Неповторимый Николай Петрович
НИКОЛАЙ СТАРОСТИН. Если уж говорить о легендарной личности в нашем футболе, то конкурентов ему найти непросто. Он (вместе с братьями) один из основателей «Спартака», в котором работал и в 94 года… Герой Социалистического Труда, первым из спортсменов получил орден Ленина (всего – три)… Интеллигентный, влюбленный в жизнь, несмотря на все ее выкрутасы (включая сталинские лагеря), отменный рассказчик…
Сознавая, что о Николае Петровиче можно рассказывать бесконечно, «ССФ» постарался найти что-то из, как говорится, неопубликованного. И предложил коллегам поделиться житейскими эпизодами о встречах с легендой.
В 89 лет он показал журналистам, как надо париться
Георгий МОРОЗОВ:
– Могу назвать точную дату, когда это было, – 28 мая 1991 года. Запомнилось легко, потому что совпало с Днем пограничника. Руководство футбольного «Спартака» «открыло границы», то есть пригласило журналистов посетить базу в Тарасовке. Это сейчас подобными десантами никого не удивишь, а тогда было в новинку.
Николай Петрович Старостин лично составлял приглашения репортерам. Признаюсь, я, как и некоторые мои коллеги, не удостоился такой чести, а о существовании персональных посланий узнал от Сергея Шмитько, который восторгался стилем: «Если соблаговолите… Почтем за честь…» Возможно, начальник команды и заметил, что в автобусе, прибывшем от станции метро «Сокольники», оказалось больше людей, чем было приглашено, но это не повлияло на гостеприимство.
Вместе с Олегом Романцевым и другими должностными лицами Николай Петрович провел для гостей экскурсию по базе. А потом нас позвали в… парилку.Мало того, Старостин (ему тогда было 89) лично подал пример! Я был не совсем здоров, поэтому воздержался от процедуры и остался в предбаннике. Но могу засвидетельствовать: Николай Петрович пересидел на полке многих «акул пера». Париться его с детства приучил дед по матери – Степан Сахаров, у которого до революции семья Старостиных проводила едва ли не каждое лето. С годами тяга не исчезла, недаром Ринат Дасаев отмечал, что молодым игрокам за ним было не угнаться.Потом всех позвали за накрытый стол – с пивом и кое-чем покрепче. Николай Петрович ограничился чаем. Помнится, обсуждали поездку в Японию, которую команда совершила той весной, выход в полуфинал Кубка чемпионов и какие-то текущие дела… Старостин проследил, чтобы всем гостям вручили сувениры со спартаковской символикой.
Он дал мне конфету как установку на игру
Алексей ПОЛИКОВСКИЙ:
– Я вырос в большом доме на улице Горького, который назывался «генеральским», потому что в нем жили генералы советского авиапрома. В один прекрасный день среди нас, мальчишек, пронесся слух, что в наш дом переезжает начальник «Спартака» Николай Петрович Старостин. Сама собой возникла мысль, что мы, дворовые футболисты, должны составить делегацию, которая пойдет к Николаю Петровичу домой, чтобы приветствовать его как коллегу и товарища на великом футбольном поприще. И вот мы стоим перед дверью квартиры и робеем нажать звонок. Все-таки кто-то жмет. Дверь открывает женщина. Потом я узнал, что это дочь Николая Петровича – Елена Николаевна. Сейчас я вижу всю нашу делегацию ее взрослыми глазами: пяток чумазых десятилеток в разбитых кедах и отвисающих на коленях трениках. «Вы к кому, ребята?» – «К Николай Петровичу Старостину. Мы делегация от двора». – А его сейчас нет! Он вечером будет. Заходите попозже!». И так ласково и дружелюбно это было сказано, что ни у кого из нас не возникло никаких сомнений: в этот дом правда можно зайти, дворовым футболистам тут рады!
