Клиника для наркоманов, встреча с будущей женой и война с Тортореллой. Шон Эйври вернулся в город мечты
От редакции Sports.ru: вы находитесь в блоге Hockey Books, который полностью перевел огненную автобиографию Фила Эспозито, а теперь открывает для вас новую книгу – знаменитого провокатора Шона Эйври. И там тоже жара! Поддержите авторов плюсами, подписками и комментариями, чтобы интересные переводы чаще появлялись на Трибуне и в вашей ленте.
В предпоследней главе автобиографии в соавторстве с Майклом Маккинли Шон возвращается в «Рейнджерс», припечатывает Джона Тортореллу, пробует новый наркотик и находит женщину своей жизни.
Напоминаем, что по окончании публикации книги в блоге, мы собираемся сдать ее в типографию на небольшой тираж «для своих». Правда, от вас уже столько заявок поступило, что уже, кажется, и не совсем «для своих» получается. Если кто-то еще хочет оставить заявку на экземпляр (или два, или три), пожалуйста, напишите мне в личные сообщения на Sports.ru. Для этого надо зарегистрироваться на сайте, добавить меня в друзья и дождаться, чтобы я принял ваш запрос.
В прошлый раз многие все равно написали мне в соцсетях, но поймите правильно – это усложняет организацию процесса. Проще, чтобы заявки были в одном месте.
Если хочется помочь проекту материально, то внизу есть номер нашей карты.
Глава 19. Дно и возвращение
Через несколько дней мне надо было вылетать в Лос-Анджелес. Да, бизнес-классом, за счет НХЛ, но все же в клинику. Это все равно что ждать отправления на каторгу. У меня отняли свободу — всего на месяц, но я все равно беспокоился, что потеряю источник дохода. Да и что меня ждет там? Люди, которые, скорее всего, это заслужили. В отличие от меня.
В аэропорту Лос-Анджелеса меня встретили мои друзья Лоренс Лонго и Коди Лейбел. Перед тем как отправится в Малибу, мы заехали в In-and-Out (сетевой ресторан быстрого питания, встречающийся, как правило, на западном побережье США — прим. пер.). Мы обменивались шутками в непринужденной обстановке. Я особо не переживал. Моя судьба была решена, оставалось лишь наслаждаться моментом.
Мы поднялись по извилистой дороге в каньон, где располагался Малибу, и я вспомнил, как попал туда впервые. Пляжная вечеринка в гостях у Криса Челиоса — лет сто назад это было. Наконец мы приехали на место. Ни ворот, ни колючей проволоки; мы припарковались у роскошного дома с бассейном на заднем дворике. Мы обнялись на прощанье, и они уехали.
Клиника называлась «Каньон». Она открылась в 2004 году и занимала большую площадь — главный корпус более 370 квадратных метров, а по общей территории почти в 100 гектаров разбросаны группки коттеджей. Оттуда открывался потрясающий вид на горы Санта-Моники и тихоокеанское побережье. В комплекс входят два спальных корпуса (женский и мужской) — каждый на восемь кроватей. Кровати — с четырьмя столбиками и очень плотной простыней; спальню ты делишь с соседом, но, помимо спален, много и жилого пространства, с каминами и всем прочим. В принципе, за 58 тысяч долларов в месяц там и должен быть класс люкс.
Клиника «Каньон»
Я сразу понял, что заведующие клиникой — очень радушные люди и большие профессионалы — немного растерялись в моей ситуации, поскольку не стали меня обыскивать, как положено перед заселением. Я приехал в 22:45, был очень уставшим и сразу пошел спать.
Мой сосед уже спал. Посреди ночи он проснулся. У него начался отходняк с какого-то препарата, из-за которого он туда и загремел, и он стал прыгать по кровати. Я пытался его угомонить пока не пришел персонал. Ему было лет под 70. Он выиграл несколько «Эмми» и один «Оскар». Я только на четвертый день узнал, кто это — рассказал один из сотрудников клиники. Он попал туда из-за зависимости, с которой боролся долгие годы, и определенно в первые дни действовал на меня успокаивающе. А я по-прежнему не понимал, что там делаю.
Жизнь в «Каньоне» была по большей части рутиной. Я вставал рано (около семи утра) и шел на завтрак. Кормили нас хорошо, вот только сахара не было СОВСЕМ, а я без него прям не могу. С девяти до одиннадцати я каждый день занимался в зале с тренером. После этого шел на групповую терапию, и вот это был ######: в компании ребят, сидевших на крэке и попавшихся на сексуальном насилии.
Я рассказывал свою историю, и все смотрели на меня так, будто я прикалываюсь. Нет, мой дядя не насиловал меня с четырех до четырнадцати лет и, нет, я не режу себе вены и не травлю себя голодом. Я не алкоголик и никогда не пробовал кокаин. Я занимаю чужое место — место человека, которому здесь действительно могли бы помочь, как другим членам группы. НХЛ спятила, что ли?
Связь с внешним миром я поддерживал только через врачей профсоюза, наблюдавших за процессом. Я знал, что мне придется посидеть в клинике; знал и что в итоге все встанет на свои места. Я понял, что на подсознательном уровне своим комментарием про «бэушных обсосок» я пытался вернуться в Нью-Йорк. Мне хотелось взбаламутить воду. Я хотел обмена. Просто выбрал сложный путь. Впрочем, я же говорил: я достаточно импульсивный человек, и не всегда думаю наперед.
Я многое понял за это время. Опыт, приобретенный в «Каньоне», помог мне лучше понять себя как человека. Хотя это и не отменяет того, что меня отправили в клинику по смехотворной причине, да и сам этот факт — по сути, оскорбление для тех, кому действительно необходима помощь.
Клиника «Каньон»
Главной целью курса была самоосознанность. Оказалось, что это отличная штука, и я до сих пор ей пользуюсь. Самоосознанность — это умение контролировать свои импульсы с помощью дыхания. Надо просто слушать свои вдохи и выдохи. И не забывать дышать. Это реально работает.
Я провел в «Каньоне» 21 день. За неделю до Рождества начал потихоньку сходить с ума. Я считал, что всем остальным клиника действительно шла на пользу, и жалел многих из них — тех, у кого не было поддержки со стороны, как у меня. Но сам я уже насиделся.
Решение по моему вопросу принимали доктор Дэн Кронин (клинический психолог и эксперт НХЛ по субстанциональной зависимости) и доктор Брайан Шо, представлявший профсоюз игроков. Думаю, оба психолога понимали, что я уже на грани срыва и вот-вот начну паковать вещи, невзирая не возможные последствия. Думаю, они видели, что я сделал все, что от меня требовалось, и моему здоровью ничего не будет угрожать, если я выпишусь пораньше. И меня отпустили.
У выхода ко мне пришло холодное осознание действительности. Я совершенно точно не вернусь в «Даллас». Модано, Турко и тренер Дэйв Типпет (который меня ненавидел) выставили Халли ультиматум. Как минимум, трое против одного. В «Далласе» меня больше не будет. Но при этом я все еще игрок уровня НХЛ. Если посмотреть на ситуацию беспристрастно, очевидно же, что я не нарушал закон. Да, я действительно выразился отвратительно. Но если НХЛ так хочет с этим бороться, то пускай руководители лиги пройдутся по раздевалкам.
По дороге на Манхэттен у меня в голове вертелся только один вопрос: как бы мне вновь надеть форму «Нью-Йорк Рейнджерс»? Я знал, что у меня получится. Правда, после месяца в Калифорнии нужно было хорошенько подготовиться, чтобы успешно вернуться в НХЛ.
Пэту Маноккиа — бывшему игроку сборной Университета Браун — принадлежал спортзал La Palesta на западной стороне Центрального парка. Стилизованный под древнегреческий гимнастический зал, украшенный элегантными колоннами, он выглядел великолепно. Пэт тренировал Мадонну, Ховарда Стерна, Джулию Робертс, Джона Макинроя и Лиама Нисона. У него настоящий талант трудиться с людьми, которым профессионально требуется выглядеть хорошо. Мне это как раз тоже требовалось, потому что предложение работы должно поступить совсем скоро.
