«Решение улететь из России в 2005-м году спасло мне жизнь». Патрик Элиаш и его история Дьявола
24 февраля под своды «Prudential Center» подняли джерси Патрика Элиаша. Как выиграть два Кубка Стэнли и чуть не умереть от гепатита А в Магнитогорске - в материале The Players’ Tribune.
Я рос в Чехословакии, в начале 80-х годов. Советский союз тогда всё ещё играл большую роль в нашей жизни. У нас было всего лишь два телеканала, по которым шли одни и те же мультики или какие-то скучные новости. Телевизор был чёрно-белым, поэтому мультики было не особенно-то интересно смотреть.
И что оставалось делать? Правильно, идти и играть во двор. Это стало первым шагом моего пути из Тршебича до Нью-Джерси. В том числе из-за этого я удостоился чести наблюдать в эти выходные как мой свитер с номером 26 поднимают под крышу арены. Спасибо, советское телевидение, ты заставило меня пойти поиграть во дворе.
Зимой мы делали «коньки» - брали самые скользкие ботинки, подошвы которых дополнительно смазывали подсолнечным маслом или чем-то подобным. И вот в таких «коньках» мы гоняли по ледяным тротуарам. Честно говоря, об НХЛ я вообще ничего тогда не знал. Моей целью было попасть в военную команду, которая располагалась за городом. Понимаете, в те времена парней забирали в армию, как только им исполнялось 18. Хочешь ты этого или нет. Но у одной военной академии рядом с нами был каток и довольно хорошая хоккейная команда. Мой план был таков - стать достаточно хорошим хоккеистом, чтобы они взяли меня в команду. Тогда бы мне удалось избежать призыва в регулярную армию.
Моим героем был мой брат Радек. Он был очень крут. Всё, что он делал на льду, давалось ему легко. Когда мне было 10 лет, ему было 15, и он уже играл в одной из лучших команд в стране. Как-то вечером мы всей семьёй пошли на каток посмотреть, как он играет, на улице была страшная метель. Помню, как гонялся вокруг катка с остальными детьми, когда она затихала. А потом всё вокруг остановилось. Но это был не конец периода или матча. Странная тишина. Затем крик о помощи моей мамы. Врачи выбежали на лёд и я увидел, что в воротах лежит какой-то парень и не двигается.
Это был мой брат.
Он получил передачу на ход и на всех скоростях влетел в штангу. Сейчас мы используем магнитные крепления стоек ворот и они выскакивают изо льда почти при любом физическом контакте. Но это были старые крепления, которые находились глубоко во льду. Он врезался прямо в металлическую трубу и не двигался.
Медики положили моего брата на носилки и отнесли в маленький медицинский центр рядом с катком. Прямо там брату сделали надрез в области почки. Она была раздавлена и брату требовалась операция в нормальной клинике. Такая клиника была рядом, в 20 минутах езды в обычный вечер. Но эта метель... Скорая ехала туда три часа. Всё это время Радек был с этим надрезом. Я вместе с семьёй был рядом с ним. Мы держали его, не давая двигаться, и пытались его успокоить. Это была одна из самых сложных вещей, что мне когда-либо приходилось делать. В ту ночь врачи спасли Радека, но он больше никогда не играл в хоккей.
С этого момента у меня появилась новая цель - стать таким же хорошим игроком как мой брат и играть для него, для моей семьи. Я просто хотел быть настолько хорош, насколько смогу. Я и представить не мог, что хоккей приведёт меня в НХЛ или на Олимпийские Игры. Серьёзно, я даже думать об этом не смел.
Мне было 18 лет, когда «Девилс» задрафтовали меня. Я весил 70 килограмм, почти не говорил по-английски. Пошёл в полицейский участок, уведомить их, что я не смогу служить в армии, так как задрафтован командой НХЛ. Даже контракт с собой взял в качестве доказательства. В ответ я услышал: «Хорошо, свободен на 4 года. Но если через 4 года ты не будешь играть в Америке, тебе всё-таки придётся отслужить».
Хорошо помню последнее, что мне сказал мой чешский тренер перед моим отъездом: «Посмотри на себя, сынок, в тебе 70 кило. Что ты там собираешься делать? Через неделю ты вернёшься обратно и будешь снова искать работу».
Я сел в самолёт до Нью-Джерси, чтобы доказать ему обратное. Я ничего не знал об американской культуре. Не знал ни одного игрока из команды. Я знал только, что они выиграли Кубок Стэнли и все верзилы по сравнению со мной. Когда я впервые увидел Кена Данейко и Скотта Стивенса в тренировочном лагере, я подумал: "Эти ребята похожи...эмм...на реальных викингов?" Они были просто огромными. Я представил как Данейко бросается под бросок по воротам Марти Бродо и орёт громогласным викинговским голосом: «Innnnnccccoooooommmmiiiiiiiiiiiiiinnnnggggg!»
