33 мин.

Карра: Моя автобиография. Часть первая и вторая

9

Глава 1. Марш Лейн

Я лежал на кровати и плакал.

На полу валялась пара футбольных бутс. Ещё полчаса назад я бегал на поле, пытаясь избежать травм и синяков в игре, которая должна была подчеркнуть мой потенциал, а сейчас получил хорошую порку от отца. Я получил хороший урок, который никогда не забуду. В возрасте семи лет формировалась моя судьба.

Когда игроки рассказывают о своей карьере, они подчеркивают самые основные и незабываемые моменты. Я мог бы начать свою историю с побед в Кубке Англии или нашего европейского триумфа. Я мог бы вспомнить свой профессиональный дебют или свой первый в жизни профессиональный контракт. Я мог бы заново пережить свой переломный матч, когда я вышел на поле и осознал, что смогу добиться своей мечты. Ну, по крайней мере, я почувствовал, что она досягаема. 

Но не все так просто в футбольной карьере. Лишь с возрастом ты начинаешь заново анализировать и пересматривать накопленный годами опыт. Те детали, которые казались мелочью, и уж точно не рассматривались как определяющий фактор в жизни, в итоге превращают тебя в того, кто ты есть. И когда мой отец швырнул в меня парой бутс, он, возможно, думал, что просто наказывал меня за провинность. Но нет. Он менял мою судьбу. С этого момента началась моя футбольная карьера. 

Причиной такой ярости моего отца была позорная игра за Мертон Виллу, мою первую команду. Тогда я уже подавал надежды, играя за U-11 вместе с парнями на три года старше меня. Но в тот вечер была причина, по которой я не хотел играть.

Шел дождь.

На самом деле, это был самый настоящий град. Я никогда раньше не играл на мокром газоне, и у меня не было ни желания, ни сил передвигаться по такому полю.

Тогда я сделал вещь, которую больше никогда не повторял. Я притворился, что у меня травма. Как только я дождался столкновения, я упал на газон, пару раз перекатился и всплакнул, чтобы ни у кого не осталось сомнений.

"Всё, меняйте меня уже, - подумало моё довольное я. - Сейчас я вернусь домой, как следует отдохну и согреюсь".

Но ждать замены долго не пришлось. Филли Каррагер, мой отец, который находился неподалеку, не стал дожидаться решения тренера. Он схватил меня за футболку, вытолкал с поля, запихнул в машину и повез домой. Я уже представлял себе, что меня там ждет.

Мой отец кричал, что я опозорил не только себя, но и его самого. Что ни один Каррагер не должен вести себя как трус, особенно в присутствии других. Он кричал, что я должен осознать цену гордости, и научиться справляться в жестких условиях.

Я уже тогда понял, что в следующих матчах этого не повторится, ни при каких обстоятельствах. На тот момент я ненавидел своего отца, но с тех пор бесконечно ему благодарен за ту порку, которую он мне устроил. С тех пор, как я стал профессионалом, мне довелось поиграть против многих игроков, которые показывали на поле ту же безвольность, что показал я в семь лет. Но, по крайней мере, мой возраст служил мне тогда оправданием.

На таланте далеко не уедешь. Нужен характер, чтобы этому таланту соответствовать. Я был вынужден ценить и максимально использовать свои навыки. Есть такая поговорка: "Ты – это то, для чего тебя воспитали". И это относится ко мне. Лучшие игроки рождаются в хорошем окружении. То отношение к футболу, которое воспитывалось моей мамой, отцом и ближайшим окружением с самого раннего возраста, стало, в итоге, своеобразным фундаментом моего поведения на поле и вне его. На этом держится вся моя репутация. И моим долгом было донести до всех стадионов Европы и Англии эти отличительные принципы Марш Лейн - места, где я вырос.

Люди видят, откуда я родом, а родом я из Бутла, что в Мерсисайде. Люди считают этот городок бедным. Да, экономически это так. Но я не могу сказать, что рос в бедности. Я счастлив, что родился здесь. Я горжусь своим городом, но ещё больше, я горжусь провинцией, которой принадлежу. Надевать футболку Ливерпуля – это ответственность, которая позволяет мне не только не потерять свою форму, но и быть предметом гордости для своей семьи, своих друзей, своего города. Без такой жизненной позиции я бы никогда не стал успешным футболистом. Моё сердце и душа - бутловские до мозга костей.

Возможно, борцовский инстинкт был заложен во мне на генном уровне. Ведь мне повезло, что я вообще родился. Все, что было после – своего рода бонус. 

Я начну свою книгу, пожалуй, с самого драматичного откровения.

Если бы моя мама не была католичкой, я бы не появился на свет.

Когда моя мама, Пола Каррагер, была беременна мной, врачи предложили ей аборт из-за осложнений в ходе беременности. Ей сообщили, что у меня обнаружили расщелину в позвоночнике – врожденный дефект, который влияет на спинной мозг. Но она была очень религиозна, и даже слышать не хотела об аборте, решив родить меня, пусть и возможным инвалидом. Она до сих пор повторяет: "Господь сказал мне, чтобы я родила тебя".

Она святая, моя мама – в одно время она решила стать монахиней - тогда ей пришлось пережить два выкидыша до того, как появился я. С тех пор у нее трое сыновей – её "святая троица", если хотите. Это награда за непоколебимую веру и терпение. Когда мы были подростками, она следила, чтобы каждое воскресенье мы посещали мессу. И она по-прежнему верит, что некто свыше наблюдает за мной с самого момента моего зачатия.

