22 апреля, 10:00 13 мин.

Уругвай 1930: путь к победе, начавшийся задолго до финального свистка

Автор

Введение
Когда Уругваю доверили провести первый в истории чемпионат мира — отчасти потому, что страна отмечала столетие независимости, а отчасти потому, что после побед на Олимпиадах 1924 и 1928 годов уругвайцы считались чуть ли не футбольными волшебниками — это оказалось и подарком, и проклятием в одной обёртке.

Проклятием стало то, что на подготовку грандиозного турнира, какого ещё не видел ни один вид спорта, им отвели всего один год. Легендарный, а заодно и предсказуемо названный «Сентенарио» (что-то вроде «Стадиона имени круглой даты») был официально признан готовым лишь на пятый день самого чемпионата. Три бригады рабочих сменяли друг друга по восьмичасовым кругам, словно футбол — это тоже марафон на выносливость, только с молотками. В результате хозяева начали свои матчи позже всех.

Арена, рассчитанная на 100 тысяч зрителей, временно вмещала лишь 80 — снаружи ещё торчали строительные леса, как напоминание, что бетону нужно чуть больше времени, чем футбольной страсти. Даже первый соперник Уругвая, сборная Перу, уже вступил в борьбу, ведь в группе 3 было всего три команды — в турнире, куда каким-то чудом уместили 13 участников, всё выглядело немного перекошенно.

А это ещё одна сторона «проклятия»: уругвайцам предстояло уговорить великие футбольные державы Европы приехать. Некоторые, вроде британских сборных, на тот момент вообще не входили в состав ФИФА и даже не планировали участие. Италия, которую многие прочили в хозяева, в знак протеста осталась дома, а за ней — и другие европейские команды.

Из четырёх европейских сборных, что всё же рискнули морем и турниром, Бельгия и Югославия не считались звёздами континента. Румыния согласилась участвовать только после того, как король лично настоял — и, между прочим, сам же выбрал состав. Франция же отправила ослабленную команду — скорее по чувству долга, ведь играла ключевую роль в создании самого турнира. Добраться до Уругвая тогда означало провести три недели в плавании — европейские сборные погрузились на пароход Конте Верде, где держали форму, бегая круги по палубе. А Египет... Египет вообще не доехал — шторм в Средиземном море спутал все планы и корабельные расписания.

Но была у Уругвая и другая сторона медали — и это, конечно, родные стены. Исторически фактор домашнего поля всегда был весомым — пусть даже в последние десятилетия он слегка поблёк на фоне развитой логистики и более скромных хозяев турниров. Но в 1930-м всё было иначе: пока соперники тряслись в пути, разбирались с непривычной кухней и местными особенностями, уругвайцы наслаждались спокойными тренировками, любимыми тапас и громогласной, а иногда и чересчур темпераментной поддержкой трибун.

Так что, завоевав право провести первый чемпионат мира, Уругвай автоматически оказался не просто в роли хозяев, а в роли фаворитов — с преимуществом, которое трудно переоценить.

Тренер

В 1930 году чёткого понимания, что именно должен делать футбольный тренер, в мире ещё не сложилось. Например, в Англии на тот момент вообще не было тренера в привычном смысле — там за состав отвечал некий «комитет по интуиции». Уругвайские соперники по финалу, аргентинцы, уже начали экспериментировать с моделью «технический директор + тренер», которая позже приживётся в Европе. А вот Альберто Суппичи из Уругвая, скорее, был в британском понимании просто «тренером» — человеком, отвечавшим за физическую форму и общее настроение в команде. В своём подробном исследовании истории чемпионатов мира футбольный историк Иэн Моррисон даже утверждает, что «на турнире у Уругвая не было полноценного менеджера» — мол, без пиджака и схем 2‑3‑5, не считается.

В прошлом Суппичи играл на позиции левого хавбека за клуб «Насьональ» из Монтевидео и считался настоящим спортивным универсалом: грёб, плавал, боксировал и бегал так, словно ему всё это снилось ещё до рассвета. Его тренировочный сбор перед турниром длился месяц и включал марафонские пробежки на одной и той же скорости (почти как пластинка на повторе), силовые упражнения, работу над реакцией и даже — что совсем уж неожиданно для 30-х — дыхательные практики. Йоги аплодировали бы стоя.

