехать из Ярославля в «Русь».

– Вы проигрывали конкуренцию или просто не нравились тренерам?

– Не думаю, что я уступал другим ребятам в чем-то. Началось все с того, что не взяли на один турнир, затем поставили в защиту, и я там уже доигрывал сезон. А потом принял решение, что надо уезжать.

– Что значит «поставили в защиту»?!

– А я начинал нападающим. Просто в Ярославле было много форвардов, а защитников не хватало. И я сам, можно сказать, попросился, чтобы меня в защиту перевели. Хотелось играть.

– Легко дался переход?

– Да, я был центральным нападающим, так что в защите всегда отрабатывал. Никаких особых перемен от меня переход не потребовал. На детском уровне больших изменений не произошло.

– Нападающие ведь всегда мечтают много забивать, а у защитников совсем другая задача. С мечтами о голах пришлось распрощаться?

– Нет, я атакующим защитником стал (улыбается).

– В «Руси» все пошло лучше?

– Отыграл там год и уже начал попадать в сборную Москвы. А у нас как раз в сборную тренера «Руси» взяли, который 1989 год тренировал. И он подтянул в сборную ребят 1990 года. А потом начали собирать сборную России. И все как снежный ком покатилось.

– Сколько вы там играли?

– Четыре года. С некоторыми ребятами до сих пор общаемся. Дима Вишневский сейчас в «Спартаке» сумел закрепиться. Ярослава Тулякова и Сергея Денисова в «Витязе» к основной команде подпускают. У нас тогда не было специализированного интерната, и мы жили на съемных квартирах. Было три квартиры на приезжих ребят со всех городов и возрастов. Одна двухкомнатная, другая – «трешка». По три-четыре человека жили.

– Бытовые обязанности, получается, стороной не прошли.

– Когда самым молодым был, я убирался вместе с еще одним парнем. А готовить там не приходилось. У нас во дворце был керлинг-клуб, где приезжих ребят бесплатно кормили. Руководство «Руси» так договорилось. Дома сами сложнее пельменей ничего не готовили.

– В керлинг не пробовали играть?

– Как-то не затягивало. Там люди постоянно играли, я смотрел, но самому попробовать не хотелось.

– В Ярославле, наверно, когда поняли, какой талант упустили, локти кусали.

– Они потом мне еще раз контракт предложили.

– Говорят, тренера, который «проморгал» вас в Ярославле, потом уволили.

– Вроде нет. По крайней мере, когда я потом туда вернулся, он еще работал.

– Второй раз почему в «Локомотиве» не получилось?

– Не хотелось мне там особо задерживаться. Во второй команде мне, конечно, давали играть. Но вторая команда – это, мягко говоря, совсем не то, к чему я стремился. А в первой команде была такая ситуация, что ребята 1988 года много не играли. А я-то на два года младше – вообще шансов заиграть не было. Я год отыграл и принял решение уехать в юниорскую лигу.

– У вас, получается, в России нет ни одного клуба, про который вы можете сказать…

– «Мой клуб»? Да. Хотя «Русь» я считаю клубом, в котором вырос как игрок больше всего.

***

– В «Драммонвиле» вы были единственным русским игроком. Одиноко, наверное.

– У меня уже давно иммунитет к одинокой жизни выработался. К нам еще Игорь Головков приезжал, но, правда, всего на месяц. А у меня сразу настрой был, что все получится и будет хорошо. Я ни о чем другом, кроме как, об игре не думал. Когда все стало ясно с драфтом, мысли о том, чтобы отступать и ехать обратно домой окончательно пропали. К тому же, ребята приняли меня хорошо. С тренером тоже повезло – он мне давал право на все. Я мог делать на льду все, что хотел.

– Катанием очаровали?

– Вполне возможно.

– А поговорить с тренером нормально на английском когда смогли?

– Ближе к концу второго месяца уже начал все понимать. А разговаривать примерно через полгода. Вернее как: я-то думал, что хорошо разговариваю, потому что все понимаю. Но, наверное, не очень получалось. Но никто не смеялся, замечаний не делал. Мне наняли репетитора, женщину из местного колледжа. Четыре недели по два дня в неделю я с ней занимался. Она по-русски не разговаривала, а я по-английски. Она меня сначала просила рассказать о жизни: чем я занимаюсь, сколько у меня сестер, кто у меня родители, кем они работают. Пытался ей все объяснить, правда, сначала не получалось. Потом втянулся, усвоил все азы.

– Книгу на английском прочтете?

– Не быстро. И долго не смогу – голова заболит. Газеты читаю, новости, бегущую строку могу прочитать.

– А с литературой на русском как дела обстоят?

– Не много, но читаю. Французского писателя, Вербера. Прочел две книги, третья в процессе.

