«Фил, у меня проблемы: я поцеловался взасос – и теперь девушка беременна». Четвертая глава автобиографии Эспозито
Сломанное запястье, контракт с «Чикаго» и опасная работа на заводе.
Сезон 1961/62 «Сент-Кэтринс» завершали полуфинальной серией против «Хэмилтон Ред Уингс». За «Хэмилтон» тогда играли Пол Хендерсон и Ронни Хэррис. И вот во время очередного матча я собрался перепрыгнуть через бортик. А борта там были очень высокие – я таких высоких ни до, ни после нигде не видел. В общем, я зацепился за него коньком – и полетел вниз головой. Падая, я выставил руки перед собой, и сломал левое запястье.
Последние пять матчей серии я играл со сломанным запястьем, что было невероятно глупым поступком с моей стороны. Я поставил под угрозу свою дальнейшую карьеру, но я был совсем еще пацан, и сидеть на лавке мне не хотелось.
После того, как мы проиграли «Хэмилтону», меня пригласили доиграть сезон в «Су-Сент-Мари Сандербердс» – профессиональном клубе, выступавшем в Восточной хоккейной лиге (Eastern Hockey League). Оттуда можно было попасть напрямую в НХЛ.
По-хорошему, конечно, мне не стоило соглашаться. Лучше бы кисть залечил. Однако такой шанс выпадает раз в жизни, поэтому вместо отдыха я поехал домой, и играл на глазах у своего отца и всего города.
Приехав в Су-Сент-Мари, я никому ни слова не сказал про перелом запястья. Я считал, что если кто-нибудь об этом узнает, то играть мне не дадут. В «Сандербердс» был тогда парень, Джимми Фаррелли – здоровый такой сукин сын, которому я почему-то понравился.
Я рассказал Джимми про свою травму, и он показал, как приспустить гипс таким образом, чтоб в него запросто помещалась клюшка. Бросать так получалось не особо хорошо, но финтить и делать передачи было можно. Джимми играл на краю, но выходил вместо меня на вбрасывания.
Как-то раз против нас играл здоровый рыжий парень по имени Джек Баунесс, и он попытался мне навалять. Но только он начал меня лупить, как на выручку приехал Фаррелли. И у них с Баунессом состоялся один из лучших хоккейных боев, которые мне доводилось видеть. Мы вернулись на скамейку, и я его поблагодарил. «Какие вопросы, малой. Быть может, когда-нибудь я сам влипну так, что тебе придется меня выручать», – ответил Джимми.
Потом мы встречались с «Китченер Рейнджерс», у которых был играющий тренер Ред Салливан – центральный нападающий. Ред раньше играл за «Нью-Йорк Рейнджерс», но в описываемое время его карьера уже подходила к концу. Я выиграл у него вбрасывание, и тут он как треснет мне клюшкой по ногам! «В чем дело, пацан? Больно?» – крикнул он. Фаррелли подъехал к Салливану, и сказал: «Ред, еще раз так сделаешь, и будешь иметь дело лично со мной». После этого Ред меня больше не трогал.
За «Су-Сент-Мари» я сыграл шесть матчей. Голов не забил, но хоть отдал три передачи. Здорово было поиграть в профессиональной команде на глазах у своей семьи и близких, да еще и в родном городе.
Перед началом сезона 1962/63 я подписал свой первый контракт с «Чикаго». Генеральный менеджер «Блэкхокс» Томми Айвэн разместился в своем гостиничном номере в Сент-Кэтринс, а мы (нас было человек десять) сидели на полу в коридоре и ждали, когда нас пригласят. И вот сидим мы на полу, и Джонни Бреннемэн – мой партнер по команде – говорит:
– Фил, кажется у меня проблемы.– Что случилось, Джонни?– Я поцеловал девушку взасос, и теперь она, кажется, беременна.– Ты шутишь что ли?– Нет.
Джонни был очень наивным парнем. Ему было всего семнадцать – моложе нас всех. Я рассказал всем о том, что случилось с Джонни. Мы ему потом дня два проходу не давали: «Ну ты, конечно, попал, братан». Все показывали Джонни язык и издевались как могли.
