«Меня не взяли в «Шинник», я работал на заводе – и тут увидел пляжный футбол». Открытое письмо героя сборной России на ЧМ

Борис Никоноров помог вытащить полуфинал со Швейцарией и забил послематчевый пенальти. 

От редакции: этот материал вышел на Sports.ru полтора года назад, но сейчас история Бориса Никонорова на пике актуальности – только что он помог сборной России совершить камбэк в полуфинале чемпионата мира: ножницами сократил счет до 4:5, потом за 20 секунд до конца наши парни сравняли и вырвали финал в серии пенальти, там Никоноров тоже реализовал свой удар.

Мы говорили с Борисом через месяц после чемпионат мира по пляжному футболу-2019 – во время группового этапа на сайте ФИФА появилась новость о хет-трике российского форварда Бориса Никонорова. В маленькой заметке очень просто и между делом оказалось предложение о том, что еще 7-8 лет назад Борис не играл в футбол, а работал на заводе с опасными веществами. Удивившись тому, что такое вообще возможно, написали ему в инстаграме – и вскоре встретились, чтобы разобраться в его уникальной истории.

Как в 17 лет лишиться мечты детства, в 21 оказаться на заводе, в 24 дебютировать в виде спорта, о котором ты еще недавно не знал, а в 30 – выиграть бронзу чемпионата мира. Теперь у него уже как минимум серебро домашнего ЧМ – и все шансы исполнить красивую мечту, которую он озвучил нам тогда, после первой медали.

Не пожалейте 20 минут на чтение. Возможно, это открытое письмо вдохновит вас на изменения в вашей жизни.

Слово Борису Никонорову. 

***

Когда я не попал в дубль «Шинника», мой мир рухнул.  

Мне было 17 лет, и я вообще не понимал, что делать дальше. Всегда думал, что стану футболистом, буду играть за дубль «Шинника», потом – в Премьер-лиге. Все время шел к этому. 

Я родился в поселке Фоминское Тутаевского района Ярославской области. Обычный поселок: 2000 человек, птицефабрика, все работают за 7-8 тысяч рублей, у нас с родителями там 4-комнатная квартира. Как таковой футбольной школы там быть не могло. Я занимался в спортзале, где тренер собирал всех детишек разных возрастов – без деления на группы, без персональных методик, просто общие занятия. 

После 8-го класса мой старший брат, который на 8 лет старше меня, уехал в Ярославль в школу «Шинника» – благо у нас там жила бабушка и тоже была квартира. Тогда я понял, что мне тоже надо так. И в 14 лет тоже уехал от родителей в Ярославль, учился в «Шиннике». 

Наступил выпускной год – дальше дорога либо в дубль, либо в никуда. В тот последний год я поиграл на месте правого полузащитника в молодежной команде – не той, которая в молодежном первенстве при Премьер-лиге, а в третьей, из КФК. Прошли сборы, тренировки, я забил несколько голов, но, видимо, чего-то не хватало. Когда в конце объявляли состав для дубля, моей фамилии в списке не оказалось. Спустя годы могу предположить, что, возможно, это было лучшее решение тренера за всю мою карьеру в «Шиннике». Но тогда я и подумать так не мог.

Я долго приходил в себя. В тот момент уже учился на первом курсе университета – поступил на физвос, кафедру физического воспитания. Все спортсмены идут туда, потому что учиться легче, есть поблажки. Со всех сторон перспективы были темные. Чтобы поехать на просмотр в другой город, нужны знакомые, а у меня их не было. В образовании тоже так себе: после физвоса я мог стать разве что учителем физкультуры в школе или университете, а такая перспектива меня вообще не радовала. На полгода или даже год я выбыл из футбола – не хотелось ни играть, ни даже смотреть на мяч.

Я подумал: раз так, сам бог велел поехать в Америку.

Это была мечта моей юности. Как-то в 10-м классе я в интернете прочитал, что многие ребята ездят в Штаты по программе Work and Travel, то есть работаешь и путешествуешь. Я загорелся идеей и раскапывал на форумах всю возможную информацию: кто куда уехал, кто что в Америке делал. Сразу сказал маме, что после школы поеду в США. А на меня все так косо посмотрели и покрутили пальцем у виска: да куда ты поедешь, жил всю жизнь в поселке на 2 тысячи жителей – какой тебе тут Нью-Йорк?

