«Бродер спал с женой брата своей жены, а потом и вовсе ушел к ней. Об этом я и рассуждал у его ворот». НХЛ ввела «правило Эйври» прямо по ходу плей-офф
От редакции Sports.ru: вы находитесь в блоге Hockey Books, который полностью перевел огненную автобиографию Фила Эспозито, а теперь открывает для вас новую книгу – знаменитого провокатора Шона Эйври. И там тоже жара! Поддержите авторов плюсами, подписками и комментариями, чтобы интересные переводы чаще появлялись на Трибуне и в вашей ленте.
В прошлой главе Шон Эйври прошелся по Илье Ковальчуку, а в этой нехило прилетело Мартену Бродеру. Наш герой вспоминает правило, которое назвали в его честь, серьезные травмы и скандалы в прессе.
Наш редактор Олег Протасов, как и всегда, здорово причесал эту главу, так что не забывайте и ему накидать лайков. Согласитесь, без его правок – как в плане стилистики, так и в плане проверки излагаемых фактов – книга была бы не той.
Если хочется помочь проекту материально, то внизу есть номер нашей карты.
Глава 16. Правило Эйври
В конце июля, после успехов с «Рейнджерс», я был полон оптимизма. Моя зарплата составила 1,1 млн долларов. После переезда в Нью-Йорк я вдохновил «Рейнджерс» (и себя) и потому ждал многолетнего контракта на большее количество денег – ведь я заслужил это своим вкладом в игру команды. Если руководство не согласится, то нужно идти в арбитраж, а этого никому не хочется: грязь полетит в обе стороны.
«Рейнджерс» не хотели идти на уступки – пришлось решать вопрос через арбитраж. За день до заседания я поступил наиглупейшим образом: отправил своему другу, звезде хоккейного отдела New York Post Ларри Бруксу, копию заявления «Рейнджерс», в котором объяснялось, почему мне считают должным повысить зарплату лишь на 200 тысяч. Ларри написал: «Повышая зарплату Эйври, которая в прошлом году составила 1,1 млн долларов, всего на 200 тысяч, «синерубашечники» поступают откровенно неуважительно по отношению к одному из своих важнейших игроков. Это поразительно недальновидное решение в попытке сэкономить ничтожную сумму».
Сливать столь конфиденциальный документ, безусловно, было не по правилам, и наш начальник Глен Сатер наверняка подозревал, что это моих рук дело. Глен многое повидал, но, уверен, с таким еще не сталкивался. Те качества, которые ему во мне нравились – самоотдача, лютая ненависть к соперникам и посылание всех ##### – одновременно были и моей бедой.
Ларри Брукс
Арбитраж проходил в Торонто. Это был самый длинный день в моей жизни. Под конец меня трясло, а пиджак можно было выжимать. Пока Глен молча пожевывал незажженную сигару, я сидел и слушал Кэма Хоупа (мужа помощницы Глена, которого он сделал ассистентом генерального менеджера), поливавшего меня говном. Сатер – начальник, принимающий все решения, так что почему бы ему не назначить мужа своей секретарши ассистентом генерального менеджера? Кэм Хоуп брал на себя всю грязную работу в арбитраже, но больше всего меня бесило, что он сам никогда не играл в хоккей. Он был юристом из Эдмонтона и работал раньше с профсоюзом игроков CFL (Canadian Football League, канадский аналог НФЛ – прим. пер.). То есть он что-то знал про спортсменов, но конкретно в хоккее нихера не разбирался. Он позже зарвался, когда решил взять Глена на понт. Сказал, что уйдет, если ему не повысят зарплату. На что Глен ответил: «Обуйся поудобнее». Сейчас он работает генеральным менеджером одной молодежной команды в Виктории («Виктория Роялс» в WHL – прим. пер.). А тогда этот мудила доказывал мне, что вопреки всем публичным заявлениям «Рейнджерс», я вовсе не представлял такой уж большой ценности для команды.
Я находился в подавленном состоянии. Было обидно это слышать. К тому же это была наглая ложь. Ларри Брукс отстаивал правду в своих заметках: «Видимо, позабыты все слова, сказанные в адрес Эйври руководством «Рейнджерс», когда его неоднократно хвалили за всю неосязаемую пользу на льду и за его пределами после обмена из «Лос-Анджелеса» 5 февраля. Видимо, позабыты и все слова, сказанные в поддержку этого крайнего нападающего и его одноклубниками, включая Яромира Ягра, Брендана Шенахана и Хенрика Лундквиста».
