23 мин.

Звезда «СЭ» 90-х и 00-х пережил инсульт. Ему уже лучше: рассказывает про дом в Италии, драки с арабами во Франции

1 k

Александр Беленький – о новой жизни.

В лучшие годы «Спорт-Экспресса» Александр Беленький был главным по боксу – писал о Тайсоне и Холифилде, Льюисе и де ла Хойе, пиковых Кличко, Пакьяо, Рое Джонсе. 10 июня 2018 года журналист (уже покинувший «СЭ») пережил инсульт (нарушение мозгового кровообращения, результатом которого может быть паралич или смерть – Sports.ru) и с тех пор восстанавливается у себя дома, о чем периодически докладывает в фейсбуке.

Я приезжаю на интервью к нему домой, захожу и протягиваю руку, чтобы поздороваться. Он не отвечает рукопожатием – правая рука парализована и просто висит. Я спрашиваю, можно ли сфотографировать, как он пытается поднять руку, он отказывается – говорит, что ему очень больно.

Следующие два с половиной часа Беленький рассказывает мне про инсульт, уход с «Матч ТВ», драку с Ровшаном Аскеровым и дом в Италии.

– Как это случилось?

– Я пришел в тот день усталый и лег спать пораньше. Мне приснился странный сон: как будто я лежу и не могу двинуться. Было довольно мучительно и я проснулся. Первое ощущение – радость, думаю: слава богу. Второе ощущение – удивление. Потому что я и правда не мог двигаться. Моя жена ведет довольно полуночный образ жизни, я старался не шуметь, и я дополз с одного края кровати на другой за двадцать минут, это не фигура речи. Я не понимал, что происходит.

Жена услышала, как я тут шуршу вещами. Она заходит испуганная – и тут у меня отсекает правую половину [тела]. Она перестала двигаться. Сейчас правая нога ходит. Правая рука вот-вот начнет, но прошло уже полгода, с ней еще сложно. И дикция. Если вы меня раньше не знали, то вам кажется, что я говорю нормально. На самом деле появилась какая-то мямлящая интонация. Хотя, бывает, она пропадает. Раньше была постоянно.

– Что вы почувствовали? Паника?

– Панического состояния не было. Это трудно описать. Не паника – скорее, грустные мысли, что все так возьмет и закончится. Мы же все всегда думаем, как пройдет наша жизнь, как она будет заканчиваться. И тогда у меня было чувство, что сейчас моя жизнь закончится.

Я думал больше о жене. Как там она? Что она? Как она будет без меня? Именно эти мысли позволили мне полностью собраться. Уже в первый день я знал, что буду жить.

– Были какие-то предпосылки к тому, что у вас будет инсульт?

– Врачи не говорили. Мое предположение: все идет с момента уничтожения «Спорт-Экспресса». Думаю, господ Максимова, Симонова и Новикова я еще успею поблагодарить за это. Развал «Спорт-Экспресса» – заслуга лично каждого из них. Я с ними разберусь по закону.

Из-за развала «Спорт-Экспресса» мое здоровье и пошатнулось. Не может человек просто так взять и сдать. За несколько дней до [инсульта] я был у врача. Она великолепный врач и она прямо спрашивала: «У вас когда-нибудь был инсульт?». Я говорил, что не было. Она прямо говорила мне несколько лет, что я хожу на грани инсульта. Но я относился к ним так, как мы всегда относимся к нашему здоровью, когда считаем, что у нас есть время его исправить. В какой-то момент она улетела в Австрию на какой-то симпозиум. И именно в эту ночь мне стало плохо.

– Инсульт – это больно?

– Нет. Больно сейчас. Эта физкультура… В 1998-м я попал под машину недалеко от дома, нога всмятку. Мне делали операцию, но в 1998-м наркотики уходили налево. Моя доза тоже ушла налево.

– То есть вам вкололи меньше, чем нужно?

– Мне вообще не вкололи. Вкололи анальгин, пирамидон, но это ничто, как будто в тебя воду вкачали. Я тогда мучился всю ночь. Это неописуемо. Месяцев девять приходил в себя.

И вот боли, которые я испытываю сейчас, которым меня подвергает женщина-массажист, – это сопоставимо. Но я каждую минуту знаю, что боль – не пустое. Она приближает меня к моменту, когда я стану нормальным. Это важно.

– Что болит?

