«Рак беспокоит, когда уже четвертая стадия. У меня была третья». Открытое письмо Александра Тарханова

Как принять и победить болезнь с хорошим настроением – монолог 65-летнего тренера, который излечился.

Вокруг рака слишком много мифов – и чтобы справиться с ними, о них нужно говорить открыто.

Одно из главных заблуждений: рак не поддается лечению. Это неправда, его можно победить, главное – проверяться и лечиться у профессионалов. А еще – не бояться и принимать болезнь без паники.

Для борьбы с засевшими мифами Благотворительный Фонд Константина Хабенского запустил проект #раклечится – там собраны истории людей (например, Владимира Познера) о том, что не лечатся фобии, особенности характера и разные привычки, но только не рак.

Один из тех, кто избавился от якобы непобедимой болезни – бывший тренер ЦСКА, «Крыльев Советов» и «Урала» Александр Тарханов. Сейчас он работает вице-президентом армянского «Пюника». 

Почитайте его историю и помните: за здоровьем нужно следить.  

***

Каждый мой день начинается в семь утра. Я обливаюсь холодной водой и поднимаюсь в тренажерный зал. Начинаю с растяжки. Делаю комплекс упражнений на спину. Приседаю, качаю пресс 120 раз – два подхода по 60. Не люблю долго возиться. Занимаюсь час. В заключении тоже есть кое-что: один японец 120 лет назад создал комплекс для баланса организма, называется «Трясучка». Я делаю несколько упражнений из этого комплекса – выбрал их из книги, которую дал друг. Одно из упражнений: ложишься, стопы прислоняешь друг к другу и лежишь, отдыхаешь. Раз – начинает трясти. Организм балансируется. Немного похоже на медитацию. 

Еще в зале есть беговая дорожка, хочу купить велотренажер. Хотя обычный велосипед есть, иногда катаюсь на нем по коттеджному поселку. Хожу на плавание – проплываю километр в быстром темпе. Я занимался плаванием с пятого по десятый класс. До сих пор играю в футбол. 

Все это я выполняю каждый день. Хотя четыре дня назад болел – просыпался позже. Простудился. Думал, что еще молодой, выбегал из машины без куртки – где-то подхватил. Заметил, что как работаю – вообще не болею. Чуть в отпуск ухожу – организм расслабляется, вышел в прохладу – появляется температура.

Спорт мне, конечно, помогает, но не думаю, что это главное. Все-таки нужно сказать спасибо и папе с мамой, что родили здоровым и крепким.

Один мой брат не болел и даже в больнице не лежал – умер в 66 лет. Другому – а у меня девять братьев и сестер – уже 81. Он работал на секретном заводе, где делают боеголовки, до сих пор живет в запретной зоне под Красноярском. Я приезжал в гости, а он приходил с работы – до него нельзя было дотронуться, все тело наэлектризовано. Но он живет и хорошо себя чувствует. Хотя все друзья, которые с ним работали, в 50 ушли на пенсию, а в 55 – умирали. 

Дай бог, чтобы я тоже долго жил. 

Что еще пришло от родителей: мама приучила меня к творогу, сметане, яйцам. Детство я провел в Казахстане, мы не бедствовали, имели свое хозяйство. Недалеко от нас стоял полк: солдаты собирали пшеницу на поле и везли на элеватор. С элеватора ехали обратно – все время что-то оставалось в кузове. Я в два шага запрыгивал в машину с мешочком и веничком, собирал остатки. Вечером они могли заехать к нам – мама давала им яйца, они взамен отсыпали несколько мешков зерна. Осенью эту пшеницу мы несли на мельницу – делали муку, получали свой хлеб. Покупали только сахар и соль – остальное было свое. 

Продукты из детства я до сих пор ем на завтрак. Люблю геркулесовую кашу, молоко, творог, сметану, яйца. Перед этим набираю в тарелку сухофрукты: изюм, курагу, грецкие орешки, миндаль, тыквенные семечки. Пью теплую воду с медом. В Ереване с этим вообще красота: прихожу на рынок – все свежее. Сколько за лето я съел персиков и абрикосов! 