В отличие от моего отца-экстраверта, которого я упоминаю так часто, что можно подумать, что книга о нем, моя мать всегда оставалась в тени. Но она – краеугольный камень всей нашей семьи. И я обязан ей по гроб жизни за то решение, которое она приняла тридцать лет назад.

В конце концов, её молитвы были услышаны, потому что когда она проходила последнее обследование, то состояние плода, то есть меня, отличалось от диагноза, поставленного ранее. Надеюсь, что в последующие годы я сумел доказать всем, что никаких проблем с позвоночником у меня нет. Больше проблем у меня было, скорее, с желудком, чем со спиной. Мне поставили диагноз – гастрошизис. То есть, мои кишки в буквальном смысле торчали наружу. Если внимательно присмотреться, когда я меняюсь футболками после матча, можно отчетливо увидеть шрам и отсутствие пупка. Тридцать лет назад это было очень серьезно, и первые шесть недель своей жизни я провел в госпитале "Олдэр Эй", борясь за выживание подобно Ливерпулю после первого тайма стамбульского финала. В итоге мне удалось это пережить и больше эта проблема меня не беспокоит.

Я, Джеймс Ли Данкан Каррагер, появился на свет двадцать восьмого января тысяча девятьсот семьдесят восьмого года. Джеймсом назвали в честь дедушки. Стоит добавить, что меня также назвали в честь двух великих футболистов. Мой отец был рьяным болельщиком Эвертона в мрачный период в истории этой команды, а именно – в семидесятые года. Когда я родился, у него на уме были только Гордон Ли и Дункан Маккинзи. В тот день, когда я родился, наставник Эвертона Гордон Ли вывел из состава нападающего Маккинзи за поражение в игре Кубка Англии против Мидлсбро. Поэтому моё имя, скорее, символизирует папино чувство юмора, нежели его бывшую любовь к Эвертону. Ангелом-хранителем, о котором говорит моя мама, очевидно, является Копайт, положивший начало моему, противоположному от "Гудисон Парк", пути. 

Моё самое раннее воспоминание об отце – это его поцелуй с Грэмом Шарпом после финального свистка матча против Уотфорда в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году на "Уэмбли". И вот я, шестилетний пацан, наблюдаю, как мой отец прыгает и танцует перед телекамерами, как сумасшедший. Это было не первое его появление. Ещё раньше он раскритиковал тогдашнего наставника "Ирисок" Гордона Ли прямо во время полуфинального матча против Вест Хэма вскоре после того, как старший Фрэнк Лэмпард забил победный гол в ворота Эвертона. Однако, что бы он ни думал о Гордоне Ли, это не помешало ему назвать меня в его честь.

Мой папа в буквальном смысле жил футболом, и это не могло не отразиться на мне.

Он тренировал два местных футбольных клуба - Брунсвик, который также базировался на Марш Лейн, и Мертон Виллу. Как только я научился ходить, я все время проводил у бровки, и наблюдал во время матчей, как он корчит из себя первоклассного тренера. На нем была длинная спортивная куртка, которую носили все харизматичные тренеры семидесятых годов. И каждую игру он управлял командой с тренерского мостика так, будто это было главное событие уикенда. Он даже нанимал профессиональных тренеров-психологов, как когда-то это делал известный Билл Шенкли. 

Как-то раз я услышал, как он говорил одному из своих нападающих: "Ты лучший нападающий в лиге, лучше кого бы то ни было. Сегодня ты оформишь хет-трик, я почти уверен". Через пять минут после начала игры, он, раздраженный, повернулся к трибунам, и прокричал болельщикам: "Этот нападающий - полное дерьмо!".

Я был очарован не только футболом, как таковым, но и всей культурой этой игры: единение, агрессия, празднование побед, отчаяние и конфликты. Я окунулся в этот мир, и оказался надежно в нем заперт. 

Каждый любил играть в футбол, независимо от уровня своей игры. В Воскресной лиге играть мог любой желающий. Допустим, если основной вратарь в ночь с субботы на воскресенье переборщил с пивом в местном баре, и по понятным причинам не мог появиться на поле, то всегда находился тот, кто смог бы его подменить, даже в том же пабе. 

Именно таким образом Джимми Смит получил долгожданную возможность выйти на поле. 

Те, кто знают Джимми, скажут, что он отличный парень, но в то же время он был, как бы это сказать, дурачком. В тот день его официально не заявили на игру, и Джимми объяснили, что в течение всего предстоящего матча никакой он не Джимми, а Кенти (так звали отсутствующего голкипера). И все вроде бы шло хорошо, пока Джимми не сбил оппонента и не привез пенальти в свои ворота. Рефери к тому же решил, что Джимми достоин желтой карточки. 

"Какой же ты невезучий, Кенти!" - начали кричать игроки на поле, напоминая Джимми об их маленьком секрете, не будучи при этом уверенными, что тот не "спалится".

"Как тебя зовут, сынок?" – спросил рефери. Все видели, как Джимми задумался над этим "сложным" вопросом, пытаясь удостовериться, что не ляпнет лишнего и не опозорит своих одноклубников.

"Кент!" – с гордостью ответил Джимми. Он был так сосредоточен на этом разговоре, что на лбу промелькнули капельки пота.