И вот я в университете, в дубль не попал, скоро 18 лет – все сходится, можно собирать документы. Специально ходил на курсы английского – занимался с американкой, которая почти не говорила на русском, и мы еще очень смеялись над ее произношением. Быстро подтянул язык. Тут спасибо родителям, это они оплачивали занятия. 

Чтобы зарегистрироваться в программе, нужно было пройти мини-экзамен: задавали легкие вопросы на английском, я сразу на все отвечал. Я три года этого ждал и был готов пройти что угодно! Если бы нужно было написать сочинение на английском о себе, тут же легко бы это сделал. Знал про Америку все: где какой штат, где какие законы, где какая работа, где сколько платят. Потому что года полтора общался с ребятами из Ярославля, которые уже были там. Даже заранее договорился, что тормозну у них в квартире. 

Оставался один важный момент – работа. Либо тебе находят место, либо этим занимаешься ты. Если тебе помогает офис – это может быть любой штат, даже деревня, и ты будешь там доить коров – причем с тобой заключат контракт на три месяца, и в этот период ты не можешь никуда уйти, иначе тебя быстро найдут и депортируют. Меня такой вариант не устроил, потому что я рос в поселке, даже в Москве толком ни разу не был – хотелось пожить в большом городе. В общем, и тут помогли ребята из Ярославля. Они нашли мне работу и прислали job offer – от компании, которой требовались русские студенты, такая дешевая рабочая сила. Центр Work and Travel позвонил в эту компанию, все проверил и подтвердил: могу лететь в Нью-Йорк. Я досрочно закрыл сессию – университет пошел навстречу, потому что там многим тоже было интересно, что получится из моей поездки.

Участие в программе обошлось где-то в 1000 долларов – это билеты, страховка, помощь в организации. У меня такой суммы не было: я пытался подрабатывать официантом, но платили три копейки. Снова помогли родители.

Ярославские ребята, которые меня приняли, жили в хорошем районе Куинс, в 10 минутах езды от Манхэттена. Греческий райончик, двухэтажные домики, красивые ресторанчики – все суперкрасиво. В первый день мы сразу рванули на Таймс-сквер. Прекрасно помню этот момент: выхожу из метро, поднимаю голову – и все выше, выше, выше, выше… Такие высотки! Ходил только задрав голову. На следующий день нужно было идти на работу – узнавать, что и как. Навигатора у меня не было, я такой человек из поселка в Нью-Йорке. Даже не помню, ездил ли я к тому моменту когда-либо на метро. А тут предстояло проехать через весь город, да еще и с пересадкой. 

Работал я в Бруклине, в двух станциях от Брайтон-бич. Буду говорить честно. Сначала мне показалось, что там катастрофа. Выхожу – везде одни черные ребята. Просто черный район, какой-то молодняк с понтами. И я один белый.

На работе уже были русские ребята. Русские и афроамериканцы – так и работали.  

Работал я грузчиком, но по-русски это слово звучит жестковато, сразу в голове какая-то разгрузка вагона или цемент. Мне ближе американское звучание: мувер, то есть перевозчик. Нью-Йорк – огромный город, люди часто переезжают с квартиры на квартиру, так что им нужно быстро перевозить вещи. Мы работали как раз такими муверами: водитель и 2-3 человека, которые сгружают все вещи в трак, едут на другой конец города и там все разгружают. И так несколько раз за день. Работа несложная, физически-то я был развитый. Получали мы приблизительно по 100 долларов в день. Представляете, какие это для меня космические деньги?

Собственно, на эти деньги я неплохо попутешествовал. Был на Ниагарском водопаде, в Вашингтоне, в Бостоне – это реально круто. Еще объездил весь Нью-Йорк – и по работе, и просто так, туристом. Плюс у меня там была русская девушка. Это время я вспоминаю с улыбкой.

Главное – там я изменился. Я приехал один и почти без денег. Если бы я не работал или что-то сделал не так – просто умер бы от голода или депортировали бы меня. Не оставалось ничего, кроме как трудиться. Сейчас я понимаю, что футболисты в большинстве случаев – это взрослые дети, которые не видят ничего, кроме тренировок, и не всегда правильно понимают, как устроена жизнь. И я был как маленький ребенок, приехавший непонятно откуда в огромный город, где все постоянно двигаются и бегут. Я вставал в пять утра, а уже в 6:30 был на другом конце города и начинал работать. Такой осознанный труд помог мне повзрослеть.  