Это жестокая часть игры... простите – бизнеса. Но она вполне в духе времени. Заводы закрываются из-за того, что в Китае производство дешевле, стабильные рабочие места отдаются внештатным специалистам, обещания не выполняются, а люди страдают – в то время как руководители живут припеваючи, выписывая себе жирные бонусы за то, что сбрасывают нижние слои как балласт. Профессиональных спортсменов учат думать, что каждый из них приносит команде какую-то пользу. У каждого игрока есть особая роль. Так работает команда. Руководство «Рейнджерс» не смогло бы найти замену мне в какой-нибудь Индии, но при этом оно всячески делало вид, что оплата моего труда непосильно тяжела. Как будто я обманом выбивал из них деньги.
Арбитраж присудил мне зарплату в 1,8 (1,9 – прим. ред.) млн долларов на следующий сезон, так что, можно сказать, я выиграл дело (Эйври верно называет сумму, предлагаемую клубом – 1,3 млн, но деликатно умалчивает о собственном контрпредложении. Учитывая, что оно составляло 2,6 млн, решение арбитража – это скорее ничья, чем победа – прим. ред.). Да, в мире далеко не все зарабатывают столько, но НХЛ не занимается благотворительностью. Да и победой это назвать нельзя, потому что если конфликт доходит до арбитража, то проигрывают в итоге все. Редкие отношения выдерживают такой удар. Серьезно – это просто невозможно. Но так устроен этот бизнес. Если я когда-нибудь стану генеральным менеджером, то, наверное, буду думать так же, как Сатер тогда. «Это его только закалит» – была его позиция по арбитражу. И все же на тот момент это был худший день моей жизни.
Глен Сатер
Впрочем, я все равно не собирался покидать Нью-Йорк. Даже если «Рейнджерс» обменяют меня куда-нибудь нахрен, чтобы отомстить за повышение зарплаты через арбитраж. Я бы все равно жил там в межсезонье, так что следовало покупать квартиру. Мою первую квартиру в Нью-Йорке. Я все еще был новичком в городе и не успел прочувствовать всю прелесть лофтов Сохо, а потому искал квартиру на севере. Я зашел в 444-й дом на западной стороне 19-й улицы, и сразу понял, что буду там жить. Чуть позже я выяснил, что ни один игрок «Рейнджерс» еще не селился так близко к центру. Это сейчас все живут в Трайбеке. Я также понял, что изменилось и мое эстетическое восприятие мира. Меня уже не прельщал калифорнийский стиль хиппи каньона Лорел (в основном потому, что я больше не жил в каньоне Лорел). Я полностью окунулся в образ жизни «Американского психопата». И оставалось два месяца на ремонт до открытия тренировочного лагеря в сентябре, чтобы покорить Манхэттен.
Давайте я поясню отсылку к «Американскому психопату». Мне нравится организованность Патрика Бэйтмена, вот и все. Для меня во главе угла стоит рутина. Стабильность позволяет сконцентрироваться на работе – то есть на хоккее. За счет организованности я выигрываю время, а значит всегда нахожу его на отдых.
Если вы откроете мой шкафчик под умывальником, то увидите, что там всего по три – туалетных принадлежностей, полотенец. Вы сразу подумаете: «Хм, Американский психопат». Откроете мой шкаф, а там десять абсолютно одинаковых черных футболок. Вы опять подумаете: «Хм, Американский психопат». Та же ситуация и с ботинками, кожаными куртками и брюками: это все выстроено для оптимизации времени. Безусловно, некоторые девушки заходили ко мне домой, глубоко вздыхали и думали: «С кем я связалась?». Я по-быстрому объяснял свою теорию эффективности, выставляя себя еще более похожим на Патрика Бэйтмена. Блин, может быть, я и есть Патрик Бэйтмен. Только не маньяк.
Летом «Рейнджерс» подписали Криса Друри, Скотта Гомеса и Уэйда Реддена – всех на баснословные контракты (Редден был подписан годом позже – прим. ред.). И все это, конечно же, на фоне того, что парень, который помог «Рейнджерс» за короткое время стать командой, где хочется играть, все еще отходил от тумаков, полученных в арбитраже. Гомес подписал семилетний контракт на общую сумму 51,5 млн долларов. Друри стоил дешевле – пять лет на 35,25 млн. Редден – на шесть лет и 39 млн. А мне пришлось сидеть в душном кабинете в Торонто и слушать, что я недостоин лишних 600 тысяч от команды, которая только что пальнула в хоккейную вселенную 125,75 млн (86,75 – прим. ред.).
