Тем летом Грэм снова отправился с семьей на отдых во Францию. Когда он вернулся, на столе лежал конверт. К этому времени он уже привык получать письма, часто от разгневанных сторонников, — письма, на которые он всегда отвечал, часто со скрупулезными подробностями. Однако в этом было нечто иное. Прежде чем открыть конверт, он обратил внимание на толщину бумаги и почерк: «насыщенные синие чернила» и «аккуратный наклонный шрифт».

Внутри лежали два исписанных от руки листа бумаги. Взглянув на подпись, Грэм увидел, что письмо подписано «Берти Ми».

За несколько месяцев до этого Ми ушел в отставку с поста менеджера «Арсенала» в возрасте пятидесяти восьми лет. Будучи физиотерапевтом клуба, он поднялся по карьерной лестнице и стал менеджером — эту роль он занимал в течение следующих одиннадцати лет. За время своего руководства Ми изменил судьбу «Арсенала». Не выигрывая трофеев с 1953 года, они выиграли Кубок Англии и Лигу в 1971 году — всего лишь второй раз за XX век.

Невысокий мужчина с чертами лица, похожими на хорька, и редеющими волосами, закрепленными с помощью геля для волос, Ми всегда одевался одинаково — серый костюм и клубный галстук. Если уж на то пошло, он был еще большим приверженцем дисциплины, чем Грэм. Он требовал, чтобы его игроки носили воротнички и галстуки — не только на поле в дни матчей, но и на тренировках. Он также поделился своим отношением к волосам на лице — за годы правления Ми ни один бородатый игрок не был выбран в состав «Арсенала».

В то время самым одаренным игроком в стране считался лохматый Джордж Бест. В то время как любой другой менеджер в лиге был бы рад подписать его, Ми отказался от этой идеи, заявив, что не думает, что Бест будет соответствовать стандартам «Арсенала».

Когда он был физиотерапевтом клуба, Ми даже осматривал руки игроков, чтобы убедиться в их чистоте, и брюки, чтобы убедиться, что они правильно отглажены. Но если в некоторых вопросах он был ярым традиционалистом, то в других Ми был заядлым новатором. Он придавал большое значение физической форме и диете и, как и Грэм, доводил игроков до предела.

В «Арсенале» Ми внушал такой страх, что одному игроку становилось физически плохо дважды в день, перед каждой тренировкой. Он также считал, что менеджеры никогда не должны считать себя выше или могущественнее своих болельщиков. На протяжении всего своего пребывания в «Арсенале» он отказывался выходить за пределы справочника и настаивал на том, чтобы его номер оставался в телефонной книге.

После ухода из «Арсенала» Ми подумывал о том, чтобы возобновить свою прежнюю карьеру физиотерапевта. Но, как мягко объяснил друг, с тех пор мир шагнул вперед. «Если ты вернешься, персонал будет совсем не таким, как тогда, когда ты там был, — сказал ему друг. — Они будут носить грязные кроссовки и не обратят внимания на то, что каждое утро их руки осматривают».

В свои пятьдесят восемь лет Ми стремился продолжать работать и был уверен, что в футболе еще есть место для тех, кто верит в вежливость, дисциплину и личную гигиену. Ему также нравилась идея вызова. Хотя Ми не искал работу, он написал в своем письме, что рад помочь «Уотфорду», если сможет быть полезным.

Как бы он ни был удивлен, получив письмо, первым побуждением Грэма было выбросить его в мусорную корзину. Несмотря на то, что Ми явно забыл об этом, пути этих двух мужчин уже пересекались. Когда Грэм был менеджером «Линкольна», он позвонил Ми и спросил, не может ли тот одолжить одного из запасных центральных хавов «Арсенала» на несколько игр.

Ми был одним из тех менеджеров, которыми Грэм больше всего восхищался, и он сформулировал свою просьбу в достаточно уважительных выражениях. Но Ми не оказал ему никакой помощи, а обратился к нему «молодой человек», в общем-то, был высокомерен и фактически велел ему проваливать.

После этого Грэм позвонил другому своему кумиру, Биллу Шенкли, легендарному шотландскому менеджеру «Ливерпуля». Он снова спросил, не может ли он одолжить одного из его центральных хавов.

