Сергей Шмитько: «Играть вместе со Стрельцовым – не значит считать себя его одноклубником»
Cпециальный корреспондент издания «В мире спорта» Александр Косяков побеседовал с корифеем спортивной журналистики Сергеем Николаевичем Шмитько, лауреатом нескольких литературных и журналистских премий, автором книг о футболе и сборников стихов, и главное с очень интересным человеком с прекрасным чувством юмора, слушать которого огромное удовольствие. О том, как на его восприятие окружающего мира повлияло то, что в атеистическое советское время он вырос в православной семье, о том, как любовь к искусству и спорту, помогла ему выбрать свой путь в профессии и какова роль случая, предопределившая его жизненный путь. Об этом и многом другом читайте в этом эксклюзивном интервью.
Фото: из личного архива Сергея Шмитько
В январе 2026 года Сергею Николаевичу Шмитько должен исполниться 91 год. Он старейший спортивный журналист из всех ныне живущих, кто начинал свою карьеру ещё во времена СССР. Тогда для большинства людей печатное слово значило очень много, и журналисты, которые этим словом виртуозно владели, были профессионалами высочайшего уровня. Каждый со своим взглядом, со своим стилем и со своей правдой. Сергей Шмитько был как раз среди них. Его яркая насыщенная событиями жизнь, как говорит он сам, состоит из сплошных случайностей, и все они в той или иной степени повлияли на его судьбу. Для человека такого почтенного возраста у него отменная память. Слушая его, я думал, что просто невозможно помнить всё то, о чём он говорит в таких мельчайших подробностях. Уникальность Сергея Николаевича заключается в том, что он не только журналист, но ещё поэт и прозаик. В жизни его окружали не только самые известные спортсмены и журналисты, но и прекрасные поэты и писатели. Одни фамилии литераторов чего стоят: Юрий Трифонов, Юрий Нагибин, Евгений Евтушенко… С Николаем Рубцовым он познакомился на флоте, а Виктор Астафьев включил его стихотворение «Фроська» в однотомник своих любимых стихов наряду с Александром Сергеевичем Пушкиным и Николаем Степановичем Гумилёвым. Он помнит Великую Отечественную войну, когда в Москве на своей 1-й Мещанской улице помогал тушить зажигалки, которые старшие ребята сбрасывали с крыш, помнит он и первые послевоенные футбольные матчи и ещё много чего. Наша беседа с ним на кухне в его скромной, но очень уютной квартире получилась долгой и интересной.
— Сергей Николаевич, как ваше здоровье, как себя чувствуете в наше непростое время?
— Cо мной всё хорошо, чувствую себя нормально, даже небольшую операцию перенёс под общим наркозом.
— Вы герой! Хочу начать нашу беседу с просьбы прочитать какое-нибудь своё небольшое стихотворение.
— Давайте лучше стихотворение Есенина прочту, оно мне как-то ближе сейчас на душу ложится.
— Давайте.
— В грозы и бури, в житейскую стынь
При тяжёлых утратах, и когда тебе грустно
Казаться улыбчивым и простым
Самое высшее в мире искусство.
— Хорошие стихи и память у вас прекрасная…
— C памятью это вы не по адресу обратились, вот у кого прекрасная память или даже сверхфеноменальная, так это у замечательного журналиста Серёжи Микулика, он помнит всё, интервью по памяти записывал, наизусть может назвать любой телефон. А ещё у него имеется одна чудесная особенность — он никогда не пьянел. Мог выпить много, но всегда оставался с ясной головой. Мы были с ним часто за границей, а познакомились близко, когда я возглавлял в Москве корпункт алма-атинского еженедельника «Футбольный Курьер». Я тогда взял его и ещё одного великолепного журналиста Сашу Горбунова к себе в помощь.
Фото: из личного архива Сергея Шмитько
— Хорошая у вас компания была…
— Хорошая — это не то слово, удивительно весёлая. Они оба просто мастера розыгрышей, меня разыгрывали столько раз, что трудно сосчитать. «Микула» всё время подначивал: «Как дела товарищ начальник?» или «Как начальник скажет». А мне эти руководящие должности были всегда в тягость. Я совершенно другого плана человек.
– А как они вас разыгрывали? Вспомните хотя бы один розыгрыш.
— Мы летели втроём в Алма-Ату, на пять дней по приглашению из «Футбольного курьера», и Микулик с Горбуновым весь полёт нашёптывали нашему соседу, что я какой-то суперагент и лечу на секретное задание, а потом, когда уже прилетели, то в гостинице их заселили, а у меня проблемы. Спрашиваю: «Почему», а девушка мне говорит: «У них адрес правильный, а у вас нет». Смотрю, а у них адрес написан: улица имени Шмитько. Вот такие у меня были весёлые друзья-коллеги.
— Вы обижались?
— Нет, конечно. А про Сашу Горбунова скажу отдельно: это удивительный человек, столько добрых дел сделал и никогда это не афишировал. Близко знал многих знаменитых людей, тренеров, артистов, дружил с Валерием Лобановским, с Олегом Борисовым. Горбунов меня с Борисовым познакомил, а я в этот момент даже не мог поверить, что с ним рядом сижу. Я же видел его фильмы: и «За двумя зайцами» и многие другие. А тут сидит он рядом, и с ним можно запросто поговорить о чём угодно. Тоже самое было с Вениамином Смеховым. С ним тоже он меня познакомил.