– Сейчас ведь абсолютное большинство молодых игроков хочет играть в Северной Америке, но со знанием английского уезжают единицы. Почему не готовитесь заранее?

– Сложно сказать. Многие стремятся туда, но, наверно, не уверены, что попадут. А если не попадут, тогда зачем учить? Наверно, не думают, что лучше перестраховаться и выучить. Язык – это действительно самая большая проблема, когда приезжаешь.

– Слава Войнов как раз сетовал, что его трудности с языком мешают ему пробиться в главную команду.

– Думаю, что если хоть чуть-чуть говоришь по-английски, такой уж большой проблемы это создать не может. То же самое было с Женей Дадоновым. Когда он приехал в первый год, не очень говорил. Но все равно ему дали шанс. А Славе даже шанса не дают. Не знаю, в чем там проблема.

– Первый же сезон в юниорской лиге – четыре индивидуальных награды. Это важно?

– Естественно. Очень добавило уверенности, особенно перед драфтом. Я смотрел на тех ребят, с кем играл в юниорской лиге и кто заиграл в НХЛ и понимал, что у меня неплохие шансы.

– Если бы не получилось закрепиться в НХЛ с первого захода, пришлось бы ведь обратно в юниорскую лигу ехать, даже не в АХЛ. Скучно было бы.

– А я вот слышал, что в юниорской лиге даже повеселее, чем в АХЛ.

– Курьезы происходили?

– Не припомню. Мне больше другое запомнилось. У нас была домашняя игра, родители как раз приехали. Я перед игрой понял, что будет происходить что-то особенное, но не понял, что именно – на французском было написано. И вот мы забиваем первый гол, а зрители кидают на лед игрушки. Неожиданный момент. Оказалось, это была акция в поддержку детей, больных раком.

– Дебоширы встречались?

– Был один, в «Левистоне» играл. Самый странный во всей лиге, наверно, был. Даже не странный… Как бы сказать, чтобы не обидеть? Своеобразный. Чуть-чуть crazy и на льду и в жизни. Когда на льду против него играли, он за всеми бегал, пытался «убить», травму нанести. Я потом еще встретил его на Subway Super Series, когда приезжал на одну игру. Мы как раз вместе уезжали обратно, у меня появился шанс поближе с ним познакомиться. Он что-то кому-то в автобусе сказал, потом еще головой ударился об полку для багажа и вообще вышел из автобуса. В общем, ничуть не удивил – такой же оказался ненормальный, как и на льду.

– Канадцы даже в юниорском возрасте намного крупнее русских ребят. Почему так?

– Наверно, подготовка. В Канаде хоккеисты с детства начинают профессионально относиться к хоккею, его я не могу сказать о русских. Канадцы за собой постоянно следят, там разносторонние тренировки: на выносливость, силовые, на координацию. Поэтому, наверно, и развитие по-другому идет.

– Чему самому полезному у них научились?

– Профессионализму и взрослому мышлению. Когда один в другой стране остаешься, по-другому начинаешь мыслить. Подстраиваешься под другой ритм, взрослеешь.

***

– Мечта сбылась, когда вас выбрала «Флорида»?

– У меня сестра еще больше меня хотела, чтобы меня «Флорида» выбрала. В рейтингах до драфта меня ставили в десятку, и «Феникс» со мной много разговаривал. Но выбрать меня они не решились, наверно, русский фактор сыграл. Многие боялись, что я не приеду, ведь у меня контракт был с Ярославлем. И когда «Феникс» прошел мимо, сестра сразу сказала: «Все, во Флориду едешь».

– Как утрясали вопросы с «Локомотивом»?

– У меня всем агент занимался. Нам просто надо было разорвать контракт и заплатить две трети от его стоимости. Она была не большая, нетрудно было найти эту сумму.

– Уговаривали остаться?

– Нет, по крайней мере, со мной никто не разговаривал. Наверное, никто не думал, что я сразу попаду в НХЛ.

– Вот объясните, как во Флориде, где круглый год тепло, пляжи и океан, можно играть в хоккей?

– Естественно, для детей заиграть в хоккей во Флориде очень трудно. Там много других видов спорта. А профессиональные команды, они потому и профессиональные, что все равно, где играешь. Главное – выполнять свою работу. Ты за это получаешь деньги, на тебе лежит большая ответственность. Нет времени расслабляться и «ходить налево» от хоккея. И не важно, где ты играешь, во Флориде или в Эдмонтоне. Условия для хоккея одни и те же, просто во Флориде погода лучше.

– Но признайтесь, когда приехали, первым делом все-таки пошли смотреть океан?

– Нет (улыбается). Хотя у меня и было такое ощущение, будто я на отдых приехал, а не в хоккей играть. Странное чувство.

– Теплые вещи брали с собой?