— Послушай, сынок, — сказал ему Шенкли. — Ты любишь, чтобы твои центральные хавы были высокими, быстрыми, сильными и смелыми?

— Да, мистер Шенкли, — сказал Грэм.

— Зови меня Билл, — сказал Шенкли. — Это хорошо. Но позволь мне сказать тебе следующее: Защитники «Ливерпуля» должны быть высокими, быстрыми, сильными и смелыми, даже те, кто играет в резервной команде. Вот почему ты не можешь получить ни одного из них — но удачи тебе.

Этот инцидент преподал Грэму еще один ценный урок. «Один человек отказал мне в назойливой манере, а другой сделал это в замечательной, и это научило меня тому, как вести себя с людьми, стоящими чуть ниже по служебной лестнице. Я решил, что если я когда-нибудь достигну вершины игры, то не буду разговаривать с менеджерами низших дивизионов так, как Берти разговаривал со мной».

Но чем больше Грэм думал об этом, тем больше понимал, что будет безумием отказаться от предложения Ми. Он поговорил с Элтоном, который согласился, что опыт Ми будет бесценен. Оставив свои сомнения на потом, Грэм позвонил ему и попросил зайти побеседовать. Во плоти Ми оказался еще более воякой, чем он ожидал; казалось, все в нем кипело от сдерживаемой энергии.

Однако он вовсе не был заносчивым, как опасался Грэм. Более того, вскоре выяснилось, как много у них общего. Они оба верили в стиль футбола, предполагающий постоянный прессинг и максимальное давление на соперника: Атака! Атака! Атака! При любой возможности. И хотя у Ми были резкие манеры, он не был вспыльчивым. Его жена, Дорис, заметила, что в моменты сильного напряжения на щеке Ми подрагивает маленький мускул. В остальном никакой реакции не было.

Грэм, как ему было хорошо известно, был склонен выходить из себя, в то время как его председатель был известен своей вспыльчивостью. Возможно, они нуждались в успокаивающем воздействии? В ком-то старше, взрослее, кто уже видел все это раньше. «Думаю, на каком-то уровне я понимал, что мне нужен кто-то, кто будет держать меня в узде и время от времени задавать вопросы о том, что я делаю».

К концу встречи Берти Ми стал ассистентом менеджера «Уотфорда». Новость о его назначении была воспринята с недоверием футбольными обозревателями с Флит-стрит. Почему человек с послужным списком Ми тратит свое время в таком маленьком клубе, как «Уотфорд»? Но, по мнению Грэма, это также послужило четким сигналом о намерениях: «Его приезд показал людям, что мы не валяем дурака и что у нас серьезные намерения».

Как и Элтон, когда он впервые встретил Грэма, он инстинктивно почувствовал, что Берти Ми — родственная душа. «Берти не был демонстративным человеком, но он был очень хорошим мыслителем. И хотя он не сказал ничего особенного, то, что он сказал, имело смысл. В некоторых отношениях мы, конечно, были противоположны друг другу, но все трое были довольно схожими типами личности. Мы все трое сразу же перешли к делу, и каждый из нас мог распознать плохое яйцо за несколько километров».

Как бы Грэм ни был доволен назначением Ми, он понимал, что должен показать ему, кто в доме хозяин, на случай, если тот снова начнет буянить. Вскоре он придумал безотказный способ дать понять, кто здесь главный.

Каждое утро, ровно в 8:30, в Кремле проходило совещание сотрудников. Ми всегда был там в своем костюме и галстуке, готовый к работе. Обычно Грэм, столь же пунктуальный, тоже присутствовал. Но теперь он намеренно стал приходить на десять минут позже. К моменту своего прихода обрадованный Грэм увидел, что мышца на щеке Ми неконтролируемо дергается. «Я знал, что это сводит Берти с ума, но он никогда ничего не говорил».

Как выяснилось, Ми, отнюдь не пытаясь узурпировать Грэма, был слишком рад играть вторую скрипку. Он оказался наименее самолюбивым человеком: никогда не пытался вмешиваться, не навязывал свое мнение и не рассказывал о днях своей славы в «Арсенале».