Сезон-2007/08 я начал с твердым намерением доказать всему руководству, что я один из самых ценных игроков в команде. Все мои достижения за неполный сезон с «Рейнджерс» поблекнут по сравнению с тем, чего я добьюсь в красно-бело-синей форме за 82 матча!
Мы начали с победы 5:2 над «Флоридой». Да, я не набрал ни одного очка, но провел на площадке более 18 минут и помог команде. Во втором матче мы встречались с «Оттавой». Шла седьмая минута, я выезжал из зоны с шайбой. Я уже успел закуситься с их тафгаем Крисом Нилом на первой же минуте – и нам обоим дали по двушке за грубость. Я укрывал шайбу корпусом и не видел накатывавшегося Нила. Он въехал мне плечом в плечо. Боль поползла по всему телу так, будто он мне 15-сантиметровый нож под ребра загнал сзади. И на этом матч для меня закончился.
В третьем классе я потянул акромиоклавикулярный сустав – его еще называют АКС – это сочленение сверху плеча. Иными словами, это как когда плечо вылетает, только хуже. Больно так, словно тебе кто-то высверливает плечевые кости дрелью.
Я умолял нашего физиотерапевта Джима Рэмзи дать мне бутылочку викодина, а он выделил всего две таблетки. Я глазам своим не поверил: да этого не хватит даже, чтобы дойти до двери. Я повыносил ему мозг – прям реально повыносил – и он все-таки выдал еще пару таблеток. Через несколько лет тема передозировки лекарствами, выдаваемыми по рецепту, станет острой – произойдет резкий скачок количества смертей бывших игроков, многие из которых подсаживались на опиоиды. Думаю, это связано с тем, что игроки стали больше, быстрее и сильнее в результате специального питания, генетических изменений, а также пищевых добавок и тренировок. Помимо этого сказывается и современная экипировка – она сама по себе оружие, учитывая нашу скорость. Реально: удар по лицу налокотником из твердого пластика запросто может вырубить.
Однако человеческий мозг не претерпел никаких изменений, да и остальные внутренние органы остались тех же размеров, как и в 1875 году, когда в хоккей стали играть в крытом помещении. Разница лишь в том, что сила столкновений и риск нанесения травмы в современной игре выросли экспоненциально. В былые времена хоккеисту хватало бутылки Джима Бима, чтобы заглушить боль, а сейчас этого уже недостаточно – обязательны лекарства. И чем больше в них необходимость, тем меньше их эффективность – и переносить травмы становится все тяжелее. Все это в совокупности и приводит к росту количества серьезных травм у спортсменов. Решить эту проблему можно только изменяя правила игры, которые должны меняться с развитием технологий. Иначе технологии погубят спорт. Но вместо этого мы сваливаем вину на физиотерапевтов. Как физиотерапевт может отказать мне в обезболивающем, когда видит, как я жадно глотаю воздух на грязном полу раздевалки, потому что у меня дико болит плечо? Ну он и дает игроку лекарство, чтобы тот смог вернуться на лед и продолжил жертвовать своим телом ради себя, своей семьи и болельщиков города, который он любит.
Из-за травмы плеча я пропустил 18 матчей (после именно этой травмы – 10 матчей, но в общей сложности в том сезоне Шон пропустил 25 игр – прим. ред.), что на тот момент стало моим антирекордом в НХЛ. Травмы заставляют профессиональных спортсменов чувствовать себя невероятно одинокими. На тренировках травмированные смотрят, как их партнеры играют в хоккей, который для них пока под запретом. Временами они ездят на гостевые матчи, но обычно остаются дома. Иногда здоровые игроки начинают их недолюбливать: «Этот мудила и зарплату в срок получает, и время с семьей проводит, пока я тут 16 матчей за 30 дней играю». Это естественная реакция хоккеистов, и все только усугубляется, если одноклубники считают, что их травмированный товарищ не особо стремится восстанавливаться.