— Сергей Николаевич, перед встречей с вами я позвонил ещё одному известному спортивному журналисту, Валерию Изидоровичу Винокурову, и сказал, что буду брать у вас интервью, а он мне: «Передай привет Серёге!». А много ли осталось людей, кто может вас Серёгой назвать?
— Живы ещё такие люди: Витя Асаулов, Лёня Трахтенберг, Саша Львов, Саша Нилин, Борис Игнатьев, бывший тренер всех наших сборных. А про Винокурова я помню одну историю. Мы с ним сошлись на поэзии, у нас были прекрасные отношения, я его безмерно уважаю, он школу с медалью закончил. Валерка был много раз у нас в гостях, и мы у него. И вот однажды он приходит со своей женой, шахматным гроссмейстером Татьяной Затуловской, к нам в дом послушать стихи моей первой жены Людмилы Гребенщиковой. Ей Владимир Солоухин дал рекомендацию в союз писателей СССР. Она внучка классика мировой литературы Георгия Дмитриевича Гребенщикова. У неё есть что-то наследственное. Её деда боготворят на Алтае, в Казахстане. Так вот, возвращаюсь к Винокурову и его жене: она взяла за руку моего десятилетнего сына Кольку, и они сели играть в нарды. И так вышло, что он её обыграл. Слышим шум, недовольство Татьяны, потом выясняем, что она не успокоилась, пока бедного ребёнка раз десять не обыграла (смеётся). С характером, спортсменка. Мы пытались с ней в шахматы блиц играть, я играю прилично, а Винокуров ещё лучше. Он вообще перворазрядник. Татьяна ставила себе одну минуту, а нам по пять, и мы с ней ничего не могли сделать. Она была чемпионкой СССР. Уникальная женщина, готовила на кухне ужин и одновременно играла с несколькими людьми. И всех обыгрывала. Каким образом она всё это делала, непонятно.
— Сергей Николаевич, вы в шесть лет потеряли отца, он погиб на войне…
— Да, он погиб в 41-м году при обороне Москвы. В Апрелевке есть гигантский мемориал, он утопает в цветах. Там братская могила, где и лежит мой отец и бойцы, которыми он командовал.
Фото: из личного архива Сергея Шмитько
— И вы, оставшись с одной матерью, не сбились с пути в эти трудные годы, а стали писать стихи, потом была учёба в литературном институте. Вас ваша мама так воспитала?
— Если говорить о моей семье, то я из очень хорошей, большой и настоящей православной семьи Молчановых. Моя мама Евгения Сергеевна Молчанова, родившаяся в 1913 году, была последним двенадцатым ребёнком в семье. Дедушка мой, в честь которого меня назвали Сергеем, Сергей Алексеевич Молчанов был священником, протоиреем, он одно время был настоятелем женского монастыря у Трубной площади, на улице Рождественка. Он умер за три года до моего рождения. А баба Маня (Мария Александровна) училась в Филаретовском женском епархиальном училище, в том самом, где училась сестра Чехова Мария Павловна. Баба Маня прожила 91 год и умерла в 1961 году. Я ей посвятил стихотворение, которое начиналось так:
Далека была твоя дорога,
Велика была твоя семья,
Ты жила тихонько веря в Бога,
Бабушка любимая моя.
— Сергей Николаевич, из вашего рассказа я понял, что эта вся ваша большая семья оказала на вас в детстве большое положительное влияние?
— Не вся, потому что многие умерли до моего рождения. Тётя Наташа стала кандидатом наук. Она была знакома с поэтом Брюсовым. Дядя Саша был заслуженным врачом, трудился в Боткинской больнице заведующим отделением. Тётя Рая преподавала химию в Институте Стали и Сплавов. Мама моя работала в Министерстве электростанций в секретариате министра. У мамы и её брата Вити, известного фотохудожника, стоявшего у истоков возрождения усадьбы Александра Блока в Шахматово, который был на три года старше мамы, не было высшего образования. Из-за того, что в те годы были гонения на священников и их детям не разрешали поступать в ВУЗы. На меня никто особо не влиял, я просто рос в этой среде.
Фото: из личного архива Сергея Шмитько
— Ну а как же так вышло, что вы с таким окружением и литературным талантом не пошли в какой-нибудь институт, а оказались моряком на корабле?
— Это долго рассказывать, но попробую покороче. В моей жизни, если оглянуться назад, всегда огромную роль играл его величество случай. В школе особого рвения к учёбе я не проявлял, но очень любил литературу, а к русскому языку было прохладное отношение, особенно меня мучили правила, сложноподчинённые предложения и т. д. Школьные годы моего поколения пришлись на сороковые-роковые и начало 50-х годов минувшего века. Я сидел за одной партой с Леонидом Азархом, закончившим потом школу с золотой медалью, а про меня наша классная руководительница говорила: «Умная голова дураку досталась». Наверное, потому так говорила, что видела мою нелюбовь к точным наукам, в отличии от моего соседа по парте, с которым мы были болельщиками московского «Динамо». У меня есть такое юношеское стихотворение:
Я в школе учился неважно
Какие мои отметки
Тройки, пятёрка однажды,
Ну четвёрки – редко,
И всё это из-за футбола.