– Руки, ноги, спина – почти все тело. Голова не болит. Говорят, там здоровенная киста, которая образовалась… Я плохо разбираюсь в медицине и понимаю так: там большая киста, она заполнила какую-то часть мозга, но, к счастью, не главную. Я в трезвом уме, тут все нормально. Ну концентрации иногда не хватает. Иногда забываю имена, но это все возвращается. Первые дни, когда я лежал, то с трудом вспоминал имена боксеров. Теперь все так же, как при той жизни.

– Скорая быстро приехала?

– Очень. Минут 20 (жена говорит, что быстрее – Sports.ru). Знаете, принято ругать наше здравоохранение, но в моем случае они быстро и безошибочно поставили диагноз.

– Где вы лечились?

– Я лежал в трех больницах – 15-й городской, Некрасовке, реабилитационном центре в Монино. Кое-что сделали, сейчас ежедневно занимаюсь лечебной гимнастикой. Это требует очень много времени. Честно говоря, это основное, чем я сейчас занимаюсь. Знаете, я занимался спортом всю жизнь, но так я не тренировался никогда. 2-3 часа – и я умотан абсолютно. Врачи говорят, что восстановление будет полным. Я иду, но когда я буду полноценным, сказать трудно. Самое раннее, через полгода.

В 15-й больнице работают хорошие профессионалы, за первые девять дней они вывели меня из овощного состояния. Некрасовка ничего особо мне не дала. Монино обошлось мне в 300 тысяч за три недели, но я бы сейчас к ним не поехал.

Здесь я должен отметить, что деньги собрали через фейсбук и перевели мои болельщики. Частью своего здоровья я обязан каждому из них. Моя лечебная гимнастика тоже за их счет. Эти деньги спасли меня. Я могу перечислять имена полчаса. Кличко помог, двоюродный брат моей жены Леонтьев помог.

– Михаил Леонтьев (ведущий Первого канала, пресс-секретарь компании «Роснефть»)?

– Да-да, тот самый. Хотя отношения у нас, мягко говоря, не очень. Убеждения разные. Мы родственники, но это не мешает каждому иметь противоположные убеждения по очень многим вопросам. У нас даже табу на определенные темы. Но мы родственники, что поделаешь.

– На какие темы табу?

– Допустим, Украина. Когда мы общаемся, мы никогда не говорим об Украине. Просто знаем, что эту тему лучше не трогать. Мы вообще осторожно общаемся.

– На что еще у вас противоположные мнения?

– Да на все. Мне сложно сказать, на что у нас общее мнение. Но я ценю в этих отношениях то, что мы будучи разными в главном – и каждый остается верен своему мнению – продолжаем общаться.

– О чем? У вас же на все разные мнения.

– Есть вещи, на которые у него есть мнение, а у меня нет вообще. И наоборот: у меня есть, у него нет – например, бокс. Еще мы очень много говорим о наших родственниках.

– Какой он вообще человек? Стареющий? Злой? Cчастливый? Ненавидит всех людей?

– Он очень занятой человек. Он всегда рад, когда я звоню, но у него не всегда есть время говорить.

– Кажется, вы сильно похудели.

– На 20 с лишним килограмм. Да, когда инсульт случился, я абсолютно потерял аппетит. Сейчас более-менее, но тоже часто ем два раза в день и не до конца.

– Сколько вы уже потратили на восстановление?

– Пять месяцев лечебной физкультуры – это где-то 300 тысяч. Еще 300 тысяч – в Монино. Еще лекарства – 100 тысяч.

– Как сейчас ваш день проходит?

– Встаю часов в 10 после мучительной ночи. Ночью боль не отпускает, я просыпаюсь раз 10-15. Обычно болит рука – точнее, плечо. Встаю разбитый после такого, и первая половина дня – это просто не в дугу. В середине дня начинается лечебная физкультура. Часа 2,5-3 занимаюсь, воплей моих много по ходу раздается. Последние минут 40 я на вытяжке, правая рука вытянута, как я мучаюсь – не описать. Когда тренировка закончена, я два-три часа отдыхаю. Но не заниматься гимнастикой нельзя, иначе я останусь на нынешнем уровне навсегда.

Я вернулся в журналистику, писал через два месяца после инсульта статьи на «Матч ТВ» до конца ноября. Неплохие статьи. Но чего мне это стоило… Мне тяжело одной левой рукой набирать, жена стала писать под мою диктовку.

«Матч ТВ», Крым

– Вы всю жизнь держите себя в форме, вы пишете про самый брутальный вид спорта. Вам было особенно больно от того, что вы в слабости?

