Сталинист Тихонов, роботы Империи Зла и жизнь мрачнее ночи в тюрьме. Сборная СССР 80-х глазами канадского журналиста
Я уже откровенно запутался, какое на дворе число.
Просто посты с книжками складывались в кубышку, а оформлял я их заранее. Так что лучше просто выскажусь по поводу второй главы. Тем более, что она-то как раз обещает бомбануть.
Я уже давал дисклеймер, что не надо относиться к работе Эда Уиллиса так, будто перед нами какой-то монументальный труд без изъянов. Надо понимать, что книжку написал канадский журналист. И что картину он будет рисовать ту, к которой привык его читатель – то есть клюквенную. Готовьтесь, здесь прям хватает сочных эпитетов, над которыми я лично долго смеялся.
Может быть, вам, напротив, все покажется чересчур правдоподобно. Кто его знает? Как бы то ни было, бросайте все, разгребайте время, заваривайте все, что заваривается – и вперед в прошлое!
Напоминаю, если вам нужны автобиографии Шона Эйври и Фила Эспозито в формате EPUB, а также другие книжки – всего их 6 штук: «Пока Горят Огни» (про молодежный хоккей в Канаде), «Хоккейная Аналитика», автобиография Тео Флери (мой первый перевод, по нынешним меркам кривоватый, но кто-то его сохранил) и сюрприз (приятный) – напишите мне здесь – в личку на Sports.ru.
Если хочется помочь проекту материально, то внизу есть номер карты (а еще говорят на самом сайте как-то можно донатить, но я не вникал). Донаты, скажу честно, мотивируют, как ничто другое. Самые ценные рубли в жизни, правда. Я как представлю, что кому-то не лень все это читать, а потом еще куда-то лезть номер карты вбивать, так сразу тепло становится. И хочется перевести весь интернет к чертовой матери :)
Глава II. Красная армия
Джеймс Патрик провел за сборную Канады два полноценных сезона с 1983-го по 1985-й, а значит видел команду Виктора Тихонова в деле куда больше многих североамериканских игроков той эпохи. Он играл против нее на Олимпиаде-1984 в Сараево. Он играл против нее на различных сериях и международных турнирах. Он играл против нее по всему миру. Однако советских игроков и их систему он понимал едва ли лучше суахили.
«Помню, как они бегали в спортивных костюмах по парковке у отеля и тренировались у арены, – рассказывает Патрик. – Мы жили с ними в одних и тех же отелях, но их всегда окружала охрана, так что ни о каком общении с ними и речи быть не могло. Они по-прежнему жили в изоляции. Поговорить с ними было нельзя. Они тренировались 11 месяцев в году. Мне только одно про них было известно – они находились в куда лучшей форме, чем мы. Думаю, туман загадочности рассеялся только тогда, когда они стали играть в НХЛ».
После победного финала 1984 года в Сараево Патрик увидел четверых или пятерых игроков советской сборной, идущих по олимпийской деревне. Не было никаких сомнений в том, что они выпили в честь завоеванного золота. И это примечательный эпизод, поскольку, по словам Патрика, он всего несколько раз видел русских с человеческим лицом и за пределами строгой командной системы.
Дэйв Кинг, руководивший сборной Канады на той Олимпиаде, подтверждает слова Патрика. «Мы играли с ними 30 раз в год, и они все равно оставались для нас загадкой, – рассказывает Дэйв, возглавлявший магнитогорский «Металлург» в Российской Суперлиге в сезоне-2005/06. – После окончания матча они садились в автобус и уже через десять минут уезжали обратно в свой мир. Они никогда не ходили поодиночке. Только всей командой. Казалось бы – должны же они были втроем или вчетвером выходить в город на ужин. Но этого не было. Они жили ровно так же, как и играли в хоккей – по четкой структуре».
Патрик, Кинг, игроки сборной Канады да и фактически все североамериканские болельщики смотрели на советских хоккеистов как на роботов Империи Зла – бездушных машин, запрограммированных на успех темным гением Тихоновым. С 1972 года в СССР изменилось многое и вскоре изменится еще. Однако за пределами России-матушки на Страну советов смотрели практически так же, как и во времена Суперсерии.
«Их ненавидели, – рассказывает Токкет. – Здесь даже обсуждать нечего. В 1972 году у нас в классе поставили телевизор, и мы смотрели хоккей. А мне было-то восемь лет. Я отчетливо помню, как я надел сетку [сборной Канады]. В моем детстве только и говорили, что про русских».
В определенном смысле эта атмосфера положительно сказывалась на канадской сборной.
«Там дело было не в хоккее, – вспоминает Кинэн. – Дело было в капитализме против коммунизма».
В молодости, будучи студентом Университета Торонто, Кинэн побывал в Польше. После посадки самолета он крайне удивился, увидев в аэропорту охранников, вооруженных автоматами. Он решил, что это наглядно показывает, каково было жить по другую сторону Железного Занавеса.
«Это никуда не ушло. Это по-прежнему оставалось корнем нашего противостояния, – добавляет Кинэн. – Мы были обязаны победить, чтобы защитить наш жизненный строй».
Российский же жизненный строй ждала революция. В середине 80-х к власти в СССР пришел Михаил Горбачев, а вместе с ним и новые веяния. Их чувствовали даже игроки, находившиеся под колпаком Тихонова. Однако он по-прежнему был волен создавать свой собственный порядок.
В 1987 году он все так же по щелчку пальцев мог обеспечить своим хоккеистам карьеру и более легкую жизнь. И ровно так же мог их уничтожить. Быть может, в Советский Союз и стали просачиваться новые идеи, но Тихонов был человеком старой системы, и его вполне устраивал прежний порядок вещей.
Его игроки это понимали. Они также понимали, что он не отдаст власть без боя. В 1987-м Сергею Немчинову было 23 года, и он лишь изредка попадал в состав сборной. И если звезды могли хотя бы надеяться на отъезд в НХЛ, то для игроков вроде него об этом не могло идти и речи.
«Это было невозможно, – утверждает Немчинов. – Зачем вообще об этом думать, если это просто невозможно?».
«Складывалось ощущение, что вокруг все менялось, а хоккей оставался прежним, – считает Ларионов. – За любое слово следовало наказание. И с этим ничего нельзя было поделать. Тихонов был человеком этой системы. Ему было 60 лет. Он не собирался меняться. На это можно было даже не рассчитывать. Что бы там ни творилось в политике в то время, в хоккее все оставалось по-прежнему. Хоккеистов все так же держали в ежовых рукавицах. Ничего не изменилось».