"А фамилия?" - продолжил рефери. Повисла продолжительная неловкая пауза, во время которой Джимми перебирал в своей голове возможные варианты. Пауза затянулась. Вдруг его лицо озарилось. Он выпрямил спину, расправил плечи и уверенно ответил: "Кларк!"

Судья просто записал все в блокнот и ничего не заметил.

Многим эта история показалась забавной, но, в целом, на такие игры настраивались так серьёзно, как не настраивались на матчи Лиги Чемпионов. Есть известная цитата, которую приписывают легендарному американскому коучу Винсу Ломбарди: "Победа — не самое главное. Это единственное главное". Это как противопоставление другой "пушистой" романтической фразе "Главное – не победа, а участие". Позднее Ломбарди пытался оставить сантименты. Возможно, он слышал о проделках моего отца. Каждый раз, когда я вспоминаю эту поговорку, я вспоминаю о тренерской карьере своего отца.

Отец принял философию ярого фанатизма. Несколько его выходок подарили ему сезонный абонемент в дисциплинарный комитет. Я не уверен, что удар судьи угловым флажком (как мой папа однажды поступил, будучи недовольным решением оного), УЕФА когда-либо признает примером достойным подражания. Потерпевший, Джордж Кейн, в итоге продолжил свою карьеру в главном английском дивизионе. К счастью для меня, он так и не смог отомстить мне за тот случай. Был ещё случай, когда мой отец, уверовав в то, что его команда не сумеет сравнять счет, приказал одному из своих подчиненных сломать перекладину, чтобы потребовалась переигровка. План провалился. Перекладину заменили и игра продолжилась. Отец же пообещал, что впредь не будет вести себя подобающим образом. 

Другой забавный случай произошел, когда папа узнал, что рефери, назначенный на очень важный матч в Киркби, был из Бутла. И он сказал рефери, что тому нет необходимости садиться за руль, ибо он сам довезет его туда и обратно на клубном автобусе. Жест доброй воли длился ровно девяносто минут. После поражения его команды отец уехал домой, оставив бедняжку арбитра в непростой ситуации. Да бог с ней, с футбольной федерацией, досталось даже местным радиостанциям. Кто слушал Радио Шоу Билли Батлера на BBC на следующий день после инцидента, тот поймет меня. 

В общем, отцовское послание было очевидным – побеждать всеми возможными и невозможными средствами.

Жизнь вне поля была такой же насыщенной. Марш Лейн – одно из тех мест, которое внесло свой вклад в формирование репутации Ливерпуля. Это безумное сочетание цинизма и доброты, своих в доску парней и жестких типов. Большинство местных толком не получило нормального образования. Единственное, что имело значение – это не университетские дипломы, а степень бакалавра в умении выживать на улицах города. 

Из поколения в поколение люди здесь рождались, чтобы выживать. Бутл был, в буквальном смысле, уничтожен в результате бомбардировок во время Второй мировой войны. Этот город был самым часто обстреливаемым во время Блица. Позже бедная часть населения вновь вступилась в битву за свои права из-за того, что правительство решило упразднить судостроительные заводы. А ведь это был чуть ли не единственный шанс на трудоустройство в те времена. Целые общины находились в полном замешательстве. Неудивительно, что в городе процветала преступность. Даже сейчас полицию Бутла рассматривают, скорее, как помеху, нежели помощь. Но тогда действительно не было другой альтернативы. Разве что паковать чемоданы и убираться восвояси, как, кстати, многие и поступали. Однако, несмотря ни на что, люди смогли найти в себе силы и кормить свои семьи. В таких ситуация у тебя два варианта: затонуть или выплыть. И девяносто процентов местного населения выбрали второй вариант.

Вопреки стереотипам, те, с кем я вырос, не просто отвечали правительству насилием и воровством. Самым разрушительным оружием, которое я когда-либо видел в своем городке, был острый язык. Боже мой, сколько людей, даже самых устойчивых и уверенных в себе, было доведено до нервного срыва острым словцом. Там, откуда я родом, быть остроумным и проницательным – необходимость.

Бесспорное убеждение, что друзья и семья на первом месте, несмотря ни на что, передавалось от отца к сыну, от матерей к дочерям, от дедов к внукам. Это, так сказать, философия Ломбарди в действии. Вот почему я люблю свой город таким, какой он есть.

Большинство футбольных автобиографий построено по принципу "Из грязи в князи". Каждая глава пропитана сентиментальными воспоминаниями о том, как игрок, бешено популярный, знаменитый и дорогой сейчас, раньше не мог позволить себе купить шнурки к бутсам. Возможно, читая эти строки, вы могли подумать, что рассказами о своей жизни в Марш Лейн в восьмидесятых годах – я продолжаю эту модную тенденцию. Но моя история – это не история бедного скаузера. Поверьте, любые ваши представления о моём детстве ошибочны. 

Мы жили в одном из самых больших домов на Ноузли Роуд в Бутле. Моя мама до сих пор там живет. Она и мой отец – трудоголики. Они работали не покладая рук, чтобы обеспечить нашу семью всем самым лучшим. И если было что-то ещё, что могло сделать нашу жизнь ещё лучше, то так тому и быть. У меня всегда была лучшая форма и лучшие бутсы. Я не чувствовал себя изгоем в компании своих сверстников.

