«Московский Спартак. История народной команды в стране рабочих» / Часть 12-я: футбол, Пресня и революция
Боб Эдельман завершает дореволюционную историю московского пресненского футбола рассуждением о состоянии игры на момент октябрьской революции.
После свержения царя и установления власти Временного правительства в 1917-м, оба футбольных мира — элиты и улицы, продолжали игру. Даже победа большевиков в октябре не остановила их.
Ни одна из множества старостинских книг не уделяет большого внимания этим событиям, которые, по мнению многих, имели планетарное значение. В работах Горяинова сказано просто: молодые люди, такие как Канунниковы, Артемьевы, Старостины и их друзья приветствовали новую власть. Только Иван Артемьев, настоящий большевик, принимал во всем активное участие, вместе со своим братом Петром. Николай Старостин пишет, что его «либеральный» отец принял обе революции и ходил в центр города в октябре посмотреть на демонстрации. Имена будущих футбольных звезд также отсутствуют и в воспоминаниях тех людей, что действительно возводили баррикады на Пресне, равно как и в обширной русской и западной литературе об этом чрезвычайно важном для революции районе города.
Прохоровская фабрика была центром военных действий на протяжении всего года. В тех случаях, когда рабочие поддерживали какую-либо партию, они, как правило, выбирали популистов из СР (эсеров, социалистов-революционеров), а не меньшевиков или большевиков. На июньских выборах в советы эсеры получили в 5 раз больше голосов, чем меньшевики и большевики вместе взятые. Диана Кенкер на документах проследила как на Пресне (и в остальной империи в целом) ситуация драматическим образом поменялась к сентябрю, после провала контрреволюционного переворота генерала Корнилова. На сентябрьских выборах в советы большевики уже были лидерами. Теперь они были популярны не только в среде фабричных рабочих, но и в целом среди местного населения, принявшего решение поддержать их в этот момент времени. Эти квалифицированные рабочие, служащие, профессионалы — и все те, кто не хотел принимать участие в событиях тех октябрьских дней, как правило покидали город и уезжали в свои родные деревни. Наши герои, молодые футболисты, оставались в Москве, дома, в безопасности, не выходя на улицу до тех пор, пока стрельба не закончилась.
До революции, динамично развивающееся московское купечество вместе с остальным средним классом второго города империи, создали специфически российскую, но вполне современную коммерческую культуру с широкой гаммой различных развлечений. Если футбол в Москве и не стал индустрией массовой культуры с десятками тысяч фанатов из низших классов, заполняющих стадионы каждую неделю, то он всё же стал способом полезно провести время для многих членов новой российской элиты. Их пример положительно повлиял и на другие социальные группы, находившиеся под их влиянием, и принявших игру, несмотря на множество различных преград. Члены обеих групп утвердили своё место в городе, создали новые городские идентичности, принимая участие в том, что стало современной городской забавой.
Во времена головокружительных социальных и культурных перемен, молодые футболисты также развивали новые версии мужественности, играя в эту жесткую, мужскую игру. Для Михаила Ромма (1891-1967), образованного московского еврея, некоторое время бывшего капитаном национальной футбольной сборной, футбол был «мужественной, жестокой спортивной борьбой». Андрей Старостин впоследствии будет описывать футбол как «мужской спорт». Крестьяне смотрели на жителей города, как на мягкотелых, оторванных от земли и весьма противоречивых с половой точки зрения (так как горожане позже чем деревенские жители вступали в брак). Рабочие, оставившие деревню ради города, теперь разрабатывали свои собственные формы мужественности. Писавший о санкт-петербургских пролетариях Стивен А. Смит отмечал сложности этого перехода и ту роль, которую в этом играл спорт: «Десятки тысяч молодых мужчин, приезжавших в Санкт-Петербург, привозили с собой «традиционное» понимание мужественности: мужской статус приобретался через женитьбу, работу на земле и формы «телесности», подразумевавшие физическую силу и здоровье. В городе эти ценности оставались преобладающими, однако они уже были освобождены от своего патриархального авторитета... Напротив, в городской индустриальной среде, работа, семья и свободное время становились более дифференцированными, с их помощью конструировались представления о том, что значит быть мужчиной».