Я думал: «Какого хрена? Куда я попал?»
Я не знал Лу Ламорелло. И хорошо, что не знал. Потому что после первого тренировочного лагеря он сказал мне, что мест для меня нет и он хочет, чтобы я на время отправился в юниорскую лигу. Ну а так как я его не знал, то ответил: «Нет».
Он спросил: «Чего?»
А я ему: «Я не хочу в юниорку. Я хочу играть за фарм».
Мне кажется, что это были первые и последние переговоры, которые кто-нибудь выиграл у Ламорелло. Он отправил меня в «Олбани Ривер Рэтс» и в следующие два года я знакомился с американской культурой. Однажды мой партнёр по команде, Брайан Хелмер, сказал мне: «Пэтти, ты не хочешь сходить со мной на концерт?»
«Концерт? Никогда не был на концерте».
«Так пошли. Тебе понравится, там будут играть сельскую музыку» (имеется в виду кантри, так переведено исходя из повествования - прим. авт.).
«Чего? Какого села?»
Я подумал, что мы сейчас пойдём в какой-нибудь бар и там нам что-нибудь сыграет бородатый старик с гитарой на коленях. Вместо этого Брайан притащил меня на хоккейную арену, что уже показалось мне странным, а потом я вообще очутился посреди тысяч людей, которые сходили с ума и знали все песни наизусть.
Это был Гарт Брукс. Я ничего не понимал из того, что он там пел, но мне нравилось! Тогда впервые я подумал: «Америка! Я тут освоился!»
Я всё ещё был ребёнком, всё было новым для меня. Я помню тот момент, когда я получил первый вызов в основу. Меня высадили из автобуса где-то посередине пути, чтобы я смог добраться на аэродром до крошечного самолёта, который доставит меня в Нью-Джерси. Я был в ужасе от полёта. Когда я оказался на взлётно-посадочной полосе, то подумал, что передо мной игрушечный самолёт. Тогда мне в голову пришла мысль, что я либо умру, либо сыграю свою первую игру в НХЛ. Сел в самолёт и моё сознание как будто помутилось, потому что я ничего из этой первой игры не помню.
Больше тысячи игр спустя я всё ещё «Дьявол». Теперь я поднимаюсь под своды арены как «Дьявол» навсегда. Как я могу объяснить людям, что для меня значит быть частью этой команды? Ну, мы можем поговорить о Кубках Стэнли. Но это всего лишь картинка в моей голове. Это как попросить кого-нибудь рассказать, что он помнит о книге и он скажет: «Ну... Красивая обложка».
Есть ещё кое-какие вещи, которые я помню.
Я помню как Кен Данейко, отправляясь на скамейку штрафников, мог подъехать к судье и спросить: «Реф, за что вы меня удаляете? ЗА ГРУБУЮ СИЛУ?! Это не преступление, сэр!»
Я помню как Скотт Стивенс, защищаясь против меня и Петра Сикоры на тренировке, относился к этому так, будто это финал Кубка Стэнли, а против него играет Петер Форсберг. Он был самым активным защитником, которого я когда-либо видел в жизни. Мы с Петром пытались запутать его своими выходами два в одного, делали короткие передачи, стеночки, быстрые проходы, а он кричал нам: «У вас никогда не будет на это времени в настоящей игре! Все эти ваши европейские штучки вас убьют! Убьют!»
Я помню, как я, Петр и Джейсон Арнотт оставались после тренировки и часами отдавали друг другу слепые передачи из-за ворот, чтобы научиться интуитивно понимать, где каждый из нас окажется в тот или иной момент.
Я помню, как во втором овертайме шестой игры в финале Кубка Стэнли-2000 я подобрал шайбу в углу площадки и сделал эту самую слепую передачу туда, где шайбу должен был ждать Джейсон Арнотт. Ведь именно это мы отрабатывали так долго после тренировок.
Я помню, как обернулся и увидел, что Арни вскинул руки в воздух. Я понял, что мы выиграли Кубок Стэнли.
Я помню то чувство облегчения от того, что мы добились этого интуитивного понимая, отшлифовали его до совершенства.
Я помню как я, Арни и Бобби Холик после игры поехали в госпитель к Петру Сикоре, который оказался там после сильного сотрясения мозга, полученного в первом периоде. Едва увидев нас в дверях палаты, он затараторил: «Я знаю, знаю, знаю! Я смотрел игру! Мы выиграли Кубок Стэнли!»
Я помню как привёз Кубок Стэнли в родной Тршебич и сфотографировался перед нашим домом. Там, где мы когда-то играли в «хоккей», катаясь на ботинках-коньках.
Я помню второй Кубок Стэнли, выигранный в 2003-м году. Та победа была ещё слаще, потому что у нас была уже не такая талантливая команда, мы выиграли его за счёт других качеств.
Большинство людей, глядя на 26-й номер под сводами арены, наверняка подумают о двух Кубках Стэнли. Я же - о том, что произошло после этого.
