«Когда выгоняли из «Спартака», Карпин был против, Черчесов — за». Единственный русский в истории «Баварии» Каратаев
Александр Каратаев — единственный русский футболист в 122-летней истории «Баварии». Человек, который пересекался с Романцевым и Старостиным в «Спартаке», с Овчинниковым и Семиным — в «Локомотиве», с Францем Беккенбауэром — в Мюнхене и с Юргеном Клоппом — в «Майнце».
Мы встретились с Александром в Красном Сулине — небольшом городке на юге России в 100 километрах от Ростова-на-Дону. Выпили по чашке кофе, разговорились. Александр показал мне свои фотографии с детьми, которых он тренирует в местном ФК «Ника».
«Романцев курил как сумасшедший, но думал, что это я на его машину кидаю бычки»
— Вы попали в «Спартак» в 17-летнем возрасте. Как это получилось?
— Начал заниматься футболом в родном Таганроге, попал в спецкласс: с утра потренировались, потом поучились, покушали, вечерняя тренировка — и домой. На первенстве области меня заметили и пригласили в Ростовский спортинтернат № 10 — один из лучших в Советском Союзе.
С седьмого по 11-й класс отучился там, вместе со мной занимался Дима Ананко. Играли за интернат на первенство СССР, пробились в юношескую сборную Союза. На этом уровне нас с Ананко заметили, и в 1990 году мы переехали из Ростова в «Спартак», подписали контракты.
— В «Спартаке» вы с кем из легенд только не пересекались.
— Да со всеми: с Черенковым, Мостовым, Шалимовым, Карпиным.
— Какой характер был у Карпина ?
— Он был злой как футболист. Я часто пересекался с ним еще до «Спартака» — в товарищеских матчах, когда он еще играл за «Спартак-2». И Карпин уже тогда, смолоду, такая «собака» был. Но было видно, что хороший игрок.
— Черчесова видели на тренировках?
— Естественно. Мы с Ананко играли за дубль, а тренировались всегда с основой.
— Филимонов недавно сказал, что у Черчесова уже тогда характер был авторитарный.
— Да, такой и был. Но я не хочу чего-то плохого о нем говорить…
— Авторитарный — это ведь не оскорбление. А кто в «Спартаке» был самый талантливый?
— Самый талантливый, кого я видел и с кем тренировался, — Федор Черенков. Это вышка была.
— Романцев пишет про вас: «В 1992-м году в «Спартак» из ростовского интерната пришли два талантливейших парня — Петров и Каратаев. Но откуда у них взялись такие понты, я не знаю. Особенно у второго. Мы решили устроить их в Малаховский институт физкультуры. Нужно было сдать зачет — пробежать стометровку. И тут Каратаев говорит: «Чего это я должен бежать?» Тут я сразу все понял: это игрок не мой».
— Это все фейки. Я такого не говорил и не мог говорить. Это Романцев немножечко придумал.
— Будь я на вашем месте, мне было бы обидно, что в автобиографии Романцева так написано. Не пытались с ним как-то связаться? А то он про ваши понты говорит…
— Да ну! Есть еще одна история — такая же. У него машина стояла в Тарасовке под балконом. Он идет, увидел: на машине — бычок. А он же сам фазил как сумасшедший. Но подумал, что это я кинул бычок.
А я вообще не курил, но если бы курил — я бы что, с балкона на его машину кидал бычки? Ты даже подумай логически. А он начал: «Каратаев, увижу еще один бычок возле машины — все, ты отчислен!»
«После нашего загула в молодежке Черчесов сказал: «Как так можно? Я себе на Новый год могу позволить 50 грамм»
— Я еще вычитал, что легендарный Старостин за вас вступался. Было?
— Николай Петрович меня любил, мою семью любил, следил за мной, говорил: Каратаев — второй Черенков. Было собрание, когда меня хотели отчислить за нарушение режима…
— Это, кажется, случилось в молодежной сборной? Давайте восстановим хронологию: матч за молодежку, после игры — «погудели» на банкете, отпраздновали.