В теплую погоду Центральный парк — рай для пробежек, но в январе это ад. По некоторым дорожкам проще ездить на коньках. От La Palestra дистанция вокруг верхнего резервуара парка составляет две мили. На некоторых участках этого маршрута через каньоны Манхэттена дует сильнейший ветер, и если не считать редких зимних воинов-бегунов, то компанию мне составляли лишь крыши небоскребов, расположенных по периметру парка.
Центральный парк зимой
Они меня мотивировали. Мне не надо напоминать, что творится со мной за пределами этого города. Поэтому каждый раз, когда становилось холодно и хотелось все бросить, я смотрел на здания вокруг и продолжал усердно работать. Вокруг меня не было никого — никто и не узнал бы, если б я пробежал один круг вместо двух. Но здания смотрели на меня сверху вниз, и я бежал два круга. У этой истории должен быть счастливый конец.
Наконец-то я дождался от вселенной желанного звонка. Глен Сатер пригласил меня на обед — понятно, он не просто проголодался. Глен разнюхивал возможность обмена, а в «Далласе» знали, что у них нет никаких рычагов. Они могли лишь отправить меня в фарм, а затем вызвать обратно, когда найдется покупатель.
Они так и сделали, отправив меня домой, а доблестный владелец «Звезд» Том Хикс заявил, что такие мерзавцы, как я, ему в команде не нужны. Через год Хикс не выплатил займы на общую сумму в 500 миллионов долларов, в 2011-м — обанкротил «Даллас», а в 2016-м его сын Томми Джуниор стал одним из главных организаторов сбора средств в избирательный фонд Дональда Трампа. Да уж, действительно достопочтенная семейка, а я как дурак не следовал их примеру.
Я сожалел, что поставил Халли в такое положение, но руководство «Далласа» еще и усугубило ситуацию. Новой команде придется выплачивать мне только половину контракта, остальное же остается за «Далласом» (очевидно, Шон имеет в виду зарплату за тот сезон, разделенную между двумя клубами, а не то, что после перехода «Даллас» продолжал оплачивать половину его контракта и все последующие годы — прим. ред.). Глен Сатер заплатит мне меньше, чем предлагал, когда я еще был свободным агентом, но при этом я буду получать в два раза больше, чем если бы согласился на те условия, да еще и вернусь в Нью-Йорк. Такое ощущение, что я какое-то чудо провернул нахер.
Глена Сатера такой вариант устраивал. Он в восторге от таких искусных сделок. Он обожает делать то, на что другие не пойдут. Сатер, что называется, лояльный к игрокам генеральный менеджер, потому что по большому счету он их не ######### (обманывает). Глен как всегда пришел в своей щегольской спортивной куртке и сочетающимися друг с другом рубашке со свитером. Официально он зарабатывал восемь миллионов долларов в год, но, как и все богатые, любил халяву. Компания мужской одежды Robert Graham стала поставлять ему бесплатную продукцию, и он затаскивал их шмотки до дыр. Еще у него есть характерная черта — сигара, которую он никогда не прикуривает, но держит во рту до упора. «#####, куда она делась-то?» — сотни раз изумлялись игроки.
Бразды правления «Рейнджерс» Глен получил от своего старинного друга (и, на мой взгляд, лучшего владельца клуба во всем спорте) Джеймса Долана. Да, свое богатство он унаследовал от родителей, но сам прекрасно это понимает и всегда хорошо относится к игрокам, предоставляя все для того, чтобы мы могли работать на пределе своих возможностей.
Я понимал: моя задача — убедить Глена в том, что я изменился. Я честно признаюсь, что ######### (ошибся), но теперь хочу вернуться в Нью-Йорк и помочь его команде. Болельщики «Рейнджерс» меня обожают, да и лицо клуба — Хенрик Лундквист — на моей стороне. Одно из главных достоинств Хэнка — он не особо следит за событиями вокруг себя, так что вся истерия по моему поводу прошла, в общем-то, мимо него. Я спросил его: «Если я смогу убедить их в том, чтобы взять меня обратно, ты будешь на моей стороне?». Он ответил: «Да».
Глен не стал звонить Хэнку перед сделкой, но он, как и все в клубе, прекрасно знал, что меня связывают тесные отношения со звездным вратарем «Рейнджерс». Мы оба любим моду, на почве чего изначально и сдружились. Мы оба отдаемся игре без остатка и уважаем друг друга за это. Кроме того, на арене скандировали только наши имена. Ну и ни у одного из моих одноклубников не было такого мужского достоинства — даже близко. И это меня восхищало.
Думаю, Глен решил все еще до нашей встречи в стейкхаусе Nick & Stef’s, располагавшемся прямо у «Мэдисон Сквер Гарден». Иначе зачем ему встречаться со мной посреди дня в переполненном ресторане по соседству с ареной, где все меня знают? Он понимал, что я скажу правильные слова, и что я все еще тот же парень, которому он предлагал многолетний контракт полгода назад. А тот факт, что его собеседник немного изменился, был приятным бонусом. Единственное отличие этого разговора с Гленом от других заключалось в том, что он заметил у меня новую татуировку на предплечье, которая гласила: «Ты же был в порядке, что случилось?». Таким образом я напоминал себе о самоосознанности, которой научился в «Каньоне». Это строчка из моей любимой песни группы Radiohead — «15 Step». Так что спасибо тебе, Гэри Беттмэн. Клиника действительно изменила меня. Без нее у меня не было б этой татуировки. Среди прочего.
Мы договорились, что сначала я поеду в «Хартфорд» на две недели, и если все будет хорошо, то вновь надену сетку «Рейнджерс». Охренеть! Я добился своего.
* * *
Сказать по правде, две недели в Хартфорде тянулись медленнее, чем три в клинике. Отчасти это было связано с тем, что без практики тело невероятно быстро выходит из игрового тонуса, и потом приходится много пахать, чтобы вернуть все на прежний уровень. А также с тем, что тренер «Хартфорда» Кен Гернандер был конченным придурком.
Ну или он меня таким считал — и оттого недолюбливал. Я понимаю, как это выглядело с его стороны: избалованный энхаэловец поссорился с лигой, съездил в помпезную клинику и теперь прибыл в Хартфорд для завершения восстановительных процедур. А у него тут хоккейная команда, а не больничная палата.
Но я также понимал, что, как и в случае с «Каньоном», все это ненадолго, поэтому смирился с ситуацией. Я же не бабушку избил, поэтому игроки «Хартфорда» и соперники были рады играть и со мной, и против меня. Но я все равно старался не поднимать голову в раздевалке и не опускать ее на льду. Я сыграл восемь матчей, забросил две шайбы и отдал голевую передачу, при этом набрав всего восемь минут штрафа. Слэц понял, что я настроен серьезно.
После тренировки Кен Гернандер позвал меня к себе в офис. Это было холодным утром в начале марта. Он сказал, что «Даллас» повторно ставит меня на уэйвер, с которого я и уйду в «Рейнджерс». Завтра я вернусь на «Мэдисон Сквер Гарден», так что пора паковаться.
Я собрал вещи, завел свою Audi S8, и рев самого скоростного седана на планете был под стать шуму трибун, когда я вернулся на лед Нью-Йорка.
23 февраля 2009 года Слэц уволил Тома Ренни. «Рейнджерс» переживали спад, проиграв десять матчей из двенадцати, и — что обычно для таких ситуаций — крайним оказался тренер. Ренни работал с командой долгое время. Он мне нравился. Он сам никогда не играл в хоккей, а тренерскую карьеру начал в «Кэмлупсе» — молодежной команде в Британской Колумбии, с которой добился успехов. Он знал, как разговаривать с игроками, и мог нас чему-то научить.