Когда наступила моя очередь зайти к Томми Айвэну, он сидел со сдвинутыми на кончик носа очками, и что-то читал.
– Ну что же, сынок, – начал он. – Хочешь стать профессионалом?
Я отыграл шесть матчей за «Су-Сент-Мари» в гипсе.
– Было бы неплохо, – ответил я. – Мне бы хотелось играть в хоккей профессионально.– Мы можем предложить тебе 3 800, и еще тысячу сверху подписным бонусом.– Отлично, – ответил я, не задавая лишних вопросов.
Затем я позвонил отцу и рассказал ему об этом.
– Поздравляю, – ответил он.– Слушай, я не знаю точно, когда мне выдадут эту тысячу, но как только я ее получу – она твоя. Купи себе лодку или еще там что-нибудь.
Отец обожал рыбачить. Частенько, приходя с работы, он брал нас с Тони, и мы ехали на залив Эко, брали там на пару часов лодку за два доллара, и удили всякую мелкую рыбёшку. Приезжали домой вечером с двумя десятками ершей или еще чем, мама их чистила, готовила, и мы все это ели. Тони любил рыбачить больше меня. Мне все время не сиделось на месте, а Тони был попроще в этом плане.
В 1962 году я очень надеялся, что весь сезон проведу в «Сандербердс». Потому что я тогда был помолвлен со своей школьной любовью Линдой, и было бы здорово играть дома. Линда училась в одном классе с Тони, и была лучшей подругой Мэрилин, на которой Тони потом женился. Я, кстати, Мэрилин как-то в кино водил. А вот как я познакомился с Линдой, совсем не помню. Мы с ней просто знали друг о друге с самого начала.
Наша семья переехала на улицу Шэннон, а Линда переехала на улицу МакНэбб, располагавшуюся на горе (расстояние между улицами менее трех километров – прим. пер.). Я пригласил ее на свидание, мы пару раз сходили на танцы, и потом все как-то закрутилось. Она была совсем небольшого роста, очень красивой и милой девушкой, и всегда могла меня рассмешить. Да она и сейчас меня поражает – каждый раз, когда мы с ней видимся.
И вот перед началом сезона 1962/63 было объявлено, что «Сандербердс» переезжают из Су-Сент-Мари в Сиракьюз. Это означало, что нам с Линдой снова придется жить раздельно. А потом еще выяснилось, что в Сиракьюз на нас даже мухи не слетались.
Мы должны были играть с «Оттавой», за которую тогда выступали Жак Лапьерр, Чезаре Маньяго и другие отличные игроки. А перед этим проводился детский матч: там играли дети, а также их друзья и родители.
Во время этого матча я выбежал из раздевалки в одних трусах и заорал толпе: «Не расходитесь! Мы следующие играем, пожалуйста, оставайтесь!». Наш тренер Гас Кайл крикнул мне: «Эспозито! А ну-ка немедленно назад в раздевалку!». Я ответил: «Я просто хотел уговорить их остаться». И около 450 человек действительно остались. Это был наш рекорд посещаемости в том сезоне.
Одним из моих партнеров в «Сиракьюз» был Мерв Кьюрилак – как и большинство парней в команде, старше меня. Еще там был Донни Гроссо – как и я, родом из Су-Сент-Мари. Мы звали его «Граф Дракула» или «Граф Чокула» (персонаж одноименной компании, производящей хлопья со вкусом шоколада – прим. пер.). Мы с ним постоянно зависали вместе. Мы втроем были заядлыми картежниками. Ник Полано, в свое время работавший в «Калгари», и Милан Марчетта тоже играли с нами в карты. Гас Кайл называл нас «китайскими картежниками».
Мы могли рубиться в карты ночи напролет. Кайл нам постоянно говорил: «Черт, пацаны, вы задрали. Весь день спите, чтобы ночью встать и играть в свои карты». Мы играли в «Велосипед раз, два, три» и еще в одну игру, которая называлась «Выше-ниже». Там младшей картой была шестерка, и от нее отсчёт мог пойти в обе стороны. Я проиграл в карты кучу денег. Мы были пацанами. Мне было всего двадцать лет.