Играют «Спартак» — «Динамо»,
Какая тут может быть школа?!
Прошу: «Дай пятёрочку, мама…
Нам, понимаешь, в классе
Велели купить тетрадки…»
Но мама — плохая касса,
И я обращаюсь к бабке…
У бабки характер ангела
Я грабил её безбожно.
Приехала сборная Англии,
Опять не пойти невозможно
Я страшный любитель футбола,
Только отметки страдали,
Так и закончил школу
Без золотой медали.
А с Азархом мы на стыке веков встретились, опять же по воли случая, и провели совместно свыше ста футбольных репортажей на «Радио России». Ну а если говорить о четырёх годах воинской службы, то считаю, что эти флотские годы, были одними из лучших в моей жизни. Так считают и все мои сверстники-североморцы.
Фото: из личного архива Сергея Шмитько
— Понятно. И где именно вы оказались на флоте?
— Сначала были Соловки, там в учебке мы осваивали специальность радиометриста. Жили в кельях, ели в трапезной Соловецкого монастыря. Учили нас долго и основательно. Это была сложная профессия на корабле. Изучали двенадцать блоков, каждый блок, как телевизор. Мне это было в тягость, всё шло со скрипом, если не сказать хуже. А ребята, особенно кто из деревни, были рады, ведь после такого обучения они могли спокойно телевизионными мастерами работать. А я в библиотеке пропадал, в матросском клубе, там самодеятельность была. А потом отправил своё стихотворение в газету «На страже Заполярья» и на какое-то время забыл про него. И тут пришла эта газета, а там мой большой стих, получил за него гонорар 273 рубля. Запомнил, потому что это был номер моей школы.
— Серьёзная сумма. А потом вы оказались на корабле?
— Да. Но до корабля на меня уже там на Соловках обратили внимание, как на человека творческого. Я стал регулярно отправлять стихи во Флотскую газету, участвовал в самодеятельности. И тут к нам приезжает театр, это было событием. Показывали два спектакля — «Чужой ребёнок» и «Старые друзья». И когда театр уже собрался уезжать, то ко мне подходит завклубом и говорит: «Шмитько, мы должны с ответным словом выступить». И я быстро сочинил экспромт. Выхожу на сцену, такой молоденький матросик, и читаю:
«Вы играли вдумчиво и тонко
И пошутим правды не тая
Были мы для вас «Чужим ребёнком»,
А теперь мы «Старые друзья».
В первом ряду сидел полковник, командир нашего гарнизона, и тут буря аплодисментов, и он аж взревел! После этого я уже, можно сказать, служил в клубе, а корочку радиометриста всё-таки получил, хотя так и не понял до конца, как все эти блоки работают.
Фото: из личного архива Сергея Шмитько
— Сергей Николаевич, теперь я понимаю, почему вы закончили литературный институт. Чтобы быстро написать такие стихи, без таланта никак не обойтись.
— Когда было распределение на корабли, я попал на крейсер «Железняков», названный так в честь матроса революции Железняка. А крейсер — это тысяча человек персонала, собственная многотиражная газета, собственная типография, и меня направляют служить в эту типографию, на мичманскую должность «Ответственный секретарь редакции на крейсере», так в моём воинском билете написано. Конечно, у меня были помимо литературных и корабельные обязанности, мы выходили в море, на учения, время это было незабываемое.
— А где вы с знаменитым поэтом Николаем Рубцовым познакомились? Я читал, что он тоже был с вами на флоте.
— Познакомились в литобъединении «Полярное сияние» при флотской ежедневной газете «На страже Заполярья», которое организовал офицер и поэт Владимир Матвеев, если бы не он, мы бы с Рубцовым, может быть, и не знали друг друга. А так все собирались в редакции, нас отпускали с кораблей на занятия по специальной директиве. Там творчество у людей било через край: кто с рассказом приходил, кто со стихами. Это было какое-то братство. Все друг за друга переживали, радовались успехам каждого. А с Колей Рубцовым мы призвались в один год, он служил на эсминце. И когда мы приходили из походов, то встречались все в Североморске, в литобъединении. Я и в литературный институт начал поступать, ещё находясь на флоте, отправлял туда свои стихи. Выдержал огромный конкурс.
— А кто помимо Рубцова и вас стал известным из этого литобъединения?
— Сегодня Рубцова можно назвать классиком современной русской поэзии. Я написал о нём воспоминание «Как Николай Рубцов на «Спартак» ходил». Решение рассказать о нём кое-что доселе неизвестное, далось мне нелегко. Это, как если бы довелось поиграть с Эдуардом Стрельцовым в одной юношеской команде и потом всю жизнь называть себя его одноклубником. И если я всё-таки решился на такое воспоминание о Рубцове, то лишь благодаря дарственной надписи на его книге стихов «Звезда полей», вышедшая в Москве в конце 60-х годов: «Другу дорогому, Серёже Шмитько». А отвечая на вопрос, кто из нашего флотского литобъединения получил известность, то назову Юрия Кушака, он стал в последствии детским писателем, лауреатом премии Андерсена, был составителем 50-ти томной антологии сатиры и юмора в России. А Станислав Понкратов был главным редактором журнала «Север» в Петрозаводске.
— Вы писали стихи, закончили литературный институт, выбрали литературное направление, а как в журналистике оказались?