Сатер считал, что команду, которая в начале сезона достаточно долгое время шла на первом месте, требовалось пнуть под зад, и сделать это сможет Джон Торторелла, прошедшийся по мне за ремарку о «бэушных обсосках» на телевидении, где работал экспертом после увольнения из «Тампа-Бэй».
На пресс-конференции, посвященной назначению нового тренера, Слэцу пришлось прокомментировать эту очевидную конфликтную ситуацию: «Думаю, со временем Торторелла полюбит Эйври так же, как и мы». Приятно, конечно, что Слэц сделал такое предположение, но оно, в принципе, так и не оправдалось. Но он начальник, и потому его слово закон для всех — особенно для Тортореллы. Он считает, что я могу помочь команде, и цена его устраивает. Разговор окончен.
Торторелле не очень понравилась позиция Глена. После нашей первой встречи я понял, что он совершенно не собирался отказываться от своих слов — он назвал меня по телеку «позорищем». Разговор был очень односторонним. Торторелла дал мне понять, что он главный в команде, и если я хочу быть в составе, то должен играть роль безликой пешки. Это все равно что чихуахуа тявкала бы на немецкую овчарку. Маленькая собачка убеждает большую, что она главная. Он не орал. Он просто самоутверждался в своем кабинете, где ему нельзя было перечить. Со временем я понял, что это его любимое занятие.
Я готов быть командным игроком, но давайте признаем: Нью-Йорк — это не рынок для команды безымянных солдат. Меня многое связывает и с городом, и с «Рейнджерс». Да и на «Мэдисон Сквер Гарден» болельщики скандировали не его имя, а мое.
На нашей встрече я вел себя абсолютно правильно и говорил, что готов забыть его слова в мой адрес, ведь понимаю, что они были сказаны безработным тренером, который пытался заработать себе на хлеб жесткими и яркими комментариями телевизионного аналитика. Может быть, у нас даже есть что-то общее. Он сказал, что под его руководством я прибавлю, как игрок, чему я только обрадовался.
Свой первый матч после возвращения в «Рейнджерс» я провел 5 марта 2009 года. Мы обыграли «Айлендерс», затем «Бостон», проиграли «Каролине», а «Нэшвиллу» я забросил свою первую шайбу — мы выиграли 4:2. После встречи с «островитянами» на Лонг-Айленде, где болельщики приветствовали мое возвращение беспрестанным свистом, репортер Daily News спросил, нервничал ли я перед игрой. «Если что-то такое и было, то быстро прошло», — ответил я.
После победы над «Нэшвиллом» другой журналист спросил, как я себя чувствую после заброшенной шайбы. Я сказал: «Отлично». У хоккеистов есть секрет: нам хочется отвечать на вопросы журналистов, которые нас любят и считают партнерами по команде, таким образом, чтоб это было нельзя опубликовать. Например, у меня есть вот такая фантазия.
Журналист: — Шон, вы потрясающе смотрелись в первом периоде. В чем причина?
Я: — Забавное дело. На самом деле мне сначала было ###### как херово. Но потом на раскатке я увидел роскошную русскую модель с большими сиськами. Она сидела во втором ряду за нашей скамейкой, рядом со своим агентом и моим приятелем Крэйгом. И тут у меня будто крылья выросли, хоть семеро держи. Я забил жопой и решил, что с ней можно попытать счастья.
Журналист: Думаете, и завтра сможете так сыграть?
Я: Да если честно, хочется уже поскорее ответить на ваши дебильные вопросы, надеть свой костюм марки Tom Ford за три тысячи долларов, сводить сисястую Аньку в азиатский ресторан, и натрахаться до полвторого ночи, а потом зазырить киношку на видаке и вздремнуть пару часиков перед тренировкой.
Мне всегда хотелось дать такое интервью, но тогда бы меня навечно упрятали в «Каньон».
Я закончил регулярку, сыграв за «Рейнджерс» 19 матчей (18 — прим. ред.) под руководством Джона Тортореллы. Я забросил пять шайб, отдал семь голевых передач и провел всего 30 минут в штрафном боксе (34 — прим. ред.) — очень внушительно, учитывая все обстоятельства. Торторелла перевел меня в первое звено, я впахивал на полную катушку, и мы вышли в плей-офф.
Мне действительно нравилось играть под руководством Джона Тортореллы, и я верил, что прибавлю с ним. Он же мне сам так сказал. У меня было мнение на его счет, но лжецом я его не считал. Однако перед серией с «Вашингтоном» в первом раунде я задумался. Тренер точно меня не любит, потому что чем лучше я играю, тем меньше он меня выпускает на лед, а своему чутью я привык доверять. Я все понял.
Если у команды не идет игра, он выпускает меня в первой тройке, а если у нас все хорошо, то закапывает в четвертую. Это часть его стратегии — чтобы выставить меня в максимально неудобном свете. Тогда он сможет пойти к Слэцу и сказать: «Что-то ничего не получается с этим Эйври». И это будет похоже на правду.
Под режимом Тортореллы я стал сдавать. Я чувствовал себя подопытным кроликом. От нас требовали входить в зону через вброс — креативность в «Рейнджерс» под запретом. Только Скотту Гомесу разрешалось придумывать что-то в атаке, не опасаясь потери. Все остальные играли с настолько сжатыми булками, что они аж посвистывали при катании. Мы больше были вымотаны бесконечным негативом тренеров, льющимся из-за плеча, нежели войной на площадке.
Мы выиграли первые два матча на выезде, проиграли один дома, а затем одержали победу в четвертой встрече. Мы повели в серии с «Вашингтоном» 3-1: осталось выиграть еще раз — и мы в следующем раунде. И тут Торторелла перед пятой игрой посадил меня в запас. В наказание за то, что в третьем периоде четвертого матча при счете 2:1 я заработал два удаления. Прессе он сказал, что я поддался эмоциям и подвел команду, поэтому он решил вывести из состава одного из самых эффективных хоккеистов в своем распоряжении, чтобы научить его играть как зомби. Я смотрел матч из ложи прессы; «Рейнджерс» проиграли 0:4. «Вашингтон» открыл счет в первые пять минут, и этого оказалось достаточно.
Меня вернули в состав на шестой матч, который проходил на «Мэдисон Сквер Гарден», а Тортореллу дисквалифицировали. Пока я сидел на трибуне, у него в пятом матче отъехал колпак — он прыснул водой в болельщиков, а затем кинул бутылку какой-то женщине в лоб, да еще и размахивал клюшкой, пока его не угомонил помощник Джим Шенфельд. Да-да, тот самый Джим Шенфельд, из-за которого судьи объявили забастовку, после того как он сцепился с Доном Кохарски и крикнул ему: «Иди пожри еще пончиков, ###### жирная свинья».
Если вы запутались, то давайте еще раз: тренера, не совладавшего с эмоциями, пришлось успокаивать его помощнику, которого в свое время дисквалифицировали за его собственный темперамент. А лечиться от гнева отправили меня. Но Шенфельд хотя бы вернул меня в состав. Я заработал передачу на нашей первой шайбе, которая сравняла счет, и не разу не удалился. Но мы проиграли 3:5. «Кэпиталс» догнали нас в серии, и все должно было решиться в седьмом матче.
Конфликт Шенфельда и Кохарски
Мы открыли счет — снова с моей передачи. «Вашингтон» сравнял. За пять минут до конца третьего периода Сергей Федоров вскинул руки вверх, а Уэйд Редден выглядел как худшее подписание свободного агента за 20 лет. Мы проиграли 1:2. Мы уступили в серии, в которой вели 3-1. С хорошими командами такого не происходит, особенно с таким вратарем, как Лундквист. Отличная работа, Тортс.