–-
В Сиракьюз мы жили вместе с Донни Гроссо в маленькой квартире. И была там одна девушка, которая, можно сказать, лагерь разбила прямо под нашей дверью. Она от меня просто не отлипала. Она даже по барам со мной ходила. Но она была совсем молодой. Она сказала, что ей восемнадцать, но я подозревал, что она была моложе. В те годы еще была такая популярная песня Стива Лоуренса «Уходи, маленькая девочка». Я понимал, что пора было с ней завязывать, потому что у меня в голове уже стали появляться яркие фантазии на тему того, что хочу с ней сделать – и я понимал, что это неправильно. Вот только не знал, как ей сказать, что нам надо расстаться.
Донни говорил: «Фил, ей совсем мало лет», а я отвечал: «Да, но такая красивая». И тельце у нее было что надо.
Как-то вечером мы пошли в бар, и я сказал ей:
– Слушай, давай я тебе одну песню поставлю.
Я взял монетку, бросил ее в автомат и поставил ту самую песню. Она посмотрела на меня и зарыдала.
– Почему ты так со мной поступаешь? – спросила она.– Потому что тебе слишком мало лет. Я даже не знаю сколько.– Мне восемнадцать.– Нет, не восемнадцать. И ты это не хуже меня знаешь.– Ну, почти восемнадцать.– Тебе слишком мало лет. Так что просто уходи. Оставь меня в покое, мне сейчас все это ни к чему.
И тогда она стала названивать нам круглые сутки. Она просто сводила меня с ума. Но потом где-то в середине сезона нам сказали, что в связи с низкой посещаемостью команда переезжает в Сент-Луис. Мне стало полегче: уж теперь она оставит меня в покое.
Мы отправились в Сент-Луис, где команду переименовали в «Сент-Луис Брэйвс». Я выехал из Сиракьюз тайком, под покровом ночи, в компании одного из своих партнеров по команде – то ли с Ричардом Лаховичем, то ли с Джимми Санко. Мы были проездом в Су-Сент-Мари, и остановились там на недельку после Рождества. Тогда мы с Линдой и объявили о помолвке. Я подарил ей кольцо на Новый год. А после этого мы отправились на машине на наш первый матч, который был назначен на 3 января. Линда в Сент-Луис со мной не поехала.
В Сент-Луисе мы выступали на арене, где с потолка падала сажа. Кашлянешь в полотенце – и оно черное. Но мне нравилась та арена. У нас была прекрасная раздевалка. Я вообще провел отличный сезон в Сент-Луисе. Забросил 36 шайб и отдал 54 передачи, набрав в сумме 90 очков.
Помню, играли мы как-то против «Омахи» – это был фарм «Монреаля», переехавший из Оттавы. В воротах у них играл Чезаре Маньяго, а главными звездами команды были Боб Плэйджер, Баркли Плэйджер и Жак Лапьерр.
Мы играли в меньшинстве втроем против пятерых, я подобрал шайбу в своей зоне и понесся с ней через всю площадку. Обыграл одного защитника, потом другого, посмотрел вокруг – и надо уже было заново обыгрывать сначала первого, а за ним и ещё раз второго. Я снова их обыграл, и забросил шайбу в ворота Маньяго. Когда я приехал на скамейку, Гас Кайл сказал: «Это был один из самых красивых голов, которые я когда-либо видел. Ты одних и тех же парней дважды обыграл!». Мне тут же вспомнилось, как в детстве про меня говорили, что «главная проблема Фила заключается в том, что ему приходится обыгрывать всех по два раза». Я подумал: «Похоже, ничего с тех пор не изменилось».
Я играл в центре тройки, где одним из моих крайних нападающих был Ален «Бумер» Карон. Мы здорово смотрелись вместе. В том сезоне он стал лучшим снайпером лиги, забросив 61 шайбу, к которым добавил 36 передач и набрал 97 очков.