Мы не были семьей уличных хулиганов. Да, в семье не без урода, есть и неадекватные, но не хулиганы. Мой дядя, Пат Каррагер, был очень уважаемым полицейским. Мне казалось, что он был миллионером. Он жил в огромном доме на Виктори Роуд в Формби, где сейчас живут некоторые игроки Ливерпуля и Эвертона. Помню, как мы надевали купальные костюмы, брали полотенца и шли в его сауну и джакузи. Порой возникало ощущение, что мы находились на курорте в Батлине.

Я и мои младшие братья, Пол и Джон, проводили воскресные вечера у сестры нашего отца - тетушки Энн. Я с теплотой вспоминаю те дни. Тогда мы целый день играли в футбол, пока нас за шкирку не загоняли обратно в дом на вечернее семейное жаркое. После ужина мы усаживались перед телевизором и уплетали печенье за просмотром Bullseye (Меченый - вымышленный персонаж из вселенной Marvel Comics).

Мама всегда одевала нас с братишкой одинаково. Казалось, что Полу, которому на пару лет меньше, больше нравилась эта идея, чем мне. Когда он был совсем маленький, он старался во всем на меня равняться. И когда он увидел, как я собираюсь в начальную школу в униформе Сент-Джеймс, он настоял, чтобы мама купила ему такую же. В итоге, он ходил в детский сад в школьной униформе, которая ему бы не понадобилась ещё два года. Вскоре он отказался от этой навязчивой идеи.

Семью моего отца можно было окрестить пристанищем чудаков, но родственники с маминой стороны, Вассалос, у которых, кстати говоря, мальтийские корни, мало чем отличались. Её отец, Пол, работал на суднах и часто возвращался со всевозможными лакомствами после своих путешествий за границу. Один момент в семье даже завелась домашняя обезьянка. Мать моей матери, Эллен, единственная оставшаяся в живых бабушка, и я знаю, как она гордится своими детьми, двадцатью внуками и внучками и шестью правнуками.

Когда мать с отцом развелись, когда мне было десять, я боялся, что сойду с рельсов и получу статус ребенка из неполноценной семьи. Меня поймали за кражей сладостей в школе, что вынудило местного священника лично побеседовать со мной об опасностях преступной жизни. Но ему не о чем было беспокоиться. Это был тот период, когда сила маминого характера вышла на первый план. Она пахала у барной стойки, и одновременно воспитывала трёх сыновей. Сейчас она работает медсестрой в Саутпорте, в первую очередь, заботясь о других, а не о себе. И уважаю я её больше всех тех, кого когда-либо встречал в своей жизни.

Когда мы были детьми, ни от Пола, ни от Джона, ни от меня ничего не требовалось. Мама всё делала за нас. Будь-то уборка, приготовление пищи или любая другая рутина, она работала за нас двадцать четыре часа в сутки. Поэтому, когда я вижу, как она гордится и радуется, когда кто-то из нас достигает вершин, мне вдвойне приятно, потому что я знаю, что без нее это было бы невозможно. 

Несмотря на развод, она знала, что в моей жизни уже присутствует некая стабильность. Не только благодаря ей, но и благодаря футболу. Моим вторым домом был молодёжный клуб Брансвик–Бранни, где мы проводили все школьные каникулы в тренажерном зале, а вечером играли в бильярд.

Мой отец, возможно, и переехал в другое место, но не переставал оказывать на меня влияния. Когда я подрос, он устроил меня в собственный паб "Салисбури", который ещё назывался "Солли", где за один час я услышал больше мудрых мыслей, чем за год обучения в школе. 

Конечно, в начале карьеры я был очарован людьми, которые меня окружали, но когда пришла слава, мне казалось, что я несу некую ответственность за поведение своих товарищей. Чуть позже я познакомил своего одноклубника Майкла Оуэна с завсегдатаем нашего паба Томом Фоули. Тогда это казалось абсолютно безобидным знакомством. Тому нравилось потирать руки – именно этим жестом Оуэн отметил свой знаменитый хет-трик в ворота Ньюкасла на "Сент-Джеймс Парк". Но Том был также известен криминальными делишками на стороне. Я и Майки, в итоге, на следующий день были изображены на всех местных печатных изданиях, где репортеры пытались выяснить нашу связь с криминальными авторитетами. Журналистам было невдомек, что мы не обязаны проверять прошлое всех, с кем общаемся. 

Я не собираюсь осуждать или давать оценку парням, с которыми вырос. Я принимаю людей такими, какие они есть. Мне никогда не позволят, и, более того, я сам не хочу забывать свои корни только потому, что добился успеха в Ливерпуле. Футбол никогда не являлся способом забыть своё происхождение. Люди до сих пор помнят славного малого, стоящего у бровки вместе с папой каждое воскресенье. И я никогда не повернулся бы спиной к тем, кто сделал меня тем, кем я являюсь.

Конечно, мне не хватало просто смотреть футбол. Я жаждал выходить на поле. Сначала предполагалось, что я начну играть за Мертон Виллу лишь в восьмилетнем возрасте, но я скрыл свой настоящий возраст, чтобы тренер Питер Холлсол выбрал меня. Это было начало славной карьеры.

Тогда было рано далеко заглядывать. В таком возрасте понятия не имеешь, насколько ты хорош. На протяжении всего периода моего пребывания в Сент-Джеймс Праймери я понятия не имел об уровне своего таланта. Да и как я мог это знать? Я был счастлив играть в школьной команде, где, кстати, я играл ключевую роль. Я пытался произвести впечатление на директора школы. Одно то, что у него был сезонный абонемент на все игры Эвертона, заставляло меня уважать его.