– Единственные теплые вещи, которые у меня есть в Америке – это пальто и строгий деловой костюм, в котором я на выезды езжу. Брал на всякий случай теплую куртку, но теперь и не знаю, зачем. Она у меня весь год в шкафу провисела.

– Часто удается выбраться на пляж?

– Не то чтобы хоккей отнимал много времени. В НХЛ таким образом построен тренировочный процесс, что утром занятие, а потом день свободный. У многих игроков ведь жены и дети, им надо проводить время с семьей. Но я не такой уж страстный любитель океана и солнца. Могу сходить, но больше часа не усижу там.

– Но загар все равно ровный.

– Конечно (смеется). Хоть по часу, но в течение года я его поддерживал.

– Легко потом улетать куда-нибудь в Эдмонтон, где минус пятьдесят бывает?

– По Фаренгейту или по Цельсию (смеется)? Мы к ним, если честно, зимой-то и не летали. В первом моем сезоне мы к ним вообще не летали. А в этом сезоне первая игра с ними была в октябре, там еще не так холодно было. Но, если честно, через какое-то время начинаешь скучать по холодной погоде.

– Неужели не хватает снега?

– Да. Все, наверное, надоедает. Смотря, где живешь. Тем, кто живет в Торонто, надоедает снег, а тем, кто во Флориде – солнце.

– На Новый год как из положения выходили?

– Я первый год жил с Грегори Кэмпбеллом, и мы с ним пальмы вокруг дома гирляндами обкрутили, украсили. Но настоящая елка у нас дома тоже стояла. Их перед Рождеством даже во Флориде продают.

– Чувства свои перед первым матчем помните?

– Никаких вообще мыслей не было. Возбужденность была – представляете, мне 18 лет, а я в НХЛ! Когда вышел играть, сразу почувствовал разницу между регулярным чемпионатом и тем, что было в выставочных матчах. Скорости резко увеличились. Меня предупреждали, но я не думал, что так резко будет. Пришлось даже первые сменки пооткидываться шайбочкой чуть-чуть (смеется).

– Сколько игр понадобилось, чтобы понять, что ты в клубе надолго?

– Наверно, полсезона. Ближе к январю ребята уже начали говорить, что я надолго останусь. Да я и сам, в принципе, начал понимать, что закрепился в составе.

– Шефство над вами кто-нибудь взял? Все-таки единственный русский в команде, да еще всего 18 лет.

– Когда стало понятно, что я остаюсь, меня сразу определили к Кэмпбеллу – большой профессионал. Он меня сразу под крыло взял. У него специальное питание было, он постоянно за режимом следил. И за моим заодно. Подсказывал: что, как и где. А в этом сезоне я уже сам квартиру взял. После первого года больше контактов появляется. Уже знаешь, у кого можно спросить, узнать, кто может помочь решить какие-то вопросы. В будущем сезоне хочу уже дом попробовать снять. Покупать пока не хочу.

– В этом сезоне во «Флориде» было уже трое русских. Повеселее стало?

– Не могу сказать, что до этого было тяжело. Но русская компания всегда лучше, особенно в плане общения.

– Вы в команде выделяетесь?

– «Русской мафией» нас называют. Ну а что они еще могут сказать?

– Шутите над партнерами?

– По-русски про всех говорим, нас никто не понимает. Всегда проходит.

– Павла Буре во Флориде часто вспоминают?

– Не сказал бы. Единственный человек, от которого слышал про Буре, это Радек Дворжак. Они ведь еще играли вместе. Радек нам весь сезон обещал ужин с Буре организовать. Но так и не сдержал слово.

– Культа Павла Буре, получается, во Флориде нет.

– Наверно, соседи во Флориде и некоторые хоккейные люди его знают. Но я не думаю, что кто-то просто так будет там разговаривать про Буре.

– Много зрителей ходит на хоккей?

– Не сказал бы. Особенно на те матчи, когда к нам приезжают команды из Западной конференции со дна таблицы. На канадские команды в основном приходит канадцы, так что их болельщиков получается еще больше, чем наших. Вообще часто так случается, что на наших домашних играх болельщиков соперника больше.

– В каком городе хоккейная атмосфера больше всего запомнилась?

– В Монреале и Чикаго. В Чикаго, наверно, самый громкий дворец, в котором я играл. Там и арена была полной, и акустика хорошая, и атмосфера заводная, хоккейная.

– Знаю, вы в детстве за «Детройт» болели. Каково было против них играть?

– А я только одну игру сыграл против них. Но трудно было. Мы как раз у них в гостях играли – они все в красных майках, ощущение было, что они везде бегают. Такая «красная машина». Думал, что все звезды собрались против нас.

– Дацюка реально остановить?

– Можно, но трудно. Надо клюшку у него отнять.

– Это же две минуты сразу.

– А его только ценой штрафа и можно остановить.

– Говорят, второй сезон для новичков всегда тяжелее. Судя по вашей статистике, эта дурная традиция прошла стороной.