Остаться в США дольше я не мог из-за визы. Так что приехал в Ярославль, вернул родителям деньги за поездку и продолжил учиться. Постепенно вернулся и на поле: летом играл в большой футбол в чемпионате Ярославля за «Нефтяник», зимой – в мини-футбол за «Подводник», который единственный среди всех команд города в тот момент платил – хоть и копейки. Даже копейки в 18 лет играли роль. За приход на матч чемпионата города в «Нефтянике» мы получали по 150 рублей. Для людей 30-35-40 лет, которые собирались в составе, конечно, это ничто. Но команда у нас была приличная, состояла из опытных игроков хорошего уровня, некоторые играли в профессиональных лигах, я чуть ли не единственный такой молодой-зеленый. Мы постоянно выигрывали чемпионат Ярославля, я мог набраться опыта.  

Так прошло два или три года, до самого окончания университета. Зима-лето, зима-лето – постоянно играешь. Но дальше-то что? Денег это не приносило, за месяц максимум получалось 2-3 тысячи рублей – такого даже на еду не хватит. Плюс стипендия и подработка – все пять лет обучения мне в итоге помогали родители, чтобы получалось хоть как-то жить. За что маме и папе огромное спасибо.

Я пару лет подрабатывал официантом в баре. Дежурить приходилось ночью, так что график был примерно такой: приходил домой часов в 6 утра, спал до 7, просыпался, завтракал и ехал в университет. На учебе, естественно, был никакой и, бывало, засыпал. Как-то раз пришел на гимнастику пораньше, лег за маты просто поваляться, отдохнуть; чего-то хи-хи, ха-ха с пацанами – и уснул. Меня разбудили уже в середине пары, а я просто без понятия, где нахожусь и чего от меня хотят. После университета ходил на какую-нибудь тренировку и никакущий шел отсыпаться. Такое бывало по паре дней подряд – к концу вторых суток не понимаешь, что с тобой происходит. Тем не менее продолжал неплохо учиться. 

После университета я понял, что дальше работать официантом неправильно. Мне был 21 год, нужно было что-то придумать. Вот только мыслей не было, связей не было, денег никогда не было – ни у меня, ни у родителей. Жили мы довольно бедно, бывали в долгах.

Команда «Нефтяник», за которую я тогда играл в большой футбол, – заводская. Практически все ребята работали на нефтеперерабатывающем заводе Ярославнефтеоргсинтез, который находится за Ярославлем. Через ребят я попросился туда на работу, но около полугода пришлось постоять в очереди – просто так на завод не попадешь, потому что есть одна папка заявлений о приеме на работу от обычных людей и такая же по толщине папка – от блатняков вроде меня. Я ждал, пока освободится место.

Моя версия: так много желающих работать на заводе, потому что там стабильность. В одни и те же числа абсолютно точно получаешь 20-25 тысяч рублей (с такими деньгами, в целом, в Ярославле у тебя все будет в порядке), есть ДМС, своя поликлиника, где тебя вылечат и выпишут больничный. Вроде все красиво и стабильно – за этим люди и идут. Но такая ситуация играет злую шутку. Когда вокруг слишком стабильно, человек успокаивается и прекращает прогрессировать. А завод – это максимальная стабильность, которая в принципе существует.  

Так как я футболист, пришедший по блату, меня нужно было устроить на такую установку, где никто не заметил бы моего отсутствия, если меня забрали бы на игру (такая нашлась – человек 17 на смене). Я работал оператором технологической установки 4-го разряда, получал 23 000 рублей. Есть еще 5-й и 6-й разряды, но чтобы до них добраться, нужно сдавать серьезные экзамены, причем желательно иметь профильное образование. Я быстро понял, что с дипломом физвоса на заводе мне особо ничего не светило, я не мог стать начальником установки без профильного образования. А учиться нужно пять лет, и это очень сложно. Реальное уважение тем людям, которые учатся в Политехе. Это столько чертежей нужно делать и разбирать! Я не стал даже пытаться получить 5-й разряд. Понимал, что для меня эта работа временная. 