Футбол давал возможность как «настоящим» москвичам, так и неофитам другой способ утвердить свою мужественность в новом публичном пространстве, где они могли демонстрировать физическую силу и здоровье. Эти практики сами по себе не означали, что профессионалы и пролетарии нашли общий язык на футбольных полях Москвы. У буржуазии и рабочего класса по-прежнему было мало общего. В то время как рабочие стремились освободиться от крестьянских форм мужественности, средний класс развивал элитистские версии таких же форм, отличавшиеся от типично аристократических (исторические корни которых лежали в армейской службе).
Если футбол в дореволюционной Москве мог временами доставлять всем социальное удовольствие из локхартовских фантазий, чаще он все равно служил для того, чтобы указывать различным группам на их место в текучей, но всё ещё чрезвычайно реальной социальной иерархии. Это кажется гораздо более ясным, нежели утверждение о том, что, если бы простые плебеи чаще играли или смотрели футбол, они меньше принимали бы участие в классовой борьбе. Даже на текстильных фабриках Морозова, в этих храмах молодого московского футбола, тысячи рабочих были задействованы в стачках и беспорядках. Футбол в поздней империи не был ни полностью консервативен, ни открыто революционен. Как и многие другие области, он был «спорной территорией». Определяющие факторы отделявшие победу от поражения, активность от пассивности, воинственность от безразличия лежали вне пределов футбольного поля.
Ранний российский футбол следовал общемировым тенденциям развития игры. Местный контекст, впрочем, был совершенно иным. Повсюду в мире эта игра, изобретенная или импортированная средним классом, была воспринята членами близких социальных групп. В Российской империи этот процесс был блокирован полицейским контролем и сопротивлением со стороны элиты, не принимавшей в свою игру молодых рабочих (и их младших братьев), пытавшихся сделать то, что уже сделали миллионы простых людей по всему миру. В канун революции в России появились признаки той спортивной эволюции, которая уже прошла во многих странах мира. События октября 1917-го единовременно остановили этот процесс и открыли ворота для значительно большего числа желающих принять участие в игре.
в ожидании продолжения
__________________________________________________________________________________________________
Думаю, что власти обратили внимание на футбольную игру несколько раньше, а именно - впервые в связи с участием в Олимпийских играх 1912 года. Накануне этих игр был создан и первый российский НОК - "Олимпийский комитет Российской империи" во главе с генералом Владимиром Николаевичем Воейковым, имевшему еще и должность - "главнонаблюдателя за физическим развитием народонаселения". Известно, что там наша команды выступила крайне неудачно (1:2 от Финляндии в сетке четвертьфинала и 0:16 от Германии в "утешительном" турнире).
Следующим известным решением, связанным с футболом "главнонаблдателя" Воейкова был "Циркуляр МВД об избежании упадочнических настроений" от 25 мая 1915 года, в котором предписывалось: "Министерство внутренних дел предлагает губернаторам оказать всемерное содействие тому, чтобы молодым людям обоего пола была обеспечена возможность занятий гимнастикой, плаванием, а также подвижными играми на открытом воздухе» («Курская быль» № 137 от 27.5. 1915 года). В соответствии с этим циркуляром «Футбольная Лига Москвы» в апреле месяце провела русификацию всех футбольных терминов: гол - ворота, голкипер - вратарь (предлагали и воротчик), бэк - защитник, хавбэк - полузащитник и т.д. Эти термины сохранились до сегодняшнего дня, хотя специалисты по-прежнему иногда пользуются и английскими. Только лишь форварды теперь называются нападающими, а не «передовыми», как тогда предлагалось, да еще начальная нумерация игроков идет от вратаря , а не от нападающих. Та же история переименования иноязычных названий произошло и в других видах спорта и в общественной жизни, в частности переименование Санкт-Петербурга в Петроград, Петергофа в Петродворец и проч.
То есть, можно сделать вывод, что власть имущие круги обратили свое внимание на массовый феномен футбола, все-таки, несколько ранее, чем об этом пишет Эдельман, но в чем он, безусловно, прав, так в том, что грядущая революция и гражданская война остановила процесс приобщения к футболу широких масс русского народа на несколько лет российского лихолетья.