Depeche Mode

Дэйву Гэхэну нравится чувствовать себя частью большого целого. Недавно он поймал это ощущение здесь, в Нью-Йорке, когда вышел с женой из кинотеатра под сильным впечатлением от только что увиденного фильма «Джанго освобожденный».

«Обычно в особую реальность меня уносит музыка, но иногда это происходит и с кино», — говорит он мне. Фильм Тарантино попал в яблочко: он ошеломил Дэйва. Те же чувства, как он надеется, должен вызывать у людей новый альбом Depeche Mode «Delta Machine». «Надо, чтобы тебе хотелось прослушать диск от начала до конца, он должен быть цельным как фильм. Как и «Джанго», он должен переступать все границы, он должен нестись, взрываться, его финал должен стать произведением искусства», — объясняет Гэхэн.

  

По мнению Дэйва, альбом уносит в эту особую реальность, когда ощущение от него такое, какое бывает на концертах Ника Кейва («Он как Джонни Кэш, Элвис и все самые лучшие в рок-н-ролле. Он там, на вершине, рядом с самыми великими»). Такой же эффект произвел на вокалиста Depeche Mode новый диск Sigur Ros. Певец признается, что благодарил небо за то, что существует такая музыка.

Дэйв Гэхэн говорит беспрерывно с того момента, как он оказался в итальянском ресторане в Гринвич–Виллидж, где он беседует с Rolling Stone. Довольно долго он вещает спокойно, следуя какому-то внутреннему ходу мыслей. Представляясь, он пожимает мне руку и с места начинает рассказывать о счастье, о духовности и об ожиданиях от группы, которой уже перевалило за тридцать. Он продолжает, вешая на спинку стула черное элегантное пальто, под которым кожаная куртка и другая одежда из кожи. На пальцах у него кольца: одно большое с серебряным черепом, другое с черным камнем. Череп у него и на заставке айфона — цветная картинка, нечто среднее между кельтским и ацтекским стилем. Он двигает пальцами перед собой, как будто имитируя игру на пианино, и вся беседа сопровождается легким позвякиванием браслетов на его запястье.

Он усаживается и сообщает, что новый диск Depeche Mode — это альбом «что надо». Он рассказывает про сомнения по поводу титула пластинки: варианты были разные — от простого и лаконичного «13» (это их тринадцатый альбом) и до названий, которые навевали ассоциации с блюзом из дельты Миссисипи. Сейчас Дэйв не может дождаться той минуты, когда начнутся репетиции перед предстоящим турне и он вновь воссоединится с Мартином Гором и Эндрю Флетчером, третьим отцом-основателем, чья роль в группе остается одной из главных загадок Depeche Mode.

Мировой тур — это длинная история. В мае Дейву исполнился пятьдесят один, приходится много тренироваться. «Немножко из тщеславия, немножко потому, что когда я делаю упражнения, голос чище и я добиваюсь лучших результатов», — говорит он. Итак, аэробика с утра, а после обеда еще два часа упражнений, чтобы разогреть голос. На этот раз он хочет избежать проблем с физическим состоянием и вокалом, которые были у него во время «Tour Of The Universe» 2009–2010 годов.

Тут он останавливается. «Прости, — говорит он в ужасе, — я знаю, мне пора заткнуться. Заканчивается тем, что все время болтаю я!». Я буду стараться, чтобы он вот так, естественно, говорил как можно дольше. Мы договаривались, что встреча продлится час. В итоге она идет почти два, а потом мы еще стоим на тротуаре у входа в ресторан и треплемся о том о сем.

Диктофон выключен, и я решаюсь рассказать ему, что понадобилось двадцадть лет, чтобы нам удалось встретиться. В начале девяностых мы пару раз находились недалеко друг от друга. Я наездами жил в Лондоне, где составлял книгу интервью Ника Кейва, так что я часто посещал офисы Mute Records. Это было сразу после выхода альбома «Violator». «Тогда все забило ключом, — вспоминает Дэйв, — а мы этого совершенно не ожидали».

Но в то время Гэхэн не особенно появлялся на людях, так что даже возникли тревожные слухи: что он уехал из Лондона, с головой погряз в наркотиках и совершил две попытки самоубийства.