Как бы Кинэн ни пытался убедить своих подопечных в том, что на Кубке Канады им будет противостоять суперкоманда, в действительности осенью 1987 года советская сборная была далека от совершенства, о чем Тихонову постоянно напоминали дома. Ко всеобщему изумлению Советы не выиграли весной чемпионат мира в Вене, сыграв вничью с канадцами и шведами, в результате чего золото досталось последним. Да, они заняли первое место в 1986-м в Москве, но годом ранее уступили чехам в Праге, что сильно ударило по Советскому Союзу в политическом смысле.
Впрочем, иногда сборная СССР по-прежнему выдавала мощные отрезки. Так незадолго до чемпионата мира-1987 она свела вничью 2-матчевую серию против сборной НХЛ, возглавляемой Перроном, выиграв вторую встречу со счетом 5:3 в Квебеке благодаря дублю блестящего юного снайпера Валерия Каменского.
Однако этой команде было далеко до той, которая в 80-х прошла четыре чемпионата мира с 38 победами, 4 ничьими и без единого поражения, а ее знаменитая пятерка, состоящая из тройки КЛМ в лице Крутова, Ларионова и Макарова, а также пары защитников Фетисов-Касатонов, целиком и полностью составила символические сборные турниров в 1983-м и 1986-м.
Некоторые необъяснимым образом обвиняли в этом спаде Тихонова. Анатолий Фирсов, одна из главных русских звезд 60-х, разнес его программу в газете Министерства Обороны «Красная Звезда». В числе прочего Фирсов заявил, что Тихонов старался привить своей команде североамериканский стиль, что система перестала поставлять новых звезд, и что российский хоккей в целом находился в упадке. Подобная критика вызывала недоумение. Ведь, как говорит Ларионов: «Тихонов был сродни богу». К тому же, суть заключалась совсем в другом.
Куда более значимой проблемой являлось то, что сами хоккеисты разочаровались в Тихонове и советской системе. В начале 80-х они представляли из себя машину – без единого технического изъяна, непоколебимую в подготовке и исполнении. Они играли с мрачным пониманием цели, но при этом их игра завораживала. Для большинства хоккеистов это был единственный положительный момент в выступлении под руководством Тихонова.
«Он не щадил себя, – напишет в 1990 году Ларионов в своей автобиографии. – В этом ему не откажешь. Он работал ночи напролет, не смыкая глаз. Отсматривал записи матчей, прикидывал что к чему, анализировал их. Этого никто не мог отрицать. Я не могу обвинить Тихонова в недостатке тренерского таланта. Но обратной стороной медали был его фанатизм».
Тем не менее, в середине 80-х в советской сборной что-то изменилось, и по великой стене поползли трещины. Появились ошибки. Возникли проблемы с самоотдачей. Временами игроки выглядели безучастными. И на то был ряд причин. Сборная и ЦСКА – бывшие, по сути, одной командой, которой руководил Тихонов – слишком долго выступали вне конкуренции как на международной арене, так и во внутреннем чемпионате. Их навыки притупились, а внутри началась коррозия.
«На протяжении пяти лет победа в национальном первенстве не приносила мне никакой радости, – напишет Ларионов. – Иногда становилось даже неловко от того, что команды не хотели с нами бороться, или не могли, или и то, и другое».
Такого же мнения придерживался и Кинг. В начале десятилетия сборная Канады, укомплектованная по остаточному принципу, ничего не могла противопоставить русским. В конце же 80-х она стала добиваться стабильных результатов.
«Было очевидно, что что-то случилось, – вспоминает Кинг. – Они так здорово играли в начале 80-х. А потом их стало бросать из крайности в крайность. На какие-то матчи они выходили заряженными. На какие-то нет».
Главные же проблемы Тихонова лежали за пределами его власти. Это был сталинист, который работал с 12 лет, попал в команду Военно-Воздушных Сил, возглавляемую сыном Сталина Василием, начал тренерский путь в «Динамо» – команде КГБ – и после нескольких лет в Латвии стал наставником легендарного ЦСКА.
Все, чем он обладал – власть, престиж, уважение, золотые медали – дала ему советская система. Но каким бы замечательным тренером он ни был, он также был человеком другой эпохи, который, кажется, не понимал, что мир вокруг него менялся.
«Все, что я могу про себя сказать, это то, что я все заработал своим трудом – с первого дня, когда я вышел на лед и вплоть до нынешних времен, когда я несу бремя тренера, – говорил Тихонов. – Упорный труд, самоотдача, фанатичная преданность любимому делу, постоянное совершенствование спортивного профессионализма – вот в моем понимании ключ к успеху любого хоккеиста и спортсмена. Эти принципы я буду защищать всегда и везде».
Как уже сказано выше, добродушным малым его не назовешь.
Тем не менее, любой истинный марксист-ленинист должен знать об исторических течениях. В 1985-м на сцене появился Горбачев, и Железный Занавес стал приподниматься. Он был новым человеком для нового времени. Он предложил на партийном съезде ряд реформ – суммарно получивших название «перестройка» – направленных на переход российской экономики к рыночной, а форму правительства к демократической. Он также объявил «гласность» и важность открытого обсуждения настоящих и исторических проблем СССР.
Это были новые и опасные идеи, которые в итоге положат конец советскому тоталитаризму в Восточной Европе. В 1985-м такие люди, как Ларионов, относились к ним с воодушевлением.
«Я смотрел на нового лидера страны с определенным энтузиазмом, – напишет Ларионов. – Я читал, слушал, разговаривал, обсуждал и спорил. Я был счастлив, что наступило время, когда люди могли спокойно и просто говорить то, что думают, потому что это могло быть применимо и к хоккеистам. До перестройки я испытывал чувство безнадежности, словно шел по темному переулку».
Трудно даже представить всю жестокость и бесчеловечность тихоновской системы, но еще сложнее понять, как игроки с ней справлялись. Безусловно, стоит отметить, что им выпала более счастливая доля, чем обычным гражданам, чья жизнь была мрачнее ночи в тюрьме. Они же зарабатывали на жизнь хоккеем. Их обожали миллионы. И к этой любви прилагалась квартира и машина. Касатонов, тихоновский подхалим, жил в его старой квартире – просторной трешке в престижном районе Москвы. Фетисов ездил на большом синем мерседесе, а на каждое Рождество, по словам Александра Могильного, хоккеистам выдавали подарки, включая кофе и ржаной хлеб.