На завтрак нравятся еще и кавказские блюда: поджариваю лаваш с сыром на сковородке. Все делаю сам, не жена. Она как-то сказала: «У меня единственная просьба». – «Какая?» – «Утром не будить меня». Спит, пока не выспится. У нас разные графики: я в 11 вечера ложусь, а она может и в два ночи. Кстати, на ночь я стараюсь не есть – максимум кефир выпиваю. Хотя после восьми уже особо и не хочется. 

Питался я так всю жизнь – не помню события, которое это бы изменило. Даже после первой операции по удалению щитовидки в Литве ничего не менял, добавилось только лекарство L-тироксин по утрам. Каждый день – по 170 миллиграмм.

***

Рак мне нашли в России. Я все время езжу отдыхать в Железноводск. Особенно когда были камни в почках – проводил там 10 лет подряд. Сейчас их уже нет, но именно там у меня обнаружили проблемы с щитовидкой. Мне 45 или чуть больше. Врач проверила всего: сердце работает, сосуды чистые. Спрашивает: «Щитовидку проверял когда-нибудь?» – «Нет». – «Давай проверим? Мужчинам после 40 надо это делать». Там стояла очередь, говорю ей: «Не хочется в ней тоже стоять». Врач оказалась футбольной болельщицей: «Давай без очереди проведу». 

Проверила – и нашла у меня узелки. Они бывают двух типов: гормональные и опухоль, или новообразования. Врач попросила дообследоваться, но я поехал работать в Литву и забыл обо всем. Когда вспомнил, сходил в клинику. Когда сообщили о результатах, я с друзьями парился в бане. Позвонили по телефону: «У тебя рак». Даже сказали его название, которое я уже забыл. Ответил: «Ну, хорошо, спасибо, что предупредили». Друзья сразу: «Ну чего у тебя?» – «Пойдем попаримся. А то, может, в последний раз». И ушли в парилку. Потом выпили пива. Через неделю я уже сделал операцию. В сентябре с того события исполнилось 13 лет. 

Когда мне сказали про рак, меня вообще ничего не беспокоило. Я бегал по 10 км в день и совсем ничего не чувствовал. Насколько я знаю, рак беспокоит тогда, когда уже все, четвертая стадия. У меня диагностировали третью. Но после операции хирург сказал такую вещь: мои опухоли были спокойные, они могли сидеть внутри всю жизнь, и я бы спокойно жил. Но в любой момент могли и побеспокоить. Новообразования находились в обоих узелках. То есть узелки оказались все-таки не гормональными. 

До этого у меня 25 лет на правой стороне шеи была шишка. Она появилась в 1979-м во время игры с «Кайратом». Я забивал в падении, меня толкнули, головой летел в штангу. В последний момент успел увернуться – и влетел в штангу шеей. Лимфоузел лопнул – образовалось кровяное месиво размером с советский пятак. Когда врачи вырезали щитовидку, думали, что шишка – тоже рак. Объяснил, что все-таки нет. Но раз уже полезли – тоже вырезали. Больше всех с ней мучились. Мышцы-то мощные. Пока их раздвинули... И закрыли тему. 

В больнице я пролежал недолго, дня четыре. Тогда работал в «Ветре», ее держали русские ребята. Они отправили на побережье Балтийского моря в Палангу. На этом курорте находится йодистый парк – когда удаляют щитовидку, как раз нужен йод. В Паланге я вставал в шесть утра, два часа гулял по берегу моря, потом три часа сидел в парке на лавочке. Дышал йодом, через неделю вернулся к работе.  

Все игроки знали про диагноз. Но я говорил: «Все нормально, я живой, здоровый». Они видели, что так и было, я быстро вернулся к работе. Хотя поддерживали, приходили в больницу. 

Главное, что мою третью стадию вовремя обнаружили. Правда, сначала привезли не к тому доктору в другой город. Он оказался по легким. Сказал: «С ними все супер, но по щитовидке не я». Дальше направили в другую больницу. 

Депрессии, упадка настроения – ничего в тот момент не было. Единственное: когда хирург делал операцию, сказал, что глубоко сидит еще одна маленькая опухоль. Ее не стали трогать, потому что операция и так шла 3,5 часа – пока ту кровяную шишку вытащили. Хирург попросил просто контролировать опухоль. Я контролировал полтора года, пока не началось небольшое обострение. В тот момент я обратился в онкологический центр на Каширке. 