— Все выпили немножко, да. Пришли поздно, под утро. Тренер Александр Михайлович Пискарев нас отругал и написал заявление в РФС. Мне даже пришлось ехать к Колоскову извиняться. Прямо к нему домой, на проспект Мира.
В «Спартаке» обо всем, конечно, тоже узнали. Работники клуба говорили: «Все, ты закончил, в «Торпедо-Таганрог» поедешь!» Николай Петрович меня подозвал на обеде: «Ты же знаешь, что Пискарев написал в РФС, к нам все спустилось, Олег [Романцев] уже в курсе? Скоро будет собрание, но ты знай, что я за тебя. Никуда не собираюсь тебя отпускать».
— Что это вообще за собрание? Голосование как в шоу «Последний герой» — выбирают, кто покидает остров?
— Да! Романцев говорит: «Каратаев, встань! Кто за то, чтобы отчислить Каратаева?» В итоге: полкоманды за, полкоманды — против. И остался один Николай Петрович Старостин. Он посмотрел на это дело и поднял руку «против».
— А кто был за то, чтобы Каратаева выгнать?
— Романцев, тренер дубля Зернов. Черчесов тоже. Говорил: «Как так можно? Я под Новый год могу себе позволить 50 грамм шампанского, а он — 16 лет и уже… Какой он пример подает, как «Спартак» прославляет в сборной?!»
— А Карпин как голосовал?
— Карпин был против. С ним — Ледяхов, Рамиз Мамедов… Старики, тот же Геннадий Морозов, в основном были против: «Один раз ошибся пацан, вы зачем его травите? Не будет он больше бухать. Устроили какой-то бред».Но я сам решил уйти, сказал Старостину: «Николай Петрович, наверное, я буду уходить. Как я буду общаться с Черчесовым, с остальными, кто голосовал против меня?»
«Овчинников на тренировке мог дать Семину леща»
— После «Спартака» вы недолго пробыли в «Локомотиве».
— Когда пришлось уйти из «Спартака», мне позвонил Юрий Палыч Семин. Правда, сначала было московское «Динамо» — я две недели проходил просмотр у Газзаева. А потом позвонил Семин и сразу сказал: «Мы тебя берем». Тогда на тренировках мне больше всего запомнился Овчинников. Просто машина, постоянно орал: «Бей! Добивай!» Даже Юрий Палыч от него иногда убегал — Босс мог леща и тренеру дать. Красавец!
— Но в итоге вы очутились в Мюнхене, не сыграв за основу «Локо» ни одного матча.
— Я бы остался в «Локомотиве», если бы не молодежный чемпионат мира-1993 в Австралии. Перед ним я съездил с «Локомотивом» в Индию и подхватил там желтуху. В Австралии играл уже с температурой. Вернулись в Москву, через три дня приходит бумага из «Баварии». Тренер «Баварии II» Херманн Герланд приметил меня в Австралии.
В Германии меня начали лечить от желтухи. Первые полгода я тренировался по чуть-чуть — болела печень. Как только увеличиваешь нагрузки, сразу болит печень.
В «Баварии» я в основном играл за дубль. Что до первой команды, то ее после первого круга возглавил Франц Беккенбауэр. А он же такой: упор все на физику, на физику. Естественно, я из-за печени просто физически не смог ничего там сделать.
— Беккенбауэр вас хвалил, насколько я помню.
— Хвалил. Но я не мог выдержать те нагрузки: ни через «не могу», никак. Помню, что на тренировки в «Баварии» все приезжали за полтора часа: кого-то массировали, кто-то шел в тренажерку. По дисциплине — все четко, без «загулов».
— Кроме Октоберфеста.
— Отношение к пиву у немцев — не то что у нас. Маттеус спокойно садился, массажисты наливали ему в бокальчик. И вот он сидит, общается с тренером и параллельно выпивает бокал пива.
Или другая ситуация: приехали на выезд, и после ужина вся команда спустилась в бар. Дальше — кому чего хочется: можно выпить пиво, можно просто чай с бутербродом. Но в основном все выпивали по кружке пива.