К тому же, они ездили заграницу, что давало им доступ к западным товарам и валюте. Безусловно, это не жизнь в Бока Ратоне (курорт во Флориде – прим. пер.), но подобное было доступно лишь верхушке партии и приближенным. Поэтому к проблемам игроков сборной и ЦСКА в пределах России мало кто относился с сочувствием.
«Для российских хоккеистов это был билет в жизнь, – рассказывает Игорь Кравчук. – У нас говорили: «После ЦСКА можно играть где угодно». Все об этом мечтали. Это было все равно что в «Монреаль» попасть. Армейцы задавали стиль. Они задавали развитие хоккея. Это была высшая точка у меня на родине».
Однако за право надеть эту сетку приходилось дорого платить. В обмен на российский вариант хорошей жизни требовалось слепое повиновение. Даже величайшие звезды были лишь деталями машины, которые с легкостью заменялись, и Тихонов изо всех сил поддерживал этот порядок вещей.
«Такова была система, – рассказывает Кинг. – Хочешь стать элитным игроком, проводить отпуск на берегу Черного моря, иметь квартиру в Москве и, может быть, машину – придется дать клятву верности. Закрой рот и играй».
Тренировочный центр, расположенный в Архангельском (в западных источниках регулярно ошибочно пишут Archangel вместо Archangelsk, здесь же автор допускает ту же самую оплошность, но в отношении совершенно другого места; дабы не путать отечественного читателя, в переводе ошибка исправлена – прим. пер.), представлял из себя 3-этажное здание рядом с парком на берегу Москва-реки примерно в часе езды от столицы, где сборная проводила по девять месяцев в году.
Подготовительные сборы начинались 25 июня. Главные же сборы длились с середины июля до середины мая, после чего у игроков оставалось около шести недель отпуска. Затем они возвращались назад, и начинали все сначала.
Условия в этом комплексе – по российским стандартам – были комфортные, но вряд ли попали бы в мишленовский гид. На первом этаже располагалась столовая, сауна, медицинские кабинеты и комната отдыха с барахлящим телевизором и потрепанным бильярдным столом.
На втором этаже располагалась футбольная сборная. На третьем – общая спальня хоккеистов. На каждом этаже было по 18 комнат, в каждой – по двое игроков. В комнатах хватало места на две кровати, тумбочку и лампу. На этаже было два туалета и один телефон.
Обычный день начинался с будильника в 7:15 утра, зарядки и пробежки в 7:30. После завтрака в 9 часов команду разбивали на две группы. Первая шла в зал в 10 работать с весами, а затем выходила на лед в 11. Второй группе (счастливчикам) полагался лишний час на завтрак – затем зал в 11 и лед в 12:30.
Далее игрокам давали отдохнуть перед полноценной тренировкой, которая проходила с 17 до 19. После нее – ужин, массаж и выбор между тем, чтобы стоять в очереди на телефон, смотреть телевизор, играть в карты или бильярд и чтением. Отбой в 23:00. На следующий день – то же самое.
Впрочем, жизнь игроков наполняли не только тяжкий труд и жертвы. До 1 августа их отпускали домой каждое воскресенье, а потом один раз в десять дней или как вздумается Тихонову. И, конечно же, следующим утром их ждали на зарядке в 7:30, поскольку тренер параноидально боялся, что его игроки нагуляют лишний вес. И страх этот подкреплял ряд случаев.
Ларионов отмечает, что проживание и питание были бесплатными. Хоккеистам платили по 350 рублей в месяц – это эквивалентно 60 долларам по тем временам. В начале 90-х – и это не выдумка, честное слово – одна российская компания предлагала туры по знаменитому комплексу с возможностью там потренироваться.
«Мы не знали ничего другого, – напишет Ларионов. – Страна заботится и кормит своих спортсменов, а взамен спортсмены должны давать результат. Так было во всех видах спорта, не только в хоккее».
В своей автобиографии Ларионов описывает, какие меры принимало государство, чтобы полностью подготовить своих спортсменов к соревнованиям. За три-четыре недели до чемпионата мира игрокам сборной на протяжении семи дней делали уколы в Архангельском. Ларионов не пишет «стероиды». Однако у него есть следующая строчка: «Мы не знали, что там было, но подозревали».
«Нам говорили, что это витамины для здоровья, – добавляет сейчас Ларионов. – Но я считаю, что там что-то было нечисто».
Он также описывает, как игроки сдавали тесты – они заходили в туалет, и из-за унитаза человек в белом халате протягивал им баночку с мочой. Ларионов утверждает, что несмотря на угрозы Тихонова, ни он, ни его партнеры по звену не дали себя колоть перед чемпионатом мира-1982 в Хельсинки, после чего их больше не трогали.
«Остальные же покорно соглашались – в том числе и на чемпионате мира в Москве в 1986-м – поскольку боялись лишиться места в составе, – пишет Ларионов. – И Тихонов не делал из этого тайны».
Ларионов, один из самых выдающихся людей в истории хоккея, бился лбом об эту систему на протяжении восьми лет и в итоге вырвался на свободу. Тихонов впервые обратил на него внимание в конце 70-х, когда тот блистал за «Химик» – команду из своего родного Воскресенска. В то время Тихонов искал центра для ведущей тройки сборной, который подошел бы двум одаренным крайним нападающим Крутову и Макарову.
Он попробовал на этой позиции здоровяка Виктора Жлуктова, схожего с Мессье и при этом известного подлизу. Однако ему не хватало мастерства. Ларионов же был блестящим распасовщиком с чутким понимаем игры.
В начале сезона-1980/81 ЦСКА встречался с «Химиком» в Воскресенске, и Ларионова, который совершенно не хотел уезжать из родного города и выступать под руководством Тихонова, вызвали на встречу с тренером сборной за командным автобусом. Тихонов предложил молодому центру место в составе ЦСКА и национальной сборной. Правда, «предложил» тут не совсем правильное слово.
«Перейдешь в другую команду – все равно окажешься у нас, – объяснил ему Тихонов. – Мы призовем тебя в армию. В общем, подумай, Игорь. Взвесь все обстоятельно. Речь все-таки идет о твоем будущем».
