Джек Уайт: «Люди велели мне заткнуться — и я заткнулся!»

Джек Уайт 

Главное событие на повестке дня — выпуск переизданий знаковых музыкантов эпохи Великой депрессии. Third Man совместно с Document Records готовится представить ремастиринговые записи Чарли Паттона, Блайнда Вилли Мактелла и Mississippi Sheiks.

Джек рассказал о проекте, а также о своей записи с The Dead Weather, 20-ти новых сольных песнях и объяснил, почему ему пришлось уйти со сцены во время недавнего шоу в Radio City Music Hall. «Люди велели мне заткнуться — и я заткнулся! — говорит Уайт. — Толпа мной полностью управляет, я просто делаю, что мне говорят».

— Спасибо, что согласились встретиться, Джек. Мы это очень ценим.

— Не за что. Я всегда рад помочь подающим надежды журналам вроде Rolling Stone.

— Очень интересно слушать переиздания старых записей: удивительно, что эти парни творили с совершенно примитивным аппаратом, да еще и в крайне тяжелые времена. Почему ты решил заняться этим проектом с Document?

— Первые блюзовые пластинки, которые я купил лет в 17, были как раз выпущены Document. Умер старый коллекционер, и все его диски принесли в магазин Desirable Discs в Мичигане.

На каждом конверте был собственный номер. Там была куча интересных записей: я купил Рузвельта Сайкса, Томми Джонсона и многих других, кого никогда раньше не слышал — кажется, я тогда унес домой 20 или 30 дисков.

Когда открылся Third Man, я подумал, чтt, к счастью, Гари Аткинсон поддержал идею. В серии появятся совершенно новые работы Роба Джонса — это очень заманчиво, поскольку многие воспринимают блюз как скучную музыку, которая давно известна и сдана в архив.

— Какое впечатление оставляют эти записи в сравнении с блюзовыми интерпретациями 60-х и 70-х?

— Ну, по совсем старым записям сразу видно, с чего все началось. Еще пару-тройку лет назад я и не задумывался, что тогда человек с гитарой впервые решил заявить о себе миру. Это гигантский скачок в музыке. Причем я думаю, что тогдашние издатели и не догадывались, что творят историю: просто сидели у себя на юге, подыскивали музыкантов и пытались кое-как продавать пластинки. Это был удивительный момент. Ты знаешь, что считается, что гениальное изобретение обычно рождается во время первого же опыта? Тогда свершилось изобретение современной музыки.

— Работа на Third Man накладывает какую-то дополнительную ответственность: ты чувствуешь себя продолжателем традиции и просветителем? Я знаю, что сейчас ты записываешь детей из местных школ.

— Да. Когда можно себе позволить заниматься чем хочешь и не думать о прибыли, появляется масса идей. Мы можем решить перевести современное видео на 16-миллемметровую пленку, причем, чтобы воспроизводить звук, нам придется «прикрутить» к старому киноаппарату оптический проигрыватель — на это нужны деньги, но их можно потратить, если считаешь, что получится что-то красивое.

Или мы снаряжаем нашу автобусную студию, в которой участники школьного ансамбля сначала могут записать песню, а через некоторое время уже получить диск, оформленный в традиционных цветах их школы. Денег такие занятия никогда не принесут, но они важны, они питают творческую атмосферу.

— Как обычно проходит рабочий день в офисе?

— На прошлой неделе у нас были встречи с музыкантами, продюсерами и массой других артистов, обсуждали разные идеи. Кто-то предлагает группы для фестиваля в Нэшвилле. Мы только что заключили договор с Поки Лафаржем: он подписывал бумаги в моем кабинете на сломанной пластинке Джимми Роджерса, представляешь? Чего здесь только не бывает.

Наша особая гордость: новый аппарат, который нарезает винил в реальном времени. Публика может наблюдать за работой машины через окно, прямо в тот момент, когда идет живое шоу. Мы уже работали так с The Shins, The Kills и Сиасик Стивом. Больше нет ни одной студии в мире, которая записывает винил перед зрителями, это очень сложный процесс, но когда все идет как надо, эффект просто невероятный.

— Раньше здесь был склад твоего оборудования, так?

— Да, до тех пор пока я не купил это помещение, все мои инструменты хранились в разных местах. Во время записи кто-нибудь мог сказать: «А давайте сделаем партию клавинета в этой песне?» И приходилось отвечать: «Нет, это слишком долго, пока мы его найдем, давайте придумаем что-то другое». В какой-то момент стало понятно, что необходимо держать все инструменты под рукой.