Что входило в мою работу? Я сидел перед двумя мониторами – там отображалась схема участка установки, за который я отвечал. Через нас проходили бензин, керосин и дизельное топливо. Например, керосин идет по трубам с каким-то определенным расходом, с определенной температурой и под определенным давлением – и мне надо следить, чтобы все данные находились в норме – ну, по большому счету, чтобы они горели зеленым. Если что-то отклонилось от нормы, нужно было срочно сообщить старшему оператору и начальнику смены, что что-то пошло не так. Допустим, упал расход – я беру рацию и противогаз, выхожу из операторной и иду на установку. А там миллион труб – и мне нужно знать, где они переплетаются, что идет внутри, где находятся задвижки на разные случаи. Вот трубы были огромной трудностью для меня. Увидев их в первый раз, я подумал: да мне тут в жизни ничего не выучить, это ж нереально! Более-менее выучил, но не совсем все-таки. Без образования – трудно.

Так вот, я шел к месту, где наблюдалось отклонение от нормы, и приоткрывал или закрывал задвижки. Делалось это таким инструментом-крюком, потому что задвижки, во-первых, тугие, а во-вторых, бывали размером с колеса КАМАЗа – трубы местами реально огромные, и слышно, как уходит продукт. Аж страшно! То же самое – с температурой, приоткрываешь или призакрываешь печь (она космических размеров, температура то ли 700, то ли 1000 градусов – уже не помню). У меня была рация, поэтому я сразу узнавал, нормализовались ли показатели или надо еще покрутить. Если все хорошо – я возвращался в операторную. Вот так пару раз поднимешься на установку, еще 2-3 раза обойдешь свою территорию установки – и все, больше ничего на смене делать не нужно. Смена шла 8 часов, работали мы сначала два утра подряд (вставал я в 04:30-05:00, приезжал на завод к 06:30), потом выходной, дальше 2 вечера подряд (с 15 до 23) и две ночные (с 23 до 7 утра). Потом отсыпаешься – и 2 выходных. Такой график больше нигде не увидишь. 

Важный момент: на заводе есть сероводород. Если где-то произошла утечка, вы этого никак не почувствуете, он не пахнет (при большой концентрации сероводорода запах почти сразу перестает ощущаться из-за паралича обонятельного нерва – Sports.ru). Обход происходит не только на земле, но и на таких лесах-лестницах, потому что высота установки достигает этажей десять. И вот, допустим, вы идете по лестнице, не замечаете сероводородную утечку, делаете один вдох – и тут же, в одно мгновение, происходит паралич легких. Просто теряешь сознание и падаешь. Если тебя в течение 30 секунд или минуты не унесли из этой зоны утечки, то все, труп. Для этих случаев мы носили противогаз. Но опять же: если ты один раз вдохнул сероводород, противогаз уже не наденешь. Такие страшные случаи на заводе были, но сам я не видел. Знаю только, что мой непосредственный начальник при запуске одной из установок потерял сознание, и его один из работников просто по земле оттащил в безопасную зону. А не было бы этого работника рядом – точно труп. 

Зная все это, ходишь по установке и немножко очкуешь: а вдруг что? По технике безопасности все должны ходить только по двое, но вы знаете, как это бывает в России. Практически никто ничего точно по правилам не делает. Один человек говорит: «Я на обход». – «Ага, давай». И периодически по рации спрашивают, чего и как там. Вроде ничего обычно не случается, но при этом в один момент с тобой может случиться все. 

В целом работа – не бей лежачего. Скучно, поэтому все там и курят по ночам. Делать нечего. 

Я великолепно общался со всеми ребятами, никогда не было конфликтов, потому что все работяги и друг друга уважают. Думаю, почти все, кто работал на установке со мной, продолжают работать там до сих пор. Потому что стабильность. Бывали ночи, когда мы все сидели в КПП (комнате приема пищи) и кто-то начинал ныть: блин, зарплата маленькая, да вот еще то, да вот еще это не так... Такое случалось частенько, но ночью, когда смена попроще, – чаще всего. Многие подхватывали: да, плохо, когда же нам прибавят зарплату, начальник вот плохой, да и этот плохой. Полоскали всех. И все-таки под конец кто-нибудь такой: слушайте, ну у нас ведь стабильная зарплата, нам оплачивают больничные, нас лечат. И все такие: да, да – с хорошим настроением уходили со смены домой спать. Думаю, на всех заводах плюс-минус одно и то же. Все хотят получать больше, многие хотят уйти с завода, но никто ничего для этого не делает.