– Было. Но прошло, мне все-таки уже 55 лет. Я был очень сильным бьющим. А теперь я едва могу до пояса правую руку поднять. С перенапряжением – до груди.

Может, это и хорошо. Если бы у меня правая рука была в порядке, я бы, может быть, кого-нибудь уложил на последней своей работе – в редакции «Матч ТВ». А это ненужное дело. А я бы сделал, наплевав на последствия.

– А что случилось? Вы писали в фейсбуке, что конфликта с «Матчем» не было.

– В фейсбуке я изложил дипломатичную версию. Правда, что я предлагал интервью [с Виталием Кличко]. Правда, что уйдя от них, я не выдвигаю никаких претензий. Но я сохраняю за собой право на оценку некоторых событий.

Если вкратце, история такая. Возникла тема с интервью Кличко. Оно взято в Баку в октябре 2017 года. Там были проблемы с авторскими правами, оно принадлежало ютуб-каналу Russian Fight Club, который занимался моими интервью. И я почти две недели по заданию редакции пытался получить эти права. Мне это удалось, я написал об этом Евгению Шуваеву (сейчас – главный редактор сайта «Матч ТВ»). На тот момент у нас с ним уже был конфликт, потому что Шуваев мне сказал, что я не умею писать. Но он, на мой взгляд, сам пустое место. Как журналист не суперталантлив, но и не бездарен. И вдруг этот молодой, 30 с чем-то лет, вдруг стал [меня] cудить. Да пошел ты, #####. Козел, #####.

Я не просто так психанул с Шуваевым. Он меня долго поторапливал с этим интервью. А потом после двух недель переговоров я спросил у него, готов ли он заплатить обладателям прав на это интервью. Я тогда не знал, какие деньги попросят, в итоге с меня чисто по дружбе взяли копейки. Но Шуваев сказал, что платить не будет, потому что не готов платить за кота в мешке. Он отказался от моего интервью, даже не посмотрев его. Это было оскорбительно. Даже если это самая неудачная работа, неужели из часа моей работы нельзя настричь двадцать минут чего-то искрометного? Это нелепо.

И еще Шуваев сказал, что в материале, который я ему прислал, нет самого интервью. Я не компьютерщик, но нашел его за 10 минут.

– Что дальше?

– Когда он отказался от интервью с Кличко, то перестал отвечать на мои письма. Четыре письма остались без ответа. Я сказал: ладно, я приму такие-то меры.

Я тогда совершенно не представлял себе расклады. Я не думал, что Шуваев – самостоятельная величина. Я сказал, что с помощью каких-то родственных связей выйду на директора [«Матч-ТВ»] и просто покажу ему интервью. Только потом я понял, что его начальник тоже за [непубликацию], хотя тоже интервью не смотрел. В общем, ни Шуваев, ни его начальник Максименко – те же люди, которые интервью заказали – не посмотрели, но в публикации отказали.

Я был очень зол и написал письмо, в котором вежливо, но боднул его несколько раз. Он надулся, ответил мне, слово за слово, пошли высокие обороты. В итоге он отстранил меня от работы.

– По-вашему, нормально угрожать родственными связями?

– Я почему это упомянул…

– Вы ведь Леонтьева имели в виду?

– Нет. Не совсем. Ну в общем, да. Ну неважно, про кого я говорил. Я просто имел в виду, что у меня есть контакт с начальством Шуваева.

– В итоге вы ушли сами или вас уволили?

– Я ушел сам, но меня бы все равно уволили.

– Когда испортились отношения России и Украины, это как-то изменило вашу жизнь? Вы дружите с теми же Кличко.

– Да кошмар. Я правда хорошо отношусь к Украине. Я люблю Украину. Мне больно читать то, что пишут про Украину. Для меня произошедшее с Крымом – большая трагедия. Нам этот камушек не проглотить, им тоже.

– Вы помните первый разговор с кем-то из Кличко после того, как это случилось? Было чувство, что ваша дружба может закончиться?

– Нет. У меня никогда такого ощущения не было. Потому что они все знают мою позицию. Моя позиция по Украине отличается от государственной.

– Сформулируйте?

– Украина должна быть. Это не Россия. Украина должна быть целостной и неприкосновенной.

– То есть Крым надо вернуть?

– Я за возвращение, но как? В упор не вижу, как это сделать по-хорошему. Крымское население это просто не переварит.