Кроме того, он оказался гораздо менее чопорным, чем предполагали люди. На одной из первых выездных игр, которую посетил Ми, среди директоров принимающего клуба разгорелась оживленная дискуссия о том, стоит ли пускать Элтона, одетого в пиджак с огромными отворотами и привычные туфли на платформе, в зал заседаний. «Джентльмены, я полагаю, что у нашего председателя может возникнуть проблема с одеждой, — обратился Ми к директорам клуба. — Не могли бы вы подтвердить свой дресс-код?»

Конечно, ответили они ему; они ожидают, что любой посетитель будет одет в пиджак, галстук, брюки и туфли.

Ми отметил, что, строго говоря, Элтон одет во все эти вещи — хотя и в таком стиле и сочетании, которого никто из них никогда не видел. «Может, они и не в вашем вкусе, — сказал он, — и, честно говоря, не в моем тоже, но из-за этого ему нельзя запретить войти».

После очередного торопливого обсуждения Элтону разрешили войти.

26.

Грэм всегда утверждал, что не знал, что Элтон — гей, когда они только познакомились. Хотя Элтон фактически объявил об этом восемнадцатью месяцами ранее, Грэм вряд ли был заядлым читателем журнала Rolling Stone — маловероятно, что он вообще о нем слышал, — и не удосуживался просматривать колонки газетных сплетен.

Насколько ему было известно, гомосексуальность — это то, о чем он смутно знал, но чему никогда не был свидетелем. Вспоминая свое время в «Линкольне», он вспоминает общие бани с мачо-разговорами — и «все отмахивается» — и размышляет о том, как трудно, должно быть, было тем, кто был геем.

Грэм, который, насколько ему было известно, никогда не встречал геев, не знал, как на это реагировать. Поразмыслив, он решил попробовать пошутить. «Мне все равно, что ты делаешь, Элтон, — сказал он ему. — Пока ты не пытаешься меня поцеловать».

Позже он подумал, что мог бы лучше это сформулировать. Но при всей своей неловкости Грэм инстинктивно сочувствовал всем, кто становился жертвой предрассудков. Как Лютеру Блиссету приходилось терпеть расистские насмешки, так и Элтон привык к тому, что фанаты соперников выкрикивают в его адрес оскорбления. «Не нагибайся, когда рядом Элтон Джон!» — это была знакомая присказка; вариации на ту же тему повторялись почти на каждой выездной игре, на которую он ходил.

С самого начала Элтон решил, что не позволит этому овладеть собой. Что он просто смирится и будет терпеть. «Они делают это, чтобы испытать тебя, и если ты будешь переживать по этому поводу, это будет неправильно. Кроме того, многие выкрики мне показались по-настоящему смешным».

Грэм, однако, был настроен менее снисходительно. «Одно дело, когда тебя выделяют за твои футбольные или менеджерские недостатки, но совсем другое — когда тебя оскорбляют за твою сексуальность, — размышляет он. — Я сразу понял, что подобным вещам просто нет места в игре».

Он решил, что в будущем, хотя и хочет, чтобы болельщики «Уотфорда» были как можно более шумными, он не готов мириться с ругательствами и оскорблениями. Его также очень поразил отказ Элтона обижаться. «Его способность отмахиваться от криков толпы меня поражала, но и огорчала. В анонимности толпы есть что-то такое, что дает людям ощущение, что у них есть возможность говорить то, о чем они никогда бы не подумали, если бы были одни».

Они никогда не обсуждали гомосексуальность Элтона. «Мы никогда не говорили об этом, ни разу, — вспоминает Элтон. — Грэм, конечно, не был гомофобом, просто не было необходимости поднимать эту тему. Меня это ничуть не беспокоило, я всегда чувствовал, что он любит меня таким, какой я есть».

В сентябре 1978 года они вдвоем отправились на север, чтобы посмотреть матч «Уотфорд» — «Ротерем», который «Уотфорд» проиграл со счетом 1:2. Обычно. Элтон любил ходить на выездные матчи «Уотфорда». С детства болея за отстающих, он верил, что настоящий дух футбола можно найти только в маленьких клубах, с их преданными фанатами, корявыми полями и разваливающимися трибунами. «Там ты видел людей, которые играли из любви к игре, не думая об эго или деньгах. Клубы управляются местными бизнесменами. В Гримсби все они занимались торговлей рыбой, а в Уоркингтоне — картофелеводством. В Йорке в зале заседаний даже горел угольный камин; все это было очень по-диккенсовски».