Все потому что статистика – барометр определения зарплаты игрока НХЛ. А идти на ухищрения – в человеческой природе. Допустим, человек здорово провел первую половину сезона: забросил 16 шайб и отдал 34 передачи. И вот у него отличные 50 очков за относительно легкий отрезок – потому что еще нет травм и усталости. Потом на дистанции с 41 по 69 матч его результативность падает, в следующем он получает травму – и у него в среднем 1,4 очка за игру (чтобы средняя результативность после 70 матчей составляла 1,4 очка за игру, с 41 по 70 матч хоккеист должен набрать еще 49-50 очков – прим. арифметики). С его стороны будет разумно просидеть на больничном до конца регулярного чемпионата, чтобы сохранить высокий показатель средней результативности. На переговорах о новом контракте в межсезонье у его агента тогда будет более выгодная позиция. Игроков, которые так растягивают свой больничный, мы между собой называем «лейкопластырями».
В конце ноября в матче против «Далласа» Шэнни щелчком попал мне в левую кисть – и я снова выбыл. Я вел себя абсолютно по-детски – мне показалось, что Шэнни должен был забивать с нескольких моих передач в последних пяти матчах. Я ему так и сказал. Он пришел в НХЛ на 15 лет раньше меня и гораздо лучше понимал ритм длинного сезона, и несмотря на это, я высказал мнение, что он недорабатывает. Мы потом неделю не разговаривали. И хотя Шэнни не сердился на меня, это привело к моей травме. В этом никто не виноват, и хоккеисты никогда не обвиняют партнеров в подобных случайностях. И все же я был в бешенстве.
Брендан Шенахан
У меня вообще имелись проблемы с левой рукой после драки с Дарси Такером в начале ноября – да и, сказать по правде, она беспокоила меня и в предыдущем сезоне. Так что, может быть, Шэнни мне даже помог. Врачи сказали, что я выбыл ненадолго, и поскольку мне не хотелось запускать это дело, я решил пойти на операцию.
После всех лестных слов в мой адрес в прошлом сезоне, когда обмен преобразил команду, и поскольку со мной в составе у «Рейнджерс» 9 побед, 1 поражение по броскам и 4 чистых поражения, а без меня – 4-1-5 соответственно, гадкая штука, именуемая «человеческой натурой», вновь высунула свою голову. Если игрок не в составе, ему хочется, чтобы команда побеждала в 60 % матчей и в 40 % проигрывала. Никому, кроме меня, не хватит духа в этом признаться – но так и есть на самом деле. Это связано с тем, что у травмированных опускается самооценка. Они чувствуют себя ненужными и невостребованными, потому что команда настроена «идти вперед с тем, что есть на руках». Единственный способ не сойти с ума в такой ситуации – это поражения, тогда травмированные чувствуют себя востребованными в перспективе. Такова человеческая природа. При этом настоящие командные игроки даже в случае травмы желают своим партнерам побеждать чаще, чем проигрывать. Но я не сильно предавался этим мыслям, потому что пахал будь здоров, чтоб как можно быстрее вернуться в состав. Мой наркотик – форма «Рейнджерс». Мой наркотик – «Мэдисон Сквер Гарден». Мой наркотик – Нью-Йорк.
Сразу после Рождества мы играли с «Каролиной», и мне выписали левое удаление за атаку игрока, не владеющего шайбой. Я отбросил с пятака клюшку их защитника, чтобы мне не прилетело от нее шайбой в лицо. Возникла потасовка, меня кто-то ударил, а затем набросился Эндрю Лэдд. Его схватил линейный, как и меня. Но несмотря на это, мне все равно удалось хорошенько врезать ему с правой (левую-то я берег) и сломать скулу под левым глазом. Наносить травму никогда не хочется, но пока не поменяют правила, так и будет происходить. Меня удалили до конца матча, но мы победили 5:2 (4:2 – прим. ред.).
Я обожал – вот прямо обожал-обожал-обожал – нестись в глубокий форчекинг. Я рассчитывал время так, чтобы врезаться в защитника как только он получит шайбу, чтобы выкинуть ее нахрен из зоны. Я скакал галопом на полной скорости, чтобы размазать его по лицевому борту. Еще мне нравилось дразнить защитников на вбрасываниях, давая им понять, что как бы быстро они ни вывели шайбу из зоны, я все равно со всей дури в них воткнусь. Это напоминает разговоры линейных защитников с квортербэком в американском футболе перед каждым вводом мяча в игру. Его тоже обещают втоптать в газон.