Мне грустно за людей и даже как-то жалко их. Потому что пропадает много очень хороших и талантливых людей. Допустим, я бы остался на заводе – и не стал бы игроком сборной России. Все, дальше Ярославля я бы не выехал – сто процентов. Работал бы дальше Владимир Котляров на заводе – все, не было бы рок-группы «Порнофильмы» и суперзвезды, которая выступает почти для 10 тысяч фанатов, получал бы так же свои 20-30 тысяч рублей. Очень много людей с талантами (а если не с талантами, то с амбициями), но в один момент они теряют себя. Теряют иногда в том числе под давлением сообщества, где они находятся.

Люди ведь зачастую против того, чтобы другие продвигались и становились лучше. Выбивающихся из стаи тянут назад – чтобы не высовывался, а вдруг еще чего получится. Да лучше всем быть вместе, лучше мы все вместе будем в болоте, чем кто-то вырвется. Это правило жизни однозначно. Чтобы выйти из этого круга и пойти по новому, нужно иметь мужество. Но это я понял не сразу, а поработав на заводе примерно полгода.  

Правильно говорят, что ты есть среднее от твоего окружения. Попав на завод, я тоже начал ловить себя на мысли, что на заводе все понятно и стабильно, о тебе заботятся, все есть (представляете, некоторые ребята даже говорили про обычную жизнь: «Вон там, за забором» – будто мы в тюрьме, откуда не выбраться). В этом состоянии я провел примерно пять месяцев. Просто возвращался со смены, брал пиво, садился на диван, ложился спать, просыпался и шел на смену – стал таким конкретным заводчанином. Про спорт уже почти не думал, играл в чемпионате города как получалось. Даже начал курить. Потому что на заводе зачастую делать нечего, особенно по ночам.  

Так и сидели, курили. 

В какой-то момент меня как осенило: блин, мне 22 года, а я сижу на заводе и делаю все то же, что 58-летние мужики. Но им-то 58! А мне 22. Я еще могу уйти и, если что, вернуться в 58. Нужно было переключиться: найти новую работу или удариться в футбол. Любовь к нему, как бы ни затухала, всегда разгоралась снова. 

Я начал каждый день бегать кроссы по улице. Брал мяч и просто занимался один во дворе или в крытом манеже, насмотревшись разных видео про своего кумира Криштиану Роналду – пытался подражать и отрабатывать его движения. Постепенно уровень стал повышаться: я стал быстрее, наладился дриблинг, видение поля стало лучше, стал забивать больше.

Главный момент, который все перевернул, – сентябрь 2011-го. 

Как-то я вернулся со смены и случайно наткнулся в прямом эфире «России 2» на прямую трансляцию пляжного футбола. Россия играла с кем-то там, чемпионат мира – я очень удивился, потому что никогда не видел и не слышал про пляжный футбол. Шишин там клал фантастические бисиклеты, команда разыгрывала красивейшие комбинации, и я не мог успокоиться: да ладно, это наши ребята? Точно наши так могут? Меня очень зацепило. Смотрел все следующие матчи, даже если они попадались на смены на заводе. Тем более матчи шли вечером, когда руководство завода уже уходило. Я забирался с телефоном на самую высокую точку на своей установке, откуда весь завод как на ладони – ну, этаж 10-й. Не помню, какие там были тарифы, потому что интернет еще не был так распространен, не было никаких LTE – я долго прогружал трансляцию, она прерывалась, иногда заканчивался интернет-трафик, и я быстро-быстро его продлевал, чтобы не терять ни минутки – хотелось все зацепить. Радовался каждому голу. Если интернет все-таки вырубался, я приходил к ребятам: «Пацаны, наши сейчас шлепнули этих и этих! Забивали такие голы!» Всем про это рассказывал.

Финал ЧМ против Бразилии мы с отцом смотрели дома. Когда наши победили 12:8, было что-то невероятное. У нас с отцом это не укладывалось в голове: как это Россия может нашлепать бразильцам 12 голов на песке…  

Через несколько месяцев в Ярославль приехали Илья Леонов и Михаил Викторович Лихачев – герои того ЧМ. Каким-то образом они попали как раз в команду «Подводник», где я играл в мини-футбол. Организовали встречу. Для меня это был космос: передо мной сидит чемпион мира, который бразильцев только что убил! Я с ними фотографировался, слушал все, что они говорили. На этой встрече обсуждали создание пляжной футбольной команды в Ярославле. На следующий год (2012) мы впервые сыграли.  