В том матче против команды Тихонова Ларионов отдал пять результативных передач, и встреча завершилась вничью 5:5 (на самом деле Ларионов отдал 3 передачи – Sports.ru). Через несколько недель он перешел в ЦСКА. Осенью 1981-го его поставили в центр к Макарову и Крутову. Вместе они образовали возможно лучшую тройку в истории хоккея.
«Это меня приободрило», – пишет Ларионов про день, когда появилась тройка КЛМ.
С парой защитников Фетисов-Касатонов они выиграли Кубок Канады-1981, а затем и вовсе захватили мировой хоккей на следующие пять лет. Эту пятерку, как и пятерых «нефтяников» в составе сборной Канады, невероятно интересно изучать. Ларионов и Фетисов были похожи – умные, космополитичные и подчеркнуто независимые. В конечном счете они добудут для всех российских хоккеистов нечто похожее на свободу. В противостоянии с Тихоновым они черпали силу друг у друга.
Фетисов был беспрекословным лидером команды и одним из пяти величайших защитников в истории. Он представлял из себя неотесанную версию Рэя Бурка и обладал теми же качествами – физической мощью, жесткостью, смекалкой и изобретательностью, но при этом был более взрывным. Уже в 20 лет его признали лучшим защитником чемпионата мира-1978, а вскоре назначили капитаном ЦСКА и сборной. Гретцки говорил, что это лучший защитник из его соперников. На родине его три раза подряд признавали хоккеистом года и трижды заслуженным мастером спорта (не очень понятно, что под этим понимает автор – прим. пер.).
Он не столь открыто воевал с Тихоновым, как Ларионов, однако был важным участником этой борьбы.
«Мы были нужны друг другу», – утверждает Ларионов.
Кроме того, Фетисов играл на фоне личной трагедии. Летом 1985-го он попал в аварию, которая унесла жизнь его младшего брата Анатолия. По словам великого защитника, ему потребовалось немало времени, чтобы оправиться от этого потрясения. Некоторые считают, что с тех пор он стал совсем другим игроком.
«Я потратил слишком много сил, чтобы вернуться на лед, не оставляя себе времени на отдых и мысли, – рассказывал Фетисов. – Я хотел доказать себе, что все еще могу играть. Я хотел порадовать родителей и следовал их просьбе. Наверное, тогда в моей игре и наступил спад».
Как бы то ни было, Фетисов все же попал в символическую сборную Кубка Канады-1987.
Что касается остальных, то Крутов был родом из большого города – из Москвы – но при этом не столь уж сложным человеком.
«Он очень простой парень, – рассказывает Игорь Куперман, российский журналист, освещавший сборную. – Он знал только одно. Хоккей. Он не любил находиться в центре внимания».
Будучи профессиональным снайпером с юных лет, он был верен системе, но столь же верен и своим партнерам, когда дело дошло до борьбы за свободу в конце 80-х.
Макаров был себе на уме. Этот упрямый и великолепный человек родился в Челябинске – промышленном городе недалеко от Уральских гор, которому, как и Ларионову, пришлось пройти через многое, чтобы добраться до вершины российского хоккея. В детстве кумиром Макарова был Харламов. Он стал единственным игроком в истории хоккея своей страны, кому удалось максимально близко подобраться к умопомрачительному сочетанию скорости и мастерства Валерия. В Челябинске Макаров рос вдалеке от центра российской системы и, несмотря на то, что он выиграл молодежный чемпионат мира-1977, многие долго сомневались в его таланте. Однако Тихонов стал для него героем, неожиданно взяв его в Прагу на чемпионат мира. Там российская команда впервые за три года завоевала золотые медали, и на следующий сезон Макаров пошел на повышение в ЦСКА, где его поставили к Крутову. В 1981-м – в тот же год, когда в аварии разбился Харламов – к ним примкнул Ларионов.
Макаров стал лучшим правым крайним в Европе и трижды признавался игроком года в России. Тем не менее, он оставался подчеркнуто независимым и доставлял Тихонову на льду проблем не меньше остальных. Это никуда не делось и когда он перебрался в НХЛ.
Когда Сергей выступал за «Калгари», тренер «огоньков» Терри Крисп пытался что-то ему объяснить, рисуя на доске. Макаров же просто отвернулся от него, бросив: «Тихонов плохой парень, хороший тренер. Ты – хороший парень, плохой тренер».
Наконец, Касатонов представлял из себя идеального партнера для Фетисова, но при этом несколько отстранился от коллектива, продавшись Тихонову. Алексей родился в Ленинграде и состоял в партии. Он считал, что Тихонов сделал из него хоккеиста и оставался ему верен, чем вызывал омерзение – особенно у Ларионова.
«Наши отношения испортились за последние пару лет, с тех пор как мы стали подумывать об отъезде в НХЛ, – рассказывает он. – Мы двигались в разных направлениях. На льду мы оставались профессионалами и четко выполняли свою работу. За пределами льда мы не общались».
Касатонов не спорит с такой оценкой событий.
«В конце наши отношения стали портиться, – подтверждает он. – Настали другие времена, и они их видели по-своему. Такая была ситуация. Они приняли решение, а я с ним не согласился. Я пошел своим путем».
И, тем не менее, они прекрасно дополняли друг друга на льду, как нотки в бутылке хорошего вина. Кинг считает, что ключевую роль играл Ларионов, поскольку у него был широкий спектр обязанностей. На его долю выпадала бóльшая часть черновой работы в своей зоне. Его передачи отправляли в отрыв Крутова и Макарова. Он должен был предугадывать намерения своих крайних нападающих, что не так уж и просто. Если они катили вперед, ему надо было оставаться сзади. Если они бросали своих игроков, что происходило регулярно, он должен был их страховать.
«Ларионов – это архитектор, – считает Кинг. – Тут и доказывать нечего. Кто из них играл дольше всех?».
«По структуре – это лучшая тройка, которую мне доводилось видеть, – продолжает Жан Перрон. – В центре выдающийся плеймейкер, а по краям два невероятных таланта. И они дополняли друг друга. Крутов здорово играл в углах площадки и обладал отличным броском. Макаров был опаснее при атаках сходу. Сзади же играли два квортербека, с которых все начиналось. Нельзя было выделить кого-то отдельно или сказать, мол, мы выключим другого из игры. Опасность исходила от каждого».