Драка с Аскеровым, драки во Франции

– За что вы побили Ровшана Аскерова (знаток игры «Что? Где? Когда?», работал с Беленьким в «СЭ»)?


– Побил – громко сказано. Я просто его шмякнул об стол. Он где-то назвал меня жирным писклявым евреем. Ему говорили: «Ты что делаешь? Ты жив до тех пор, пока Беленький об этом не узнал». Отношения у нас были плохие, мы были на «вы», в итоге мне это показали. Его счастье, что я не пришел на работу рано. С утра я был просто в невменяемом состоянии. Когда он пришел, я уже немного успокоился...

Я не хочу об этом говорить. Гордиться тут нечем.

– За что он вас так назвал? Или просто оскорбление на националистической почве?

– Да. Жирный писклявый еврей – все.

– Что было дальше?

– Аскеров извинился, я сказал, чтобы он уходил.

– Сколько раз вы дрались за последние 10 лет?

– Раза два. И всегда это было очень быстро. У меня такой удар справа… Был. Может, опять будет, не знаю. У меня всегда была такая манера: я делал вид, что очень испугался, человек терял бдительность, опускал руки. Дальше получал правый прямо в пятак.

– А это точно норм?

– Да. А что?

– Ничего. А что это были за ситуации?

– Да почти одинаковые. Первый раз мы с Ларой шли по Парижу, а второй раз это было в Страсбурге.

В Париже началось с того, что меня сильно толкнули. Сумка Лары упала на асфальт, я оглянулся – там парень, вроде араб, но я не настаиваю. Наверное, я не производил тогда впечатление боевой силы. Я посмотрел на него и меня просто переклинило. Парень тонкий как фитиль был. Я врезал ему по печени, он упал.

Во второй ситуации драки как таковой не было. Я иду, вижу боковым зрением, что человек впереди, я быстро перехожу налево, уступаю дорогу. Я направо – человек направо. Ну и после этого я пошел прямо на него. Меня переклинивает в таких ситуациях, я не очень хорошо себя веду. Я тогда совершенно отключился – парень лет 25, больше меня. Я со всей силы толкнул его плечом в грудь, сказал по-русски «÷Убью, сука» – и ничего не последовало. Он отшатнулся к стене и ничего не сделал.

Где-то в глубине у меня это осталось: мысль, что мне есть, чем себя защитить. А потом вспоминаешь, что это уже прошло.

– Вы считаете, что во Франции проблема с арабами?

– Я ни в коем случае не арабофоб. Среди них есть прекрасные люди. Но в Париже и Марселе есть проблема. Их много, они хотят быть заметными, привлекать к себе внимание. Жаль, Франция моя любимая страна после Италии. Она нравится по архитектуре, это родина готики, а это мой любимый стиль. Поездив по Франции, я полюбил и старые французские города, типа Страсбурга.

У меня, кстати, расового чувства вообще нет. Я могу не заметить, что человек черный. Но во Франции точно есть проблема.

Бокс, обвинения Ковалева, Гендлин

– У бокса явно кризис популярности, на подъеме ММА. Верите, что хорошие времена еще вернутся в бокс?

– Такое было уже много раз. Что-то новое завоевывает популярность: допустим, карате в 70-е. Это новое достигает пика популярности, а потом идет на спад. ММА сейчас достигло пика популярности, но дальнейшего роста я не вижу. Когда ММА потеряет ауру схватки без правил, тогда спад и начнется. Скоро пойдут разговоры, что это все-таки не бои без правил, что в жизни драки не по 20 минут, а минуту или меньше.

И гонорары в единоборствах не приближаются к боксу. Ни в каком другом виде спорте не получают по 100 млн за бой. А в боксе это бывает.

– Что думаете про историю с обвинением Ковалева в изнасиловании?

– Я хочу выразить поддержку Сергею. Полгода молчала, а потом выкладывает историю. Сомнительно это.

– Это вполне частая история, что жертве изнасилования стыдно обратиться в полицию. Проходит время, что-то ей напоминает об этом, она решается.

– Почему-то стыд всегда покидает накануне важного матча у боксера.

– Ну у него что за 3 месяца до матча много денег, что сейчас. Почему так важно, что это случилось до матча?

– Боксер перед матчем – это особое состояние. Как ни странно, в этот момент его можно вывести чем угодно.  

– Но ей-то какая разница, проиграет он или выиграет?

– Не знаю. Я когда с Сергеем говорил, он уже очень много об Америке знал. Я не верю в такого рода ошибку.

