Я посмотрел матч сборной в тайге. Здесь волки крадут овец, а люди держат дома обрезы

И лезут на деревья за медом.

Сборную России просто любить в городах с большими стадионами, где проходили матчи чемпионата мира, гуляли мексиканцы и шумели фан-зоны. Летом-2018 сборная играла «за нас» (такой баннер команда вынесла после победы над Испанией) – и теперь ее любят сильнее.

Чтобы зафиксировать новое отношение к главной команде, а также ширину и необъятность страны, я буду смотреть четыре ее осенних матча не в Москве, Калининграде или Сочи. Я поеду в дальние уголки России, где нет большого футбола, но любят сборную и болеют за нее после охоты, рыбалки и прогулок на горном воздухе.

Россия – Швеция (0:0) я смотрел вместе с бортниками – добытчиками дикого меда в башкирском селении Ишдавлетово. Это тайга, 345 км от Уфы. 500 метров над уровнем моря. Берег реки Белая. В окружении коз, волков и медведей. Вас не должно смущать, что Башкирия находится чуть южнее зеленой полоски тайги на карте – это труднопроходимый лес с хвойными растениями и дикими животными. Местные только так и говорят: тайга.

Медведи

Мы едем на сером Chevrolet Niva в самое дикое место Башкирии – Бурзянский район. На въезде нас встречает дорожный плакат с медвежонком: «Улыбнитесь, вы в Бурзяне». Медведь улыбается в ответ, при этом у каждого башкира или их знакомых из этих мест есть истории про схватки со зверем.

«Сейчас – середина осени – самое опасное время, медведи нападают на все подряд, готовятся к зиме, – рассказывает мой попутчик Эдуард. – Бортники возят с собой ружья, ножи, пистолеты, снайперскую винтовку». Его друг Ильгам показывает видео, которое снял две недели назад из машины: прямо у дороги медведь набросился на молодого бычка, кусал и разрывал его лапами, в стороны летели кровавые струи, бык ревел от боли. Знакомый пастух рассказал Ильгаму, как на его глазах медведь напал на взрослого быка: битва шла целый час под страшный вой обоих, медведь победил. 

Медведь шикует в Башкирии, где много пространства и нет пастбищ, а хозяева отпускают скотину. Это риск, но ей же надо гулять и питаться. Если корова или коза не вернулась, медведя-убийцу ищут. После схватки медведь закапывает жертву и ждет три дня, чтобы мясо подтухло. Следопыты (здесь говорят так) находят эту яму, сидят в засаде и на третий день шлепают зверя. 

«Медведь – не только убийца, но и союзник, наш друг», – говорит Эдуард. На родник рядом с его домом ходят звери, в том числе медведица. «Не поделишь же ты родник на две части, – улыбается бортник. – Медведица уже 14 лет за нами наблюдает, знает моих детей и жену».

– Как вы это поняли?

– Чувствую ее взгляд. Когда долго живешь в глуши без телефона, острее раскрываются чувства, развиваются слух и обоняние. Ты всегда знаешь, когда за тобой кто-то следит.

– То есть рядом с вашим домом живет медведица и вы дружите?!

– Ее берлога в 50 метрах от родника, где я набираю воду. Когда узнал, конечно, хотел застрелить. Но один случай поменял мое отношение. Как-то козы переночевали рядом с берлогой. Медведица их не тронула. С тех пор мы дружим: она нас бережет от других зверей, я же подогнал ей умершую лошадь (представь: медведица завалила огромное тело коня на плечи и понесла), оберегаю ее от охотников и браконьеров. 

Медведей же продают за десятки тысяч долларов: не только ради шкуры, а для жестоких развлечений. Зимой, когда медведь в спячке, приезжают туристы, будят медведя. Он заспанный выходит, а они лупят по нему из винтовок и снимают это на видео. Либо расстреливают спящее тело. В людях просыпается инстинкт убийцы, они делают селфи с мертвым телом, медвежьей головой. Мы пытаемся с этим бороться, звоним в прокуратуру, ставим камеры. Все же самое страшное животное – это человек.

Братья Нигматуллины

Эдуард одет в камуфляжный костюм, зеленую куртку и толстые кроссовки для прогулок по горам. В темных очках лысый и крепко сложенный бортник напоминает Вина Дизеля. За рулем сидит его бородатый друг Ильгам – в черной шапке на затылке и длинной серой кофте. Такие производят специально для мусульман, чтобы во время молитвы не оголялась спина. Друзья общаются на башкирском, называют друг друга братьями, хотя Эдуард – татарин, а Ильгам – башкир.