— Когда ты решил открыть офис и нанять персонал?

— Прошло полгода с момента открытия студии, а у нас уже была куча идей. Сначала со мной связались Бен Суонк, который жил тогда в Лондоне, и Бен Блэкуэлл из Детройта. Я предложил заняться переизданием материала White Stripes, выходившего на семидюймовках, я как раз получил права на эти записи.

Когда пластинки вышли, я сказал парням: «Что если мы откроем небольшой музыкальный магазин, и если время от времени будут заглядывать люди, кто-нибудь из вас будет выходить и продавать им записи?» Думал, что у нас будет не больше пяти человек в неделю.

Однако вскоре ребята уже не могли заниматься никакой другой работой: народ шел весь день. Так я нанял третьего человека, который стал работать в магазине. Потом я построил фотостудию, потом фотолабораторию, потом сделали сцену для живых концертов. Так появились три здания, которые используются на полную катушку, — и это очень воодушевляет.

— Каким ты видишь Third Man через десять лет?

— Нынешний год для нас очень важен. Мы заполучили в партнеры Document и теперь можем выпускать музыку, которую никто не слышал десятилетиями, — это очень круто. Ты будто работаешь с тайными архивами Библиотеки Конгресса. Есть еще множество проектов, о которых я пока не могу говорить, все они появятся в этом году, даже в ближайшие месяцы.

— Точно ничего не расскажешь?

— (Смеется.) Нет, я не хочу, чтобы вы заранее все обругали.

— Я открыл для себя Блайнда Вилли Мактелла, когда White Stripes перепели«Your Southern Can Is Mine». Потом я всегда отмечал, что у вас в музыке много общего.

— Я очень люблю Блайнда Вилли Мактелла, он оказал на меня огромное влияние. Его стиль никогда не был таким вкрадчивым и обходительным, как у Роберта Джонсона, по которому с ума сходили девушки. Блайнд интересен, потому что куда менее популярен и менее открыт, он все пропускал через себя.

Когда слышишь, как он говорит с Аланом Ломаксом, чувствуешь, какой у него был глубокий интеллект и насколько хорошо он понимает, что делает. Ему задают вопросы о расе, а он отвечает крайне осторожно, но при этом довольно жестко обозначает свою позицию. Наверное, один из самых многослойных людей из всех, о ком я слышал.

— У The Mississippi Sheiks был невероятный диапазон и совершенно потрясающие мелодии, и ведь они работали во время Депрессии, когда мало кто мог думать о музыке.

— Может, они первая рок-группа? Или даже первые панки? В той эпохе уже не разглядеть никаких четких образов, но совершенно ясно, что это настоящая команда, и неважно, что у них еще не было электрогитар. Они поют крайне дерзко. Блюзмены рассказывали те же истории, что Джей-Зи или Лил Джон теперь.

— Ты встречал рэперов, которые слушают блюз?

— Думаю, у них все в подсознании. Не представляю, что они знают о тех временах, да и не только они — множество нынешних рок-музыкантов почти ничего не знают об эпохе Депрессии. Или, например, я говорил с Пи-Ви Херманом (псевдоним комика Пола Рубенса —прим. RS). Он сказал, что никогда не был большим поклонником Чаплина — я был уверен, что он должен был быть его главным фанатом. Но если подумать, чем рассказы Лил Уэйна про то, как закидываются сиропами от кашля, отличаются от строчки Томми Джонсона: «Я попросил воды, она мне плеснула бензина»?

— Что ты думаешь об акустических командах вроде Mumford & Sons и The Lumineers, которые сейчас штурмуют чарты?

— То, что такая музыка стала привлекать людей, это просто великолепно. Когда White Stripesвыступали, мы старались играть что-то подобное при любой возможности, на концертах, на гастролях за границей, на телевидении. На церемонии «Грэмми» мы, конечно, сыграли «Seven Nation Army», но я сказал: «Хочу играть «Death Letter» Сона Хауса так долго, насколько это только возможно». И мы это сделали. Для меня это был триумф — американский народ снова слышит песню Сона! Думаю, что фолк и акустическая музыка помогают людям быть ближе к музыкантам и авторам: видимо, сейчас появилась такая потребность.

— Как ты составляешь план релизов Third Man — собираешь совещание за большим столом?

— О, мы все делаем сообща, у нас коллективный разум. Здесь собрались люди, которые ценят душевную, неординарную и одновременно техничную музыку. Мы все ценим новое, нам нравятся хитро сделанные штуки. Мы внимательно относимся к произведениям, повлиявшим на ход истории. Есть много музыкантов, которые звучат достаточно убедительно, чтобы издать их записи: Эльвира или Tempest Storm — это музыка на уровне Чарли Паттона и Мактелла.