Следующей ступенью моего образования была школа Севио Хей, где учились такие известные личности, как Питер Хутон (солист группы The Farm), и бывший защитник Ливерпуля Марк Сигрейвз. Его двоюродный брат Гари, или как мы его ещё называли "Зигги", был моим лучшим другом в классе. Я подходил к своим школьным занятиям также ответственно, как и к тренировкам под руководством нового тренера. Я был полон решимости показать всё, на что способен. И чем больше я играл, тем больше чувствовал доверие и высокую оценку тренера. 

Сначала я тренировался со своими сверстниками, но затем учителя Севио Хей перевели меня в старшую группу. Одним из тех учителей был Майк Дикинсон, который в то время работал физиотерапевтом с мальчишками со всей Англии (кстати, сейчас он работает в системе Эвертона).

Тогда я играл, скорее, для собственного удовольствия, нежели реально задумывался о профессиональной карьере. Впервые я задумался о футболе, как о способе зарабатывать деньги, в нашем пабе "Солли", где я играл в бильярд, а папа пил пиво со своим другом.

"Как тебе игра твоего сына?" - спросил папин друг. Я передвигался вокруг бильярдного стола, стараясь не обращать внимания на их разговор. Но мне было очень интересно, что ответит отец. Я дрожал от нетерпения.

"Вот увидишь, мой сын будет играть в высшем дивизионе Англии, я уверен" - ответил отец, не догадываясь о том, что я подслушивал. Мне хотелось ему верить, но какая-то часть меня твердила, что это всего лишь пьяный трёп.

Даже когда меня впервые пригласили тренироваться в Ливерпуль, я всё ещё не осознавал, к чему это приведёт. Когда мне было девять лет, я оказался лучшим бомбардиром нашей команды Бутл Бойз, где играли ребята со всех школ нашего района. 

Опять же, я играл с более старшими товарищами (тогда "Бутл Бойз" тренировал Йэн Чэпман). Когда он сказал мне, что является болельщиком Манчестер Юнайтед, я в шутку ответил, что тогда я точно ничему у него не научусь, но он доказал мне обратное и прекрасно руководил нашей командой. Примерно в это же время скаут с "Энфилда" Харри Ходжс заприметил меня в Бутл Бойз и предложил потренироваться в Ливерпуле. Он представил меня тренерам Хью Маколи и Дейву Шэннону, чьи имена в те годы были на слуху. Я сразу же захотел выделиться и запомниться, поэтому, когда садился на поезд, надел футболку Эвертона. Ещё я взял себе прозвище "Шарпи", в честь своего героя с "Гудисон Парк" Грэма Шарпа. 

Чуть позже о моих фанатских предпочтениях узнал и Кенни Далглиш, который в то время тренировал Ливерпуль. Но это никак не отразилось на моих появлениях на поле. И за это я снова должен поблагодарить своего отца. Игра между командами Бутл Бойз и Кросби Бойз вошла в историю семьи Каррагеров из-за потасовки с Кенни Далглишем. 

В том матче за Кросби играл сын Далглиша, Пол Далглиш, и Кенни лично присутствовал на трибуне со своим лучшим скаутом Томом Сандерсом.

Долгое время счет был 1:0 в пользу Кросби. Но под конец игры в ворота наших соперников назначили сомнительный пенальти, и у нас появилась возможность сравнять счёт. Тогда Кенни подбежал к арбитру и начал ему что-то доказывать. Для моего отца апелляции Далглиша были сродни красной тряпки для быка.

"Заткни свой поганый рот, Далглиш! - заорал мой отец. - Каждый сезон на "Энфилде" назначали кучу таких пенальти, но ты никогда не возмущался!".

Прежде чем я заметил это, ситуация между Кенни и моим отцом накалилась до предела. Если бы не Том Сандерс, который вмешался в их потасовку, дело могло дойти до рукоприкладства.

Я боялся, что моё будущее в Ливерпуле могло оказаться под вопросом из-за того, что чувство собственного достоинства Кенни было задето. Но случилось обратное. С тех пор при каждой встрече Кенни и мой отец со смехом вспоминают о том случае. Возможно, тогда Кенни подумал, что если я унаследовал характер своего отца,то в будущем меня ничего не будет страшить. В конце концов, репутация в футболе не имеет никакого значения.

В отличие от любого другого тренера Ливерпуля, Кенни лично тренировал так называемую клубную Школу Мастерства, которую позже переименовали в Академию. Я слышал, что сэр Алекс Фергюсон делает то же самое в Манчестер Юнайтед. Кенни руководил тренировками, знал по имени каждого девятилетнего пацана, знакомился с их семьями. Его преданность делу, несомненно, приносили свои плоды. Ливерпуль был на первых ролях и подписывал лучших молодых игроков, даже таких страстных болельщиков Эвертона, коими являлись Робби Фаулер, Стив Макманаман, я. Ну кто скажет "нет", если сам Кенни Далглиш или Стив Хайвэй стучатся в вашу дверь? Поэтому, если кто-то из молодых парней в то время стоял на распутье и думал, что ему выбрать - "Гудисон Парк" или "Энфилд" - личный визит тренера в итоге не оставлял у юного дарования никаких сомнений.

К тому моменту я начал понимать, что есть футболисты, чей уровень игры выше уровня игры большинства моих партнеров по Бутл Бойз и школьной команде. И у меня начались проблемы. Футбол перестал быть просто развлечением, эта игра начала влиять на моё настроение. 