– Вы так и про историю с изнасилованием женщины Тайсоном в книге писали. Почему вы в таких историях сразу встаете на сторону обвиняемого?

– С Тайсоном это бесконечная история. Я легко допускаю, что Тайсон мог вступить с женщиной в оговоренную сексуальную связь и наделать много неоговоренного. Но все-таки на приговор по изнасилованию он не наработал. Когда женщина поднимается в 2 часа ночи в номер человека с такой репутацией, какая была у Тайсона, что она там, читает?

– Подняться в номер – не преступление. Насилие – преступление.

– Ну позже выяснилось, что Тайсон – не первый человек, которого она пыталась по этой статье посадить. Это был какой-то ее преподаватель, он отвертелся. Понимаете, мы здесь ни к чему не придем. Мне просто трудно допустить, что Ковалев подобное сделал.

– Какие у вас отношения с Владимиром Гендлиным? Как у него дела?

– Очень хорошие. Насколько я знаю, сейчас живет в Финляндии. Когда у меня был инсульт, он очень обеспокоенный звонил, мы очень тепло поговорили. Я его тогда три раза не тем именем назвал.

Хороший мужик. Насколько я знаю, у него неплохо дела. Но смерть сына (младший сын Гендлина Дмитрий умер в 2009 году – Sports.ru) он так и не пережил. К Финляндии он относится так же, как я к Италии. Это не любовь к политическому строю, это любовь к земле.

Он там в лесу один. Ему нравится. Надеюсь, он долго проживет.

Италия

– Последнее интервью Sports.ru вы давали из дома в Италии. Он у вас все еще есть?

– Есть. 

– Почему вы там не живете?

– После инсульта полгода нельзя летать. 10 июня это было, 10 января кончился срок, только сейчас можно летать. И потом зима в Италии – время не лучшее. Это трудно представить, но люди в Италии гораздо более морозоустойчивые. Я живу недалеко от Рима, там совершенно обычное дело, когда на улице +5, а в доме +12. Отопление – на уровне «лишь бы не окосеть от холода». Топить час утром и вечером – 200 долларов в месяц. И газ очень дорогой – центов 80 за литр. Зимой там жить может быть невыгодно. Хотя у меня была мечта там побыть зимой, потому что нет туристов.

Вообще в Риме есть все. Это единственная страна вне времени. Я не оговорился: это не город, это именно страна. Мы не исходили ее за несколько лет жизни. Остаются места, которые мы открываем.

– Три любимых места в Риме?

– Дворец Сенаторов – настоящий архитектурный шедевр Микеланджело, где все сбалансировано, ничего лишнего. Сикстинская Капелла – ну это просто уголок мировой живописи. Не только «Страшный суд» Микеланджело, но и фрески Боттичелли, Перуджино и так далее. Площадь святого Петра – там великолепная колоннада работы Бернини, сделанная под античность, фасад собора святого Петра работы Карло Мадерны. Они все вместе образуют замечательное пространство.

– Вы там сколько, три четверти года проводите?

– Половину года, может, чуть больше. Но больше половины не получалось. Доживу до лета – поеду в Италию. Там лучше.  

– Чем?

– Гм. Вообще Италия очень похожа на Россию.

– Тоже интересно. Чем?

– Народ похож. Хотя раздолбайства там даже больше. Ты договорился с человеком – это ничего не значит. Вот вы просите пример, а я даже не могу вспомнить, когда было по-другому. Например, поставщик газа. Звонишь, договариваешься, что он приедет завтра в такое-то время. В это время он никогда не приедет. Приедет раньше, позже, намного раньше, намного позже. И никаких извинений.

Но итальянцы сейчас совсем другие, чем были их отцы. Мы ездим в Италию с 1999-го. Сейчас это совсем другая страна. Веселый дурашливый стиль с подкалываниями, остроумными замечаниями – это свойственно итальянцам моего возраста. Младше – какие-то мрачные люди в основном. Там [экономический] кризис с начала 2000-х, выросли люди, которые ничего кроме кризиса не знают. Они стали другие. Старая веселая Италия уходит. Это потеря для всего мира.

– Кто в этом виноват?

– Экономика. Трудно веселиться в таких условиях.

– У Рабинера вроде тоже дом в Италии?

– Вроде да. Не пересекались, но можем пересечься. Кстати, хочу передать привет ему, Кружкову и Голышаку. Они по-прежнему лучшие.