В 2005 году я был очень близок к тому, чтобы закончить карьеру, а может быть и свою жизнь. Во время локаута я поехал играть в магнитогорский «Металлург» и однажды ужасно заболел. Подумал, что у меня грипп, или что-то вроде того, обратился к врачам. Они тоже решили, что это просто грипп и отправили меня домой отдыхать. Но мне становилось всё хуже и хуже. У меня так ужасно болела голова, что я элементарно не мог встать с постели.
Врачи не могли понять, что со мной не так, и тогда я принял решение, которое, возможно, спасло мне жизнь - я взял в аренду частный самолёт и полетел в Чехию, чтобы выяснить, что происходит с моим организмом.
Через несколько дней врач сказал мне, что у меня отказала печень. Я подхватил гепатит А, съев что-то испорченное, пока был в России. Моя печень была уже в настолько плохом состоянии, что не реагировала на лекарства. Доктор сказал мне, что последняя вещь, которую он может попробовать - это стероидное лечение и, если оно не поможет, мне понадобится пересадка печени.
Никогда в жизни - ни до, ни после - мне не было так больно. Голова раскалывалась, я не мог ни с кем разговаривать. Печень распухла так, что мне казалось, меня сейчас ей стошнит. Каждый день рядом со мной была моя жена Петра, в то время ещё просто моя девушка. Я не помню этого, но она потом мне рассказывала, что врачи предупреждали её - я никогда больше не смогу играть в хоккей, это может быть опасно для моей жизни. Я чувствовал, что моя сказка сказана и мне было страшно. Как и моему брату, когда случай отобрал у него всё. Тогда дело было в его почке, теперь - в моей печени.
Слава богу, стероидное лечение помогло мне и избавило от трансплантации. Я провёл в больнице всего три недели, но ещё 10 месяцев ушло на реабилитацию и это было самое трудное время в моей жизни. Первое время после выписки я не мог подняться по лестнице без помощи жены. Много, очень много раз меня посещала одна и та же мысль - я больше никогда не выйду на лёд в свитере "Нью-Джерси Девилз"...
Даже когда я смог снова приступить к тренировкам, я должен был быть изолирован в своей комнате - мой иммунитет был настолько слабым, что мне приходилось избегать посторонних. Восстановиться, вернуться в игру после такого было гораздо сложнее, чем выиграть Кубок Стэнли. Я был выжат как лимон. Мне казалось, что катаюсь не по льду, а по песку. Но я смог сделать это. И ощущение, что ты снова будешь играть, снова наденешь свитер... Тогда понимаешь, что конец этих испытаний совсем близко, что тебе дали второй шанс.
А через год я встретился с подобным ещё раз. Мой контракт заканчивался, я был уже почти бывшим «Дьяволом». Лу Ламорелло позвал меня к себе в офис и сказал: «Слушай, Пэтти, много команд готовы предложить тебе жирный контракт... Мы этого сделать не можем, поэтому спасибо за всё и всего наилучшего». И это почти случилось. «Девилз» хотели двигаться дальше, а я уже готов был подписать контракт с «Рейнджерс» 1 июля. Но я вам соврал, что только однажды смог договориться с Лу. Потому что в тот день я сделал это ещё раз.
Я позвонил Лу. Я просто позвонил к нему в офис. Не знаю, планируете ли вы ему позвонить, но я просто взял и позвонил. И сказал: «Вы уверены, что мы не сможем сделать с этим ничего хорошего? До этого момента мы сделали немало хороших вещей».
Он пробормотал пару слов и повесил трубку. В течение следующих 15 минут мне позвонил мой агент и сказал, что мы договорились с «Девилз» о семилетнем контракте. Это означало, что я закончу карьеру в Нью-Джерси. Тот телефонный звонок стал моим вторым лучшим решением в жизни после того, как я улетел тогда из России.
Когда мой свитер будет подниматься под крышу «Prudential Center» в эти выходные, большинство людей наверняка подумают о двух Кубках Стэнли и 1025 очках, и это то, что они запомнят о номере 26. Но это то же самое, что прочитать книгу, а запомнить только красивую обложку.
Моя история - это история о советском телевидении и скользких тротуарах. О травме моего брата и той поездке на скорой во время ужасной метели. О переезде в Америку и изучении английского. О Гарте Бруксе и викингах, тренировках с Петром и Арни.
Это история о том, как я почти закончил карьеру и чуть не умер...
О том, как я заново учился ходить по лестнице.
О звонке Лу.
О том, почему я задержался в Нью-Джерси на целых 20 лет и получил столько великолепных воспоминаний.
Это история номера 26.
Было приятно быть «Дьяволом» и сводить другие команды с ума 20 лет.
Патрик Элиаш
Оригинальный текст на The Players' Tribune
Фото: NHL.com, Al Bello/Getty Images, Globo Photos/ZumaPress.com, Bruce Bennet/Getty Images