10 марта мы играли в Баффало. Плей-офф снова не за горами – и ряд команд шли плотной группой. Мы уверенно сохраняли позицию в середине зоны плей-офф с 81 очком, в то время как у «Сэйбрс», пока не проходивших в восьмерку, было лишь 74. Примерно в середине второго периода при счете 1:1 я пустился наперегонки с защитником «Баффало» Нэтаном Пэшем. Мы вбросили шайбу, и мне удалось идеально рассчитать время удара – Пэш улетел с лицевой линии в борт. Я думал, он труп. Шайба ударилась о лед, затем о борт – и отскочила ко мне за воротами. Я выдал идеальный пас с неудобной руки на крюк Яромиру Ягру, и он загнал ее в сетку. Это был лучший силовой прием в моей карьере. Мы выиграли 3:2 в серии бросков.
29 марта 2008 года я чувствовал себя прекрасно. Тело отошло от травм и операции, а команда занимала более выгодную позицию в турнирной таблице, чем в это же время год назад. Я предвкушал плей-офф. Утром у нас была тренировка. Выйдя из лифта, я увидел нашего вахтера и сразу понял, что что-то случилось. Обычно, если про меня писали на шестой полосе New York Post, он говорил с ярким куинским акцентом: «Не волнуйся, здоровяк, шестая полоса тебя сегодня любит». Но тут он просто протянул мне Daily News, и я чуть не обосрался. У меня подкосились ноги, пришлось даже опереться на стойку лобби нашего дома на 19-й улице. В газете красовалась моя фотография под заголовком «РЕЙНДЖЕР и МАМКА».
«Имя и номер мобильного телефона звезды «Рейнджерс» Шона Эйври были обнаружены в маленькой черной книжке манхэттенской мамочки Кристин Дэвис», – радостно кукарекала Daily News. «27-летний силовой форвард Эйври любит вывалить мусор на соперников и встречается с рядом моделей и актрис. В списках борделя Maison de L’Amour он числится в графе 500-долларовых клиентов».
Кстати. За что мне не приходилось платить, так это за секс. Ну или давайте я поясню: все мужчины так или иначе платят за секс – кто-то отпусками, туфлями, платьями или эмоциональной уязвимостью. Это называется отношениями. Мы все так или иначе платим. Но вот платить за проституток – это не моя тема.
Всю дорогу до тренировочного катка – а это час с лишним – меня трясло. Я сразу прошел в кабинет Глена Сатера, чтобы извиниться и объяснить, что вообще не имею к этому делу никакого отношения. Глен сидел с закинутыми на стол ногами и пожевывал сигару, скрученную на заказ. Он немного подумал и сказал, чтобы я просто переждал шумиху в прессе – и она точно сойдет на нет; ведь ничто не радует нью-йоркских журналистов больше, чем опровергать друг друга.
После тренировки меня ждали репортеры и фотографы. Я просто рассмеялся и ответил на камеру: «Можете быть уверены – если бы я и оказался в подобном заведении, то точно не под своим именем».
Через пару дней мои друзья в New York Post пришли на выручку. «Грудастая мамочка Кристин Дэвис, которую обвиняют в том, что услугами ее эскорт-сервиса класса люкс пользовался игрок «Рейнджерс» Шон Эйври, считает эту новость недостоверной. «Я разговаривал с ней лично, и она заверила меня, что никогда и ни при каких обстоятельствах не контактировала с Шоном Эйври», – сообщил вчера New York Post адвокат Дэвис Марк Джей Хеллер».
New York Post радостно написали, что я отсужу у Daily News сотни миллионов долларов, поскольку летом выхожу на рынок свободных агентов. Однако сам факт, что я сначала оказался в маленькой черной книжечке знаменитой мамки Нью-Йорка, а потом выпал из нее, демонстрировал, как сильно я захватил интерес жителей города.
Мы легко вышли в плей-офф 2008 года. Наш соперник в первом раунде располагался на другой стороне реки Хадсон в Нью-Джерси. Это все равно что Subway Series (имеется в виду бейсбольное дерби двух нью-йоркских команд «Янкис» и «Метс», поскольку от одной арены до другой можно добраться на метро – прим. пер.). Я мог спать в своей постели (а не в борделе…) на протяжении всей серии – которую нам хотелось бы закончить как можно скорее.