Мне сделали пункцию, УЗИ: «Ничего у тебя нет». Сдаю кровь – показывает, что есть. В итоге направили еще и в Герцена, за вторым мнением. Снова обследовали. Заключение – рак начал прогрессировать. Но сидел глубоко, нужен был особый специалист. Такие операции могли делать только три врача в России. Меня направили к одному из них – Сергею Алексеевичу Сергееву, хирургу, фанату ЦСКА. 

Сложность операции была в том, что надо пройти все голосовые связки и не задеть их, а то мог без голоса остаться. Когда Сергеев вез на операцию, мы шутили: «Алексеич, слушай, мне через неделю нужно быть в команде, я же в «Кубани» работаю». – «Александр Федорыч, я тебя сейчас разрежу, завяжу – а ты умрешь через две недели». – «Ну ладно, хотя бы неделю потренирую». 

В итоге он все сделал идеально. Уже через неделю я ушел из больницы, хотя он не отпускал: нужно было снять швы. Но он сделал идеальные швы, потом нарисовал, как их снимать, чтобы доктор команды снял на базе. 

Единственный минус – я действительно потерял голос, он стал хриплый-хриплый, я еле говорил. Все из-за чистки связок, потому что рядом находились образования, которые приходилось убирать. Хотя сначала все шло нормально. На следующий день после операции ко мне приехала жена, друзья. Я с ними говорю, все хорошо. Спрашиваю: «Сергей Алексеич, а чего ты говорил, что я голос потеряю?» – «Завтра утром зайду». Заходит – а я говорить не могу. 

Но он нашел хорошего логопеда – тот за два месяца восстановил мне голос. Правда, из «Кубани» пришлось уйти – работать без голоса стало невозможно.

Как голос вернулся, больше ничего не беспокоит. Даже пил радиоактивный йод – он ничего не показал. Йод – это способ обнаружить проблему. Он собирается в том месте, где есть метастазы и опухоль. Потом все это видно на снимке. Когда была вторая опухоль, вся краснота от йода ушла туда. Как удалили – он рассеивался. В марте той операции исполнится 12 лет. 

Сейчас я обследуюсь каждый год. Скоро пойду снова: сдаю анализы, маркеры, проверяю шею, все органы. Ну и пью те самые лекарства по утрам. 

Как-то спросил врача: «Что будет, если не пить?» – «Умрешь, все просто». 

***

Жить без щитовидки – не страшно. Я не чувствую ее отсутствия. Вообще. Единственная рекомендация: нельзя загорать. Но я и до этого не любил солнце, даже в море купался рано утром. Загорал только раз, когда впервые поехал на сборы с «Красноярском». Апрель, Сочи, мне 20 лет. После тренировки и обеда ходили всей командой на пляж, с него – на вторую тренировку. Обратно приехали черные. Теперь, если во время занятия светит солнце, я надеваю штаны, кепку, очки. 

Я не считаю, что относиться к болезни с юмором – это что-то особенное. Врач, которая вела меня во время болезни, сказала: «Слушай, я первый раз вижу, что о своей болезни кто-то так хладнокровно рассказывает. Обычно все приходят в трагизме». – «Да чего сделаешь, жизнь такая».

Знаю одного большого российского тренера, у которого нет половины щитовидки. Спрашиваю его: «А ты как себя чувствовал?» – «Я чуть с ума не сошел, когда узнал». Мой совет: воспринимать это спокойно. В жизни все может быть. 

У великого Валентина Бубукина, чемпиона Европы-1960, тоже был рак. Сейчас мой президент в «Пюнике» – Артур Согомонян. Он близко дружил с Бубукиным, который последние дни перед смертью находился в больнице. Как-то тот звонит: «Артур, приезжай в гости, а то скоро умру». Согомосян приехал в больницу, они посмеялись, Бубукин же был анекдотчик. Согомосяну уже уходить, он останавливает: «Артур, слушай. Дай я тебе анекдот расскажу. Может, последний в жизни». Дальше Артур рассказывал так: «Он рассказал смешной анекдот, я поехал домой. Приехал, через два часа жена позвонила и сказала, что он умер». Так что уход из жизни каждый воспринимает по-своему. Бубукин все время жил с улыбкой и умер с ней. 