У Тортореллы репутация жесткого мужика, но только не в глазах игроков. Мы постоянно с него угорали. В раздевалке то и дело кто-нибудь хотел отрезать его голову коньком, ну или хотя бы дать клюшкой по лбу. Мариан Габорик ненавидел его всеми фибрами души. Да даже Хэнк Лундквист — уравновешенный швед, который обычно жил в своем мире — считал Тортореллу плохим руководителем профессиональных спортсменов. Он не может одновременно катить и работать с шайбой. Он даже не понимал, что из-за этого мы его не воспринимаем всерьез. Я считал Тортореллу клоуном, но он был далеко не первым тренером, которого я не уважал. Однако в том сезоне было два момента, заставивших меня подумать, что он – угроза для команды.
Во-первых, он называл наших болельщиков идиотами. И говорил это с ненавистью. Мне хотелось встать и ударить его по лицу. Да что этот карлик, который даже кататься на коньках не умеет, знает про болельщиков «Рейнджерс»? Знает ли он, как они поддерживали нас в каждом матче, что я провел в этой форме, и как они болели за нас последние два года в плей-офф? Как мы чувствовали себя особенными на улицах такого большого города, благодаря им? Я гарантирую, что Тортореллу вы на улице и не встретили бы, потому что он даже не жил в Нью-Йорке.
А потом он еще и местных журналистов называл мудаками. Местные репортеры были всегда рядом с нами и писали о нас вне зависимости от побед и поражений. Если бы не они, то никто бы о нас и не знал в огромном городе, где полным-полно спортивных команд. Игрокам это необходимо.
Увидеть свое имя в заголовке и прочитать про себя хвалебную статью так же ценно, как и заметка, где тебя разносят — она служит своеобразным пинком под зад, который заставляет тебя задуматься о том, что надо в кратчайшие сроки наладить свою игру. А наш тренер называет журналистов мудаками. Он считал, что авторы, чьей профессией было следить за нашей командой и хоккеем, ничего в этом не понимали. Самое смешное, что некоторые журналисты катались не хуже него.
Летом перед тренировочным лагерем сезона-2009/10 Торторелла постоянно мне звонил. Это были странные звонки. В принципе, я не против, чтобы тренеры были на связи с игроками в межсезонье, но тут меня не покидало ощущение, что он делал вид, будто его #### (волнует) моя жизнь, хотя на самом деле просто следил за мной.
Он спрашивал, готовлюсь ли я к сборам. Он ведь мог спросить у кого угодно в «Рейнджерс» — у физиотерапевтов, тренеров по физподготовке или Глена — были ли у меня когда-нибудь проблемы с формой. Но зачем ему это? Еще ему всегда почему-то было интересно, где я нахожусь. Может быть, я в Париже? На юге Франции? В Хорватии? Он бы еще попросил прислать ему точные координаты. Такое ощущение, что он собирал на меня досье, чтобы доказать, что я ездил туда, где серьезные хоккеисты не бывают. Ну так я и не ездил в такие места. Торторелла пытался найти доказательства, чтобы выставить меня неудачником в глазах Слэца, хотя настоящего неудачника Тортс видел в зеркале.
* * *
В мае 2009 года я пришел в первое отделение полиции Нью-Йорка в Трайбеке и попросил позвать начальника. Для «ребят в синем» все игроки «Янкис», «Рейнджерс», «Метс», «Джайнтс» и «Никс» все равно что боги, потому что менты любят спорт и свои местные команды. У них это в ДНК. Я представился и сказал, что открываю сегодня вечером спортбар за углом, так что милости прошу на огонек.
Кстати. Первое правило для профессиональных спортсменов, да и вообще для любого человека: НЕ СВЯЗЫВАЙТЕСЬ С БАРНЫМ БИЗНЕСОМ. Но поскольку я любитель нарушать правила, то решил попробовать. В конце концов, мой партнер Мэтт Абрамчик, и у нас все будет по-другому.
Мэтт Абрамчик
И ведь мы изначально, когда чертили план заведения на салфетке, задумывали его, как уникальный спортбар — настолько шикарный, что в день открытия с улицы Уоррен было не протолкнуться. Публика состояла из смеси видных представителей моды, болельщиков «Янкис»/«Никс»/«Джетс»/«Рейнджерс» и золотой молодежи. Среди прочих присутствовал Джон Макинрой; Хенрик Лундквист играл на гитаре со своей группой, и вдруг вошла особенная девушка.
Я стоял в конце барной стойки и курил; это было уже после выступления Хэнка (особым гостям можно курить на верхнем этаже, ну а поскольку я — совладелец…). Более красивой девушки я в жизни не видел, а я повидал много красавиц. У нее были длинные ноги, изящное загорелое тело и такое идеальное лицо, какие бог создает нечасто. Я нагнулся к нашему менеджеру Хуану и сказал: «Я женюсь на этой женщине». Он не стал смеяться.
Ее звали Хилари Рода. Ей было 22 года, она родилась в Мэриленде в городке Чеви Чейс. Она — лицо одной из крупнейших косметологических компаний мира Estée Lauder, а также модель журнала Sports Illustrated. Я таких видел только в кино.
Я никогда не подкатываю к женщине, которую считаю привлекательной, при первой же встрече. Я всегда жду, когда наша энергетика столкнет нас во второй раз, и не демонстрирую особого интереса — вот моя стратегия. Однако в тот день Хилари пришла в бар в компании нашей общей подруги Кристины, с которой мне внезапно очень захотелось пообщаться, игнорируя всех вокруг. Кристина поняла, что я сражен наповал Хилари. Будучи хорошей подругой, она удалилась, дав мне шанс пообщаться с будущей женой. В конце вечера я пожал Хилари руку и сказал, что был рад с ней познакомиться. И что с нетерпением буду ждать нашей следующей встречи.
Через пару часов я отправил ей СМС (Кристина дала мне номер) о том, что мне очень понравилось ее платье — оно было как раз к лету. И к нашей совместной жизни. Этого я писать не стал. Она ответила, что с удовольствием встретилась бы со мной еще раз. Я улыбнулся. Внезапно жизнь снова стала налаживаться.
Вернувшись в Нью-Йорк, я ни с кем не встречался. И уж тем более не собирался связываться ни с кем из толпы чаек, кружащих вокруг хоккеистов, начиная с молодежных лиг. В хоккее есть свой слэнг, подходящий духу игры. «Без прокатов» — значит не сачковать, «тапок в пол» — гнать на полной скорости, а «чайки» — это более вежливое обозначение «дам на подсосе». Оба выражения означают поклонниц. Они есть в любом спорте и индустрии развлечений. В хоккее они начинаются с молодежного уровня, особенно если играешь в Канаде. Поэтому их и называют «чайки» — и это не лестный термин. Вам бы не хотелось услышать такое про свою сестру (англ. Puck Bunnies дословно «шайбовые зайки» – прим. пер.). «Чайки» тусуются в местах скопления хоккеистов — например, на катках и в хоккейных барах, а в Канаде это, считай, любой бар в городе. Некоторые «чайки» даже ходят на встречи с командой в торговых центрах. Кто-то приходит на вечеринки обладателей сезонных абонементов — игроки выходят с ними на лед, потом едут на обед и отвечают на вопросы. Так вот лютые «чайки» даже туда залетают. У «чаек» высокого полета более стратегический подход. Они загорают там, где «Кингс» любят летом играть в волейбол (например, на Манхэттен-Бич), чтобы их пригласили на вечеринку. В маленьком городе, вроде Оуэн Саунд в Онтарио, «чайки», конечно, не такие красивые, как в Лос-Анджелесе или Нью-Йорке. Но в профессиональном хоккее они уже не «чайки». Они просто «поклонницы».
Если я по взгляду женщины понимаю, что она болельщица — это меня не заводит. У меня не встает на то, что фанатка готова мне отдаться. В соблазнении мне нравится вызов. Я люблю планировать подход, знакомство, обмен банальностями, который я превращаю в разговор, основанный на энергетике нашей взаимной симпатии. И тогда я могу рассмешить девушку своим юмором, а не потому что она в детстве носила сетку с моей фамилией.