— У меня профессия журналиста обозначилась ещё на корабле: я не только сочинял стихи, но писал заметки, очерки и много общался с людьми. Когда наш корабль стоял на ремонте в Ленинграде на Адмиралтейском заводе, там ещё атомоход Ленин построили, то я часто выходил в город за материалами, в редакции газет, в типографии, ещё мне нужно было подбирать фотографии для статей, так я познакомился с отцом Бродского, флотским фотографом. И однажды я побывал у него дома и там увидел его сына Иосифа, будущего знаменитого поэта, который был тогда совсем молоденьким, но уже с таким крепким внутренним стержнем. Мы с ним не только о поэзии говорили, но и о футболе. Он оказался ещё и страстным болельщиком, но за «Зенит» он не болел, это я точно помню. А в Ленинграде, где я только не печатался, начиная с «Ленинградской правды» и заканчивая какой-нибудь «Искоркой». Но меня не только печатали, но и были те, кто критиковал, ставя мне в вину отсутствие в моих стихах, смешно сказать, габаритов счастья. Но на меня это особо не действовало, а где-то наоборот добавляло узнаваемости. И в союз журналистов СССР меня приняли в 1960 году ещё очень молодым, сам я для этого ничего не делал.
— Сергей Николаевич, расскажите о тех временах, когда вы работали в «Советском спорте», как вы там оказались, как вас там приняли, что за люди с вами работали?
— В газету «Советский Спорт» я опять же попал по воле случая. У меня был период в жизни, когда я ездил как журналист на Север, в Арктику, а потом после одной из длительных командировок решил взять небольшую паузу, и как-то в кругу своих приятелей на вопрос, где бы я хотел работать, сказал, что только в «Советском спорте». Я тогда знал, что туда было не попасть. И вдруг вскоре мне сообщили, что в этой газете, оказывается, на время освобождается место в отделе науки и здоровья, и сотрудница, которая там работала, уходит в декретный отпуск, и я мог бы её заменить.
— Интересный отдел, если не сказать больше. А какой это был год?
— Начало 1969-го. Тогда в «Советском спорте» печатались статьи на разные темы, и не все они были о спорте высоких достижений. Мне социальные темы были хорошо знакомы. ведь раньше уже писал очерки о людях, о их судьбах, и меня стали отправлять в командировки к морякам, к десантникам, к морским пехотинцам. Среди них было много спортсменов, и я стал рассказывать о них на страницах «Советского спорта». Я снова побывал в Североморске, Мурманске, там, где служил, выходил на подводной лодке в море уже в другом качестве. И я опять вернулся на Север, увидел сопки, меня тянуло туда до невозможности. Есть такое понятие — болезнь Севером, Визбор болел Севером и многие другие, это когда постоянно хочется туда возвращаться. Когда мы были на Соловках, то проклинали то время, а при встрече, уже позже, мы стояли друг перед другом и обливались слезами. Мы потом поняли, что это было самое лучшее время в нашей жизни.
Фото: из личного архива Сергея Шмитько
— А когда о футболе стали писать?
— А с футболом опять вышел случай: я работаю несколько месяцев, вроде бы пришёлся ко двору, и тут как-то вызывает меня к себе руководство газеты Тарасов Николай Александрович, заместитель редактора, и Киселёв Николай Семёнович, главный редактор, и говорят: «В отделе футбола освобождается не временное место, а постоянное, но вы же не пойдете туда работать». А я им говорю: «Да ведь это мечта всей моей жизни. Я же на послевоенном футболе вырос». И тут входит известный журналист Аркадий Романович Галинский, он услышал наш разговор и говорит: «Ну наконец-то будет человек с литературным образованием, хоть грамотно научит кое-кого писать» (смеётся).
— А кто уходил из отдела футбола?
— Валерий Березовский, он не сам уходил, что-то там такое произошло, точно не помню. Но это было не фатально для него. Он остался внештатником и продолжал писать.
— А кто тогда работал в отделе футбола?
— В большой комнате сидел Олег Кучеренко — мэтр нашей футбольной журналистики, который часто мне строго говорил: «Я — специалист!». А я ему отвечал: «Олег, а я на роль специалиста и не претендую» (смеётся). Кучеренко был сумасшедшим болельщиком московского «Динамо», и когда он узнал, что я тоже с детства динамовец, как-то смирился с моим существованием в отделе футбола. Мы потом с ним часто ездили в разные командировки.
— Извините, а как вы за московское «Динамо» стали болеть?
— Я уже говорил, что это ещё из школы пошло. Я учился в 273-й школе на 1-ой Мещанской, там же, где Высоцкий учился, но он был младше меня, и я его тогда не знал, только потом вычислил. А ещё у нас учился Миша Студенецкий, он стал впоследствии знаменитым баскетболистом. У нас была школа, если можно так сказать, с баскетбольным уклоном, прикреплённая к московскому «Динамо». Я даже выступал за сборную школы, и меня взяли в «Динамо», правда побыл я там немного. Я и ещё на бокс ходил, и были у меня там какие-то успехи, выигрывал бои. Потом в футбол успел у себя около дома в «Буревестнике» вратарём поиграть. Но так как я рос без отца, с мамой, то она меня отправляла в чудеснейший пионерский лагерь на всё лето под Востряково по Павелецкой дороге. И когда я пытался осенью возвращаться в эти секции, то меня там уже забывали.