Или Алексей Еськов, который играл в сборной СССР и СКА из Ростова. Он случайно сдернул родинку, когда вытирался – и тоже рак. Я был у него за неделю до смерти. Он никого не узнавал, но меня узнал. И тогда все воспринимал нормально: «Конечно, хочется жить. Но жизнь такая». Ушел в 57. 

***

Мой отец умер от рака пищевода. Ему было 79, два года до этого он ничего не ел. Мама кормила через желудок. То есть желудок вырезали, в него что-то вставляли – мама кормила через отверстие жидкой пищей. У отца был мощный организм. Сам по себе сильный, поэтому умирал покойно. Хотя ему делали операцию. Но какие операции тогда в Казахстане? Это сейчас там город Аксай под Уральском, а тогда была просто станция Казахстан. 

Например, когда я родился, мою дату рождения перепутали. Я родился в 1954 году, но пошли регистрировать только через год, из-за этого написали 1955 год. Через время я принес документы в какое-то важное место, меня спрашивают: «А чего 1955-й? Ты же 1954 года». Послали запрос, прислали новые документы. 

От рака груди и пищевода умерли и две сестры. Молодые – в 60 и 66 лет. Жизнь такая, всех хороню. Всем памятники ставлю.

Вообще, семья у нас большая – 10 человек братьев и сестер. Но росли мы втроем: я, самый младший, и две сестры. Старшие братья после армии поехали поступать в институт в Красноярск и забрали нас с собой. 

Мама была без образования, работала у папы домохозяйкой. Он – начальник. Потом его жена умерла, он женился на маме, дочери священника молоканской веры, есть такое ответвление от христианства. Так вот мой дед служил главным священником молоканской веры – его с двумя братьями расстреляли большевики. Из-за этого мама до самой смерти боялась КГБ. Когда я попал в сборную СССР, нужно было заполнить документ на выезд за границу. К маме пришел человек из органов – так она чуть инфаркт не схватила. Боялась, что со мной что-то случилось. Ее ведь тоже везли расстреливать – семья жила богато (мама все время говорила, что бедно, потом только созналась). Но чекисты отпустили: увидели жен и детей. Когда их отцов и мужей убили, они все разбежались и только через 45 лет встретились снова. Три семьи. 

Кстати, под Ереваном есть целая деревня молоканцев. Хочу туда поехать, посмотреть. И своя церковь у них стоит в городе. Как-то увидел много русских, спросил, что происходит. Оказалось, молоканцы. 

***

Недавно на турнире имени Бескова встретил Василия Кулькова. У него сложное онкологическое заболевание, связанное с пищеводом, недавно делали операцию часов на 14. Видно, что сильно похудел, но внешне спокоен. Я ничего не говорил ему по этому поводу. Лучше эту тему не трогать. Каждый по-своему воспринимает. 

Я не скрываю. Чего скрывать? Мне нравится, как к этому относятся за рубежом. Там люди воспринимают болезни и смерть по-другому. 

Лучше воспринимать болезнь спокойнее. Чего паниковать? Только хуже делаешь. С ума можно сойти не от болезни, а от психологии. 

Когда все время думаешь об этом, нервная система работает отрицательно. Даже в футболе тренеру иногда нужно отключаться. Особенно если проиграл. Если долго думать о поражении, обязательно проиграешь и следующую встречу. 

Однажды Лобановского спросили: «Как вы воспринимаете победу и поражение?» – «Я думаю о них два часа. Потом готовлюсь к следующей игре». 

Так и надо жить.  

*** 

Почитать другие вдохновляющие истории о победе над раком можно на сайте проекта #раклечится. Больше о работе Фонда Константина Хабенского (в том числе способах помочь ему) можно прочитать здесь.

***

Другие открытые письма: 

«Я спал сидя по 2 часа в день». Открытое письмо киберспортсмена Flow – о том, как он тоже победил рак

Меня не взяли в «Шинник», я работал на заводе – и тут увидел пляжный футбол. Теперь я игрок сборной

Фото: vk.com/fc_ue; Фото: РИА Новости/Владимир Федоренко, Павел Лисицын, Алексей Филиппов; wikipedia.org