В этом и заключался главный козырь звена. Мастеров и мощные тройки можно нейтрализовать, если сделать это главной задачей на игру. Но тут-то что делать? Ведь все пятеро владели шайбой как центральные нападающие. Крутов – прирожденный снайпер. Макаров – вершина индивидуального мастерства. Ларионов – один из самых умных игроков в истории хоккея. Фетисов и Касатонов умели играть жестко, не теряя при этом в технике.
«У нас была очень мастеровитая тройка, и мы все были очень амбициозны, – рассказывает Ларионов. – Мы постоянно бросали друг другу вызов. Мы прекрасно понимали друг друга на льду. Неважно, что скажет тренер перед игрой. Мы выходили и играли, опираясь на импровизацию и действия партнеров. Вне всякого сомнения, именно в такой хоккей сейчас и пытаются все играть. Но это должно исходить от игроков».
В те годы Фетисов говорил примерно то же самое.
«Больше всего нашей пятерке нравилось находить неожиданные решения в любых ситуациях, даже стандартных, – утверждал Вячеслав. – Для меня импровизация хоккеиста сродни джазовому музыканту. Однако чтобы импровизировать коллективно, каждый игрок должен быть сильным, хорошо подкован тактически и обладать богатым техническим репертуаром. Чтобы все понимали друг друга с полуслова, чтобы всем было скучно играть исключительно по учебнику».
Иными словами, они играли в своем стиле и были в этом хороши.
Ведомые Зеленой Тройкой, получившей такое название из-за цвета тренировочных сеток, советская сборная выиграла чемпионаты мира с 1981-го по 1983-й и в 1986-м, Кубок Канады-1981 и – что в России-матушке ценилось выше всего – золото Олимпиады-1984. Однако трений между Тихоновым и игроками становилось больше с каждым годом, и к старту Кубка Канады-1987 ситуация достигла почти критической точки. Кинг считает, что пусть даже результаты сборной СССР и выглядят внушительно, она могла добиться куда большего, если бы Тихонов научился ослаблять хватку.
«Он всегда был недоволен, всегда требовал большего, – рассказывает Дэйв. – Он так и не понял закона убывающей доходности. Тихонов хорошо разбирался в тактической составляющей, физподготовке, игровых системах. Психологическую же составляющую он не понимал».
Да уж, это он никак не хотел или не мог уяснить. Он умел только по-старинке – как было принято в СССР на протяжении 50 лет. Может быть, в его страну и пришли перемены, но они не коснулись Тихонова.
Ларионов, как и в предыдущие годы, играл в этой драме ключевую роль. Будучи открытым и активным человеком, он быстро овладел английским во время поездок по Северной Америке и стал единственным российским игроком, кто мог общаться с иностранцами.
Можете догадаться, как к этому отнесся Тихонов.
Более того, Ларионов совершил величайший грех, сказав североамериканским журналистам, что подумывает об отъезде в НХЛ. Сначала Тихонов просто слушал, а потом стал действовать.
В декабре 1985-го Ларионов готовился к турне, в рамках которого ЦСКА должен был встретиться с шестью командами НХЛ, как вдруг ему сообщили, что у него проблемы с паспортом, а потому он никуда не поедет. За Железным Занавесом «проблемы с паспортом», конечно же, могли означать все что угодно. Ларионова промусолили несколько дней, после чего сказали, что произошла ошибка, и он может ехать. А затем сказали, что не может. На протяжении нескольких недель он сидел в Москве, пытаясь понять, что, черт возьми, происходит.
Североамериканским журналистам сообщили, что у Ларионова проблемы со здоровьем, включая хроническое воспаление миндалин. ЦСКА вернулся из поездки и тут же отправился в Италию на чемпионат Европы. Ларионов же вновь остался вне состава. Сборной предстояло провести три товарищеские встречи в Швеции. На этот раз Александр Третьяк (лол, что? – прим. пер.), прославленный в прошлом вратарь, ставший подполковником, сказал ему, что он отправится с командой.
В день отъезда помощник главного тренера ЦСКА Борис Михайлов (тот самый Иглонос из Суперсерии-72) сообщил ему в полпятого утра, что он никуда не едет.
Наконец, в феврале Ларионова вызвали на ряд встреч с высокопоставленными чиновниками, которые зачитали ему перечень претензий. Будто в сцене из романа Солженицына, его обвинили в том, что он вместе с родителями разместил в московской квартире девушку из Канады. В следующий раз ему поведали, что его мать торгует видеоаппаратурой на черном рынке. Наконец, на третьей встрече они добрались до сути, став отчитывать Ларионова за любовь к Западу. Раз тебе там так нравится, сказали ему, значит, ты можешь передавать им данные. Что это у тебя за друзья в Северной Америке? Что ты там рассказываешь в своих интервью?
В итоге Ларионов отделался предупреждением и вышел из кабинета с четким пониманием того, как работает советская система. После ссылки на серию тренировок в Ленинград его вернули в состав сборной незадолго до чемпионата мира, который как раз проходил в Москве. Команда Тихонова выиграла золото, а Зеленая Тройка вновь вошла в символическую сборную турнира. В августе 1986-го Ларионов женился и сказал, что оставил все обиды в прошлом. Но вплоть до отъезда в «Ванкувер» тремя годами позже он постоянно оглядывался по сторонам.
«Я терпел восемь лет и боролся системой, как только мог при любой возможности, – напишет Ларионов. – Меня будто сковали цепями».
В интервью для этой книги Ларионова спросили, как ему удалось не сойти с ума, выступая под руководством Тихонова.
«Русский народ устойчив к потрясениям, – ответил он. – Да и выбора у меня особо не было. Надо было продолжать играть и верить в то, что здравый смысл все же восторжествует. В противном случае меня ждала Сибирь и армия».
Ларионов говорит, что о возможности перебраться в НХЛ его впервые спросили во время Суперсерии-82. Тогда это выглядело столь же реалистично, как полет на Юпитер. Но спустя всего пять лет эта идея уже не казалась столь безумной.
«Журналисты спрашивали меня о переезде в Северную Америку, и я отвечал им, что, может быть, когда-нибудь в скором или далеком будущем это и произойдет, – говорит Ларионов. – Я просто так считал, но в те времена нельзя было об этом говорить открыто. Люди из КГБ были повсюду. Сотрудники посольства переводили все статьи».