Сегодня он говорит об этом не моргнув глазом: «Я подумывал над тем, чтобы выйти из игры. Я жил с постоянной мыслью о скорой смерти». Неслучайно в то время многие сомневались в том, что Depeche Mode продолжат существовать. Большинство людей считали, что Дэйву недолго осталось, и я сам не мог бы себе представить, что в один прекрасный день он будет сидеть передо мной — такой говорливый, даже веселый, не говоря уже о его способности пародировать.

  

Ты как-то говорил, что у каждого альбома помимо начала и конца должна быть сквозная «тема». Новый диск открывается треком под названием «Welcome To My World» и заканчивается песней «Goodbye». То есть, прогулка по внутреннему миру прошла на «ура»?

С каждым разом мы открываем свой мир все шире. И я, и Мартин уверены, что есть нечто другое, нечто большее, и это можно почувствовать с помощью музыки. Вот я на сцене пою и танцую, и вдруг что-то происходит... Я не могу это объяснить, это находится за гранью личного опыта: тут важна вся эта совокупность людей. Поэтому мы стремимся записывать не просто нормальные альбомы, а нечто большее.

Мартин, наверное, сказал бы, что на самом деле это я слишком суров к себе... Может, он прав: я должен расслабиться, не так сомневаться по поводу своего выбора, пусть все само проходит сквозь меня. К сожалению, у меня это только иногда получается, а вот Мартин умеет входить в это состояние, он понимает, что это дело рук какой-то... божественной силы.

Ты утверждаешь, что вы перешагнули рубеж, за которым начинается территория духа. Как можно говорить об этом и не играть нью-эйдж?

Я знаю, легко показаться нелепым. Но я всегда стараюсь быть искренним, иногда даже слишком, и я понимаю, что иногда это выглядит слащаво или банально. Но мы выбрали эту игру, имя ей — рок-н-ролл, и прежде всего это развлечение. Мы оказываемся на сцене, и мы хотим развеселить тебя, вовлечь, сделать так, чтобы ты почувствовал себя частью чего-то. Это простое чувство, но в то же время — каждый раз — исключительно сильное. Если сочетание музыки, слов и энергии может до тебя достучаться, происходит щелчок на глубинном уровне. И так происходит уже много лет. Можно я скажу тебе, что я думаю?

Разумеется!

Это моя работа, я — то, во что я верю, если я в это не верю, я просто стараюсь не петь. Если я не чувствую внутренней вибрации, я этого не делаю. Точка. Рок-певец — нелепая фигура по определению... Я поднимаюсь на сцену и осознаю тот факт, что это такая игра с самим собой: я становлюсь карикатурой, мультяшкой. Но в то же время я очень серьезно отношусь к персонажу, которого я изображаю на сцене. Во время туров я, в определенном смысле, превращаюсь в этого персонажа.

Иногда он слишком давит, и я должен быть внимательным: в прошлом были такие моменты, когда он создавал мне серьезные проблемы. День крутится вокруг тех двух часов, когда я нахожусь на сцене, и в отличие от того, как я жил в прошлом, я должен находить время, чтобы заниматься нормальными вещами. Мне надо за этим внимательно следить.

У вас есть пара новых песен, которые, как кажется, как раз о твоем преображении в «Отца, Сына, Святого Духа и священника». Я смотрю, ты продвинулся со времен «Personal Jesus».

Я думаю, эти стихи полны юмора. Их написал Мартин, но мне не чужда эта перспектива. Они о некоем типе, который выступает, а перед ним — львы, но он не может не продолжать свое шоу. Проблема возникает потом, в обретении своего я. Именно так все и происходит во время тура: эти полтора года вдалеке от реальной жизни — ты рискуешь оказаться в чрезмерной изоляции и слишком сильно отождествиться с этим персонажем.

Да, Мартин прав: я слишком жесткий, я слишком много требую от себя, но я не знаю другого способа работать во время тура. Сейчас я уже способен держать все под контролем, но с 1989 по 1996 год я совершенно потерял себя за этим персонажем. Ну, а потом еще наркотики, алкоголь... У меня очень смутные воспоминания об этих десяти годах — и о том, что было на сцене, и о том, что было вне ее.

  

Эта фаза закончилась в 1997 году. Ты ведь в то время переехал в Нью-Йорк и как раз вышел альбом «Ultra»,который многие восприняли как «великое возвращение», — это все случайное совпадение?