Кроме того, Суппичи оказался строгим, как школьный завуч: ввёл комендантский час для игроков и следил за его соблюдением не хуже наручных часов. Когда вратарь Андрес Масали, ранее считавшийся незаменимым, был пойман на «незапланированном ночном выезде», его без лишних разговоров вычеркнули из заявки на турнир. После этого даже самые весёлые в команде начали относиться к режиму с благоговением. И в таком свете утверждение, что у Уругвая якобы не было тренера, выглядит уж слишком суровым — Суппичи явно отвечал не только за разминку.

Правда, тактическим гением он, похоже, не был — и, возможно, вообще не особенно увлекался схемами. Стратегическую сторону игры, судя по всему, курировал его помощник Педро Ариспе — бывший капитан сборной, с двумя олимпийскими золотыми медалями в багаже. Именно он обсуждал с игроками тактические тонкости. Более того, некоторые источники утверждают, что стартовый состав на матчи команда выбирала чуть ли не коллективно — как будто шли не к финалу чемпионата мира, а договаривались, кто за кем будет в очереди за мате.

Тактика

В 1930 году футбольная тактическая палитра выглядела довольно однотонно — подавляющее большинство команд, включая Уругвай, использовали схему 2–3–5. Хоть революционное изменение офсайдного правила в 1925 году и должно было со временем отправить центрального хавбека (он же «центр-халф») глубже, на позицию защитника, — на этом турнире подобных метаморфоз почти не наблюдалось. Уругваец Лоренсо Фернандес, например, не только не отступал назад, но и с энтузиазмом подключался к атакам, словно подумывал о смене профессии на форварда-любителя.

Главной ударной силой Уругвая стал правый фланг — именно туда тренер с завидной логикой сосредоточил своих лучших исполнителей.

Правый хавбек Хосе Андраде был стремителен, техничен, и, хотя не мог похвастаться мощью, компенсировал это изысканным контролем мяча. Его часто называют первым чёрным футболистом, получившим всемирное признание — и вполне заслуженно. После Олимпиады Андраде уже успел уйти из сборной, но вернулся, как только стало ясно, что чемпионат мира пройдёт дома — патриотизм, как говорится, не даёт сидеть на месте. Чуть выше по флангу играл инсайд Хектор Скароне — настоящий кудесник мяча, которого ещё в 1926 году подписала «Барселона». Мал ростом, легок на ногах и, судя по прозвищу «Фокусник», с мячом обращался так, будто прятал его в карман.

На левом фланге в защите турнир начал Доминго Техера, но после того как в матче против Перу его закружили, как туриста на латиноамериканском рынке, его заменили на более надёжного Эрнесто Маскерони.

Уругвайцы изначально славились своей короткой пасовой игрой — их пятёрка форвардов будто танцевала с мячом, а не просто разыгрывала его. «Это был уникальный стиль — местная смесь комбинационной игры и радости от самого процесса», — пишет Мартин да Крус в своей истории уругвайского футбола. Словно команда решила, что играть красиво — это почти так же важно, как забивать.

Однако в финале они резко сменили пластинку: во втором тайме стали чаще использовать длинные передачи. Вероятнее всего, речь шла не о глухих «выносах» вперёд, а о диагональных передачах — ведь поле на свежепостроенном «Сентенарио» было максимально допустимой ширины — целых 100 ярдов (для сравнения: стандарт английской Премьер-лиги — 74 ярда). Там, где у других команд заканчивалась бровка, у уругвайцев только начинались замыслы.

Ключевая фигура

В атаке Уругвай отличался удивительной для тех лет слаженностью и коллективизмом — в то время как многие команды полагались на одного-двух ярких индивидуалистов, уругвайцы больше напоминали хорошо сработанный музыкальный ансамбль, где каждый знал свою партию и вовремя вступал.

В разные моменты двумя главными солистами считались инсайды: Хектор Скароне вполне оправдывал прозвище «Фокусник», а Педро Сеа в полуфинале против Югославии и вовсе сотворил хет-трик — в победе 6:1 он буквально разгулялся по штрафной, как у себя дома.