Думаю, основная причина симпатии спортсменов к «дамам на подсосе» — это неуверенность в себе. До появления социальных сетей, с помощью которых можно в мгновенье ока узнать где и с кем ты находишься, хоккеисты тусили в одних и тех же барах, чтобы болельщицы знали, где их искать после матчей. Переехав в Нью-Йорк, я перестал тусить на выездах, потому что после вечеринок в Большом Яблоке все остальное — уже не то. Я только на выездах и высыпался.
Ну ладно, это не совсем правда. Один раз, когда я еще играл за «Кингс», мы пошли в бар в Монреале, где за стойкой работала роскошная брюнетка-франкоканадка. Она решила, что нам стоит уединиться в морозильной комнате и немного ее подогреть. Вот только один мой одноклубник уже наслаждался там гостеприимством официантки. Впрочем, морозилка была большая, так что меня просто утащили в угол подальше, и мы тоже занялись делом.
Жизнь в Нью-Йорке внезапно снова налаживалась. Влюбиться в девушку своей мечты — это класс. Именно так и было с Хилари, и я изо всех сил гнал лошадей. Я считал, что быть любящим мужем — это очень круто, а любящим отцом — вообще пик крутизны, но это в будущем. Жизнь с любимым человеком не должна стать концом пути.
Это наша свадьба с Хилари. Большинство парней считают своих жен самыми красивыми в мире. Мне же повезло, потому что моя жена действительно самая красивая в мире.
У меня было много отношений, и в перерывах между ними я либо активизировался, либо деактивировался, если хотел побыть один. С возрастом я точно стал более избирателен, а после переезда в Нью-Йорк изменились и типы девушек, встречавшихся мне.
После открытия бара девушка из Чеви Чейс никак не шла у меня из головы. Я, наконец, понял, почему мои друзья и одноклубники теряли рассудок из-за женщин. Я позвонил Хилари и сказал, что нас ждет самолет в Фарминдэйле на Лонг-Айленде. Мы летим на Боннару.
Это музыкальный фестиваль на окраине Нэшвилла, организаторами которого в 2002 году выступили мои друзья. Мы с Хилари и ее подругой отправились туда на самолете, а в аэропорту нас уже ждал автобус. Мы притормозили у гипермаркета и затарились всем необходимым — водой, сладостями, складными стульями, рулонами искусственного газона и бухлом, которого хватило бы на свадьбу для сотни человек. У нас были настолько крутые VIP-пропуски, что мы припарковали автобус всего в нескольких метрах с обратной стороны сцены.
Если впахиваешь на полную катушку, можно и отрываться так же. По крайней мере, я так делаю. Это я на Боннару.
За первые два года существования фестиваля за сценой парковались лишь десять автобусов, но мы были готовы лучше всех, включая организаторов. Многие звезды заходили к нам пропустить стаканчик — Джимми Баффетт, MGMT, Джим Джеймс… А Лили Аллен один раз просто уволокла у нас бутылку «Ягермайстера» и укатила на крыше гольф-карта.
Я и мечтать не мог, что проведу выходные со своей будущей женой на Боннару. Даже если б меня предупредили, что это влетит в 22 тысячи долларов, я бы и глазом не моргнул. Хилари приняла приглашение, и когда мы танцевали в окружении 90 тысяч незнакомцев, я то и дело заставлял себя от нее отвернуться, чтобы не спугнуть. Но мне хотелось не просто смотреть на эту красивую женщину — я хотел узнать ее получше. О чем она думает? На что надеется? Чего хочет? Я собирался узнать все подробности, и надеялся, что этот разговор затянется надолго.
Ближе к сентябрю мы с Хилари стали все меньше времени проводить с друзьями, и все больше вместе. Хоть мы и не были еще парой. Мы наедине-то остались только на первом официальном свидании в ресторане Mr. Chow в Трайбеке. Одним августовским вечером я отвозил ее домой на Астор-Плейс и поцеловал. Она ответила. Так все и началось.
* * *
Перед началом сезона-2009/10 мне хотелось, чтобы лето не заканчивалось, и я мог продолжать наслаждаться жизнью с Хилари. Но одновременно хотелось и как можно скорее вернуться на лед с «Рейнджерс» и доказать самому себе, что я вышел на новый уровень. Я даже верил, что можно спасти отношения с Тортореллой, и собирался провести свой лучший сезон.
Еще я радовался, что Хилари увидит меня в деле. Она, безусловно, понимала, что в Нью-Йорк меня привел хоккей, и успешность в нем позволяет брать в аренду дорогостоящие самолеты, чтобы возить ее на музыкальные фестивали. Здорово, что она наконец увидит, в чем вообще суть, и поймет, почему на улице ко мне подходят взрослые мужики и с комом в горле просят пожать руку. Я ведь отчасти и поэтому был в столь теплых отношениях с болельщиками «Рейнджерс» — нью-йоркцы знали, что о рукопожатии меня и просить не надо. Я считал себя гостем в их городе, и надеялся оставаться в нем как можно дольше.
Хилари играла в хоккей на траве за школьную команду, но при этом никогда не была на нормальном хоккее. Первый матч, на который я ее привел, был против «Анахайма» в начале октября. Мы обыграли их «всухую» 3:0, а я заработал передачу и (вопреки предположениям Хилари) не подрался. Я даже не удалился ни разу. После игры она с гордостью в глазах сказала, что не видела более зрелищного спорта, чем хоккей. Я считал, что все будет хорошо. По крайней мере, с Хилари.
А вот насчет Тортореллы у меня были сомнения. Несмотря на то, что я был среди трех лучших игроков команды в плане физической формы на сборах, меня все равно не покидало ощущение, что мне приходится бороться за место в составе. Я заподозрил неладное в тот день, когда у нас проходила встреча с прессой — мы записывали промо для домашних игр и общались с представителями всех местных изданий — и обо мне вспомнили в последнюю очередь. Будто болельщикам, которые скандируют мое имя на арене, не надо знать про меня. «Ой, да ладно, у нас уже есть про него материал…».
Я подозревал, что так и будет. Торторелла в начале сборов сказал мне, чтобы я заканчивал гоняться за славой. А я и не гонялся. Я просто был самим собой. Мы побеждали со мной в составе, и такого расположения болельщиков у меня больше нигде не было. Однако в НХЛ всячески препятствуют индивидуальности, потому что им нравится все контролировать. Торторелла слеплен из того же теста. Он делал все возможное, чтобы игроки не могли выполнить свои обязательства по рекламным контрактам, которые они заключали еще до Тортса, а также не давал подписывать новые. Порой он вводил запреты даже на индивидуальные автограф-сессии. Я точно об этом знаю, потому что журнал ESPN хотел сделать со мной большое интервью, но Тортс им отказал. Я об этом и не узнал бы, если б случайно не столкнулся с их редактором, который делал запрос интервью, на ESPYs в Лос-Анджелесе. Он и рассказал мне все. Я был в бешенстве, но мне удалось отомстить. Я сказал Торторелле, что все равно дам интервью, потому что договорился о нем заранее. И дал. Если мои встречи с прессой проходили не во время матчей или тренировок — это было мое дело, а не его. Для Тортореллы это было очередной красной тряпкой.
Так началась моя каждодневная борьба за право остаться в городе, игнорируя усилия коротышки, которого пугал мой вес в «Рейнджерс». Он доставал меня по любому поводу — даже пытался запретить драться, потому что боялся упустить игровое преимущество. Вдруг это заведет соперника?
Он тренировал играть вничью, надеясь, что Хэнк станет решающим фактором. Мы все это ненавидели. Даже Райан Кэллахэн, который расцвел при Торторелле, терпеть это не мог, потому что при таком режиме его организм начинал отказывать. Он заставлял ребят ловить на себя по 20 бросков за игру, а затем делать то же самое на следующий день. Я иногда вспоминаю те времена и думаю, что мне стоило просто пойти в кабинет Глена Сатера и сказать ему: «Давай уже обменяем меня куда-нибудь — так всем станет проще». Я понимал, к чему это приведет, но все равно надеялся заставить Тортореллу изменить свое видение хоккея.