Фото: из личного архива Сергея Шмитько
— Давайте вернёмся к отделу футбола…
— В отделе футбола помимо Кучеренко был ещё Владик Замов, но он выполнял какие-то мелкие поручения, отвечал за дубль, писал штамповочки, например: «Играют дублёры» и т. д. И с ними в комнате сидел великолепный художник, изумительный Игорь Массина. Это он придумывал эмблемы чемпионатов, дружеские шаржи, я ему даже стихи посвятил. И там же находился ещё один знаменитый журналист Александр Виттенберг или Вит, как его все называли. Тоже большая величина в футболе, личность очень интересная. А в другой комнате, поменьше, сидели Алексей Леонтьев, бывший вратарь «Спартака», Лариса-секретарь и я… за освободившимся столом Березовского.
— Про Валерия Березовского мало написано, расскажите что-нибудь о нём?
— Мы с ним абсолютные ровесники. Он родился 9 января 1935 года, а я на два дня позже, и он мне постоянно говорил в шутку: «Ты ещё пацан и слушай старших». Валерка был один из самых близких мне друзей. Он знал мою семью, а я его. Мы бывали друг у друга дома. Он был не только талантливый журналист, он был талантлив во всём, и прежде всего по отношению к жизни. Чтобы понять, кто такой Березовский, надо было быть с ним в одной компании. Когда мы все вместе сидели, и потом заканчивалось вино, то никто никуда не бежал, в те же самые бутылки наливалась вода и все продолжали разговаривать дальше. Вино было не главным. Это была романтическая жизнь. Когда у него спрашивали, за кого вы болеете, то он говорил: «У меня нет любимой команды». А за кого он мог болеть, если у него везде были друзья. Он по-настоящему дружил с Валентином Ивановым, у него ночевал Валерий Лобановский, он хорошо знал всех динамовцев Киева, он же был киевлянин. Его любили все. Он был всё время радостный, мы жили на одном юморе. Очень повлияло на то, что мы с ним сблизились, это чувство юмора, постоянные розыгрыши. Однажды мы были с ним и Сашей Горбуновым на весенних сборах наших команд в Сочи, и вот идём мимо газетного киоска, он подходит к киоскёру и спрашивает: «Скажите, а сборник стихов Сергея Шмитько остался?». А киоскёр за словом в карман не полез и сходу отвечает ему: «Хватились, его расхватали, как горячие пирожки». А Валерка ему: «Ну тогда дайте «Советский спорт». Вот таким был Валерий Березовский, умница, замечательный человек.
Фото: из личного архива Сергея Шмитько
— А кто для вас помимо Березовского был в журналистике примером для подражания?
— Березовский был моим ровесником, а примером для подражания были Лев Иванович Филатов и Аркадий Романович Галинский. Это две суперзвезды. Они были разными, и как бы конкурировали между собой, и оба ко мне хорошо относились. То, что писал Филатов, часто не очень нравилось Галинскому, и наоборот. Они могли возражать друг другу. Если я иногда в каких-то вопросах не соглашался с Галинским, то он мне сразу говорил: «Серёжа, вы идёте под флагом Филатова». Он меня как бы ревновал. Но ходил специально для меня в издательство и пробивал мою книжку. Он хотел, чтобы издали все мои футбольные очерки. Галинский был по жизни задиристым, он мог сказать кому угодно что угодно и в Спорткомитете или ещё где-нибудь, за словом в карман никогда не лез, но в то же время это был человек сверхинтеллигентный и сверхпорядочный и пострадал за это. Его постоянно требовали убрать: то с телевидения, где он был комментатором или ещё откуда-нибудь. И потом его отстранили на семнадцать лет от журналистики в спорте, но он не сломался. У Беллы Ахмадулиной есть такие строчки.
Что делать, если в схватке дикой
всегда дурак был на виду,
Тогда, как человек великий,
Как мальчик попадал в беду.
И сейчас вспоминая Филатова и Галинского я скажу вам, чем отличаются великие журналисты от обыкновенных, они могут настолько интересно преподнести тот или другой эпизод матча или дать нестандартную оценку тому или иному событию на поле, и из всего этого сделать глубокий вывод, дать развёрнутый анализ, что оторваться от этого материала просто невозможно. А сейчас я читаю несколько строчек, и для меня уже всё ясно, дальше читать не стоит. Ведь в отчётах о матчах часто фигурируют одни и те же выражения или штампы, которые повторяются из номера в номер из материала в материал. Филатов даже написал об этом, как о «нашем сквернословии» в футбольной журналистике. Вот несколько выражений, отмеченных Филатовым. «Чаша весов перевесила», «питали мячами», «словно слаломист», «вратарь на высоте» и т. д. А про Галинского очень хорошо написал наш коллега журналист Анатолий Чайковский. (Берёт футбольный справочник). «Аркадий Галинский был наверное единственным спортивным журналистом, кто создал свой мир спорта, смоделировал свою необычайную интересную страну, люди которой требовали самого пристального изучения, поскольку открывали такие стороны спорта, такие его горизонты, что даже голова шла кругом».
— Cергей Николаевич, я читал про вас, что вы сделали первое интервью с 19-летним Блохиным и с 18-летним Бубновым, с другими известными людьми, вам нравилось записывать такие разговоры?