– У вас же были претензии к Рабинеру? Вам не нравилось, что он лезет в главные редакторы.

– Были. В этом был виноват я сам. Когда я это говорил, я в это верил. Я вижу, что он не пытается, что у него вообще другие планы и идеи. У нас уже отношения восстановлены, но, пользуясь случаем, приношу извинения.

– Вы говорили, что купили дом в Италии, удачно продав какую-то дачу.

– У нас осталась дача и квартира от родителей Лары. Дальше я просто выжидал момент, когда их продавать. Ждал с 2003 года, в 2007 году продали дачу, в 2008-м – квартиру. Купили на эти деньги жилье в Италии. Сейчас бы ничего не купили. В Италии недвижимость подешевела, но в России она подешевела гораздо сильнее.

– Сколько стоил ваш дом?

– 148 тысяч евро. И еще на 55 тысяч дополнительных расходов. В месяц на систему безопасности и коммунальные услуги тратим где-то 150 евро в месяц.

Жена

– Как вы познакомились с Ларисой?

– О, это было прекрасно. Я тогда пришел на журфак по девочки…

– Как?

– По девочки.

– А.

– Я был тогда очень положительный молодой человек. Повадился ходить на 1-й гуманитарный корпус при МГУ на Ленинских горах.

– Сколько вам лет было?

– Лет тридцать. Выглядел я тогда на двадцать с чем-то. Очень весело проводил время. Такое раздолье перед Ларкой было.

Пришел однажды на журфак, стоим с Сашей Кружковым (сейчас журналист «СЭ», соавтор рубрики «Разговор по пятницам» – Sports.ru). И тут из университета выбежала и пошла к метро моя жена. Я говорю Кружкову: «Так, пошли, хорошая девочка идет». Я был тогда другой человек, понимаете? Пошел за ней, догнал, она подняла глаза, и у меня ушла почва из-под ног. Я хорошо помню это чувство – как я сразу потерял все свое красноречие, стал каким-то косноязыким, беспомощно заговорил.


Что самое удивительное, мне дали телефон. Хотя я вроде не произвел какого-то впечатления. Дурной был на всю голову.

Заходит жена Беленького.

– Ты забываешь, что ты тоже дал мне телефон. У меня тогда было очень много знакомых Саш, я всех в скобках помечала какими-то эпитетами. Я не помню, что ты мне такого сказал, но я тебе в скобках подписала «умный». Выглядел ли он на 20? Выглядел на 30, но мне тогда нравились тридцатилетние мужчины.

– Ну тогда у меня был тяжелый период в жизни.

– Я с 14 лет была влюблена в 30-летнего мужчину. Другого. А следующим 30-летним мужчиной был ты. Хотите еще чая?

***

– Сколько тогда вам лет было?

– Ей 22, мне 33.

– Часто так ходили на журфак?

– Часто, не только на журфак. Но это недолго длилось. Понимаете, я не ходил по девочкам, когда положено – в 20, 25. У меня были редкие очень большие любови. Когда стало 30, подумал: блин, недогулял.

– Сколько у вас было девушек за эти три года?

– Много.

– 20? 30?

– Ну не знаю, я не считал. Если те, кто один раз… ну правда не знаю. Десятки. Знаете, я никогда не вспоминаю это. Наверное, жизнь с Ларкой все вытеснила.

– Самое веселое воспоминание того времени?

– С двумя какое-то время жил. Самая веселая стадия, меньше месяца. Она были студентки, но хоть убей не помню чего. Ира и Марина – привет им.

– Как вы познакомились?

– На улице. Познакомился и не знал, какая больше нравится. Как выяснилось, это и не понадобилось.

– Как вы к ним подкатили?

– Да миллион способов же. Что-то автоматически в голове срабатывает, сам потом не помнишь, что говорил. Что-то им сказал, они задиристо ответили, ну и завязалось. Потом пошел с ними гулять, дошли до моей квартиры. Я и не представлял, что дальше с двумя будет. А они решили, что с двумя. Ну с двумя так с двумя.

Фото: facebook.com/Alexander Belenkiy; facebook.com/rovshan.askerov.5; facebook.com/sokolovvg; facebook.com/evgen.shuvaev.1; facebook.com/irabiner; РИА Новости/Максим Блинов; instagram.com/prettypinkacres; instagram.com/sergeykrusherkovalev

logoСпорт-Экспресс
logoМатч ТВ
logoАлександр Беленький