Я пропустил первые четыре встречи сезона из-за травмы колена, а в первом матче после возвращения на лед отдал результативную передачу. Мы обыграли «Анахайм» 3:0, а я провел на площадке 10 минут и 42 секунды. В следующем матче против «Торонто» я забросил две шайбы. Мы победили 7:2, я отыграл 10 минут и 38 секунд. При Томе Ренни я играл почти по 20 минут за матч. Я всегда трезво оценивал свои возможности, и тут мне все было понятно: Торторелла делает это не просто так. Я прекрасно понимал, что должен проводить на льду времени больше, чем некоторые новички — например, Крис Хиггинс, Алеш Коталик или Энвер Лисин.
Каждый год в команду приходят новые игроки; это возможность построить с ними отношения, которые перерастут в крепкую дружбу за пределами площадки, но я все равно придерживался старых. Шенни теперь играл по ту сторону реки в Нью-Джерси, так что мы частенько с ним виделись. Норти уже уехал из НХЛ, но мы все равно поддерживали связь. С Чели мы тусили во время каждого его приезда. Ему нравилась русская баня в Ист-Виллидж — она точь-в-точь, как в фильме «Порок на экспорт». Там полно жутких русских с уголовными татуировками, но в парилке никто на нас с ножом не кидался. Это было, наверное, любимым местом Чэли, если не считать его бар в Детройте.
А иногда в команду приходит игрок, которого хочется побыстрее забыть. Как, например, Доналд Брашир — тафгай, пришедший на смену Колтону Орру. Колтона все обожали. Он перешел в «Торонто» на правах свободного агента. Болельщики очень переживали его потерю и с самого начала невзлюбили Брашира. Он четко ассоциировался у них с заклятым врагом, «Филадельфией», хотя перешел Браш из «Вашингтона».
Причина моего конфликта с ним куда проще. У Доналда Брашира был галитоз — это медицинский термин, обозначающий дурной запах изо рта. Брашу стоило только дыхнуть — и можно было всех святых выносить. Ну а если вам выпала незавидная участь сесть с ним рядом на скамейке, то сразу надо было звать физиотерапевта Джима Рэмси, чтобы он нанес специальную мазь под нос, которая перекроет смрад Брашира.
Где бы я ни играл, во всех командах имелись собачники, но Брашир вывел это на новый уровень. Я работал с весами, как вдруг в зал влетел Билли — бывший конный полицейский, теперь работающий на нашем тренировочном катке. У него было тонкое чувство юмора и он любил приколы. Чего он только не повидал в жизни. Однако тут у него было такое выражение лица, будто он что-то увидел впервые — можно было подумать, что у нас в душе приземлился НЛО. Он сказал, что я тоже должен на это посмотреть. Я думал, он покажет, что кто-то из моих одноклубников бреет другому жопу или спину — это достаточно распространенная услуга, и тем не менее, это всегда шокирует. Не тут-то было. Доналд Брашир стоял в душе с голой жопой и мыл яйца своему датскому догу, да и вообще мыл всю эту громадину. Брашир был весь в пене — как и его пес. Я спросил Билли, можно ли это считать чем-то похожим на отца, принимающего ванну с сыном, который почти подросток. Понимаю: это перебор, но более странных поступков в раздевалке я, кажется, не видел. А я многое повидал.
Каждый раз по дороге на тренировочный каток в Тэрритаун я думал о том, каково это будет — вновь покинуть Нью-Йорк, особенно учитывая, что я влюбился в Хилари. Многие мои одноклубники пытались поддерживать отношения на расстоянии, но это не работает. В большинстве случаев дело заканчивается изменой. Как правило, со стороны парня. Девушка его прощает, но затаивает такую обиду, что когда они наконец женятся, то уже ненавидят друг друга. Ну а раз они в итоге сошлись — значит он уже нагулялся. Это до добра не доведет. Ты остаешься с человеком просто потому, что боишься быть один, а вовсе не потому, что можешь его понять (каждую его клеточку, в любом его настроении) и жить за счет этих эмоций в гармонии. Добавьте к этой проблеме необходимость поиска нового смысла жизни после окончания карьеры, когда у вас отбирают то единственное, в чем вы были хороши с восьми лет, и я вам могу практически гарантировать, что такой брак долго не продержится. И что тогда? Большинство таких историй заканчиваются разводом — и вот у вас уже лишь половина отложенных на пенсию денег, которых, скорее всего, не хватит до конца жизни, если только не уехать в глушь Миссисипи. А потом все вокруг темнеет и, наконец, окончательно чернеет.
Чем больше я влюблялся в Хилари, тем больше думал о том, как не хочу никуда от нее уходить — и неважно, как там складывается с хоккеем. Эта любовь — настоящая. Как и любовь болельщиков «Рейнджерс» ко мне. Легенда бейсбола Джо Торри как нельзя лучше объяснил отношения между нью-йоркскими болельщиками и Эль Дюком — великим питчером «Янкис» Орландо Эрнандесом: «Любовь нью-йоркских болельщиков заслужить не так-то просто, но с ним они изначально были на одной волне». Так, в принципе, можно сказать и про меня. У меня даже сейчас слезы наворачиваются. Энергия нью-йоркских болельщиков с самого начала была для меня чем-то вроде спасительного троса, связывающего меня с ними и заставлявшего играть на пределе возможностей. Лучшего профессионального подарка у меня не было.
Именно поэтому я и не пошел в кабинет Глена Сатера, и не стал говорить с ним, как мужчина с наставником, прося обмена. По окончании сезона у меня оставалось еще два года контракта. Моя зависимость от болельщиков «Рейнджерс», Нью-Йорка, а теперь и Хилари была непобедима. Даже если отправить меня на несколько месяцев в «Каньон», это не помогло бы. Я постоянно повторял себе: «Все будет хорошо, тренер скоро поймет, что я «рейнджер» до мозга костей, и хочу играть на пределе, ну а если он этого так и не поймет, то будь что будет; потом разберемся». Мне совсем не хотелось, чтобы это заканчивалось.
А тут я зависаю с Биллом Мюрреем.
После Нового года мы выиграли восемь матчей и проиграли 13. Эпоха Террора — а именно так можно охарактеризовать правление Тортса — на всех действовала угнетающе. Последняя игра перед олимпийской паузой у нас была в День святого Валентина. Я подарил Хилари (и всем болельщикам «Рейнджерс») особенную валентинку — реализовал единственный буллит в своей карьере в НХЛ, после того как меня зацепили на пятаке, сорвав очевидный голевой момент.
Перед исполнением буллита очень страшно его запороть. Сойдет ли шайба с крюка, или вообще не бросишь — вот чего боишься больше всего. Вдобавок к этому ты стоишь в центре площадки, и на тебя смотрят 20 тысяч человек. Если играешь на выезде, то они надеются, что ты упадешь, а если дома — что забьешь. Более волнительной ситуации и придумать нельзя. Ну реально: когда выкатываешь «один в ноль», то там неважно — забиваешь или промахиваешься, ведь все происходит так быстро, что подумать об этом не успеваешь. А перед буллитом у тебя есть минута подумать, в то время как соперники поливают тебя говном, пытаясь вывести из равновесия: «Каменные руки! Да ты дно ######! Пидарас!». Тогда в НХЛ еще не ввели послематчевые броски в случае ничьей, поэтому буллиты были редкостью и большим событием (ввели, и довольно давно: еще в сезоне-2005/06 — прим. ред.).