Это стало меняться при Горбачеве. Истинная революция началась в России с идей, и когда новый лидер страны предложил концепты открытости и реформ, он распахнул врата, которые потом уже было закрыть. По словам Ларионова, он и его соотечественники впервые могли сказать все, что у них на уме. Можно было задавать вопросы. Они получили свободу в самовыражении, которая исчезла в России три поколения назад.
«Мы видели это, – добавляет Ларионов. – Мы понимали, что это значит».
На их глазах Железный Занавес стал приподниматься, и Россия открылась остальному миру. Появились торговые представительства и культурные обмены. Футболистам разрешили выступать во Франции и Италии в полном расцвете сил. Возникла вера в возможность чего-то нового. Да, хоккейная система отличалась от футбольной, но даже при всем своем влиянии Тихонову было не под силу остановить ход истории. Вот только сдаваться он не собирался.
Фетисов стал первым российским игроком, выбранным на драфте НХЛ. В 1978-м, когда он только попал в национальную сборную (на самом деле, Вячеслав играл уже на чемпионате мира-1977 – прим. пер.), «Монреаль» решил потратить на него не самый ценный драфт-пик в 12-м раунде. Пять лет спустя он все еще вкалывал у Тихонова, когда удачу решил попытать уже «Нью-Джерси», выбравший его в восьмом раунде драфт-1983 (если игрок не подписывает контракт с выбравшей его командой в течении двух лет, он может заново пройти процедуру драфта. Так можно сделать лишь один раз – прим. пер.).
В том же сезоне «Девилс» выбрали Касатонова, а «Калгари» – Макарова. Спустя два года «Ванкувер» задрафтовал Ларионова. А в 1986-м «Кэнакс» взяли и Крутова.
Правда, на Тихонова и Федерацию хоккея это не возымело никакого эффекта. Им будто бы нравилось играться с клубами НХЛ, интересовавшихся их игроками. Генеральный менеджер «Флэймс» Клифф Флетчер, чей первый подобный опыт пришелся на 70-е, когда он работал в «Атланте» и пытался выдернуть из России нападающего Анатолия Фирсова, ежегодно делал запрос на счет Макарова, и каждый раз упирался в стену. В этом году ничего не получится. Приходите через год. Или через два. Кто его знает, как оно пойдет.
Генеральный менеджер «Кэнакс» Пэт Куинн, от которого владелец клуба Фрэнк Гриффитс требовал подписать Ларионова и Крутова во что бы то ни стало, сталкивался с той же проблемой. «Ванкуверу» сказали, что Ларионов хочет играть в НХЛ, еще весной 1985-го. На следующий год они пригласили на сборы Анатолия Тарасова (одну из ключевых фигур советского хоккея) и великолепного вратаря Владислава Третьяка (так он же Александр? – прим. пер.). Тарасов затем приезжал в Британскую Колумбию еще раз в 1987-м, чтобы прооперировать бедро. Куинн встречался с советскими представителями с полдюжины раз и иногда даже позволял себе смотреть в будущее с оптимизмом. Однако при каждой новой встрече будто бы полностью забывались договоренности предыдущей.
Об отъезде в НХЛ тогда не могло идти и речи, но в 70-х и 80-х российским игрокам разрешали доигрывать в Европе и Японии при условии, что затем они вернутся на родину и будут помогать советской системе. Александр Якушев, одна из звезд Суперсерии-72, уехал в Австрию в 33 года и провел там три сезона. Владимир Шадрин, Юрий Ляпкин, а затем и Хельмут Балдерис выступали в Японии. Старший брат Макарова Николай отправился в Финляндию, где защищал цвета «Йокерита» после 13 лет в челябинском «Тракторе». Все они уезжали и пробовали на вкус лучшую жизнь. Но все вернулись обратно.
Тем не менее, к лету 1987-го хоккеисты грезили уже не Европой и Японией. Опытные игроки сборной, неоднократно выступавшие в рамках турне в Северной Америке, понимали, что злые капиталисты из США и Канады вовсе не пьют кровь рабочего класса. Более того, у энхаэловцев весьма недурная жизнь – даже лучше 11 месяцев на Архангельском. Они также понимали, что им скоро стукнет 30, а потому время работало против них. В России их наверняка выкинут из состава, когда им будет слегка за 30, и поэтому Ларионову и его соратникам надо было торопиться.
«У нас в запасе оставалось не так много лет, – говорит Ларионов, который каким-то невероятным образом отыграл еще 17 лет после Кубка Канады-1987 и завершил карьеру лишь в сезоне-2003/04. – Мы решили, что пришел наш черед».
Понимал это и Касатонов. Несмотря на свою преданность Тихонову и сборной, он видел, что мир менялся. На Кубках Канады в 1981-м и 1984-м команда жила по старым правилам. Все держались вместе. Никто не разговаривал с иностранцами – особенно из хоккейного мира. Но к концу 80-х ситуация начала меняться. На протяжении всего десятилетия сборная или ЦСКА ездили на турне в Северную Америку практически ежегодно, и Тихонову было не под силу вечно держать их в изоляции.
«Появилось больше свободы, – считает Касатонов. – Все стало демократичней. Мы провели в Северной Америке столько матчей, что стали замечать разницу в нашем и их образе жизни. Мы видим людей – и они относятся к нам дружелюбно. С нами общаются тренеры и генеральные менеджеры. Мы видим, что они такие же, как мы. Что они хотят играть в хоккей».
Как сказал Ларионов, пришел их черед.
В августе 1987-го российская команда готовилась к турниру Иглсона в Стокгольме. Джим Праудфут, работавший в Toronto Star, написал колонку, которая вышла под заголовком «Пять советских звезд перейдут в НХЛ». В тексте не доставало конкретики, однако в целом Праудфут заявил, что Ларионов, Макаров, Крутов, Фетисов и Касатонов рано или поздно окажутся в НХЛ, и будто бы с этим смирился даже Тихонов, признавшись, что этот вопрос обсуждали на уровне федерации.
Фетисов и Стариков в «Нью-Джерси»
Фетисов, часто высказывавшийся от лица коллектива, говорил, что знает cебе цену в НХЛ, и признался о поступавших ему предложениях на протяжении уже нескольких лет. Однако как и все, кому разрешали давали разрешение на отъезд, он согласится выступать в Северной Америке лишь при условии, что ему разрешат затем вернуться назад.