Мы блестяще играли в том сезоне против «Дэвилс». Мы провели с ними восемь встреч и выиграли семь, уступив один раз в овертайме (в серии бросков – прим. ред.) – в самом последнем матче. Пусть это было и не лучшее завершение регулярки, но такой расклад шансов в плей-офф нас вполне устраивал.
В Пруденшал Центре (новой арене в Нью-Арке, которая выглядит, как пещера) царит недружелюбная атмосфера, потому что половина болеет за «Дэвилс», а другая – за «Рейнджерс». В нашей последней игре против них в регулярке я вообще не отпускал Марти Бродера. На этот раз я ничего особенного не говорил – только правду. Я стоял у вратарской и рассуждал, что влюбиться в жену шурина – это свинство.
Если кто не в курсе, он начал потрахивать жену брата своей жены, а потом и вовсе ушел к ней. Просто представьте это на секундочку. Вы уходите от жены, матери ваших детей – к жене ее брата? Это же столько слоев предательства, что можно рехнуться, пытаясь распутать весь клубок. Так скажите же мне, пожалуйста, где это записано в своде правил «Настоящего Хоккеиста», что мне нельзя называть его при встрече мешком ####### говна? Ну да, это перебор; но мы на лед выходим не для того, чтобы друзей заводить. Я хочу выиграть Кубок, а этот парень – неважно, что он живет на небосводе хоккейных богов по мнению людей – стоит у меня на пути.
В начале второго периода я сделал паузу и отдал, не побоюсь этого сказать, охрененную передачу с неудобной руки на Скотта Гомеса, летевшего на всех парах по центру. Он резко перевел шайбу на правый край Шенахану, который, как в лучшие годы, сделал два шага вперед и могучим щелчком послал ее под бывшим мужем миссис Бродер – 1:0! Проезжая мимо Марти, я сообщил ему, что это лишь первая моя голевая передача в этой серии. И заодно поинтересовался, в каком секторе сидит его партнерша по разрушению семей – чтоб послать ей воздушный поцелуй. Но он промолчал. Негодяй.
В третьем периоде мы вели 2:1, когда Гомес завез шайбу в зону «Дэвилс», ушел от двух защитников по внешней стороне, но уперся в Бродера, выкатившегося далеко из ворот. В последний момент Гомес обернулся через правое плечо и увидел, что я еду на пятак через центр. Лучше позиции не придумать: я совсем один напротив пустых ворот. Он послал шайбу на пятачок – и я вколотил ее в сетку. Если до этого еще имелись какие-то сомнения, то теперь Марти точно запомнит мое имя.
Во втором матче как только я подъезжал к его воротам – Марти начинал бить меня сзади по ногам. Я терял равновесие и пару раз чуть не упал на него. Однако я не бил его в ответ. В плей-офф у меня дисциплина на уровне, я как будто совсем другой игрок. Я вырос в профессиональном плане – и в этом заслуга Нью-Йорка. Я просто играю в любимую игру, и соперников это бесит. Моя репутация, конечно же, опережает меня, так что следовало быть осторожным и не позволить Марти спровоцировать меня на удаление, особенно при счете 0:0 в третьем периоде. Я стал думать, как мне не попасться на его удочку, и нашел ответ. Шла пятая минута, 20 секунд назад Ягр пробил Марти и вывел нас вперед, и тут шайба прилетела мне на кончик крюка на пятаке – я тут же вонзил ее под перекладину.
«Дэвилс» отыграли одну в конце периода, но мой гол остался победным. Мы отправились на «Мэдисон Сквер Гарден», ведя 2-0, и на моем счету уже имелось две шайбы в серии. Думаю, Марти сильно переживал по дороге домой к жене шурина… ну то есть к своей жене.
Третий матч серии. На «Мэдисон Сквер Гарден» сумасшедший дом. Наших болельщиков было хорошо слышно и в гостях, но на домашнем катке они орут так, что арена ходит ходуном. В начале второго периода при счете 1:1 нам выпало играть впятером против троих. Яромир Ягр закрыл зону справа, Шенахан – слева, Гомес и Друри встали по углам, а я – в центре. Мне ни в коем случае нельзя удаляться, ведь при двойном большинстве в плей-офф судьи могут с удовольствием выписать штраф. Значит, надо импровизировать. Хоккей – игра инстинктов и предвосхищения событий, умения быть на шаг впереди. Моя задача: закрыть обзор Бродеру. А он – за моей спиной. И тут меня осенило. Я просто развернулся в сторону Марти. Стоило мне поднять руки перед его лицом – и я понял, что это невероятно умно. Ну то есть прям гениально.