Свисток судьи — и я помчался к воротам «Тампа-Бэй», которые защищал Майк Смит. Я сделал обманное движение вправо, затем ушел влево, и он неуклюже попытался вернуться в позицию. Я выдержал паузу и послал шайбу в сетку над ним. Это потрясающее чувство, потому что точно знаешь: этот гол — полностью твоя заслуга.
Тот факт, что я забил бывшей команде Тортореллы, как и тот, что этот гол стал первым из пяти подряд, обеспечивших нам столь важную победу, был плюсом — но небольшим. Игра мало чем отличалась от тех, которые предшествуют паузе в чемпионате, с той лишь разницей, что перерыв на Олимпиаду будет дольше. Игроки, скорее, думали, как им не опоздать на рейс в Майами, Вегас или Кабо.
Раз в четыре года НХЛ отправляет игроков на Олимпиаду, а у остальных наступает затяжная сиеста. Я собирался провести этот олимпийский перерыв с Хилари. Мы поехали на ямайский курорт в компании моего друга Лоренса Лонго, моего одноклубника Аарона Вороса и их девушек. Местечко называлось The Caves, а его основателем был Крис Блэкуэлл — тот же человек, который открыл звукозаписывающую студию Island Records. Курорт расположен на северном побережье Ямайки. Там есть домики класса люкс на вершинах утесов. Это сильно отличается от традиционных «белых песчаных пляжей» Ямайки. Чем еще заняться хоккеисту в отпуске, как не сигануть с восьмиметрового утеса?
Хилари тоже подписалась на это дело. Вообще за время поездки я понял, что несмотря на свою ослепительную супермодельную красоту, она искренне любила проводить время на природе и была за любую движуху — нырять с маской, прыгать со скал, исследовать пещеры, зависать в ромовых барах и пробовать местные напитки.
А это мы с друзьями на Ямайке. Четвертый справа от меня – это мой дружбан Лоренс Лонго. Невероятно красивая девушка рядом со мной – доказательство того, что мне повезло, а также доказательство того, что удачу в какой-то степени можно заработать. Если бы я не играл в хоккей, не попал в «Рейнджерс» и не открыл свой ресторан, мне бы никогда не посчастливилось с ней встретиться.
Я стоял на пороге тридцатилетия. На мой взгляд, профессиональным спортсменам совершенно не стоит жениться до 25 лет. Обратите внимание: я сказал «на мой взгляд». Просто уже стало порядком надоедать, что мне прилетает за мои «взгляды» — это особенно порицается в мире профессионального хоккея. Все — от судей за воротами до моего агента — мне говорили, что свои «взгляды» я должен держать при себе. Иногда я отсмеивался после этих слов, иногда и злился, а порой пытался понять: почему никому неинтересно, откуда они у меня. Думаю, никто не хотел меня об этом спрашивать, потому что боялись согласиться с моей аргументацией.
Однако Хилари интересовали мои взгляды, а меня интересовали ее — и это было лучшее в сезоне, стремительно летевшем в тартарары. Она спрашивала меня про команду после игр, и я всегда старался отвечать позитивно. Когда я рассказывал ей о том, как Торторелла губит «Рейнджерс», она соглашалась, что это неприемлемо, и спрашивала, как я могу остановить его. Я говорил, что стараюсь играть как можно лучше, но, кажется, он этого не понимает. Хилари уверяла меня, что хоть и смотрит на ситуацию не совсем объективно, она видит, какую роль я играю в команде. А когда болельщики начинали скандировать мое имя, она светилась от счастья. Я и сам был этому рад. Никакой катастрофы — у меня просто непростые времена на работе. В весьма публичном пространстве. Будучи публичным человеком и сама, Хилари понимала уровень давления. Ее мудрость и легкая улыбка заставляли меня верить в то, что добро победит.
Кроме Хилари были и другие приятные моменты. Мой спортбар Warren 77 можно считать безусловным успехом. После матчей — неважно, победили мы, уступили или сыграли вничью — я подъезжал ко входу, и далее следовала копия сцены из «Славных парней», где Рэй Лиотта шел к столику (все снято одним планом) в фешенебельном ночном клубе Нью-Йорка. Внутри меня ждали преданные болельщики, красавицы, транжиры с Уолл-стрит и все-все-все. Это позволяло мне забыть про человека у руля команды.
Мы подавали лучшие барные закуски, напитки были холодными, а бар — если я на месте — всегда открыт. И что самое прекрасное — я ни за что не платил, потому что мы списывали это как маркетинговые расходы. Мы собирались отбить наши изначальные инвестиции уже в первый год. Я доказал, что могу зарабатывать и за пределами площадки, когда завершу карьеру в НХЛ.
Кроме того, я научился держать бар на плаву. Найдите честного человека, сделайте его управляющим, платите ему хорошо и возьмите в долю. Сделайте крышку холодильника в подвальном этаже из стекла, чтобы ребятам из Goldman Sachs (ну или кто там богачи в вашем городе) было где уединиться и спокойно фигачить порох. В официантки берите сексапильных девушек с неустроенной личной жизнью, которые бы намекали посетителям, что есть варианты (иногда они действительно есть) — это стимулирует продажи выпивки и еды. Почаще ставьте Rolling Stones. Пусть Эдди Веддер (вокалист группы Pearl Jam — прим. пер.) пьет из горла бутылку вина за 800 долларов, после того, как он два часа назад в одиночку порвал 20-тысячный «Мэдисон Сквер Гарден». Никогда не берите денег с моделей. И с полицейских. Почаще ставьте Pearl Jam. Жарьте картошку-фри в утином жире. Повесьте на стены работы Уорхола и Дианы Арбус. Обязательно пригласите на открытие Джона Макинроя, и пусть на следующий день об этом напишут на шестой полосе (раздел о слухах и сплетнях из жизни знаменитостей — прим. пер.). Никогда не берите денег с «Волка», также известного как Харви Кейтель. Да и вообще не берите денег с ИЗВЕСТНЫХ ЛЮДЕЙ. Держите Molson Canadian на разливе. Уплачивайте налоги вовремя. Следуйте этим советам и немного модифицируйте их под свой город — и я вам гарантирую, что ваш бар будет пользоваться успехом, будь он хоть в Олбани, хоть в онтарийском Цюрихе (Эйври имеет ввиду захолустье — прим. пер.).
Мой брат Скотт и Кубок Стэнли в Warren 77.
После олимпийской паузы мы провели еще пять матчей. Я забросил в них шайбу и отдал две передачи, но выиграли мы лишь один раз. И вот 12 марта меня вывели из состава на матч с «Атлантой». До этого мы проиграли «Нью-Джерси» 3:6 — у меня был нейтральный показатель «плюс/минус» и ни одного удаления. Видимо, коротышка решил, что я не выкладывался должным образом в свои 10 минут и 56 секунд игрового времени.
Все, кто ориентируется в «Рейнджерс», понимали, что у меня патовая ситуация. Если я буду играть жестко, то, скорее всего, буду удаляться, но это тоже в итоге пойдет на пользу. Проблема в том, что если я начинаю играть в свой хоккей — то есть в свой лучший — коротышка тут же кричит мне со скамейки: «Прекрати!». Как будто я на ковер нассать собираюсь, или не знаю что еще.
Меня вернули в состав на следующий матч против «Филадельфии» — я забросил две шайбы, и мы победили. Вне всяких сомнений я был лучшим игроком матча. Думаю, это связано с тем, что я играл для себя, для партнеров и для нью-йоркских болельщиков. Но только не для коротышки за скамейкой.
Через десять дней мы обыграли «Нью-Джерси» в серии бросков. Я закрыл обзор Бродеру, позволив Брендону Дубински сравнять счет, а прежде чем поехать отмечать гол с партнерами, задержался на секундочку, чтобы напомнить Марти, что он мудила, разрушающий семьи, и что ему должно быть стыдно. Приезжаю на скамейку –—и получаю нагоняй от Тортореллы за разговоры с Марти. Он четко дал понять, что при нем такое поведение недопустимо. Мы тогда были в пяти очках от зоны плей-офф, которую замыкала «Филадельфия». Многие парни так сильно нервничали, что у нас совсем не ладилась созидательная игра, не говоря уже о прагматичной. Если ошибался кто-то, чей контракт не был долгосрочным, то по возвращении со смены Тортс ему сообщал, что еще один ##### (ошибка) — и он выкинет его из команды. Да как тут в клюшку не вцепиться с таким тренерским подходом?
