К дню рождения настоящего «Спартаковца»
Сегодня 76 Евгению Ловчеву - красно-белому человеку-пламени, которого всегда много, но с которым никогда не скучно. Почитайте или освежите в памяти отрывок из его монолога для "Спартаковских исповедей". Он того стоит. А вот - отрывок из отрывка :)
"Была в моей жизни большая ошибка – уход в «Динамо». Миллион раз извинялся перед спартаковскими болельщиками за тот шаг, и все равно шел однажды на награждение «Спартака» серебряными медалями, и у кинотеатра «Октябрь» один человек ехидно назвал меня «юным динамовцем».
Что ж, «кушать» эти подколки мне, видимо, придется до конца жизни. Зато мне есть с чем сравнивать. Вроде бы шел в «Динамо» – всех ребят знал, в сборной с ними играл. Но вскоре понял: не мое. Чинопочитание, приезды генералов и полковников, которые объясняли нам, как в футбол играть...
А я целое десятилетие воспитывался в любви и уважении к себе, футболисту, в спартаковской демократичности, которую сегодня все с ностальгией вспоминают. Ее не могло не быть, потому что долгие годы «Спартак» тренировал люди, которых Старостин и воспитал, – Гуляев, Симонян. И именно на отношении к людям Николай Петрович разошелся с Бесковым.
Да, Константин Иванович пригласил многих ребят, вылепил из них классных футболистов – это бесспорно. Но они были для него не более чем рабочей силой и должны были полностью подчиняться ему – имел место беспрекословный диктат. По-динамовски.
А Старостин их любил. И не случайно Хусаинов, Логофет тихо заканчивали карьеру в дубле «Спартака» и никто не пытался их выпихнуть. Но это было при Симоняне или Гуляеве. А у Бескова тот же Ярцев раз – и в «Локомотив», Гаврилов – в «Днепр», Шавло – в «Торпедо»...
В «Спартаке» во все времена существовал тренерский совет. В 69-м в него входило девять игроков – весь основной состав, кроме молодых, меня и Васи Калинова. Мы сидели за дверью, а эти девять с Симоняном и Старостиным решали, кто сегодня играть будет. Это была наша «фишка» – всех опытных таким образом делали по-особенному ответственными за результат.
Потом Бесков тоже заинтересовался этой формой – но он предлагал игрокам писать записки со своим вариантом состава. Однако определял-то состав после этих записок все равно он, а тут все происходило лицом к лицу, в открытой дискуссии. Было ли это обидно Симоняну, главному тренеру? Нет, потому что он – воспитанник Старостина, и привык именно к демократическому методу. У него было свое мнение, он его отстаивал на тренерском совете – и, если доказывал, его вариант принимался. Но мнение тренера не было безальтернативным.
Когда-то мне потребовалось время, чтобы все это понять. В 71-м году я заявил, что ухожу из «Спартака». В первые годы карьеры меня донимала своеобразная болезнь – за 10–15 минут до конца каждого матча сводило икры. Как подумаю: «Слава Богу, вроде не сводит», – начиналось. В 72-м психолог в сборной мне этот комплекс снял. Но в 71-м играли мы на Кубок с «Кайратом», и судороги вернулись. Я попросил левого хава Киселева, чтобы он «опустился» на мое место в защиту, иначе от меня просто начнут убегать.
Киселев сделал это, но по привычке стал подключаться к атакам, и по нашему флангу возникло несколько опасных ситуаций. В раздевалке Симонян начал резко меня отчитывать, что и вызвало ответную реакцию: я, сжав зубы, через травму играл, а мне еще и «пихают»! Потом пришел к выводу, что после игры вообще нельзя ничего говорить – ни тренерам, ни игрокам, поскольку все взвинчены, и конфликт может вспыхнуть мгновенно. А тогда заявил, что не приемлю такого отношения и ухожу.
Не поехал на очередной сбор, матч просидел на трибуне. А ночью мне позвонил Николай Петрович. И, выслушав все мои доводы, уничтожил их всего одним: «Женя, запомни, Симонян и Старостин – это еще не “Спартак”. “Спартак” – это что-то неизмеримо большее».
Даже после того, как мы заканчивали карьеру, проезжая мимо Красносельской, где находился кабинет Старостина, заходили к нему с просьбами – ребенка в детский сад устроить и т. д. Мы все были для Старостина детьми, которым всегда нужно помогать. И он говорил, что можем приходить в любое время, – поможет всем.
Статью написал Игорь Рабинер.