В роли центрфорварда три матча провёл Перегрино Ансельмо, а в стартовой и финальной встречах вместо него выходил мощный, как грузовой локомотив, Хектор Кастро — человек-легенда, потерявший предплечье в детстве после встречи с электропилой. Вингеры тоже не отставали и регулярно угрожали воротам соперников, а Лоренсо Фернандес в финале вообще был признан лучшим игроком — и это при том, что он числился в центре полузащиты.

Но настоящим сердцем команды был капитан Хосе Насасси, по прозвищу «Великий маршал». В ту эпоху защитники, как правило, защищались — без изысков, креативных выходов из обороны и прочих прелестей современного футбола. Насасси, действовавший на правой стороне пары защитников, был мощным, цепким и по-настоящему грозным соперником. Особой техники у него не наблюдалось, зато с ним никто не хотел спорить — ни в воздухе, ни в подкате. В атакующем по духу турнире именно он стал лучшим защитником — и, по сути, основал целую династию уругвайских «жёстких, но справедливых» центрбеков, которая с тех пор так и не прерывалась.

Финал

Финал Уругвай — Аргентина стал вполне ожидаемым. Всего двумя годами ранее команды уже сходились в решающем матче Олимпиады в Амстердаме — тогда всё дошло до переигровки, в которой уругвайцы победили 2:1. Это были не просто соседи по карте — это были заклятые соперники, чьи последние встречи больше напоминали дуэли, чем обмен любезностями.

На этом турнире обе сборные уверенно добрались до финала, обыграв победителей других групп со счётом 6:1 — Уругвай разгромил Югославию, Аргентина — США. Матч-соседи привёл за собой и соседей-болельщиков: из Аргентины в Монтевидео прибыла внушительная делегация, а по городу за пару дней до финала гуляло напряжение, которое можно было резать ножом. Аргентинских игроков сопровождала полиция — поступали сообщения об угрозах. Болельщиков тщательно обыскивали на границе в поисках оружия, и многие прибыли с опозданием. Главный судья встречи, бельгиец Джон Ланженюс, перед выходом на поле настоял, чтобы ему и двум лайнсменам оформили страховку жизни — финал обещал быть, мягко говоря, эмоциональным.

Уругвай вышел вперёд уже в начале встречи: правый вингер Дорадо вогнал мяч в сетку с острого угла — прямо между ног аргентинского вратаря Хуана Ботассо. Аргентина ответила ударом Карлоса Пеуcелле, а затем свою звёздную роль исполнил Гильермо Стабиле — лучший бомбардир турнира — выведя свою команду вперёд, пусть и, возможно, из положения «чуть более, чем вне игры».

Перерыв уругвайцы встретили, уступая 1:2, но во втором тайме они прибавили и заиграли более прямолинейно — не в смысле примитивно, а скорее без лишних кружев. Сеа сравнял счёт после смелого прохода, левый вингер Сантос Ириарте отправил снаряд в ворота издалека, как будто решил: «А почему бы и нет?» — а затем Хектор Кастро забил четвёртый гол ударом головой, окончательно закрепив победу: 4:2.

Кадры финала — как, впрочем, и всего турнира — оставляют желать лучшего: чёткость примерно уровня старой простыни в проекционном классе. Зато то, что происходило после финального свистка, известно куда надёжнее — и это совсем не то, к чему мы привыкли сегодня.

Начнём с того, что капитан Насасси, судя по всему, никакого Кубка мира в руки в тот день не получил. Сам трофей, конечно, остался в Уругвае на ближайшие четыре года, но как будто растворился где-то в банковском сейфе Монтевидео — видели его единицы. На фотографиях запечатлён правый вингер Дорадо с каким-то большим серебряным кубком, но даже в самой ФИФА не уверены, что это было за награда и куда она потом исчезла. Медали игроки получили тоже не сразу — церемонию организовали лишь спустя четыре месяца.