Торторелла меня окончательно достал. Я повернулся и посоветовал ему завалить #####. Он меня заколебал. Он попытался еще что-то крикнуть и запугать меня, но я был в ярости. Думаю, он понял, что если не отступит, то дело может обернуться лихом.
А, кстати — у меня же был отличный Корси. Это соотношение бросков в обе стороны, когда конкретный игрок находится на площадке. Если у тебя хороший Корси, это говорит о том, что твоя команда проводит больше времени с шайбой, чем без нее. Так вот у меня этот показатель был лучше, чем у многих лидеров команды — таких как Мариан Габорик, Брендон Дубински, Брайан Бойл и Крис Друри. Но это так, к слову.
После победы в Нью-Джерси мы выиграли еще пять матчей, проиграли один в овертайме, еще один в серии бросков, и один в основное время. Однако в плей-офф все равно не попали. Мы отстали на очко от «Монреаля» и «Филадельфии», которые замкнули кубковую восьмерку на Востоке. Я знал, что игроки разочарованы. Атмосфера в «Мэдисон Сквер Гарден» в апреле просто волшебная. Играть — одно удовольствие, а в мае еще веселее, если повезет зайти так далеко. Однако мои одноклубники еще и вздохнули с облегчением, хоть никто открыто об этом и не говорил. Потому что и говорить не надо. Всех уже достало слушать этого чокнутого карлика и его придурковатого дружка — верзилу Майка Салливана.
Торторелла жаден до власти и хочет все держать под контролем, но ему мозгов не хватает даже на то, чтобы нанять кого-то на роль «хорошего полицейского», даже человека, которого он бы вертел, как хотел. Если б Майк Салливан играл эту роль, и после встречи с недовольным игроком отчитывался перед своим господином, у ребят появилась бы хоть какая-то отдушина. Но вместо этого они лишь ныли и орали. Это создает нездоровую атмосферу в раздевалке.
Тем временем я собирался отлично провести лето с Хилари. Что мне в ней нравилось, так это любовь к музыке. Она и так почти всегда улыбается, но стоит ей услышать любимую песню, как она становится еще более счастливой. От ее улыбки мне и самому хочется улыбаться, а на работе для этого появлялось мало поводов.
Мы пошли на наш первый концерт группы Phish. Она выступала на арене Джоунс-Бич на Лонг-Айленде. Еще до начала представления на парковке творился бардак, а с первым аккордом все и вовсе слетело с катушек. Через несколько песен я окончательно втянулся — музыканты зажигали в духе фанка перед 15 тысячами зрителей, позабывших обо всем на свете и танцевавших как хотелось. Именно это мне и требовалось после постоянных слов «Прекрати!».
Многие скажут, что попасть в НХЛ – это уже мечта. Я и не спорю. Я об этом всю жизнь мечтал. Но суть в том, что потом перед тобой открывается целый мир возможностей. Тут я встретился в Треем Анастасио из Phish в коридоре «Мэдисон Сквер Гарден».
После этого концерта мы подсели на Phish и решили съездить в Саратога Спрингс, чтобы еще раз на них сходить. Должен добавить, что большинство людей на концертах Phish находятся под воздействием субстанций — так сказать, под секретным ингредиентом. Поскольку концерт в Саратоге проходил в лесу, я решил, что это отличная возможность первый раз попробовать кислоту. За 20 минут до представления я закинулся в отеле (часть текста изъята в целях соблюдения законодательства о СМИ в части упоминания эффекта от приема запрещенных препаратов и веществ) и отправился в лес.
Phish начали мощно — энергичной композицией «Brother»: «Ничего себе! Кто-то прыгает в ванне с твоим братом!». Я ждал, ждал, ждал — и через час кислота меня накрыла. (Часть текста изъята в целях соблюдения законодательства о СМИ в части упоминания эффекта от приема запрещенных препаратов и веществ). Могу сравнить это лишь со сценой из фильма «Страх и ненависть в Лас-Вегасе», где Джонни Депп играет Хантера С. Томпсона, когда он под кислотой сидит в лобби отеля и под ним оживает ковер… Должен признаться, он справился с этой ситуацией значительно лучше меня.
Phish любят огорошить своих поклонников неожиданными каверами. В тот вечер они сыграли одну из самых странных и напряженных обработок песни «I Kissed A Girl» Кэти Пэрри, тем самым отправив мой кислотный трип на новый уровень стратосферы. К середине песни у меня появилось такое ощущение, что лицо растаяло и оголило душу. Руки были настолько тяжелыми, что я с трудом мог их поднять, чтобы затянуться сигаретой. А когда мне все-таки удавалось это сделать, фильтр сигареты колебался будто океан, и я не мог попасть им в рот.
Концерт проходил под открытым небом, и я решил прогуляться, чтобы меня хоть как-то подотпустило. Я пошел к верхнему ряду, откуда просматривалась сцена и все зрители. Я сидел и смотрел, пытаясь контролировать свой мозг. Хилари — не под кислотой — сидела рядом, как верный товарищ. Ей, как и всем остальным, казалось, что со мной все в порядке. Разве что глаза были немного стеклянными, но выпрыгивать на сцену я не собирался. Куда там — я еле двигался.
(Часть текста изъята в целях соблюдения законодательства о СМИ в части упоминания эффекта от приема запрещенных препаратов и веществ). Могу заверить, что этот опыт необязательно вам понравится. Кислота — не для таких, как я, которых большую часть времени мотивирует страх. Да-да, мной движет страх — что мой сосед упорнее меня работает в межсезонье. И вот тогда, посреди кислотного трипа, мне казалось, что все энхаэловцы работают упорнее меня на сто процентов. Не рекомендую смешивать страх с кислотой.
После этого все покатилось снежным комом. Следующие шесть часов меня бросало из одного состояния в другое, и надо было держать себя в руках, чтобы не попасть под машину — иначе бы все закончилось. В итоге я наконец заснул. Хилари спокойно к этому отнеслась. Она понимала, что у меня напряженная жизнь, и мне хотелось попробовать эти острые ощущения — но со всей ответственностью. Впрочем, регулярно я делать этого не собирался. Она встречалась не с нариком. Она встречалась с человеком, который с каждым днем любил ее все сильнее.
Понравилось? Поддержи проект рублем! Наша карта – 4274 3200 3863 2371.
Часть 3. «Я всегда выбирал тех, кого точно мог побить». Шон Эйври вспоминает, как дрался за великий «Детройт»
Часть 8. Город звезд, понтов и кокаина. Шон Эйври окунулся в гламурную жизнь Лос-Анджелеса
Часть 9. «В то время я передвигался исключительно на белых лимузинах». Шон Эйври готовится к прорыву в НХЛ
Автобиография Фила Эспозито. «Вид на нудистский пляж? Отлично. Я там прямо в центре и встану». Последняя глава автобиографии Эспозито (и ссылки на все предыдущие)
Фото: Gettyimages.ru/Bruce Bennett, Neilson Barnard, Len Redkoles, David Goldman, Christian Petersen, Chris McGrath; Sean Avery/Ice Capades: A Memoir of Fast Living and Tough Hockey
Придурковатый верзила Салливан - это тот, который Питтсбург к двум КС сходу привел?
Надо же как отлично разобрал тренерский штаб)).
Ну хоть Лундквиста уважил "самым огромным прибором" из встречаемых хоккеистов).
Захотелось сходить в русскую баню в Ист-Вилладже. Если это та, о которой я думаю, то ей больше ста лет.