— Не особо. Я больше пишущий журналист: чтобы сделать хорошее интервью, к нему надо условно год готовиться, для меня было лучше, если я сам напишу. Меня Кучеренко сколько раз отправлял на юбилей или ещё на какое-нибудь мероприятие: и к Николаеву, и к Ныркову, и к Царёву, и говорил мне: «Иди, они просят, чтобы ты пришёл». Нельзя просто подойти к человеку, задать ему дежурные пятнадцать вопросов, и всё готово. К интервью нужно подходить со всей серьёзностью. Человек, сидящий напротив тебя, должен чувствовать твою подготовленность, знание темы. Не люблю я тех, кто подсунет микрофон, задаст вопрос, а наговорит там тебе может быть что-то дельное, и вот уже считает, что он журналист. Это всё равно, что, извините, спать с женой награждённого, а потом искать себя в списках этих самых награждённых.
Фото: из личного архива Сергея Шмитько
— А кто из футболистов на вас произвёл самое незабываемое впечатление?
— Таких много, долго можно перечислять: это и Блохин, и Стрельцов, и всенародный любимец Черенков. Евтушенко написал о Боброве так: «Шаляпин русского футбола, Гагарин с шайбой на Руси». А Черенков был Есениным в отечественном футболе. Он играл легко и непринуждённо, это ему позволял его высокий футбольный интеллект. Он играл так, как играют мальчишки во дворе, получая удовольствие от любого выполненного финта, от любой ювелирной передачи. Федя доставлял радость на поле и себе, и зрителям. Да и удар у него был поставлен. А сейчас посмотришь, бьют на пять метров выше ворот. Ведь команда прилагает много усилий, чтобы доставить мяч до чужой штрафной, а тут раз, и в небеса. Фёдор был очень одарённый, да ещё и скромняга, каких редко сыщешь.
— Вы ещё работали в журнале «Физкультура и Спорт», что там было интересного?
— В журнал «Физкультура и спорт» я пришел на исходе 1971 года, благодаря Николаю Александровичу Тарасову, аристократу духа, талантливому поэту, который из «Советского спорта» пришёл туда на должность главного редактора. В журнале я стал заниматься футбольными делами, и ещё там был создан отдел литературы. К нам постоянно шёл поток писем, рассказов, стихов. Тираж у нас был огромный по нынешним меркам. Тарасов убрал оттуда всех старых сотрудников и набрал команду нужных себе людей: взял Галинского, ещё одного прекрасного журналиста Александра Нилина и такого же прекрасного Александра Марьямова. Это было незабываемое время. В отличии от «Советского спорта» и еженедельника «Футбол» мы не были зажаты в определённые рамки, как репортёры, которые там работали. Они писали определённые отчёты, а мы могли писать то, что мы хотим. Мы брали 15 дней на командировку и ездили каждый год по окончании сезона с фотографом Юрой Соколовым к победителям чемпионата. Выиграла ворошиловоградская «Заря», мы ехали в Ворошиловград, выиграло «Динамо» Минск, мы ехали в Минск, «Зенит» выиграл, ехали в Питер и т. д. Никто нас не ограничивал в выборе темы, главное, чтобы был материал. А какие люди к нам приходили в редакцию: Евтушенко, Вознесенский, Нагибин, Межиров… Иду сдавать материал, а в редакторском кабинете писатель Юрий Трифонов у Тарасова сидит. С ним я ещё в литературном институте познакомился. Заставили меня прочитать им мой очерк «Лихачёв и Папаев» про двух друзей футболистов, которые родились в Саратове. И когда я закончил, то Трифонов мне говорит: «Вам, Серёжа, нужно продолжить и повестушку об этом написать» (смеётся).
Фото: из личного архива Сергея Шмитько
— Папаев — это наш знаменитый спартаковец, а про Лихачёва я не слышал? Расскажите, что вы о них писали?
— Гена Лихачёв, сам саратовский и начинал в местном «Соколе». И один раз на тренировке у них какие-то ребята стояли сзади за воротами. Это сейчас не подойдёшь, а тогда было можно. И Витя Папаев был среди этих ребят, и тут мяч случайно отскакивает к нему, и он его не вернул назад, а начал им чеканить всеми частями тела. Это мне Гена Лихачёв потом рассказывал. Папаевым сразу заинтересовались, а через месяц он уже был в штате команды. А потом они с Генкой сдружились и вскоре разошлись по разным командам. Папаев попал в московский «Спартак», а Лихачёв в львовские «Карпаты». Они сохранили дружбу, переписывались. И когда «Спартак» должен был играть во Львове, то меня туда отправили в командировку, и мы там у Генки вместе встретились. И вот я про их дружбу написал. А с Витькой Папаевым мы часто в Москве виделись у него дома. Он мог по квартире ходить и постоянно чеканить мячом, техника у него была изумительная. Помню, он говорил: «Не люблю черновую работу делать — голы забивать» (смеётся). А ещё как-то раз мы пошли с ним в парк, погулять около его дома, а он всё с тем же мячом идёт, чеканит, мяч к ноге прилипает, и решил мне показать, как надо обводить. А я встал на месте, как вкопанный, и не дёрнулся, мяч в меня попал, и у него не получилось. Витька возмутился — как так, не удалось обвести «дурака» такого и говорит мне: «Слушай, так и завестись не долго» (смеётся). И я сразу вспомнил Татьяну Затуловскую, жену Винокурова, с её шахматными баталиями…
— Сергей Николаевич, и ещё у меня есть к вам просьба. Я сотрудничал с немецким футбольным журналом «Kicker», можете рассказать о его многолетнем главном редакторе Карле Хайнце Хайманне, которого любили у нас в стране, особенно во времена СССР.