Поверьте, это было не самое приятное зрелище - наблюдать десятилетнего Джеймса Каррагера в действии. Если кому-то доводилось общаться с теми, с кем я играл ещё школьником, то, я почти уверен, они наслушались много ужасных историй обо мне. Им не нравилось быть со мной в одной команде. Возможно, я ещё не до конца осознавал свои способности и верил, что любой сможет играть на том же уровне, если постарается. Скорее всего, я просто не проявлял терпения к менее талантливым игрокам. 

Я хотел побеждать. Слишком сильно хотел. Нет, это не плохое качество, но в таком юном возрасте это казалось немного странным. Большинство десятилетних мальчишек после матча шли домой, включали телевизор, ели чипсы и забывали о матче на следующий день. Я же размышлял над поражениями по два-три дня. Вместо того чтобы просто наслаждаться игрой, я был чересчур импульсивен. Философия "Победа – это единственное главное" завладела моим сознанием. Были случаи, когда меня меняли из-за того, что я был чересчур агрессивен к своим же одноклубникам. 

К началу второго года моего пребывания в стане Бутл Бойз меня перевели в группу к сверстникам. Тогда мне стало абсолютно ясно, что я был посильнее своих товарищей по команде. Это накладывало дополнительную ответственность, с которой я успешно справлялся.

Первую игру нового сезона мы играли против клуба Уиррал, где выступал мой будущий партнер по Ливерпулю Дэвид Томпсон. Я захотел поиграть в центре поля, чтобы лучше контролировать ход игры. После перерыва счёт был 0:0. Тогда тренер дал мне указание играть ближе к атаке. В итоге я оформил хет-трик, и мы победили 3:0. На этом моя карьера центрального полузащитника была окончена (по крайней мере, временно). Оставшуюся часть сезона я был нападающим.На поле я показывал потрясающую игру, но сам же всё портил своим поведением. В своей дебютной игре на "Энфилде" за Бутл Бойз мне удалось забить гол в самой концовке, но Хайвэй после игры позвал меня и устроил мне самый настоящий разнос за то, что я не был частью команды.

"Ты должен ценить своих одноклубников" - говорил он. Это был второй тревожный звоночек в моей карьере, и подействовал он на меня так же, как брошенные в меня бутсы.

Соперники тоже не дремали. Будучи лучшим игроком Бутл Бойз, я частенько становился мишенью для оппонентов. И я редко мог совладать с собой и прикусить язык, когда меня откровенно провоцировали.

В начале своих выступлений мы часто проигрывали, но позже мы становились все лучше и лучше с каждым сезоном. Мы начали завоёвывать медали, а вместе с ними и признание. Вскоре мы стали лучшей командой в Бутле. Мы выиграли национальный чемпионат Саутпорта и квалифицировались в первенство рангом повыше. Наш клуб был на первых ролях среди всех команд из Ливерпуля. 

Среди команд, конкурирующих с нами наравне, была команда Пасифик, где играл самый перспективный на тот момент Джейми Кэссиди. Джейми, безусловно, мог бы стать основным игроком Ливерпуля, если бы его не мучили травмы. Его уже почти включили в резервную команду, но, к сожалению, он повредил крестообразные связки. Он так и не смог оправиться от того повреждения. Их нападающий Джон Мерфи позже штамповал голы за Блэкпул. В общем, они были грозной командой и постоянно побеждали нас в чемпионате. Но позже мы встретились в финале Кубка Воскресной лиги. 

Та игра значила для меня столько же, сколько значит момент, когда Андрей Шевченко не забил пенальти в финале Лиги чемпионов 2005-го года. Мы выиграли 5:4, и я оформил дубль. И когда полузащитник Эвертона Стюарт МакКолл вручал нам трофей, я наслаждался нашим общим достижением. Это победа стоила для нас больших командных усилий. Я был горд не только своей игрой, но и игрой каждого своего одноклубника. Я смог поставить ещё одну галочку в своём списке вещей, которые необходимо сделать, чтобы стать игроком высокого уровня. Когда МакКолл вручил мне медаль, я просто прошептал "Спасибо", и сел на скамейку.

В Ливерпуле каждый подросток любил читать всевозможные журналы на футбольную тематику. Моим выбором был журнал "Shoot". Он выходил каждую субботу. Я делал заказ, забирал журнал из газетного киоска и читал его каждое предложение. Я не развешивал постеры на стене, как делали многие, я просто хотел знать всё в мельчайших подробностях об игроках, чьи имена в то время были на слуху. Я годами хранил каждый выпуск, поэтому у меня образовалась приличная коллекция. Я так тщательно изучал матчи, результаты и игроков, что сейчас смогу ответить на любые, даже самые каверзные вопросы. Если бы я не стал футболистом, я бы наверняка работал в редакции этого журнала.

В Ливерпуле я тренировался два раза в неделю в спортивном центре Вернон Сангстер, и часто наблюдал картину, как Далглиш и Ховард Кендалл (тренер Эвертона) стояли у бровки во время матчей и поддерживали своих сыновей. Присутствие Кендалла всегда заставляло меня работать усерднее. Да, именно Ливерпуль заметил и подписал меня, но в глубине души я всё ещё надеялся переехать на "Гудисон Парк". 

В одиннадцать лет я получил свой шанс.