Нью-Йорк мне помог, потому что это Нью-Йорк — как известно, тут надо просто нырнуть в жизнь! Сначала я жил в Лос-Анджелесе. Там самое большее, чего ты можешь добиться, это держаться на поверхности. И вот так ты и барахтаешься, пока не проваливаешься. И до сих пор, когда я еду туда, мне надо остерегаться, чтобы меня не соблазнила эта страшная и темная сторона.

И как дань темной стороне, начиная с «Ultra», ты стал использовать такой, ну ты понимаешь, карикатурно-порочный образ.

Я начал использовать юмор, и это было частью того пути, который вывел меня из этих беспорядочных десяти лет. Но это не значит все превращать в абсурд: я уважаю темную сторону, я принимаю ее внутрь себя, но потом я ее отпускаю. В те годы я утратил способность видеть свет, моя жизнь протекала во тьме. А теперь я умею принять в себя эту темную сторону, но потом дать ей выйти. Иногда я должен ей помочь, и для этого я использую музыку. Невозможно быть тем человеком постоянно. Это невозможно. Поверь мне, я пробовал.

В последние годы казалось, что вы хотели сознательно избавиться от этого «персонажа». Как на том ролике «Hole To Feed», где ты просто не появился, и фанаты были недовольны.

Какое-то время назад был такой период, когда не было и дня, чтобы не объявили о создании новой группы с замечательным будущим. Типа Coldplay, понимаешь? Это был первый пример того, как распространение информации заразило мир шоу-бизнеса: границ больше нет, но нет и расслоения. Мы немного устали от этого, поэтому мы решили хотя бы один раз попробовать не использовать этот наш образ. Когда я говорю, что Depeche Mode — странное создание, это еще и потому, что мы никогда специально не добивались благосклонности публики или уважения какого-нибудь лейбла. Из-за этого мы все еще здесь.

Новый диск — довольно медленный. Как ты его хочешь преподнести публике, которая заполнит условный стадион? Они же явно не баллады слушать пришли.

Мне нравится двигаться, танцевать, и важно, чтобы во время выступления этот элемент тоже присутствовал. Предыдущий альбом, «Sound Of the Universe», был экзистенциальным, но там речь шла в основном о внешних силах. А новый альбом обращен вовнутрь, как будто произошел взрыв, а потом все впиталось и осталось внутри. Он мне кажется в каком-то смысле ближе к альбомам «Songs Of Faith and Devotion» и «Violator». Эти произведения были очень прямыми, направленными на поиск чего-то. «Delta Machine» — это продукт сознания, а не только вопросов.

Темы остались те же, что и в двенадцати предыдущих альбомах: религия, секс, по большому счету, вся жизнь. Но со временем изменилась перспектива — и это потому, что мы стали принимать самих себя. Это мы. Мы мужчины, взрослые, и мы хотим стать настоящими личностями.

В течение многих лет ты утверждал, что, когда поешь чужую песню, чувствуешь себя обманщиком. А теперь ты даже с другими группами работаешь в качестве приглашенного вокалиста. Где тут правда?

Первые пятнадцать лет шел бой. Я все время пытался что-то из себя изобразить, быть лидером. Переломный момент произошел, когда я тоже начал писать или сотрудничать с Мартином. На последнем альбоме, впервые за все время, есть песня, которую мы от начала до конца написали вместе, она на дополнительном диске. Наконец-то мы на одной волне, мы понимаем друг друга без слов. Никаких разговоров: каждый из нас принимает выбор другого, если осознает, что для другого это важно. Когда ты молод, то кажется, что ты воюешь за некий идеал; а на самом деле ты просто пытаешься доказать что-то самому себе.

  

Вы никогда не скрывали ваши противоречия или напряжение, которое приходилось преодолевать. Но во время ваших выступлений всегда есть такая минута, когда ты поворачиваешься к Мартину, и твое лицо обретает выражение, полное блаженства, как у ребенка.

Да, такие минуты бывают до сих пор, и не только во время концертов, но и в студии. Многое изменилось, когда я перестал стоять спереди, а остальные — позади меня. Впереди чувствуешь себя очень одиноко, поверь мне. А теперь ребята рядом со мной, мы вместе. И Мартин стал классным исполнителем. Я не знаю, в какой момент это произошло, но мы стали отлично выступать, и мы начали испытывать удовольствие от этого дела.

Вы с Мартином друзья?