— Имя Хайманна в журналистских кругах знали все. Он же прошёл мальчишкой через войну, через плен, и попал на хороших людей, которые ему помогали. Меня познакомил с ним Лев Ивановича Филатов в 1975 году в Киеве, куда Хайманн приехал на ответный матч за Суперкубок между мюнхенской «Баварией» и киевским «Динамо». Мы тогда с Филатовым постоянно встречались в командировках. Он ездил, как главный редактор еженедельника «Футбол», а я от журнала «Физкультура и спорт», и мы с ним часто гуляли и разговаривали не только о футболе, но и о поэзии, литературе, искусстве. Так вот именно в Киеве я первый раз и встретился с Хайманном, с которым Филатов дружил. Хайманн прекрасно говорил по-русски, мне иногда казалось, что он на немца совсем не похож. Хайманн очень ценил Блохина, Лобановского и вообще всю ту команду «Динамо» Киев. Он мог говорить не только о футболе, но и поддержать любую беседу, даже если вдруг мы переключались на Толстого или Чехова. И до сих пор, вспоминая ту встречу, меня не покидает чувство, что со мной были два больших человека, а я рядом с ними казался себе маленьким журналистом. Для меня журнал Кicker в те времена — это высшая инстанция футбольной журналистики. Тогда середина 70-х — это была эпоха немцев. У них появилась уникальная команда. Они выиграли в 72-м чемпионат Европы, в 74-м чемпионат мира. Мюнхенская «Бавария» стала трёхкратным обладателем Кубка чемпионов. А когда я уже работал в еженедельнике «Футбол», над моим столом висел плакат с Францем Беккенбауэром.
— А после вы с Хайманном часто встречались?
— Не часто, но встречались. На чемпионате мира в Италии в 1990 году, я помню, его спросил, сколько раз он бывал на мировых первенствах, и число 10 меня поразило. А последний раз я его видел на 80-летнем юбилее Никиты Павловича Симоняна. Хайманн сидел в ресторане за столом рядом с Симоняном. Сначала была официальная обстановка, а потом уже пошли тосты, поздравления и подарки от друзей. На голове Никиты Павловича появилась папаха, от него она перешла на голову Хайманна. Это было ужасно смешно. Жаль фотоаппарата с собой не было.
Фото: из личного архива Сергея Шмитько
— Сергей Николаевич, не секрет, что вы дружите с нашими известными футболистами ещё времён Советского Союза Евгением Ловчевым и Александром Бубновым.
— Да. Это мои сверхдрузья.
— У меня вопрос по Александру Бубнову, но хочу вас предупредить, он будет для вас не очень приятным.
— Давайте, чем неприятней, тем интересней.
— Я прослушал часть аудио версии его книги и бросил, потому что слушать всё это было тем ещё удовольствием. Думаю, вы поняли, о чём я говорю. Выворачивать наизнанку внутреннюю кухню команды, чтобы привлечь читателя – это, мягко говоря, не этично. Я брал интервью у многих спартаковцев, кто с ним вместе играл, и они о Бубнове слушать не хотят. Вот так он этой книгой настроил против себя всю команду. Что скажите?
— Что сказать? Дураки, большей любви и большего уважении и почтения, и их оценки им никто никогда не давал. Они просто этого не понимают. Это книга уникальная. Саша меня просил: «Сделай её со мной». А я ему говорил: «Я тебе эту книжку испорчу, я буду править её, и она выйдет в урезанном виде, а нужно, чтобы ты оставался таким, как ты есть, со своим голосом, со своими всевозможными разговорами». Но предисловие к этой книге я всё-таки написал и похвалил его. И скажу так, чтобы он там не рассказывал про Дасаева, он даёт ему оценку выше крыши, Черенкову тоже выше крыши и. т. д. Он правду писал.
— Вы думаете, Дасаеву его правда нужна, если он «вываливает» про него всё, что можно и что нельзя! Как вы считаете, Дасаеву приятно было всё это про себя слушать?
— С этим согласен. Конечно, Дасаев обиделся.
— И другие, я знаю, обиделись. Им-то тоже зачем всё это?! Кто-нибудь сейчас с ним здоровается из «Спартака», поздравили ли они его с 70-летием?
— Не знаю, я ему давно не звонил, но ему после всего этого было не просто. Я Сашу уже несколько лет не трогаю. Они были ближайшие друзья с Женей Ловчевым, и я всё время между ними болтался, а потом после выхода книги они страшно поругались, и я несколько лет хотел их померить. Но первый, кто стал выступать против Бубнова, когда книга вышла, был Валера Рейнгольд, он это умел делать, и я полтора часа его убеждал, что он так ничего и не понял. Каждый может оставаться при своём мнении, я никого переубеждать не буду. Я убеждён, что не настало ещё то время, может, лет через десять всё встанет на свои места, и все всё правильно поймут. Сколько я Бубнова знаю, чтобы он не писал, он ни про кого не скажет, что кто-то сыграл безобразно или кого-то оскорбит. Да он правдоруб, и иногда дипломатии ему не хватает.