Я еще работал на заводе, никогда в жизни не играл в пляжный футбол – и тут мы приезжаем в Москву играть против «Динамо», которым тогда руководил Михаил Лихачев. У нас в составе – просто ярославские ребята, которые играли только на большом футбольном поле, а там – профессионалы. Но уступили всего лишь 3:4, я забил два гола и отдал одну голевую передачу. Помню ту игру в деталях, потому что впечатления были запредельные. В первом тайме носился вообще без остановки. Мяч у меня – я шлепал с любой дистанции. Но после первого тайма у меня чего-то ноги подсели, опыта с песком ведь совсем не было – я не знал, что нужно контролировать расход сил. Второй тайм кое-как отбегал, а в третьем вообще умирал, просто на морально-волевых все мы продержались. Вскоре клуб выделил деньги на пляжный футбол – и в 2013 году мы прошли квалификацию в Суперлигу. Так Ярославль оказался в чемпионате России по пляжному футболу. В первом сезоне мы заняли то ли 7-е, то ли 8-е место из 8, но остались в лиге. Все это время я работал на заводе.

2013 год стал для меня прорывным во всех смыслах. Я стал чемпионом и лучшим игроком чемпионата Ярославля по футболу, и это дикий переворот: еще недавно я играл как сапожник, потому что курил и пил пиво после смен, играл не то что ниже среднего, а ниже нижнего, а теперь много забиваю. Потом стал чемпионом Ярославля по мини-футболу – и тоже получил лучшего игрока, мой рекорд результативности (51 гол в 20 с чем-то играх) не добит до сих пор. Ну и серьезный старт в пляжном футболе. Фантастика.

Конечно, совмещать такой спортивный график с заводом невозможно. Так что я постоянно покупал в поликлинике больничные. Покупал и смены – был человек из другой бригады, который иногда соглашался отработать две смены подряд, за себя и за меня. Я ему выплачивал ставку за смену или даже чуть больше – 1000 или 1200 рублей. Для меня это были большие деньги, но я расставался с ними, чтобы не ходить на завод, а играть в футбол. В пляжном футболе мне тогда еще не платили, так что вся заводская зарплата уходила на больничные и смены ради игры – чуть-чуть оставалось на еду и три-пять тысяч на квартиру. Денег абсолютно не было. Иногда даже брал в долг, чтобы оплатить больничный.  

В начале 2014-го я понял, что нужно валить, и уволился. Тренировался сам уже по два раза в день. 

С завода я ни с кем теперь не общаюсь, туда не езжу. Зато в любой момент могу вспомнить и почувствовать запах. Запах завода, запах нефтепродукта. Им там пропитано все, в том числе спецовка. Настолько плотно въедается в мозги, что чувствуешь его везде. Я просыпался ночью (а жил я в съемной квартире в центре Ярославля), делал вдох – и будто оказывался на заводе. Даже сейчас иногда идешь по улице, делаешь глубокий вдох – и чувствуешь завод. Сейчас думаю об этом – и тоже вспоминаю.

Я очень люблю приезжать домой, в поселок. Чтобы посмотреть, как живут остальные, кто что делает. Я говорю себе: а представляешь, если бы ты остался здесь? Кем бы ты был? Люблю периодически быть жестким интровертом, честно ответить на свои вопросы. Это дает дополнительную мотивацию.

Я думал про весь этот путь перед первой игрой на ЧМ-2019. 

Сидел и вспоминал, откуда я, какой мой поселок. 

Вспоминал пробежки по утрам перед школой и как не хотелось просыпаться. Я практически каждый день вставал в 05:30 утра, шел на пустой стадион и бегал несколько кругов, а папа рядом выгуливал собаку. Это все мотивация и дисциплина от отца. Если не шел так бегать – компьютер не получал. Тогда компьютерные игры только набирали популярность, и мне постоянно хотелось играть. Порой заставлял себя, потому что иногда просыпаешься без желания – и тогда в 05:30 ненавидишь и это утро, и этот будильник, и все вокруг. Но встаешь и сквозь нежелание бежишь, делаешь растяжку, идешь домой, моешься, завтракаешь – и в школу. Еще подстегивал пример старшего брата, который уехал в «Шинник». Я не мог быть дном на его фоне.

Вспоминал, как мне крутили у виска, когда я говорил на чемпионате города, что скоро уеду и у меня получится. 

Вспоминал, как впервые попал в сборную, а кто-то говорил: да куда вы этого деревянного из Ярославля взяли.  

Вспоминал «Шинник» и неверие в себя. 

Все травмы вспомнил. Далеко ходить не надо.

