По Австралии в сырую погоду
Я гулял по Австралии в сырую погоду.
Канберра, Сидней... Потом очутился в Нью-Плимуте,
Это Новая Зеландия. Там вкусно кормят заезжих
И официантки подают свежие креветки
Страждущим закусить ледяное пиво.
Я загорел, много купался,
Дельфины и огромные морские черепахи
Катали меня на своих спинах.
Чаще это было ночью, когда
На пляжах нет этих толп,
Только компании в три-пять человек
Мирно беседуют под пальмами,
А влюблённые местные
Лежат прямо на песке.
Туристы предпочитают гостиничные номера...
Так вот, я гулял ночами и дельфины
С черепахами прекрасно понимали меня без слов.
Постоянно ставили Бреговича, реже - кого-то из своих.
Не знаю, почему так, но всё равно было приятно
Слушать хорошую музыку и пить что-то из своего стакана.
А пил я много.
И Австралия, где я невесть как потом уснул-таки,
И Нью-Плимут видели меня
Исключительно пьющим.
Тогда я не мог не пить. Жара не главное.
Деньги почему-то не кончались.
Я по нескольку раз разменивал одну и ту же купюру,
А потёртая монетка
Всегда возвращалась в кармашек с замочком.
Я перестал удивляться.
Много пил разных шипучек, тягучих ликёров.
Коньяк был только в Австралии,
Туда я за ним периодически возвращался.
А так – Новая Зеландия меня вполне устраивала.
Хотя в сырую погоду я предпочитал Австралию.
Не привязываясь к какому-то месту, я гулял
По пескам Океании в белых не пачкающихся брюках
И в гавайке с гитарами, пальмами, отелями, буквами.
Ноги обувал в сандалии чёрной кожи,
Они удобны моим ступням.
И рюкзак за спиной.
В руке - что-то пьющееся. Ел мало, но
Поправился. Видимо, климат.
В моих волосах поселился ветер,
Там ему было прохладнее. Я не возражал,
только просил не буйствовать.
В сырую погоду он выходил вместе со мной гулять по Австралии.
Через три недели я купил билет,
И самолёт поднял меня над пляжами.
Ветер махал мне на прощание ветвями пальм,
Юбками аборигенок. На память я бросил ему
Недопитую бутылку Кока-Колы,
Тёмно-коричневая шипучка расплескалась над океаном
И долетела до Нью-Плимута.
Спасибо, Австралийский Ветер.
Я откинулся в кресле и уснул.
Мне приснилась сырая Австралия.
Я улыбался во сне, и пилот
Самолёта с двумя винтами сделал
Круг над Океанией, чтобы
Я крепко и надолго уснул.
Крепко и надолго.
Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал,
Что имел не сберег, что любил - потерял.
Был я смел и удачлив, но счастья не знал.
И носило меня, как осенний листок.
Я менял города, я менял имена.
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахли цветы, не светила луна.
И окурки я за борт швырял в океан,
Проклинал красоту островов и морей
И бразильских болот малярийный туман,
И вино кабаков, и тоску лагерей.
Зачеркнуть бы всю жизнь да с начала начать,
Полететь к ненаглядной певунье своей.
Да вот только узнает ли Родина-мать
Одного из пропащих своих сыновей?
....
Хотя мне это не помешало оказаться там....
В продолжение же темы "Я в весеннем лесу..." - вот (мне как-то ближе даже):
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Ну, Иосиф Бродский, конечно. Да и ладно. Выпьем?
То ли ещё будет ;)