Невозможный Бесков. Часть 1
... Все конфликты Бескова - независимо от того, прав он или не прав, в них вступая, - неповторимо окрашены его характером. И не только потому ли колорит запоминается больше, чем сама суть?
А суть конфликтов между знаменитыми игроками и знаменитыми тренерами почти всегда заключена в одном - в борьбе за влияние на положение дел в команде.
В постоянных конфликтах Бескова с игроками, с начальством, с окружающими, рискнувшими заспорить с ним или просто не согласиться и тем самым немедленно осложнить с ним отношения, многие склонны видеть только нетерпимость, болезненность самолюбия, а то и попросту самодурство.
Не отрицая со всей уж решительностью этих, ставших обязательными в разговорах о характере Бескова обвинений, я все-таки обратил бы внимание и на смелость, о которой все почему-то молчат, проявляемую им в конфликтах, где сила далеко не во всех случаях бывает на его стороне. Да будь он всегда сильнее, начиная с кем-либо ссориться, неужели бы так часто «отказывали ему от места»?
А ведь для него, побольше, чем для многих из коллег, оказаться не у дел, не тренировать - драма.
Несчастьем для него были не дни даже самых досадных неудач и поражений, а сезоны, когда он не работал с конкретной командой, те паузы в тренерской работе, которые он никакой престижной деятельностью не мог заполнить - вернее, заполнял по внешней видимости, но такую внутреннюю пустоту при этом ощущал, что близким и родным страшно за него делалось...
Многие склонны видеть одной из драм жизни Бескова - драму уязвленного самолюбия.
Я бы уточнил, что для Бескова возможна лишь одна истинная драма - драма тренерской невостребованности его футболом.
Опыт и возраст должны бы заставить Бескова стать терпимее, мягче в общении, конфликтовать гораздо реже и, напротив, расширять круг союзников, не дразнить влиятельных людей своей подчеркнутой самостоятельностью, загадочностью принимаемых решений, парадоксами, скажем, в определении состава на игру и вообще в комплектовании команды, в селекции. Чудачествам-то теперь, вроде бы, совсем не время и не место - все знаменитые коллеги его поколения шагнули уже в ряд неприкасаемых, вышедших из большой игры, точнее, оставшихся в ней на почетных ролях, но никогда больше не подвергаемых ежедневной критике.
Меня так и подмывает на красивую фразу, что у Бескова не развит инстинкт самосохранения. Но в это кто поверит - пробыл бы он в таком случае больше трех десятилетий действующим тренером?
Тогда предположим, что инстинкт самосохранения просто подсказывает ему другое - оставаться прежним, не избегать конфликтов, не уступать никому в них, верить в силу свою в противоборствах внутренних и внешних...
Нигде Бесков не работал так долго, как в «Спартаке» - в «Торпедо», в «Заре» ворошиловградской, в «Локомотиве» всего-то по сезону, два сезона в армейском клубе и лишь в родном «Динамо» ему представилась возможность «задержаться» на шесть лет.
Многие из сведущих в футболе людей убеждены, что долгой жизнью в «Спартаке» Бесков, в значительной степени, обязан Николаю Петровичу Старостину - тот, мол, сглаживал резкость старшего тренера в отношениях с игроками. Оттого и конфликты здесь бывали пореже, чем могли бы.
Всем известно, что инициаторами приглашения Бескова в «Спартак» были братья Старостины. Известно и то, что хорошие отношения у Бескова с Андреем Петровичем сложились еще в сборной, где тот был начальником команды. Вместе они и несправедливо пострадали, когда серебряные медали в розыгрыше европейского Кубка наверху посчитали серьезным поражением. В книге Николая Старостина о звездах отечественного футбола много комплиментарного высказано о Константине Бескове - игроке и тренере. Когда Бесков мальчишкой разбивал футбольным мячом ботинки и мать ругала его, он утешал ее, обещая, что когда-нибудь получит орден за футбол. За примерами недалеко было ходить - в газетах только что опубликовали указ правительства о награждении спортсменов орденами: орденом Ленина среди футболистов был удостоен тогда единственный Николай Старостин. А через полвека, в связи с юбилеем, заметьте, «Спартака» высшего ордена удостоился и тренер футбольной команды Бесков.
В мемуарах и мемориалах, в очерках, приуроченных к круглым датам, все всегда идиллично-романтично. Реальность же футбольной жизни, в бытовых, особенно повседневных ее подробностях, прозрачнее, парадоксальнее психологически, в который раз здесь произнесем, неизбежно конфликтнее.
В больших, выдающихся людях спорта не угасает то сурово и трогательно детское, что прагматиками и рационалистами никак всерьез не принимается.
В детской цельности восприятия, присущей людям спорта, может наверняка таиться причина серьезных, вполне взрослых в своей этической определенности разногласий, которые лишь очень далеким от спорта скептикам покажутся пустячными, не стоящими размышлений, раздумий...
И для Старостина, и для Бескова футбол - вся жизнь.
Но для Николая Петровича, основавшего «Спартак», вся жизнь - спартаковский футбол.
Бесков не раз высказывался в том смысле, что он - профессиональный тренер и его не смущает необходимость работать в разных по традициям клубах.