Рэй Холл, который был тренером академии Эвертона, уже делал несколько попыток переманить меня и, в конце концов, я позволил сердцу взять верх над разумом, приняв его предложение. На "Энфилде" тогда подписывали только однолетние контракты, поэтому в конце своего второго сезона я сказал Стиву Хайвэю, что моя карьера в Ливерпуле подошла к концу, и я отправляюсь в клуб своей мечты. 

Холл был рад, что ему удалось подписать меня. За день до моей первой тренировки он позвонил моей маме и спросил у нее имя моего любимого игрока. Но она понятия не имела.

"Мне кажется, это Тони Котти"- ответила она. На следующее утро я пришел на тренировку и увидел улыбающегося Холла.

"Я знаю, кто твой любимый игрок"- сказал Холл с довольным видом. 

"Грэм Шарп?"- спросил я. Лицо Холла побелело. Он принес мне футболку Котти в качестве подарка. На самом деле, я не расстроился. Но и не прыгал от счастья.

Мой отец предупредил меня, что я совершил большую ошибку, решив оставить "Энфилд". Он не пытался препятствовать мне, но сказал, что у меня не было причин покидать Ливерпуль. Через несколько месяцев я понял, что он был прав. Я любил Эвертон. Но организация тренировок и уровень игроков не шли ни в какое сравнение с Ливерпулем. На "Энфилде" все строилось на перепасовках и передвижениях игроков. Когда кто-то пытался поднять мяч, Хайвэй приходил в ярость. "Эй, парень, ты что - вратарь? - кричал он. - Положи на место!".

Я соскучился по тем тренировкам с Джимом и хотел обратно.

Я попросил отца поговорить с Хайвэем и попросить, чтобы меня взяли обратно. К счастью, Ливерпуль согласился. Я подписал свой первый долгосрочный контракт в четырнадцать лет. Фил Томпсон лично сопровождал меня на "Энфилде", когда я ставил свою подпись.

С тех пор я покинул Ливерпуль лишь однажды - когда перешел в английскую Академию Лиллзхолл для игроков от четырнадцати до шестнадцати лет. Хайвэй препятствовал этому. 

"Я хочу, чтобы ты остался, - говорил он. - Я знаю, для тебя это важно, но на данный момент ты лучший четырнадцатилетний футболист, и я хочу, чтобы ты тренировался здесь. Не погуби свой талант". Но для меня это была возможность показать, на что я способен, среди мальчишек со всей Англии и Европы. Кроме того, завоевать место в основе Лиллзхолла было бы огромным достижением.

Последние сомнения развеялись, когда я упаковал чемоданы и отправился на сборы. Я участвовал в соревновании с будущими игроками сборной Англии, такими как Фрэнк Лэмпард. Получив место в основе, я почувствовал, что на моём пути уже не было никаких препятствий, чтобы полностью реализовать свои амбиции.

Лиллзхолл был идеальным местом для развития молодых талантов. Это место напоминало мне школу-интернат, но я ценил каждую минуту, проведенную там. Те два года были лучшими в моей жизни. В то время тяжелее было, скорее, моей семье, нежели мне. Жизнь вне дома была увлекательна. Я покидал Лиллзхолл только на каникулах и во время выездных матчей. Но прощаться со мной (пусть и ненадолго) было тяжёлым испытанием для мамы. Высококлассные футболисты очень часто получают негативные отзывы в прессе, потому что журналисты не знают, какой жизнью они живут. Но чтобы добраться до вершины, нужно чем-то пожертвовать. Конечно же, для некоторых парней это было тяжелым испытанием, всё-таки нелегко находиться вдали от родного дома, но для меня это не было чем-то сверхъестественным. Да, я скучал по своему дому, но не настолько, чтобы всё бросить и уехать обратно. Для меня это была закалка характера. Это мне очень помогло в жизни, потому что я начал полагаться только на себя. Я не ждал, что кто-то из членов семьи придет и сделает всё за меня.

Само по себе место было потрясающим. Это было похоже на жизнь в роскоши. Когда мы заезжали на базу сквозь огромные ворота, у меня создавалось впечатление, что мы заезжаем в чей-то особняк.

В то же время это никак не отражалось на нашем образовании. Мы, как и все посещали уроки, делали домашнюю работу. 

Лиллзхолл был таким местом, где любой талантливый футболист получал игровую практику и прогрессировал. Из тех игроков, с которыми я тренировался, и которые достигли успеха, можно отметить сына Рэя Клеменса Стивена, а также Гэвина Маккана. Мой бывший соперник из Пасифика и будущий партнер по Ливерпулю Джейми Кэссиди также тренировался вместе со мной. Мы были не разлей вода. Именно ему я обязан своим прозвищем Джейми. Для родных и близких я так и остался Джеймсом, но в Лиллзхолле нас называли "парочка Джейми вдали от дома", а в Ливерпуле это прозвище закрепилось окончательно.

К концу первого года в Лиллзхолле, мне не терпелось начать второй сезон там же. Но Стив Хайвэй был другого мнения. В конце того года Ливерпуль играл с Лиллзхоллом, где я показал невразумительную игру. 

"Всё. С меня хватит! Я возвращаю его назад в команду", - сказал Хайвэй одному из своих помощников. - Они портят его игру!". Я узнал об этом позже. Всё же, он был не прав. Просто это был не мой день, и беспокоиться было не о чем. Я прогрессировал в Лиллзхолле так же, как прогрессировал бы на "Энфилде".