Но этот случай должен был оказаться совсем другим. После окончания игры Элтон и Грэм зашли в бар клуба, где застали директоров «Ротерема», почти так же не привыкших к победам, как когда-то «Уотфорд», в состоянии наивысшего ликования.

«Мы должны были сделать глубокий вдох и войти, подняв голову и поджав губы», — вспоминает Грэм.

Элтон особенно тяжело воспринял поражение и отправился в туалет, чтобы посидеть в одной из кабинок, пока не успокоится. Пока он там находился, пришли два директора «Ротерема».

Когда они стояли у писсуаров, он услышал, как один сказал другому: «Ну, мы сегодня показали этому педику, не так ли?»

Хотя обычно он все пропускал мимо ушей, в данном случае неприкрытая гомофобия и тон спокойного самодовольства мужчин привели Элтона в ярость. Когда он вышел из туалета, Грэм еще никогда не видел его таким сердитым. Сначала Элтон хотел пойти и все высказать этим двум. Однако Грэм убедил его не делать этого. По его словам, не было смысла сообщать им, что они причинили ему боль. Если бы он так сделал, это просто подтвердило бы все их предрассудки: «Вместо того чтобы думать о тебе как о педике, они будут думать о тебе как о педике и неудачнике».

Возможно, он мог бы сформулировать это и получше, подумал Грэм. Тем не менее он был уверен, что провоцировать конфронтацию было бы ошибкой. Вместо того чтобы устраивать сцену, они должны просто посмотреть мужчинам в глаза, поздравить их и пожелать клубу удачи в оставшейся части сезона. Это, по его мнению, произведет гораздо большее впечатление.

Оба они подошли к сидящим директорам «Ротерема», протянули руки и самым искренним тоном, на который только были способны, поздравили их и сказали, что победила лучшая команда. Затем они ушли, с удовлетворением отметив, что после них осталась атмосфера значительного недоумения.

* * * *

Хотя Грэм старался поддерживать его как мог, именно его жена, Рита, поняла, что нужно Элтону прежде всего — чувство покоя, нормальности. После того как они побывали в Ротереме, она предложила Грэму пригласить Элтона в Мэндевилл Клоуз на семейный ужин. Он немного нервничал по поводу этого приглашения, но, как оказалось, оно было принято с благодарностью.

Рита сказала им двоим, что есть только одно правило: они могут говорить о чем угодно, но только не о футболе. Вскоре эти ужины стали регулярными. Раз в несколько недель Элтон присоединялся к Тейлорам за их обеденным столом — он особенно любил пастуший пирог Риты, за которым в идеале следовал ее ревеневый крамбл.

Для начала они пытались найти тему, на которую могли бы говорить все вместе: футбол был вне меню, а Грэм ничего не знал о рок-музыке. Но чем больше они узнавали друг друга, тем более непринужденной становилась атмосфера. Хотя у Грэма было не так много интересов вне футбола, он интересовался историей, особенно Второй мировой войной, и иногда они втроем обсуждали ключевые моменты войны, такие как День высадки десанта союзников в Нормандии или Битва за Британию.

Для Элтона это был взгляд на то, чего он никогда не испытывал. Когда он рос, его родители постоянно ссорились, а во время семейных обедов ярость разгоралась особенно сильно. И теперь, когда он стал взрослым, его слава не позволяла ему вести хоть что-то похожее на нормальную жизнь.

«Помню, я с завистью оглядывался по сторонам и думал, какая стабильная жизнь у Грэма и Риты. Как они устроились, как были счастливы. Раньше я думал, наступит ли когда-нибудь день, когда я смогу так жить. Когда у меня будет хоть какая-то стабильность, хоть какая-то нормальность. Или я просто собираюсь провести остаток жизни, колеся по миру и ночуя в бесконечных гостиничных номерах?»

После ужина и мытья посуды они часто играли в карты. И Элтон, и Грэм отличались острой конкуренцией. Однажды до Грэма постепенно дошло, что Рита и Элтон сговорились, чтобы он проиграл. Что еще хуже, они оба начали хихикать, как школьники, когда их разоблачили. Грэму было совсем не смешно — он вышел из себя. Вскочив на ноги, он опрокинул кофейный столик, отчего карты разлетелись, и скрылся — тем самым вызвав у Риты и Элтона истерический смех.