«Хоккеистам с детства прививают сильную любовь к родине. Эту связь многие из нас не готовы разорвать ни за что. Уехать без возможности вернуться – это даже представить трудно», – приводит Праудфут цитату Фетисова в своей статье.
По крайней мере, так он высказывался в публичном поле. Фетисов готов был играть по правилам до определенного момента и надеялся, что годы в сборной позволят ему уехать в НХЛ. Однако он также становился все более воинственно настроенным и все чаще высказывался против системы.
Во время Кубка Канады советский капитан выходил к прессе cо значком «Нью-Джерси» на лацкане пиджака. Он также договорился со шведской компанией и выступал на турнире в шлемах ее производства, что было возмутительным проявлением неповиновения. Фетисов был видным игроком команды, а потому если российским хоккеистам и даровали бы какие-либо свободы, то точно благодаря их капитану. Ларионов был волевым бойцом, но не Фетисовым. Крутов мог следовать за кем-то. Макаров – слишком расчетливым для того, чтобы сделать первый шаг. Касатонов был человеком федерации.
Остальные же игроки сборной были либо слишком молоды, либо слишком возрастными, либо не обладали достаточными средствами для того, чтобы противостоять Тихонову. Более того, если не считать Зеленую Тройку, остальной состав команды на Кубке Канады-87 состоял из молодых хоккеистов, которые совсем недавно попали в сборную.
Ломакину, Сергею Немчинову, Валерию Каменскому, Кравчуку, Белошейкину и Александру Семаку было по 21. Такие игроки, как Вячеслав Быков, Андрей Хомутов и Анатолий Семенов были чуть постарше, и заменяемы в схеме Тихонова. Александр Могильный, Павел Буре и Сергей Федоров – имена, интриговавшие многих – докажут свою состоятельность на международной арене лишь через несколько лет.
«Уехать тогда было просто невозможно, – рассказывает Кравчук. – Ребятам было обидно, что они не могут играть в НХЛ, но мы ничего не могли с этим поделать. Такая возможность появилась позже. Тогда были другие времена. [Тихонов] получил власть благодаря своему успеху. Он был влиятельным человеком».
И расставаться с этой властью без боя он не собирался.
«На льду мы могли с легкостью справиться с любой ситуацией, – продолжает Ларионов. – За пределами площадки мы боролись с огромной советской машиной, и для этого нужна была поддержка команды. Слава дал мне и многим другим эту поддержку».
Как мы уже убедились, пусть вокруг турнира 1987 года и ходило множество возвышенных разговоров о международной доброй воле и духе спортивного товарищества, большинство игроков сборной Канады по-прежнему относились к российской команде со внушительной долей подозрения и презрения. Лейтмотив все еще звучал как «наши против не наших», и канадцы верили, что стоят на защите добра.
«Они по-прежнему представляли коммунистическую страну, – подтверждает Хаверчак. – Это был последний турнир перед падением Железного Занавеса, но это чувство еще никуда не делось. Мы защищали наш образ жизни. Нам не нравилось то, что они представляли. Мне жаль так говорить, но это было очень похоже на войну. Каждый был готов на все для победы».
Впрочем, один человек в составе сборной Канады не верил в то, что русские едят своих детей – и его голос имел весомое значение. Уэйн Гретцки был единственным канадцем, который за несколько лет близко познакомился с российскими игроками и внутренней кухней тихоновской команды, которая для большинства его соотечественников оставалась темным лесом.
«Обширных скаутских отчетов по ним нам не предоставляли, – продолжает Хаверчак. – Мы знали про их ведущую тройку да Фетисова с Касатоновым. Вот, в принципе, и все».
Гретцки же будто бы разбирался в истории советской команды и характерах игроков не хуже их самих. По ходу турнира его спросили о том, что он думает про русских.
«Если взять пятерку их ведущих игроков, то сейчас, наверное, только Ларионов играет на том же уровне, что и несколько лет назад, – ответил Уэйн, пустившись в длинную тираду. – Сколько у них появилось классных молодых игроков в последнее время? Разве что один – Валерий Каменский.
Я считаю, что отсутствие конкуренции в лиге серьезно ударило по их уровню. Почти все классные игроки собраны в ЦСКА, который постоянно побеждает. Они постоянно ведут в счете и никогда не уступают, а потому у них нет практики обратной ситуации. Там должны были внести определенные изменения, которые бы пошли на пользу лиге, но когда я спросил об этом игроков, они ответили, что впервые об этом слышат.
Мы всегда говорим, что если не отпускать их по счету сильно вперед или повести самим, то это уже совсем другая команда. В этом плане ничего не изменилось».
Для 1987-го это был проницательный анализ советской сборной. Этими словами Уэйн также показал свою любовь к российскому хоккею.
Гретцки связан с Россией через дедушку Тони, который эмигрировал из нынешней Беларуси в Северную Америку незадолго до Первой Мировой. В штатах его семья разделилась на две половины – одна осталась на месте, а другая отправилась в Аргентину. Дед Гретцки отправился затем в Чикаго, но вступил в канадскую армию, после чего отправился воевать за океан. После прекращения боевых действий он вернулся в Канаду, где женился на польской эмигрантке Мэри и в 1930-х купил ферму недалеко от Брентфорда за счет займа, полагавшегося ветеранам.
Родители Уэйна – Уолтер и Филлис – жили в Брентфорде, но ферма стала вторым домом для юного Великого. Суперсерию-72 он смотрел с дедушкой.
«Победа и игра великого Фила Эспозито произвели на меня сильное впечатление, – говорит Гретцки. – Но я никогда не забуду, как мой дедушка переживал за русских. Он не любил коммунистов и понимал, как тяжело жилось простым людям. В игроках он видел представителей народа – этот взгляд он передал и мне».
Тони Гретцки сказал внуку, что хотел бы съездить в Россию и снова увидеть родину, но ему так и не представилась такая возможность. Он умер спустя год после того, как они вместе с внуком смотрели Суперсерию. Уэйн же всегда мечтал побывать в России и принять участие в подобной серии в Москве.
«Возможно, это все из-за дедушки», – считает он.