— Почему все меньше артистов действуют по давней схеме: один альбом в три или четыре года с последующим большим туром? Вы ведь сами так работали.

— Ну, ныне времена для музыки непростые. Группы сейчас сбиты с толку. Например, 15 лет назад не было такого количества фестивалей, которые теперь фактически определяют жизнь музыкантов. Организаторы диктуют свои условия, и команды планируют свое расписание на год вперед с учетом их требований — спорить нельзя. А продать пластинку в наше время — это вообще невероятная задача. Поэтому все выживают, как умеют.

— Ты не хочешь устроить фестиваль Third Man?

— Мы бы с удовольствием. Было бы здорово сделать гастролирующее шоу, собрать всех близких людей и посмотреть, что бы мы могли сделать в таком путешествии, услышать, как мы звучим вместе. Кроме того, сейчас Third Man Records в первую очередь ассоциируется со мной, и мне бы хотелось изменить эту ситуацию, понимаешь? Вообще, мы много думаем о каком-то локальном мероприятии в Нэшвилле: тут вот, буквально через дорогу, играет Джерри Ли Льюис, у нас постоянно проходят живые концерты, логично было бы устроить фестиваль на пару дней.

— Может, этим летом?

— (Смеется.) Я не знаю! Было бы круто, но я уже говорил, сколько у нас дел в этом году.

— В каком стиле ты сейчас пишешь — новые песни похожи на мрачный«Blunderbuss»?

— Давно уже не осталось никаких стилей. Когда ты ездишь с двумя группами, то впитываешь все, что звучит вокруг. Здесь работает хип-хоп-барабанщик, рядом играет блюграсс-скрипка, там чувак из Дании играет на слайд-гитаре, тут поют соул в стиле Руби Аманфу… И все это вместе на меня, разумеется, влияет.

— Ты продолжишь работу с этими командами?

— Мы уже работаем. У меня сейчас около 25 песен, видимо, наступили хорошие времена.

— Потрясающе. Будете записываться в этом году?

— Я не знаю. Просто не знаю, когда процесс закончится, всегда в последний момент приходит самое интересное решение, и обидно будет его упустить. Причем это никак не связано с какой-то конкуренцией между группами: ребята продолжают работать, как обычно, — я сам пойму, когда получилось то, что нужно.

— А в тур с The Buzzards или The Peacocks ты поедешь?

— Я не знаю. Я не знаю. Я не уверен. Трудно сказать.

— Я знаю, что в канун Нового года ты провел некоторое время с The Dead Weather в Мексике. Вы еще предпринимали что-нибудь подобное?

— Так они сейчас живут в Нэшвилле. И они, и The Raconteurs — мы все живем тут. Мы часто гуляем вместе, все добрые друзья. Кое-что даже записывали. Здесь царит особый дух — недаром Брендан Бенсон и Raconteurs открывают в городе новую студию.

— Значит, ты работаешь и с Raconteurs?

— Да, ты не знал? Мы устраивали несколько концертов Raconteurs около года назад. С ними все происходит естественно, мы не строим планов. Так было и с Dead Weather. Хотели записать пару песен для семидюймовки, а в итоге получился материал для двух полноценных альбомов — все происходит само собой.

— Мы когда-нибудь услышим записи, которые делали Radiohead в твоей студии?

— Надеюсь, что да. Надеюсь, скоро все их услышат. Но это не совсем Radiohead, что-то иное — даже не знаю, как они сами относятся к этому материалу.

— Что же вы такое сотворили?

— Они все делали сами, что-то продюсировал Том Йорк. Вообще-то они просто записали пару треков в моей студии, а на следующий день отправились играть на Bonnaroo.

— Не знаю, хочешь ли ты говорить об этом, но я был на концерте в Radio City, когда ты ушел со сцены. Мне понравилось это шоу, но люди явно думали иначе. О чем ты думал в тот вечер?

— О, да я просто всегда делаю, что мне говорят. Буду я играть в доме престарелых или на пожарной станции, если люди скажут, чтобы я заткнулся, я заткнусь. А если публика захочет, чтобы я ее дразнил и провоцировал, буду дразнить и провоцировать. Толпа мною полностью управляет, и так будет на любом концерте.

— То есть ты даже ничего не почувствовал?

— Я просто всегда делаю, что мне говорят! (Смеется.)

   rollingstone.ru