Но слишком уж выразительна и памятна фигура Бескова - лидера нападения знаменитого послевоенного «Динамо», чтобы мы могли напрочь забыть про его динамовское прошлое. Да и может ли он сам перестать считать себя человеком из «Динамо», может ли перестать считать своим домом динамовский стадион, без пусть и скрытого от посторонних глаз душевного трепета проходить по ведущему к раздевалкам коридору, где на каждом стенде его фотографии в динамовской майке?
Он не мог не быть, конечно, польщен предложением спартаковских старожилов прийти на помощь их команде, попавшей в беду - а чем, как не бедой считать уход из высшей лиги в первую всенародно любимого клуба? Вместе с тем, возвратившись домой после беседы с динамовскими руководителями, с легким сердцем поддержавшими просьбу московского начальства командировать Бескова в «Спартак», он не смог скрыть обиды, сказал жене: «Меня отдали!»
Не знаю, думал ли кто-нибудь, приглашая Бескова в «Спартак», о «нерастворимости» личной популярности его, популярности с несомненным динамовским оттенком в ни с чем не сравнимой спартаковской популярности?
Будь это не Бесков, а кто другой, даже известный, даже очень опытный тренер, можно было с уверенностью сказать, что должность тренера такого клуба придает обертональность его репутации, возводит ее
в превосходную степень. Обычно-то «Спартак» и возглавляли спартаковцы - и тренерство виделось закономерно очередной ступенькой восхождения любимого болельщиками игрока, проявившего к общей радости еще и педагогическое дарование. Как оно, например, и было, когда тренерами этого знаменитейшего клуба становились Василий Соколов, Николай Гуляев, Никита Симонян...
Но Бесков вовсе не собирался «сливаться с фоном». При всей, всегда высказываемой им громадности уважения к аудитории спартаковских болельщиков, спартаковским традициям, он держался со столь органичной для него самостоятельностью, не скрывая, что намерен и в дальнейшем «гнуть» свою линию, успех достигнутый связывать исключительно с настойчивостью следования этой выбранной им раз и навсегда линии в футболе. А игру и работу коллективного ума спартаковской общественности готов принять к сведению, учесть, но и не больше... В свое личное, тренерское он никогда никому вторгаться, вмешиваться не позволит...
В общем-то, для общественности «красно-белых» такое отношение к себе оказалось новостью почти оскорбительной для обостренного спартаковского самолюбия, новостью, которая и в сознание-то не укладывалась. Спартаковцы, к тому же, и не считали, что Бесков достиг так уж неоспоримо многого в работе с командой - двумя комплектами золотых медалей за столько лет «Спартак» не удивишь. Конечно, как спартаковцы, знающие вкус настоящего футбола, они не могли не оценить качество игры, возросшее при Бескове. Не могли не признать, что стабильнее, чем при Бескове, «Спартак» никогда не выступал. Но спартаковцы эмоциональны и ревнивы - и отчужденность, погруженность в себя тренера динамовского происхождения их коробила, шокировала, раздражала. И пари всех заслугах Бескова, не будь с ним рядом Николая Петровича, он, очень возможно, почувствовал бы себя дискомфортно в «Спартаке» - и, допускаю, что намеки на это, прямые или косвенные, до Бескова дошли. И все в нем, по его-то натуре, возмутилось - Бесков не привык считать себя кому-то, пусть и очень уважаемому лицу, обязанным. Потом (опять же допускаю, исхожу здесь лишь из собственных домыслов, догадок, фантазий и наблюдений, сопоставлений и, каюсь, слухов, от которых никуда не денешься, которыми нельзя, по-моему, совсем уж пренебречь) вряд ли он считал себя и на первых порах гостем. А когда убедился сам и убедил других в значительности им затеянного и совершенного в «Спартаке», он дал понять, возможно, и Николаю Петровичу, что пиетет его к спартаковским истокам не настолько уж беспределен и что как динамовец еще предвоенных лет не может не помнить несколько снисходительного отношения динамовских ветеранов к «Спартаку», игроков которого именовали «боярами», а Якушин еще и называл спартаковской деревней. Николай Петрович не мог не почувствовать таких настроений старшего тренера и... И ничего - нашел в себе силы и мудрость не лишать его своей поддержки, конечно, в интересах дела. А Бескову, возможно, и показалось, что тот «гнетет его своим великодушием». В общем, сосуществование на деловой, реальной почве двух легенд - старейшей из бытующих в нашем футболе легенды и легенды поновее - несоответственно больше привычной всем мемуарной благостности.
Правда, о своих разногласиях и Старостин, иБесков поначалу если и говорили вслух, то разве что намеками, сопровождаемыми взаимными реверансами. Однако в последние сезоны - намеки попрозрачнее, а реверансы сдержаннее... К тому же люди из действующего футбола непрерывно у всех на виду. И трещинка во взаимоотношениях руководителей была не так еще широка, как широко толкование разногласий со стороны. Николай Петрович где-то вслух произнес, что Бесков насаждает в команде динамовскую дисциплину, а в традициях «Спартака» - демократия. Всем, однако, известно, что в тренируемой команде Константин Иванович представляет себя не иначе, как хозяином. Но в «Спартаке» и после стольких сезонов он для коренных спартаковцев все-таки оставался гостем, как ни странно это теперь звучит. А Николай Петрович - можно ли представить большего спартаковца, чем он?
Александр Нилин