16 января 2019-го я разорвал задний крест. Кажется, в прошлом году я себя перегрузил: после сезона, вернувшись из Дубая, где мы, кстати, треснули бразильцев, которые 66 матчей подряд не проигрывали, я поехал в Питер играть в чемпионате города. И как-то нелепо на ровном месте... Я подходил к своей машине, наступил на снег, а под снегом оказался лед. Нога начала уезжать, я начал ее ловить – она перегибается. Чик – и все. Еду в больницу, мне говорят: ну все, кресты порваны, нужна операция, сделать можем прямо завтра. У меня на этих словах перед глазами пролетело космическое количество турниров, которое предстояло сыграть в 2019-м, а главное – чемпионат мира. Я все это мог пропустить, просто поскользнувшись – причем трезвый абсолютно. Восстановление при такой операции занимает от 8 до 12 месяцев, в больнице сказали, что шансов нет. И еще раз повторили, что готовы резать крест хоть завтра. А я понимаю, что это бред, так быстро и без консультаций такие операции не назначают. Я позвонил своему хорошему приятелю Эдуарду Безуглову, с которым мы общаемся уже 2 года. Он мне ответил коротко: «Беги оттуда, убегай быстрее». Я руки в ноги – и поехал к нему в Москву. Он сделал МРТ, убедился: крест рваный, осталось 20-30%, нога нестабильна, просто ездит внутри. Но операцию делать слишком рискованно.

В следующие 4 месяца я не мог нормально ходить. Нога в колене уезжала, я не мог ею отталкиваться, поэтому при ходьбе просто ставил ее, как палку. Что бы ни делал – колено было опухшим. Обкладывал его льдом по 5-6 раз за день, но отек не становился меньше. Остались шрамы от холодового ожога, но на это наплевать, когда нога не работает 4 месяца. 

Самая большая загвоздка: делать ли операцию. Помню, прошло три месяца, а прогресса нет. Делаешь кучу упражнений, плаваешь, бегаешь на водной дорожке – работаешь по 5 часов в день и утром, и вечером, а результата нет. У меня все мышцы пропали на ноге – она была дряхлая, как желе. Думал: блин, может реально уже проще сделать эту операцию? Даже узнал у Эдуарда Безуглова про клинику «Вилла Стюарт», куда ездят все топовые спортсмены, он обещал мне сделать все возможные скидки. Тем не менее Эдуард Николаевич рекомендовал не торопиться и не делать операцию – огромный ему респект, он мне спас этот год, как и ФМБА, врачи сборной и «Локомотива».  

Когда было совсем плохо, я наткнулся на историю Юрия Жиркова, который не так давно порвал ахилл и долго мучился, не понимая, делать ли операцию. Он вытерпел и восстановился в 35-36 лет, и я, прочитав его интервью, подумал: нет, я не могу сдаться, надо ждать. И вытерпел. Через огромный труд все получилось. 

12 мая я вышел на песок. Времени на восстановление больше не было, вскоре стартовал чемпионат России – нужно было набирать форму, рисковать. Бегал фактически на одной ноге, левая была зафиксирована наколенником. Колено было более-менее стабильным, но физической формы – никакой. Так как я четыре месяца при ходьбе ногу просто приставлял, то при движении на песке уже не мог ей толкаться. В один момент понял, что я бегу, толкаясь только правой, а в левой движения толком и нет. Решил как бы поменять их местами. Начал целенаправленно толкаться левой, а правую – приставлять. С каждым днем становилось лучше.

За две недели я набрал более-менее нормальную форму – и на первом этапе чемпионата России, играя в большом наколеннике, забил 6 голов в 5 матчах, был лучшим бомбардиром лиги вместе с двумя бразильцами. Представляете? Я четыре месяца не ходил, только вышел и был лучшим бомбардиром в лиге, где собраны лучшие игроки мира.  

Большой проблемой было снять наколенник – тут уже многое завязано на психологии. Мне казалось, что я не могу играть без него. Однажды в мае, прямо перед чемпионатом России, я забыл взять его на тренировку. Приехал – у меня будто ноги нет. Не преувеличиваю. Наклеил тейпов, пробежался 10 минут, но не смог дальше: тейп в той ситуации – это мертвому припарка, вообще ни о чем. Я сказал Илье Леонову, что не могу тренироваться, ощущения – что сейчас что-то в ноге порвется. Даже пас отдать не мог. Я не думаю, что это только психология. Как надел наколенник – мне будто ногу дали, я пошел, пас туда-сюда, все легко! 