Однако по большей части их совместные вечера были оазисами спокойствия. Спустя годы Грэм будет вспоминать о них как об одних из самых счастливых периодов в своей жизни. «Те дни я вспоминаю с особой теплотой, когда мы прокладывали себе путь и начинали добиваться успеха в игре».

Когда им с Элтоном разрешали поговорить о футболе, они могли говорить часами, находясь на одной волне энтузиазма. «Я помню долгие разговоры с Элтоном о клубе, команде, соперниках и некоторых игроках. Прежде всего, вспоминается энергия, которой мы оба обладали, а также наше стремление и решимость вести клуб вперед. Мне нравилось общаться с ним, потому что, хотя он и не был тем, кого я называю «футбольным человеком», он был очень осведомлен и всегда имел интересную точку зрения. Он всегда интересовался моими мыслями, но управление футболом оставлял на мое усмотрение и никогда не упрекал меня в том, что я зря потратил его деньги, если подписанный мной игрок оказывался неудачником».

Сильнее всего их связывало ощущение, что они вдвоем против всего мира. Несмотря на то, что они столкнулись с огромными трудностями в своем стремлении осуществить мечту Элтона, это лишь сделало их более решительными, более кровожадными — и более сплоченными.

В будущем Грэм решил сделать все возможное, чтобы оградить Элтона от любых личных нападок. Что касается Элтона, то он всегда старался быть наготове, чтобы поднять боевой дух Грэма, если тот испытывал какие-то сомнения в себе или чувствовал себя нехарактерно подавленным. Когда бы это ни случилось, его реакция всегда была одинаковой.

«Ладно, Грэм, — говорил он, обнимая его за плечи. — Мы им покажем».

27.

Тем летом недавно назначенный помощник баптистского служителя по имени Джон Бойерс пережил необычный опыт: Бог, как он все больше убеждался, пытался ему что-то сказать. Приехав с женой в Уотфорд, Бойерс работал в баптистской церкви на Сент-Джеймс-роуд в западной части города.

Однажды на группе по чтению Библии, которую он посещал, кто-то спросил его, находится ли его церковь рядом с футбольным клубом «Уотфорд».

— Очень близко, — сказал Бойерс, а затем быстро добавил: — Хотя они нас совсем не беспокоят.

— Вы когда-нибудь думали о том, чтобы связаться с ними? — спросил мужчина.

— Никогда, — честно ответил Бойерс; эта мысль не приходила ему в голову.

Затем мужчина представился. По его словам, он был капелланом футбольного клуба «Олдершот». Последовало неловкое молчание. Бойерс был озадачен. «Я помню, как думал: «Как можно верить во вселюбящего и всемогущего Бога и при этом быть капелланом футбольного клуба «Олдершот»?» Но когда он вернулся домой, то забыл об их разговоре.

Прошло шесть недель, а затем бывший капитан давних соперников «Уотфорда», «Лутон Таун», по имени Алан Уэст пришел в церковь поговорить с ним. Уйдя из спорта профессиональным футболистом, Уэст впоследствии стал набожным христианином. Они разговорились, и Бойерса снова спросили, не думал ли он когда-нибудь о том, чтобы стать частью футбольного клуба «Уотфорд».

На этот раз, вернувшись домой, он не забыл об этом. Вместо этого он опустился на колени и начал молиться. «Господи, неужели Ты действительно что-то мне говоришь?» — задумался Бойерс. Если да, то требовалось какое-то пояснение, а в идеале — какой-то знак. В следующие две ночи — четверг и пятницу — Бойерс возносил ту же молитву. Но ничего, что можно было бы расценить как ответ, не поступало.

В пятницу днем он купил экземпляр газеты «Уотфорд Обсервер» и начал читать длинное интервью, которое Оли Филлипс недавно взял у Грэма Тейлора, — то самое интервью, после которого Филлипс убедился, что Тейлор слишком много о себе возомнил и обязательно расклеится.

Вряд ли найдется много людей, которые поверят, что Бог пытается общаться с ними через страницы газеты «Уотфорд Обсервер», но Бойерс был воодушевлен. «Я читал, сначала с интересом, а потом с изумлением, слова менеджера о его надеждах на футбольный клуб, — вспоминает он. — Грэм хотел, чтобы клуб был частью общества. Он хотел брать своих игроков в школы, на заводы и в больницы — чтобы футбольный клуб «Уотфорд» стал не просто футбольным клубом в Уотфорде, а футбольным клубом, принадлежащим городу, району и жителям Уотфорда».