Уругвайцы устроили нечто вроде круга почёта — абсолютно спонтанно, и, возможно, именно с этого момента пошла традиция, которая теперь считается обязательной. На следующий день страна официально гуляла — был объявлен национальный праздник. В Буэнос-Айресе, впрочем, настроение было другим: там разгромили уругвайское посольство — народную дипломатию никто не отменял.

Хотя у турнира действительно были «болезни роста» — например, один из матчей посетили всего 300 зрителей — финал однозначно вызвал бурю интереса и стал настоящим событием для обеих стран. А вот в Европе, где команды участия не принимали, всё прошло почти незаметно — будто кто-то забыл включить телевизор.

Ключевой момент

Гол Ириарте, сделавший счёт 3:2 в финале, стал не только переломным — именно он предопределил исход матча, — но и самым эффектным в игре.

Получив мяч на левом фланге, Ириарте оказался перед аргентинской обороной, которая, судя по всему, ждала финта или прострела и потому дружно попятилась, словно вдруг вспомнила, что забыла выключить плиту. Ириарте же не стал никого предупреждать и внезапно пробил с 25 ярдов — удар получился настолько внезапным, что даже оператор не успел среагировать: на сохранившихся плёнках момент удара остаётся за кадром, ведь камера в это время честно снимала происходящее в штрафной. Мяч влетел в ближнюю девятку — эффектно и без всякой пощады.

Вы можете удивиться, узнав, что…
…перед финалом произошёл настоящий дипломатический кризис — не вокруг состава, судей или погоды, а... вокруг мяча. На протяжении всего турнира Уругвай и Аргентина играли собственными мячами, и вот в решающий день вопрос встал ребром: кто чем будет играть? В результате получилось почти комичное противостояние британского импорта: уругвайцы играли английским мячом, а аргентинцы — шотландским.

Согласно футбольной легенде, в первом тайме играли аргентинским мячом, во втором — уругвайским. И как по нотам: Аргентина вела 2:1 к перерыву, Уругвай выиграл второй тайм 3:0. Прямо идеальный сценарий для рекламной кампании обеих марок.

Но… скорее всего, эта история — не более чем красивая сказка. В отчётах того времени нет ни слова о замене мяча в перерыве, и ни одной фотографии, которая подтверждала бы эту теорию. В 2018 году журналист Пол Браун в журнале When Saturday Comes отметил: главный арбитр финала Джон Ланженюс в своих мемуарах ясно пишет, что мяч был выбран жеребьёвкой до начала матча — победил аргентинский. Ни о каком переключении в перерыве он не упоминает — а уж если бы оно было, вряд ли он бы упустил такой поворот сюжета.

Тот самый (аргентинский) мяч сегодня хранится в Национальном футбольном музее в Манчестере. А уругвайский — что ж, скорее всего, он просто остался в коробке, так и не дождавшись своего часа.

Были ли они действительно сильнейшими?

С оговоркой, что в турнире не участвовали некоторые команды, которые вполне могли побороться за титул — скажем, Италия или Англия, — спорить с победой Уругвая сложно. К тому моменту за ними уже тянулся шлейф успехов: две Олимпиады подряд (1924 и 1928) они выиграли, словно это было частью национального плана по поднятию настроения, и здесь одержали четыре победы в четырёх матчах.

С другой стороны, Аргентина провела на один матч больше и выиграла все пять. К тому же, по описаниям финала, встреча могла сложиться по-другому: Аргентина вела в счёте в течение 20 минут, а при 3:2 в пользу Уругвая дважды попала в каркас ворот. И кто знает, как повернулась бы история, сыграй финал не в Монтевидео, а в Буэнос-Айресе? Возможно, всё было бы наоборот. Но даже если домашний фактор и помог Уругваю, это вовсе не умаляет их достижение. В столице по праву гордились не только победой на поле, но и тем, что они сумели организовать весь турнир — полностью в одном городе. Такое повторится лишь спустя почти век — в Дохе, в 2022 году, пусть и с некоторыми оговорками.

Любопытно, что в финале сошлись именно хозяева и их ближайшие соседи. Домашнее поле в те времена было не просто преимуществом, а чуть ли не суперсилой — что, к слову, четырьмя годами позже подтвердит и Италия.