Закрывать обзор вратарю обычным способом – неэффективно, потому что ему ничего не стоит выглянуть из-за меня. Глаза на затылке у меня не растут, так что я не знаю, куда он смотрит. Да и защитить себя от его ударов сзади по ногам тоже не могу. И вот я встал, и смотрю на Марти, а болельщики начинают сходить с ума. Марти поднимает руки и пытается дать мне по лицу ловушкой, поэтому я перемещаю центр тяжести на пятки и откидываюсь назад, чтобы избежать контакта. Один из арбитров Дон ван Массенховен прокатывается в нескольких сантиметрах и говорит, чтобы я заканчивал этот ######, иначе он выпишет мне две минуты. То есть судья подкатывается к игроку на пятак на двойном большинстве и разговаривает с ним прямо во время розыгрыша – это уже неслыханно. Да еще и он меня удалять собирается! И я кричу ему в ответ: «За что?».
Я посмотрел мистеру Мартину Бродеру прямо в глаза и увидел, что они краснеют, как эмблема «Дэвилс» на его груди. Крис Друри подъехал ко мне слева и прошептал на ухо: мол, заканчивай, а то ван Массенховен даст две минуты. А я по-прежнему не понимаю: за что. Все это время два человека, обладающих мощнейшими щелчками, лупят по воротам – и каждый их бросок может сломать мне позвоночник, или проломить ребра, или отбить копчик, или раздробить еще какую-нибудь кость в спине, о существовании которой я даже не подозреваю. Так что не надо мне тут говорить, что я это затеял забавы ради.
Меня не удалили, а секунд через пятнадцать Гомес нашел передачей мою клюшку, которая только и ждала, чтобы отправить шайбу между щитков бывшего мужа миссис Бродер. «Мэдисон Сквер Гарден» ревел неистово – такого никто никогда не видел даже в НХЛ.
На следующий день в правила НХЛ официально внесли поправку (без согласования с владельцами клубов, профсоюзом игроков или вообще кем бы то ни было – просто взяли и внесли), чтобы я больше никогда так не делал, несмотря на то, что в правилах это никак не запрещалось. Но теперь это стало вне закона. Я был даже польщен, когда эту поправку назвали «Правилом Эйври».
Затаившему дыхание миру эту новость объявил директор НХЛ по хоккейным операциям Колин Кэмпбелл. «Отныне малый штраф за неспортивное поведение будет выписываться в случае, если игрок атакующей команды находится лицом к вратарю соперника и совершает действия (размахивание руками или клюшкой перед лицом вратаря), чтобы намеренно помешать ему и/или отвлечь, вместо того, чтобы занять позицию, которая позволит ему принять участие в игровом эпизоде».
Мы выбили «Нью-Джерси» в пяти играх, а на традиционном рукопожатии после завершения серии Марти убрал ладонь, когда я протянул ему свою. Этот неспортивный жест – лишь подтверждение моих слов о нем. Он не умеет достойно себя вести ни на льду, ни за его пределами.
Вспоминая те события, Эйври еще и жирдяем Бродера назвал
Перед следующей серией против «Питтсбурга» мы чувствовали себя довольно уверенно. В регулярном чемпионате мы восемь раз выходили против них на лед, и выиграли пять из них. Так что нам казалось, что выиграть еще четыре встречи – вполне по силам.
А потом взяли и проиграли на старте дважды подряд. Следующий матч надо выигрывать, иначе из этой ямы уже трудно выбраться. Ну потому что на тот момент за всю историю НХЛ лишь двум командам удалось отыграться в серии со счета 0-3. В 1942 году «Торонто» победил «Детройт», а в 1975-м так сделали «Айлендерс». И обыграли они как раз «Питтсбург». Может быть, это знак?
Третий матч серии проходил на «Мэдисон Сквер Гарден». Как и всегда, наши болельщики придавали нам сил. Я летел на полной скорости в форчекинг. У меня имелась четкая цель – 201-сантиметровый защитник Хэл Гилл весом 113 килограммов. Он видел меня и успел приготовиться. Он сделал шаг вперед, и мы со всей мощью врезались друг в друга. У меня сбилось дыхание. Было такое ощущение, что мне распороли живот. В первом перерыве я зашел к физиотерапевтам и попросил Джима Рэмзи с Энди Фельдманом (врачом нашей команды) дать мне забористую штуку – торадол. Да побольше.