Снял наколенник я только через 1,5 месяца.

К тому моменту от перегруза у меня прострелило второе колено. Я рано начал пытаться бегать, и все нагрузка логично уходила на правую ногу. В июне мы играли в Лиге чемпионов в Португалии – это 9 матчей за 9 дней. Я отыграл шесть, а утром седьмого дня, когда впереди матч с «Леванте», одной из лучших команд мира, не смог встать с кровати на здоровую ногу. Левая – в наколеннике и побаливает, ей я даже особо не бил, и раз – правое колено будто провалилось внутри. Я думаю: нееет, не может быть такого, у меня же на правую вся надежда, я все голы забиваю только ей.

Спускаюсь на завтрак по ступенькам, чик – опять проваливается. Понимаю, что, по ходу, не смогу сегодня играть. Да и вообще, смогу ли еще играть, чего такое-то происходит?  

Но собрался. Впервые в жизни вышел на игру, когда не мог пробить ни левой, ни правой ногой – и это против одной из лучших команд мира, там вся сборная Испании собрана. Ни пас отдать, ни ударить, ни сунуть ногу под мяч даже не могу. Мог только тихонечко бежать. Как только напрягал ногу в колене – адская боль, и все, ступор. В голове блокировка, работает инстинкт самосохранения. Как я не мог тренироваться без наколенника, так тут не мог пинать – хоть 5 миллионов долларов мне дай.  

Я намазал толстенный слой разогревающей мази. Ко второму тайму, видимо, она так меня разогрела, что я забегал, забыв о проблемах с коленом. Тресь по мячу – и пробил! И вроде, кажется, не так больно. Так и играл до конца матча. Я еще бисиклету забил сумасшедшую почти с центра поля (но проиграли – 2:3). Доиграл турнир, пусть и с небольшой болью. Сразу после Португалии поехал к Безуглову: «Док, давай теперь то, что делали для левой ноги, делать на обе». Он сначала не поверил, но ничего, начали лечить. Через неделю или две полностью отпустило правую ногу, потом снял наколенник на левой. Вернулся!  

Если ты хочешь быть спортсменом, если хочешь быть машиной, которая добивается результата, ты должен преодолевать такие проблемы. Я готов трудиться всегда.

Почему вот я в декабре здесь, в Химках, а не в Доминикане? Я могу позволить себе такой отдых. Чемпионат мира закончился, поздно вечером 3 декабря я был в России – и мог спокойно уходить в отпуск до середины января, слетать к морю или океану. У «Локо» сейчас сбор: новый тренер, новая система подготовки, но я все равно мог сказать, что очень устал. С 3 октября, как начались сборы в Катаре на Всемирные пляжные игры, у меня каждый день что-то было – игра или тренировки в другой стране. Из Катара я полетел в Турцию играть за греческую команду, из Турции сгонял на 1-2 дня в Ярославль, потом – в Дубай со сборной, оттуда на сборы и на чемпионат мира в Парагвай. Наверное, я где-то в глубине души понимаю, что устал. Но стараюсь не жалеть себя. Я очень сильно люблю футбол и понимаю: чтобы чего-то добиться, надо отдавать всего себя.  

Я попросил одну неделю, чтобы съездить домой в Ярославль и немножко перезагрузить голову: отпраздновать бронзу с родителями, увидеться с друзьями. С 11 декабря я тренируюсь, потому что люблю это, потому что правда хочу. 

В голове часто мелькает мысль, что я теряю время. Жизнь – это минуты, секунды, моменты. Чтобы оставить классные воспоминания о себе, нужно такие моменты создать. Если ты не работаешь, то ты не развиваешься, тебя сносит вниз.

Меня многое мотивирует. Хочется, чтобы о нашей сборной говорили во всем мире, как после победы над Бразилией на ЧМ. Я не хочу играть плохо, потому что это для меня стремно, я хочу каждый матч выдавать максимум.

Вот заставка моего телефона. Это кубок чемпиона мира. Я хочу его получить.

Эту картинку я поставил сразу после матча за 3-е место в Парагвае. Теперь она будет передо мной всегда. 

Как минимум два года, до ЧМ-2021.

Фото: fifa.com/?nav=internal; instagram.com/boris_nikonorov; vk.com/borisnikonorov55; sporting-spb.ru; РИА Новости/Алексей Филиппов