Гретцки впервые столкнулся с высоким уровнем российского хоккея во время МЧМ-1978, когда в возрасте 16 лет он блистал в составе очень симпатичной канадской сборной в Монреале. Он всегда считал тот турнир ключевым для своего развития – в шести матчах Уэйн забросил восемь шайб и набрал 17 очков. Однако смяв всех на групповом этапе, канадцы уступили русским, ведомым Фетисовым, Ларионовым, Крутовым и Касатоновым, и заняли третье место. Гретцки сфотографировался с Ларионовым и Фетисовым, и хранил эти снимки всю карьеру.
Уэйн вновь встретился с ними на Кубке Канады-81, где у него также завязалась дружба с Владиславом Третьяком. Следующим летом Гретцки вместе с семьей, своей девушкой Викки Мосс, ее мамой и широко известным в хоккейных кругах Чарли Хенри прибыл в Москву на съемки фильма, которые организовала одна виннипегская компания.
По задумке, Уэйн и Уолтер должны были показать юным российским хоккеистам свои упражнения, а Третьяк познакомил бы их с советскими методиками. Делегация провела в России неделю, которую заняли съемки и посещение достопримечательностей в сопровождении Третьяка и Анатолия Фирсова. Они посетили Красную Площадь. Сходили в Московский Цирк. Смена караула у мавзолея Ленина произвела на Уэйна сильнейшее впечатление – он с полдюжины раз вставал в ночи, чтобы еще раз ее посмотреть. Семья Гретцки также сходила на ужин в гости к Третьяку, где младший брат Уэйна – Брент – особенно крепко сдружился с прославленным вратарем.
За следующие несколько лет у Гретцки завяжутся отношения и с другими российскими хоккеистами. После полуфинальной встречи в 1984-м в Калгари они вместе с Ларионовым выпили пива за ужином. Он испытывал глубокое и непоколебимое уважение к мастерству Фетисова. Он также во что бы то ни стало старался относиться к советским игрокам дружелюбно, а те называли его Ваней – русским вариантом его имени.
Да и от русской икры Ванюша не отказывался.
«Может быть, это из-за деда, но Уэйн всегда с нами общался, – подтверждает Касатонов. – Он чем-то подкупал. Он был не просто хорошим игроком, но и хорошим человеком. Ему было интересно что мы за люди».
А потому совершенно неудивительно, что Гретцки ответил взаимностью на радушный прием, оказанный ему в Москве Третьяком. Пять лет спустя перед дневным товарищеским матчем между канадской и российской командами незадолго до старта турнира Гретцки пригласил своих друзей из стана соперника на барбекю в родительский дом в Брентфорде. Изначально он планировал позвать лишь Ларионова, но с Тихоновым по-простому не бывает.
«Мы все сделали по правилам, но вообще все началось с того, что я пригласил Игоря, – рассказывает Гретцки. – Игорь хотел позвать своих партнеров по тройке. Тогда пришлось звать Фетисова. Потом об этом узнал Тихонов – без него уже никак не получалось. Ну а раз шел Тихонов, то вместе с ним шли и ребята из КГБ. В итоге получалась толпа».
В конечном счете, Гретцки пришлось объяснять, что ужин планировался дома у его родителей, а не в отеле, так что количество гостей должно было бы соответствующим. Как правило, Тихонов не выпускал игроков из поля зрения – «правила КГБ», как это называл Ларионов – однако русские разбомбили канадцев 9:4 в той встрече, и отец Гретцки, Уолтер, решил сам обратиться к Тихонову.
«Тихонов всегда был в хорошем настроении после победы, – объясняет Ларионов. – Когда Уэйн пригласил нас на ужин, мы честно сказали, что не уверены, сможем прийти или нет. Тогда он сказал об этом Уолтеру. Уолтер пообщался с Тихоновым и все уладил».
Вечером к дому Гретцки подъехал автобус, из которого вышли Ларионов, Фетисов, Макаров, Крутов и Тихонов, а вместе с ними двое неулыбающихся мужчин, чей визит не был анонсирован.
«Нам сказали, что один из них переводчик, а второй чей-то друг», – говорит Дэйв Пулен, также присутствовавший на встрече.
Все прошли на задний дворик, где Уолтер и Филлис накрыли стол с пивом и газировкой. Тихонов тут же запретил пить пиво. На протяжении долгого времени гости просто сидели и неловко молчали.
«Ситуация становилась уже просто комичной», – продолжает Пулен.
Положение спасли как раз Пулен и Кит – брат Уэйна. После ужина игроков пригласили в подвал, где хранились трофеи Гретцки. Пока они любовались различными наградами Великого, Кит Гретцки втихаря раздал всем пиво, что существенно улучшило атмосферу.
Наверху Тихонов, переводчик и «друг» все так же молча смотрели на родителей Гретцки. Внизу же их сыновья, Пулен и российские игроки предавались старой доброй канадской традиции – глушили пиво.
«Это было потрясающе, – рассказывает Гретцки. – Родители жили в милом доме среднего класса, но русские считали, что это дворец. Было здорово просто расслабиться и узнать их поближе с человеческой стороны. Тогда-то я и понял, как сильно они хотят играть в НХЛ».
Русские также узнали что-то про Гретцки.
«Я никогда не забуду тот день», – подытоживает Ларионов.
Через неделю начнется турнир. И следующие несколько дней навсегда останутся в памяти многих.
Понравилось? Поддержи проект рублем!
Номер карты – 4274 3200 3863 2371
Книга Эда Уиллиса «ГРЕТЦКИ НА ЛЕМЬЕ: История Кубка Канады 1987»:
Пролог. «Надо показать эту серию Беттмэну и сказать – вот к чему мы стремимся»
Глава I. Гретцки не хотел играть, Кинэн кошмарил команду, а игроки устроили бунт
Фото: Gettyimages.ru/Melchior DiGiacomo / Contributor; East News/AP Photo/Bill Grimshaw, AP Photo/Mike Derer; РИА Новости/Сергей Гунеев, И. Невелев, Игорь Уткин, Алексей Бойцов, Дмитрий Донской, Борис Кауфман, Юрий Абрамочкин; nhl.com
Всегда было интересно, чтоб какой-нибудь журналист спросил, например, у Третьяка, считает ли он свою карьеру любительской?)))))
------------
я немного удивлялся всегда с наших спортсменов. они как ясно солнышко. впрочем что на них наезжать, не просто так они захотели ТУДА. им было с КОГО брать пример.
------
тут, Михаил, другое. вот почему те "любители" играли, как профессионалы, а нынешние "профессионалы" играют, как любители?
Победителей не судят!