Фото: из личного архива Сергея Шмитько
— Хорошо, с Бубновым закончим, а что не хватило Евгению Ловчеву, чтобы стать тренером, скажем так, уровня Олега Романцева? Ведь он тоже хотел возглавить «Спартак».
— Это было всё при мне, в многочасовых телефонных разговорах. Дело всё в том, что уровень Романцева, как тренера, ни Бубнов, ни Ловчев не считают высоким. Романцев тренировал «Спартак» по шаблонам Бескова.
— К Романцову можно по-разному относиться, но он смог воспользоваться своим шансом и много сделал и многого добился…
— С Ловчевым я жизнь прожил, ночевал у него, и он у нас, кормил его дурацкой лапшой, когда денег не было. Просто нужно понять одну вещь: Ловчев, он весь в футболе, с ним ни о чём кроме футбола невозможно говорить. Я с ним много поездил, когда он в Майкопе был тренером, в Челябинске…
— Хорошо, но почему тренером в хороших командах он не стал?
— Дело в том, что здесь надо видеть ситуацию, почему определённые люди, типа того же Бубнова и Ловчева, не вышли на большие высоты, посмотри, как мыкается тот же Талалаев…
— Талалаев сейчас здорово выстрелил с «Балтикой». А про Бубнова и Ловчева я могу сказать с ваших слов, что им просто не повезло.
— Наоборот, им очень повезло, они прожили и проживают жизнь счастливыми людьми в футболе. У Достоевского есть знаменитое выражение: «Человек несчастлив потому, что не знает или не понимает, что он счастлив».
— Ну и в конце нашей встречи скажите, пожалуйста, несколько слов о сегодняшней футбольной журналистике?
— Что сказать! Я уже говорил, что сейчас два слова человек написал, и он уже журналист. Раньше изданий было мало, все журналисты были наперечёт. Нас пускали в раздевалки, в автобусы. Ведь очень важно не только то, как ты пишешь, но и кого ты знаешь. Сейчас очень много молодых ребят и девочек вижу в ложе прессы на стадионе «Динамо», куда я часто хожу. Но писать интересно о футболе, хорошим русским языком, в хорошем стиле — это задача очень трудная. Намного проще быть подставкой для микрофона, обращённого к тренеру или игроку после матча в микст-зоне. Сейчас очень много выдумывают, о чём бы написать, ищут дешёвые сенсации, копаются в схемах. Ведь всё намного проще, и не надо ничего усложнять. Я беседовал на эту тему с большими тренерами. Есть группа игроков атаки и группа игроков обороны, и одни в зависимости от ситуации на поле помогают другим, такая гармошка, которая разворачивается туда или обратно. Мне ещё Вит, наш известный журналист, об этом говорил. В футбольной журналистике нет никаких тайн, нужно просто написать, почему одна команда выиграла, а другая проиграла, и всё. Но сделать это нужно так, чтобы было интересно читать другим, в этом и кроется весь секрет.
Фото: Александр Косяков/ «В мире спорта»
— И ещё вопрос: откройте секрет, как прожить такую долгую, насыщенную событиями и наполненную встречами с интересными людьми жизнь? Что для этого нужно?
— Не знаю, как тут ответить. Я жизнелюб, у меня натура такая, я живу ради жизни, меня всё в ней радует: и деревья, и кошки, и собаки. Я никогда не думал, как я проживу свою жизнь, сколько я проживу, я и сейчас об этом не думаю, меня, кто-то ведёт по этой жизни, попадаешь на плохих людей, возникают какие-то неприятности, но тут же вдруг появляются хорошие люди, берут тебя за руку, и кто-то тебя там повёл, кто-то тут повёл, и стихи мои так же печатали. Я ведь не пробивал их, никого ни о чём не просил, просто их брали и печатали. Из издательств звонили, спрашивали, а я ещё думал, надо ли соглашаться, и пропускал это мимо ушей. Я смотрю на моих приятелей, бесконечных этих поэтов: они умирают, из кожи лезут, чтобы напечататься. А у меня это было как бы само собой. Мне Сашка Горбунов говорит: «Ты «сибарит», ты избалованный». А я даже не знаю, что ему ответить. Меня жизнь так вела, и я в ней так себя ощущал. Я ничего не преувеличиваю и не приуменьшаю. Я прихожу из армии, меня берут уже в Москве в газету «Советский Флот», тогда были очень популярны репортажи в стихах. Потом Хрущёв газету закрывает, и все расходятся кто куда, а я попадаю в другую газету, ещё лучше, «Красная звезда», а там спортивный отдел был. Там появилась моя первая заметка о футбольном матче в Высшей лиге. Это всё со мной происходило ещё до литературного института. Вы видите, о своей жизни я могу рассказывать бесконечно, не хватит никакого времени.
— Сергей Николаевич, спасибо вам за воспоминания, было очень интересно с вами поговорить, здоровья вам.
— И вам спасибо.
Текст: Александр Косяков.
Фото: из личного архива Сергея Шмитько и Александр Косяков.