Я играл за «Сент-Луис» по минимальному контракту в 2 500 долларов за сезон, и полторы тысячи из них я проиграл в покер. В конце сезона, вернувшись в Су-Сент-Мари, я задолжал Донни Гроссо еще полторы тысячи, потому пришлось занимать деньги у отца и дяди Дэнни – младшего брата Ника, владельца сталелитейного завода и «Контракторс». Дядя Дэнни и тетя Джойс были лучшими друзьями моих родителей. Они постоянно ходили вместе на танцы, выпивали и весело проводили время.
Свадьба с Линдой была назначена на июнь, но из-за того, что я проиграл все деньги в карты, нам пришлось ее отложить. Правду я Линде говорить не стал. Просто сказал, что нам придется подождать со свадьбой до августа, потому что летом мне надо подзаработать денег.
Я жил дома и работал на заводе. Я управлял такой штукой, которая называется «траковатор» – это что-то вроде бульдозера. Я подъезжал на нем к открытой печи, а человек в защитном костюме брал большое ведро и загружал траковатор излишками горячей лавы. Еще я водил «Евклиды» – это такие гигантские грузовики. У них одни только покрышки с тебя ростом. Приходилось прямо-таки карабкаться по этому грузовику, предназначенному для работы с большими объемами раскаленного металла. Опасная была работенка.
Я видел, как один мужик, Энос Финос – здоровый был черт – попал под колеса такого грузовика. Его раздавило, как виноградинку. Смотреть было страшно. Он хотел убрать кусок металла с дороги, чтобы тот не проткнул колеса, но когда этим грузовиком сдаешь назад, там ничего не видно, потому что с правой стороны нет зеркала. Назад тогда сдавал мой двоюродный брат Джо ДиПьетро. Грузовик шумит так, что он даже не услышал ничего, наехав на Эноса.
Еще один рабочий на конвейере потерял равновесие и упал на ленту, по которой остатки металла отправлялись в специальный отсек. Его утащило прямо туда, и он задохнулся насмерть.
Там вообще все было опасно. Однажды кусок расплавленного железа вылился из ведра и приземлился прямо между задними колесами моего грузовика и баком с горючим. Я дал газу, а потом сдал назад – и так несколько раз – в надежде вытолкнтуь этот кусок оттуда. Но он там застрял. Я посмотрел вниз и увидел, что резина на шинах уже загорелась, а бак с горючим покраснел. Я выпрыгнул из грузовика и побежал. Мой отец, который был главным прорабом, крикнул: «Ты куда понесся?». «Сейчас рванет! – орал я в ответ. – Сейчас рванет!». И двадцати секунд не прошло как – БАБАХ!
Отец тогда сказал мне: «Эта техника была на твоей ответственности. Ты должен был придумать, как убрать оттуда грузовик. Ты хоть представляешь, сколько стоит этот грузовик? 250 тысяч!». И он тут же меня уволил. Вечером он пришел домой и сказал: «Сынок, этот грузовик был на твоей ответственности, но я рад, что ты выбрался оттуда». В итоге мне всего лишь дали четыре неоплачиваемых выходных, чему я был только рад. Все это время я играл в софтбол.
«А где же работал твой брат, когда он приехал домой из колледжа на лето?» – спросите вы. Пока я копошился в дерьме, он работал в офисе. Тони получил стипендию в Техническом колледже штата Мичиган. Поэтому студент у нас работал под кондиционером. Мой первая дочь – Лори – появилась на свет 14 августа 1965 года. Но меня не было в госпитале с Линдой. Я в это время впахивал на сталелитейном заводе. Мы тогда жили с моими родителями. И на этом сталелитейном заводе я работал до тридцати лет.
«ГРОМ И МОЛНИЯ: Хоккейные мемуары без п***ы». Предисловие
«Меня на больничной кровати покатили по улице в бар Бобби Орра». Вступление
«Отец зашвырнул вилку прямо в лоб Тони, и она воткнулась». Первая глава
«Нашей школе не нужно всякое хоккейное отребье». Третья глава
Фото: commons.wikimedia.org/Boston Bruins; Gettyimages.ru/Boston Globe
И про "обыгрывать дважды" - оч круто )
а вообще интересно написано, читается оч легко