Друзья... мы скорее... братья. Уже лет пять мы не ссоримся. Но я не могу сказать, чтобы мы были близкими друзьями. Он живет в Санта-Барбаре, у него там свои друзья, с которыми он проводит время, развлекается и так далее. Я живу в Нью-Йорке, мои друзья здесь или в Англии. Уже тридцать лет существует это загадочное соглашение, по которому он пишет песни, зная, что петь их буду я. В сущности, это та же система, по которой работали Леннон и Маккартни, Джаггер и Ричардс. Ну, конечно, нас еще связывает, что мы были в одной группе в течение тридцати лет. Не знаю, друзья мы или нет, а вот братья — это точно.

Ты сам только что почти процитировал: в последнем интервью перед своей смертью Джон Леннон сказал, что он и Маккартни вновь сближаются, но он был убежден в том, что идея Пола воссоединить группу — глупость. Для него музыкальная группа была чем-то подростковым, а ему должно было скоро исполниться сорок лет. А вот вам всем уже перевалило за пятьдесят: что ты об этом думаешь?

Ого, а я и не читал этого интервью. Я прекрасно понимаю, что говорил Леннон, но мы на стороне Маккартни. Моя жена часто говорит, что мы еще подростки, что я не сильно отличаюсь от своего двадцатилетнего сына. Меня устраивает, что мы в определенном смысле не слишком выросли. Проблемы были не в двадцать лет, а в двадцать пять — вот тогда началась моя изоляция. И все шло хуже и хуже, а в тридцать пять я уже был в настоящем болоте. Очень важно оставаться открытыми, поэтому можно продолжать быть мальчишками. Возможно, Леннон хотел сказать еще другую вещь: чтобы играть вместе в одной группе, надо смириться с тем, что есть ограничения и правила.

Каких правил придерживаются Depeche Mode?

Надо учитывать, что Depeche Mode отличаются от других групп. Ядро Depeche Mode — это Мартин Гор и Дэйв Гэхэн. Мы группа? Не знаю. Единственное правило — быть открытым, не давать себе законсервироваться в состоянии, которое будет действенно в течение пяти лет, а потом бог его знает. Не знаю, как на это смотрит Мартин, но думаю, он бы согласился.

Когда мы выпустили предыдущий альбом, некоторые морщили нос. Флетч сказал, что это не было похоже на диск Depeche Mode. Вот такое отношение меня пугает! Depeche Mode — это голос Дэйва и музыка Мартина, поэтому там, наверное, есть неизменная часть, но остальные возможности, в принципе, бесконечны, если ты только позволишь изменениям и, в конечном счете, жизни вмешаться.

  

Это ваш первый диск, который выпускает Columbia Records. Вы до сих пор поддерживаете отношения с Дэниелом Миллером, основателем Mute, человеком, который вас открыл? И раз уж мы об этом заговорили: это правда или легенда, что в течение почти тридцати лет вы никогда не заключали с ним настоящего контракта, но, как вы пели в «Everything Counts», обходились лишь «рукопожатием»?

Дэниел до сих пор вовлечен во все аспекты нашего творчества. Не будем тут входить в сложные коммерческие вопросы, но единственное, чем он не занимается — это реклама и продажа, здесь всем управляют люди из Sony. Да, это правда: многие годы контракт был скреплен только нашим словом, и все прекрасно работало. Дэниел, безусловно, наш старший брат. Он уже не был музыкантом на тот момент и начинал как продюсер, но понимал в этом всем, тем не менее, больше нас. Он дал нам то, в чем мы нуждались: медленное начало, совсем не эффектное, достойное рабочего класса. В том первом офисе Mute мы сами упаковывали диски, которые потом отправлялись в магазины. Это нам пригодилось, это было правильно.

Есть две противоположные теории, касающиеся настоящей личности Дэйва Гэхэна. По одной из них, ты чувствуешь себя в своей тарелке только на сцене. Другая гласит, что ты гораздо более ранимый, чем кажешься. Несколько лет назад ты заявлял, что гастролировать тебе становится все сложнее: «У меня это получается, потому что я парень из Эссекса, и когда нужно, я выпячиваю грудь, бросаюсь врукопашную и делаю вид, что я круче, чем есть».