– Может, у меня в первом сезоне просто мало получилось. Мне кажется, второй год чисто психологически тяжелее играть, ведь все ждут от тебя большего, чем в первом сезоне. Намного большего, чем даже ты от себя ожидаешь.

– И получилось оправдать эти ожидания?

– Ни капельки.

– Если не ошибаюсь, план на этот сезон был: 10 голов и 30 передач?

– План-планом, но результата не было, как раз из-за давления.

– «Флорида» когда начнет выигрывать?

– Как только, так сразу. По последним 15 играм этого сезона, конечно, не чувствовалось, что мы улучшаем свою игру. Но мы движемся в нужном направлении. У нас теперь новый генеральный менеджер, который привел «Чикаго» к Кубку Стэнли. Он уже сделал первые движения в сторону улучшения, освободил место под потолком зарплат для новых игроков. Говорят, команда будет омолаживаться.

– У вас с «Пантерами» еще год действующий контракт. Хотелось бы еще задержаться в этой команде?

– Да. Приятно, конечно, выигрывать, быть в команде, которая что-то завоевывает. Но так же приятно быть частью организации, которая пытается решить проблему невыхода в плей-офф уже в течение 10 лет. Понимаешь, что на тебя делают ставки, возлагают большие надежды. Приятно играть с таким чувством.

***

– Какой совет от отца лучше всего запомнили?

– Самый главный совет: делай все так, как никто еще не делал. Нестандартно действовать, красиво забивать, применять силовые приемы по-особому, чтобы всем запоминалось.

– Майк Грин и Дерек Рой, наверное, хорошо помнят ваши силовые приемы.

– С Роем получилось не специально. Я пытался доработать момент, он пас отдал и после передачи я в него въехал. Не то, чтобы сильно было. Он просто об борт как-то неудачно ударился – коленом, что ли – и связки порвал. А на Грине, наверно, самый памятный пока для меня силовой прием, который я провел в НХЛ.

– А вас кто памятнее всего приложил?

– Меня почти каждую игру только так прикладывают. Когда с «Коламбусом» играли, мне ребра повредили. Но больнее всего меня Бурмистров приложил.

– Что Александр потом сказал в свое оправдание?

– Что он не специально. Он не думал, что я буду так тянуться за шайбой. Это был простой игровой момент. Канадец бы меня тоже не пожалел, но вот получилось, что от русского досталось. Ничего страшного, никакой обиды.

– Что чувствует соперник перед столкновением с таким игроком, как Евгений Артюхин?

– Два варианта: либо как сгруппироваться получше, либо, как увернуться и куда убежать (смеется).

– Вы кого-то из россиян обижали?

– У нас с Кугрышевым постоянные «зарубы» на льду были, когда еще в Квебеке играли.

– И кто победитель?

– Как кто? Мы же у них всегда выигрывали.

– Вы и первый гол забили самой русской команде в НХЛ – «Вашингтону». Уж не Варламов ли в воротах играл?

– Нет, Теодор. У меня не получается Варламову забить. Семен мне в этом сезоне в шутку жаловался, что ему одни русские забивали. Вот Дадонов забил, а я не смог. Женя русским вратарям вообще хорошо забивал – сначала Бобровскому, потом Семену.

– Даже на тренировках на прошлом чемпионате мира не получалось забить Варламову?

– Нет, ему трудно забить вообще.

– Но в этом сезоне он не на первых ролях.

– Травмы, наверно, дают о себе знать. Трудно после них войти в игровой ритм.

***

– Если что-то важное происходит, чей телефонный номер сразу набираете?

– Смотря, что важное. Если у меня что-то не получается, я обычно не звоню никому, сам в себе решаю проблему.

– Тот злосчастный гол в полуфинале молодежного чемпионата мира с канадцами часто вспоминаете?

– Сейчас уже нет.

– А тогда долго самоедством занимались?

– Конечно. Знаете, сколько мыслей в голове сразу пролетело? Тысячи разных вариантов, как все могло закончиться, что я там мог с ней сделать. Знаю, много людей сразу после того матча нехорошими словами на меня обзывались, зла желали. Но нормальные люди понимают, что это был игровой момент. А в игре может произойти все, что угодно. Получилось, что получилось. Неудача такая. Девять раз из десяти шайба бы остановилась, а в этот момент проскочила мимо меня.

– Это самая большая ошибка за карьеру?

– Пожалуй, да.

– Канадцы Эберле и Таварес, которые и устроили ту шайбу, ждут нашу сборную в четвертьфинале на этом чемпионате мира. Хорошая возможность взять реванш.

– У канадцев и просто так хочется выиграть. Никаких реваншистских настроений за ту шайбу у меня нет.

– А самый принципиальный соперник для вас – это кто?

– Всегда та команда, с которой играем следующий матч.