Я доиграл встречу до конца и заработал результативную передачу во втором периоде, но мы все равно проиграли, и «Пингвины» вышли вперед 3-0. После игры я был совершенно вымотан. Было трудно даже голову поднять, а все мысли сосредоточились только на холодной ванне. Примерно на второй минуте процедуры у меня возникло ощущение, словно кто-то подошел ко мне сзади и вонзил нож в плечо. Я позвал доктора Фельдмана и объяснил ему ситуацию. Он сказал, чтобы я немедленно одевался – мы едем в больницу.
Меня привезли в Сент-Винсентс, располагающийся в Гринвич-Виллидж. Я чувствовал такую слабость, что меня сразу отправили на компьютерную томографию и МРТ. Пока мы ждали результаты обследования, стало совсем плохо, поэтому мне вкололи дилаудид – это производное морфина, его применяют при особо острой боли. Но он во мне не ужился – я стал блевать залпами.
Не было бы счастья, да несчастье помогло: я начал блевать кровью, и все вокруг выглядело так, будто произошло массовое убийство. Я и сам был весь в крови. Врачи поняли, что у меня внутреннее кровотечение. Выяснилось, что в результате столкновения с Хэлом Гиллом я надорвал селезенку. Следующие пять дней я провел в подвале больницы. Единственный вариант найти место надрыва – это надеяться, что оно выдаст себя, забрызгав все вокруг кровью, когда в меня вставят эндоскоп. После пары неудачных попыток врачи все же нашли то, что искали. Жить я буду, но сезон на этом закончен.
Следующим утром владелец «Рейнджерс» Джеймс Долан и генеральный менеджер Глен Сатер пришли меня навестить. Моя близкая подруга Лорен Флинн спала рядом на кресле, а вместе с ней в палате находилась наша общая подруга Мэй Андерсен. Мэй родом из Дании, она модель мирового уровня. Ужасная боль мучила меня всю ночь, и девушки по очереди давали мне кубики льда. Меня никогда в жизни так не мучила жажда, но стоило что-нибудь выпить, как я тут же начинал блевать, отчего хотелось пить еще сильнее. Мэй уснула в позе эмбриона у меня в ногах, а дежурная медсестра укрыла ее одеялом, так что ее вообще не было видно. Надо было видеть выражение лиц Слэца и мистера Долэна, когда они вошли в палату, а она высунула голову из-под одеяла. Ну реально – специально лучше не получится. И в этот момент я понял, что смеяться мне тоже очень больно.
Марти Бродеру почему-то не нравилось, когда я приезжал во вратарскую. Порой мне казалось, что его это злило.
Понравилось? Поддержи проект рублем! Наша карта – 4274 3200 3863 2371.
Часть 3. «Я всегда выбирал тех, кого точно мог побить». Шон Эйври вспоминает, как дрался за великий «Детройт»
Часть 8. Город звезд, понтов и кокаина. Шон Эйври окунулся в гламурную жизнь Лос-Анджелеса
Часть 9. «В то время я передвигался исключительно на белых лимузинах». Шон Эйври готовится к прорыву в НХЛ
Автобиография Фила Эспозито. «Вид на нудистский пляж? Отлично. Я там прямо в центре и встану». Последняя глава автобиографии Эспозито (и ссылки на все предыдущие)
Фото: Gettyimages.ru/Bruce Bennett, Mike Stobe, Andy Marlin, Jim McIsaac, Chris McGrath; nypost.com
«Охрененный пас на Гомеса» я долго искал на видео, пока не нашел подсовывание шайбы на 2 метра поперек в центре площадки)
Эйври тот ещё клоун, конечно.
Хоть я и являюсь давним болельщиком "Детройта", и Эйвери, вроде как "Наш Детройтский", для меня он - один из самых непорядочных игроков НХЛ всех времён. Безотносительно его роли "парня, который залезает под кожу", часто он переходил границы дозволенного. Случай с Бродо - один из них.
https://celeb.gate.cc/lykke-may-andersen/gallery.html?s=i.publishedAt%2Bi.id&cdir=desc&i=1#images