Николай Петрович Старостин приезжал домой на черной «Волге» и некоторое время стоял на кромке тротуара, наблюдая за нашей игрой. Игра наша, и без того всегда быстрая и отчаянная, становилась в эти мгновения еще быстрее и отчаяннее. Каждому жег затылок внимательный взгляд начальника «Спартака». Нападающие бросались, как говорили во дворе, «водиться», желая показать патриарху советского футбола весь арсенал финтов (а у нас во дворе были люди, делавшие совершенно немыслимые, цирковые финты), защитники распластывались на асфальте в подкатах. Сейчас я вспоминаю лицо Старостина в эти мгновения и понимаю, что он действительно смотрел за нашей игрой. Внимательно и спокойно, с тем интересом, который всегда есть на лице опытного, искушенного зрителя. А дальше следовал всегда одинаковый обмен репликами между Н.П. и его внуком Мишкой, который имел во дворе прозвище Торрес.
– Э, Миш, – чуть в нос, своим незабываемым голосом говорил Старостин. – Ну что ты тут все играешь? Давай я тебя в «Спартак» отведу!
– Не мешай, дед! Не хочу! Не надо! – диким хриплым голосом кричал в ответ Торрес, в бешеном дриблинге продираясь вдоль щербатого тротуара к воротам соперника (утащенной от подъезда скамейке). Ответ был безукоризненно правильным, мы все в той дворовой команде считали, что нам негоже терять репутацию больших мастеров и идти зачем-то в секцию. Мы играли каждый день по шесть часов, и все были великие финтари и технари. Я и сейчас уверен, что, доведись нам на нашем клочке асфальта сыграть хоть со «Спартаком», хоть с «Динамо», от них бы клочья летели. Но они к нам не приезжали.Конечно, я был малозначащей деталью в мире Николая Петровича Старостина, которому при мне однажды с поздравлениями по поводу победы в первенстве СССР позвонил какой-то министр. Но он для меня был значительным жизненным событием. Он был на работе, в своем (и моем) «Спартаке», когда я, бывало, приходил в гости к моему другу Мишке в эту большую квартиру с кухней в торце коридора и с комнатой Николая Петровича, примыкавшей к гостиной с круглым столом. В обстановке этой комнаты очень хорошо отражался Старостин.
Обстановка была аскетичная. В дальнем конце у стены – небольшой стол, над ним висели фотографии футбольных команд. Может быть, на этих фотографиях были братья Старостины в их игроцкую пору, точно не помню. Стол был всегда в идеальном состоянии, никакого хаоса бумаг, ни малейшего беспорядка. У входа в комнату – открытые книжные полки. Однажды я увидел у Николая Петровича синий том Цветаевой из «Библиотеки поэта». Тогда это была очень ценная книга, большая редкость. И то, что высокий спортивный джентльмен, руководящий московским «Спартаком», читает Цветаеву, мне не показалось странным.
В Старостине было внутреннее благородство, которое нельзя было не чувствовать. Может быть, именно благодаря тому, что я бывал в его доме и иногда общался с ним, во мне на всю жизнь укрепилось ощущение того, что футбол – это игра для интеллигентных и благородных людей.
Память детства – это особая память, в которой остаются отдельные сцены и сценки, словно вырванные лучом фонаря из темноты прошлого. И вот я стою в прихожей той давней квартиры на улице Горького, где жил большой старостинский клан, и ко мне из большой комнаты выходит высокий, поджарый человек, со знакомым всей стране лицом. Мы с Мишкой собираемся идти играть во двор. Это значит, нам предстоит играть часа четыре подряд, меньше мы тогда не играли. Не слышу сейчас оттуда, из прошлого, слов, которые говорит мне, мальчишке в свитерке, трениках и кедах, Николай Петрович, но вижу его ласковое и веселое лицо. Он просит подождать минуту и выносит мне из комнаты огромный бутерброд и огромную, просто невиданных размеров, конфету. И в этом огромном бутерброде и огромной конфете, которые он дает мне со словами приязни и напутствием на игру, есть какое-то такое дружелюбие и какое-то такое душевное тепло, что я помню это до сих пор.