Меня не вызывали в национальную сборную, но я дебютировал на международной арене, играя за Лиллзхолл, в возрасте до шестнадцати лет. Отчасти потому что тогда нашу команду тренировал Кейс Блант, которому, видимо, понравилась игра паренька-бойца из Ливерпуля.

Блант олицетворял собой идеального тренера в моём понимании. Именно он убедил Хайвэя, что не стоит забирать меня из Лиллзхолла. Позже он тренировал Джо Коула, который рассказал мне, что однажды он попробовал использовать финт "разворот Кройфа" в центре поля, после чего услышал неодобрительные выкрики. "Прекрати! - кричал Блант. - Нам не нужны эти выкрутасы, парень!".

Я был одним из самых маленьких игроков на турнире, но недостаток в росте я компенсировал бойцовскими качествами. Несколько лет спустя я услышал, как Уэйн Руни показал фотографию, где я стоял радом с Марлоном Брумсом - крупным защитником, ростом метр восемьдесят пять, игравшим в первом дивизионе - и спросил: "Как вы думаете, кто из них стал защитником национальной сборной Англии?". Мораль той басни такова, что физические данные, особенно в молодом возрасте, не являются показателем успешности карьеры.

Все тренеры вроде Бланта высоко оценивали мои игровые характеристики. В то же время, они наказывали меня за мой острый язык. Тогда в нашей команде существовало правило, что любая нецензурная брань наказывалась пробежкой вокруг стадиона. И, надо сказать, я переквалифицировался в настоящего марафонца. Видимо всему виной был бутловский синдром Туретта (синдром Туретта - считается редким и странным синдромом,ассоциируемым с выкрикиванием нецензурных слов или социально неуместных и оскорбительных высказываний). 

Я крыл матом каждого, кто отдавал неточный пас или бил мимо ворот. Да и в школе дела не ладились. Я жил только футболом. Пару лет спустя в Лиллзхолл перешел Майкл Оуэн, и, как он мне потом рассказывал, тренер постоянно кричал игрокам: "Будьте дисциплинированными! Нам не нужен ещё один Каррагер!". Майкл (или, как я его называю - Мо) рассказал мне, что до момента нашей встречи считал меня полным придурком. Моя слава опережала меня, но это никак не сказывалось на моей игре. Однажды мне даже запретили присутствовать на выпускном вечере после драки с одним из одноклассников в последний учебный день. Но мой отец настоял на том, чтобы я пошёл туда в любом случае. В итоге, никто не сказал мне ни слова, и я получил свой выпускной колпак вместе с остальными учениками.

Международное признание пришло, когда Блант поставил меня в стартовый состав в нападение в матче против Италии в Сардинии. Тогда он оставил на скамейке скромного тихоню Эмиля Хески. Мы выиграли тот матч 2:0, и мне удалось забить гол. Голкипер Джанлуиджи Буффон в той встрече так и не смог ничего противопоставить нашей атакующей линии. 

Моей следующей игрой была игра против сборной Голландии на выезде. Мы сыграли вничью 1:1. Гол за нас забил Дэвид Томпсон. Это была первая игра на выезде, когда меня приехал поддержать отец, со своими друзьями.

Мой второй год в Лиллзхолл ознаменовался новым соблазном вернуться в Эвертон. Мы выиграли матч против Ливерпуля 2:0, где я выступал в нападении вместе с Эндрю Дюкро. Он начинал свою карьеру в Ковентри, но большую часть провел в клубах из низших дивизионов. Так вот, после матча Грэм Сунесс и Сэмми Ли пригласили Дюкро в Мелвуд, и сказали, что им понравилась его игра, и что они хотели бы, чтобы он присоединился к Ливерпулю. И вот, я смотрю, как Дюкро с довольным видом садится в клубный автобус, а я сидел и всё ещё ждал вызова на "Энфилд".

Я был вне себя от гнева из-за того, что произошло. Вот как вы со мной обошлись, да? Подписали моего партнера по атаке, выставив меня посмешищем перед игроками Лиллзхолл? Я не собирался оставлять это просто так. Но Рэй Холл, который смотрел тот матч и видел, как я был зол, сказал моему отцу, что с радостью подпишет меня в Эвертон. "Опомнились! Ну, теперь посмотрим, что будет, когда я перейду в другой клуб!"- подумал я. Тогда я был очень зол.

К несчастью для Дюкро, Грэм Сунесс вскоре покинул "Энфилд", так и не успев того подписать. Тогда мои мысли о возвращении на "Гудисон Парк" развеялись так же быстро, как Сунесс оказался дома. Тогда я окончательно решил, что затаю свои симпатии к Эвертону глубоко в сердце, и буду доказывать Ливерпулю свою профпригодность.

Моей последней игрой за Лиллзхолл был матч против Португалии в рамках Чемпионата Европы 1994 года U-16. Эта игра проходила в тот же день, когда "Коп" закрыли на реконструкцию. Мы выиграли в гостях 1:0, и на праздничной вечеринке после игры Блант в шутку сказал, что мне стоит спеть "You'll Never Walk Alone".

Как игрок Ливерпуля я не был против. Как болельщик Эвертона я открывал ящик Пандоры.

Автор перевода: Red_Hearted

Продолжение следует...

Фото: Getty Images

   

logoДжейми Каррагер
logoЛиверпуль
logoКенни Далглиш