Обе теории верны. И я все еще способен вести себя нахально, если надо. Это связано с тем, откуда я родом. Бэзилдон был жестким местом: в течение многих лет он занимал первые места по уровню насилия среди английских городов. И там надо было уметь делать вид, что ты суровый пацан, даже если ты им не был. Но у меня есть и другая сторона. Дома у нас всегда играла музыка, мой дед был джазовым саксофонистом, моя мама вспоминает, что если звучала музыка, я пускался танцевать.

Я подражал Мику Джаггеру, Roxy Music, Марку Болану: я устраивал маленькие шоу, чтобы развеселить мою сестру и младших братьев. Тогда я начал чувствовать, что могу становиться другим человеком. Этот человек все же имел отношение ко мне, но в то же время был другим, и он нравился людям. И тогда я понял, насколько мне нравится жить так, чтобы эта другая личность отражала мою жизнь.

Ты говорил, что у тебя были серьезные проблемы именно из-за этой «другой личности».

Да, но я многому благодаря ей научился. Потому что на сцене она готова принять вызов, дать людям все лучшее, что в ней есть, развеселить публику, — точно так же, как, будучи мальчиком, я веселил своих братьев. Ошибка заключалась в том, что я хотел быть этой личностью всегда, — но это невозможно. Я должен был быть и отцом, и мужем. Я еще не достиг того, чего хотел. Чтобы научиться этому, нужна целая жизнь, верно?

Получается, что ты действительно жесток с самим собой.

Да, но у меня есть на то причина. Например, я знаю, что я изменился к лучшему по сравнению с тем, кем я был даже десять лет назад, но в то же время я понимаю, что еще не достиг точки, к которой я стремлюсь. Я очень беспокойный, совсем не умею расслабляться. С годами просто стало меньше пространства для тревог. Мне нравится то, что я делаю, мне нравится создавать музыку.

Мне нравится заходить с кем-то в комнату, а спустя несколько часов выходить из нее с новой песней, которой раньше не существовало! Я не из тех, кто усаживается с гитарой один в студии и начинает бренчать. Я это пробовал, но для меня это не работает. Другие люди помогают мне раскрыть то, кем я реально являюсь.

Такой командный игрок?

Я с молодости этому сопротивлялся, было очень трудно признать этот факт. Я был убежден в том, что все знаю, а на самом деле я ни черта не понимал. Когда я отклонялся от пути, который считал верным, начиналось страдание. В какой-то момент я понял, что я должен быть открытым к новым идеям и к тому, что мне подсказывают другие. С этой точки зрения, я очень сильно продвинулся к лучшему. Но и Мартин тоже. Теперь мы открыты по отношению друг к другу, как никогда прежде, правда.

Пару раз я был свидетелем тому, как фанаты всех возрастов сходили с ума от одного упоминания твоего имени. Так кто же все-таки секс-символ — настоящий Дэйв или тот, «другой персонаж»?

О господи! Я знаю, это случается, и это делает мне честь, учитывая, что я уже не такой молоденький. Это странная штука, которая действует на оба пола, я не знаю, откуда она берется. Я решил придерживаться в этом отношении некоторой двойственности и сделать из этого своего рода тайну, потому что это мне помогает быть свободным на сцене. Я хочу быть — то есть, чтобы та «другая личность», в которую я превращаюсь, была — движением, музыкой, свободой. Я хочу, чтобы все чувствовали в себе возможность быть тем, кем они хотят, и не думать, что кто-то может их за это осуждать. В нашей жизни этого трудно добиться.

Моя тринадцатилетняя дочь присутствовала на церемонии инаугурации Обамы и была глубоко поражена тем, что он сказал о сексуальной свободе. И поэтому я считаю, что очень важно находиться на сцене. Я воспринимаю это как обязанность. Ты можешь вдохновить людей, дать им возможность почувствовать себя более свободными, попробовать новое, и главное, перешагнуть за пределы своей личности, охватить Вселенную.

Depeche Modeсуществуют уже более тридцати лет — что еще тебе осталось сказать или сделать?

Я все еще стремлюсь делать хорошее шоу. Я пытаюсь написать хорошую песню и хорошо ее спеть. Что касается остального — я стремлюсь расти, но наша работа не слишком способствует росту. Нет, не способствует.

  

    rollingstone.ru

  Depeche Mode Концерты группы пройдут 22 июня в Москве (Стадион «Локомотив») и 24 июня в Санкт-Петербурге (СКК).