Он почистил обувь водителю
Геннадий ЛАРЧИКОВ:
– С Николаем Петровичем Старостиным мы были знакомы не менее тридцати лет. Но встречались в основном на стадионах. Наше общение ограничивалось дежурным «Здравствуйте! Как здоровье?». И только в декабре 1988 года мне довелось взять большое интервью.
К Николаю Петровичу, жившему на улице Горького, меня привез спартаковский водитель. Когда мы вошли в квартиру, он, несмотря на возражения хозяев, снял ботинки. Меня хозяин провел в гостиную. После разговора было чаепитие, во время которого Николай Петрович куда-то отлучился. Когда мы собрались уезжать, я увидел испуганное лицо шофера. Оказывается, пока мы пили чай, Николай Петрович почистил его ботинки. Как объяснила дочь, Елена Николаевна, отец терпеть не мог грязной обуви.Еще меня поразил такой случай. Звоню в начале 1990‑х годов в спартаковский клуб. Трубку снимает Николай Петрович. Внимательно слушает мои вопросы и просит перезвонить через пять минут. Через пять минут дает мне все необходимые ответы. Позже я узнал, что за ответами 90‑летний Николай Петрович спускался со второго этажа на первый к сотрудникам клуба. В этом весь неповторимый родоначальник «Спартака».
Он помог выспорить бутылку
Сергей ЕМЕЛЬЯНОВ:
– В 1995 году, когда я работал в «Комсомолке», наши редактора задумали найти кого-нибудь, кто видел вождя революции живьем. И тут я вспомнил о Николае Петровиче Старостине, слышал как-то, что ему доводилось. Я и отправился без приглашения в офис «Спартака», находившийся в ту пору неподалеку от проспекта Мира. Особой охраны тогда не было, поэтому я прямо с порога – на второй этаж, к начальнику команды. Николай Петрович делил кабинет, по-моему, со старейшим селекционером «Спартака» Валентином Ивановичем Покровским. Вхожу, здороваюсь, извиняюсь, прошу назначить время для интервью. А у Николая Петровича была такая манера разговора – он красиво держал паузу. Да при этом, прежде чем что-то сказать, с минуту разминал губы, как будто что-то жевал. На собеседника это действовало. Сразу улетучивалась спешка, а с ней и журналистская агрессивность. Николай Петрович минут десять, привлекая Покровского в свидетели, объяснял мне, что он очень занят, что нет времени. Я вежливо настаивал, говорил, что готов ждать неделю и больше. Наконец, Старостин, как последний аргумент, вытащил и протянул мне какой-то листок: «Вот мое расписание на ближайший месяц, если сможете, найдите в нем окно».
Я глянул в листок и слегка ошалел: сам Старостин, как простой школяр, на фирменной спартаковской страничке в клеточку шариковой ручкой разрисовал в столбики все возможные матчи, которые проходили в те дни в Москве, начиная от дубля и второй лиги и заканчивая основой «Спартака» и олимпийской сборной. В 93 года он собирался побывать везде!
Теперь уж не помню, как, но интервью я у него все-таки получил. И вот при верстке в редакции родилась идея: поставить рядом две фотографии – Ленин в кепке и Старостин в кепке. Ленина нашли сразу, а вот Николая Петровича почему-то не было. Нашли только в бейсболке. И тут замглавного Николай Долгополов уперся: это не Старостин, а Тед Тернер. Уж мы так и эдак – никак. Долгополов даже поспорил на бутылку, что это не Старостин. Нас в отделе спорта заело. Я взял фото и рванул к Николаю Петровичу. Приехал, показал, спросил: «Это вы?». И снова эта пауза, эти жующие губы. Наконец вымолвил: «Как неудачно я снялся». Я торжествовал. Но как доказать Долгополову? Я набираюсь наглости и рассказываю Николаю Петровичу о споре. Он рассмеялся, даже, показалось, загорелся: «Что я должен сделать?» – «А вы напишите на обороте, что это вы». И Николай Петрович Старостин – футбольная легенда огромной страны – старательно вывел: «Это действительно я, но… от солнца спасающийся… Н. Старостин. 27.III.95г.»Что было с бутылкой – не помню…