Бойерс не сомневался, что это тот знак, на который он так надеялся. «Я действительно чувствовал, что Бог что-то говорит». Но все же он попятился, не зная, что делать дальше. Он посоветовался с коллегой-баптистом, вместе они еще немного помолились и пришли к одному и тому же выводу: Бог, решили они, бросает им вызов, чтобы они стали частью футбольного клуба «Уотфорд».

Бойерс написал Грэму тщательно продуманное письмо, в котором предложил свои услуги в качестве клубного капеллана. Грэм, всегда добросовестно отвечавший на корреспонденцию, предложил им встретиться, чтобы обсудить эту идею. Когда Бойерс появился в его кабинете, это было совсем не то, чего он ожидал.

Заметив выражение лица Бойерса, оглядевшего шаткую мебель, нитяной ковер и общую атмосферу ветхости, Грэм извинился за состояние помещения: «Боюсь, разбор мебели — наименьший из моих приоритетов», — сказал он ему.

Какую пользу может принести клубу наличие капеллана, хотел он знать. Бойерс объяснил, что у него не было намерения проводить массовые крещения или пытаться обратить кого-либо в свою веру; это было скорее предложение утешения для тех, у кого могут быть личные проблемы или кто испытывает стресс из-за своей карьеры.

Грэм согласился вынести этот вопрос на рассмотрение совета директоров «Уотфорда», и Бойерс ушел с чувством, что сделал все, что мог. В последующие недели с ним так и не связались и он готовился к разочарованию. Возможно, он ошибся или что-то перепутал? Но на самом деле совет директоров отнесся к этой идее с гораздо большим энтузиазмом, чем он ожидал. Грэм должным образом передал хорошие новости: его приглашают присоединиться к клубу в неофициальном качестве.

Бойерс был в восторге; он верил, что ответил на Божий призыв.

Вскоре после этого Грэм сказал ему, что хочет, чтобы он кое-что сделал. «Вам нужно участвовать в жизни этого клуба, — сказал он ему. — Я бы хотел, чтобы вы приходили на тренировки по понедельникам». Бойерс отметил, что он не спортсмен — и никогда им не был, — но Грэм сказал, что это не проблема. «Утро будет легким, — успокоил он его. — Мы в основном двигаемся под музыку. Это просто небольшая разрядка, чтобы ребята забыли о боли и переживаниях выходных».

В следующий понедельник Бойерс явился в местную YMCA, где его ждали Грэм и игроки. «Я хотел бы представить вам Джона Бойерса, — сказал Грэм. — Он один из служителей местной церкви и будет участвовать в работе клуба в качестве друга. Он готов помочь, поддержать и быть доступным для вас».

Как вспоминает Бойерс, заявление Грэма было встречено ошеломленным молчанием, нарушаемым лишь несколькими смешками. Это придало ему еще больше решимости проявить себя. Но Бойерс не сразу понял, что то, что Грэм считал легким утром, оказалось гораздо сложнее, чем все, что он делал раньше. Он продержался пятнадцать минут, после чего рухнул на ближайшую скамейку, и в ушах у него зазвенело еще больше насмешливых смешков.

Несмотря на это, Бойерс явился в следующий понедельник, такой же решительный, как и раньше. И неделя за неделей он чувствовал, что не только становится лучше, чем когда-либо в своей жизни, но и постепенно завоевывает уважение игроков. Еще больше он обрадовался несколько месяцев спустя, когда Грэм попросил его стать официальным капелланом клуба — приглашение, которое, к радости Бойерса, с энтузиазмом поддержали игроки.

Однако, как он выяснил, их сотрудничеству есть предел. Однажды он присоединился к игрокам во время одного из ставших печально известными забегов Грэма по пересеченной местности. Часть забега включала в себя бег по фарватеру канала Гранд Юнион. Пытаясь не отстать от остальных, Бойерс потерял опору и упал в канал. Плескаясь в грязной воде, он тоскливо наблюдал за тем, как игроки проносятся мимо.

Никто не остановился, чтобы вытащить его.

Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где переводы книг о футболе, спорте и не только!