— Жалеете, что так получилось в «Баварии»? Из-за желтухи не пробились в основу, уехали обратно в Россию (контракт с Каратаевым был заключен по схеме 1+3, но Беккенбауэр после первого сезона сказал: «Мы не можем ждать, нам нужен готовый игрок для первой команды»).
— Сейчас уже ни о чем не жалею. Все нормально. Единственное: из Мюнхена я мог вернуться в «Локомотив», но не сошлись с Валерием Филатовым по деньгам. Договорились, что мне заплатят подъемные — 12 тысяч долларов. А на подписании контракта Филатов сказал: сейчас дадим четыре, а потом добавим. Я услышал это, встал и ушел.
Они же за меня бабки получили — 300 тысяч долларов. Олег Гарин (игрок «Локомотива» в 1993–1997 гг. — Sport24) мне рассказывал, что полгода моими дойчмарками премиальные выдавали. А мне пожалели 12 тысяч. Но я дурак, конечно. Надо было остаться, но амбиции взыграли. По собственной глупости лишил себя… Подсказать некому было из старших. Все сам: раз, ляп, порвал, ушел.«Какой смысл нам, русским, пить один бокал?»
— В целом выпить для футболиста — это нормально? Кокорина и Мамаева за шампанское в Монте-Карло предали остракизму.
— Осуждать их за Монте-Карло — неправильно. Какая разница? Пусть что хотят, то и делают. На этих новостях можно клубу имя сделать! Пусть люди говорят: «Посмотри на них: бухают, курят и играют как. Кайф. А где играют, че, в «Краснодаре»? Так давай болеть за «Краснодар»!Но если серьезно, для молодого поколения это плохой пример: пить, курить.
— Смертин рассказывал: приехал в «Бордо» — Дюгарри хлещет вино.
— Да это не только в Бордо. Когда Радимов был в «Сарагосе», я приезжал к нему из Германии в гости месяца на два. Он первое время удивлялся: на обеде — винище, за ужином — то же самое. Не мог привыкнуть, что так можно: выпил один бокал, и все. А Радим пару бокальчиков налил — еще хочется. И потом сам стал отказываться: мол, какой смысл нам, русским, один бокал пить?
— Ваша следующая остановка после «Баварии» — «КАМАЗ». В Набережных Челнах судьба свела вас с удивительным тренером — Валерием Четвериком.
— Папа его ходил по стадиону и играл на баяне — заводил трибуны. 1995 год, высший дивизион чемпионата России. Мама Четверика — продавала тут же семечки. Все его родственники работали в структуре «КАМАЗа»: массажистами, помощниками. Все родственники, племянники — все!
«По Клоппу было сразу видно, что он умный: все время читал что-то. Играл — в очках»
— Из Челнов вы снова уехали в Германию — в «Майнц». Там вместе с вами играл Юрген Клопп.
— Нормальный мужик. Простейший. На матчи выходил в очках, очки — на резиночках.
— Клопп играл в футбол в обычных очках? Не таких, как у Давидса?
— Именно. Я еще подумал, когда впервые его таким увидел: «Что за бред?» У Давидса они были оранжевые, а у Клоппа — простые, прозрачные. Я тогда не думал, что он станет тренером, но было видно, какой он умный: много читал, всегда с книгой. Спросил как-то у него: «А что читаешь?» — «Роман».
— Майнц — чудо-городок?
— Хороший, красивый. На праздники гуляли — вместе с Клоппом и Петей Нойштедтером, отцом Ромы. Все чисто, вылизано. В этом плане нам до них далековато. Мюнхен — тоже класс: старинный городок, красивейший, как древнее королевство какое-то. Мариенплац, виды сумасшедшие, трамваи. В Дании, может быть, еще есть такие места.
— Беккенбауэр не был высокомерным? Все-таки два «Золотых мяча».
— Нет, общался вообще нормально. Помогал с бытом, подсказывал: «Саша, иди сюда…» Нормальный человек. Вот Румменигге был высокомерный, через зубы общался. А Беккенбауэр и Хёнесс — нет.
— Проблем из-за того, что вы русский, не возникало?
— Никаких. Я же там оказался почти сразу после развала Союза. А в Германии страшно любили Горбачева. И до сих пор любят. За то, что разрушил стену.