«Мы не родственники, хотя оба Нигматуллины, такие башкирские Ивановы, – говорит Ильгам. – Но мы братья по исламу. И на основе религии вывели пять приоритетов в жизни и работе: 1) мир и душа; 2) семья; 3) здоровье; 4) деньги; 5) благотворительность».

Несколько лет назад братья совершали хадж в Мекку в одной делегации с Курбаном Бердыевым. «Он очень скромный и преданный религии, – вспоминает Эдуард. – Немногословный и твердый характером. Когда у одного нашего знакомого болела голова, я угостил его башкирским медом, ему стало легче. Бердыева это заинтересовало, он тоже попробовал и похвалил наш мед».

Ильгам и Эдуард занимаются медом всю жизнь (семейная традиция), диким медом – 12 лет. Когда-то сами лазили на деревья, обмотавшись кожаными ремнями, а теперь управляют бизнесом: продают дикий башкирский мед в Москву и другие крупные города. Владеют гектарами земли, разводят хозяйство (у Эдуарда своя козья ферма), организуют спортивные поездки по Башкирии – с походами в горы, скандинавской ходьбой и спуском с рек. «Еще мы председатели экологов, охраняем культуру башкирского меда», – добавляют друзья.

Дорога в лес

Первая часть нашего маршрута проходит по трассе Москва – Челябинск: дорога не вибрирует и уверенно тянется вперед, без заплаток и пробоин. Мы поднимаемся в гору, вглубь осенней Башкирии, желтых, зеленых, красных и коричневых деревьев. Впереди вырастают разноцветные лесные холмы, украшенные одинокими зелеными пихтами. По сторонам тянутся желтые стены тополей. Бортники объясняют – это посадки двойного назначения. Во-первых, один такой тополь перерабатывает углекислый газ, производимый тремя людьми. Во-вторых, зимой деревья создают барьер для снега: чтобы он оставался на полях, а весной таял и впитывался в почву. 

Несмотря на слабый плюс и моросящий дождь, Ильгам покупает на заправке мороженое. Мы стоим над рекой Инзер, едим и смотрим на башкирскую деревню: двухэтажные дома, мечеть, гуси, коровы. Я спрашиваю, не грустно ли здесь детям. «Тут у ребят гораздо больше друзей, чем у вас в Москве. У вас больше людей, но настоящих друзей среди них мало. Башкирия славится народом и человеческим отношением», – отвечает Эдуард.

Дальше – дорожный рынок с башкирскими специалистами: Иван-чай, пихтовое масло, бобровая струя, веники для бани. Перед лавками ходит женщина и предлагает замерзшим продавцам беляши. Небольшой пузырек бобровой струи стоит 500 рублей, мне говорят, что он помогает от всего – недомоганий, простатита, онкологии. Можно принимать внутрь или наносить на больные места. Для получения струи половые железы бобра отстаивают несколько дней в спирте. Продавщица открывает банку и показывает коричневую массу с приглушенным запахом.

Еще дальше – Узян, деревня с православным храмом, водохранилищем и рыбаками. Выходит солнце. Впереди ярко-желтым светятся густые леса. Но ходить надо осторожно – под ногами козьи и коровьи лепешки. Их не убирают: слишком много, к тому же так земля получает удобрения. 

Волки

За медом едем в сторону деревни Галиакберово (400 жителей) – это 380 км от Уфы и почти пять часов на машине. Там начинаются разбитые дороги, машина постоянно прыгает, настоящая тайга, большинство жителей – бортники и лесники. Ильгам и Эдуард говорят, что во всех домах деревни есть стволы и обрезы, чтобы защищаться от медведей и волков

«Два месяца назад волки увели у меня 20 коз , – рассказывает Эдуард. – Ночь была такая, что руки не видно. Я заметил пропажу, взял пистолет, два ножа. Слышу звук колокольчика, одетого на одну из коз, – волки уводят их в лес, иду за ними. Страшно. Оборачиваюсь на любой шорох. Свечу вперед мощным фонариком из Шри-Ланки. Вижу: впереди горят два глаза. Это волк. Их было три-четыре.

Если волк один, он опасен меньше: либо изгнанный из стаи, либо старый и больной. Когда больше – одному не справиться. Они могут запрыгнуть на меня с разных сторон, еще надо перезаряжаться.

На моих глазах волки сожрали одну козу. Мы смотрели друг другу в глаза. Договорились (а точнее поняли друг друга) так: они забирают стадо и уходят. Я не трогаю их, они не трогают меня. 

То же самое происходит и с коровами. Волки находят около десяти коров, уводят и пасут их, съедая в день по одной». 

За два дня в Башкирии диких зверей я так и не встретил. «Но это не значит, что условный медведь не видел тебя», – ответил Ильгам. Зверь мог затаиться и наблюдать. Медведи боятся людей и нападают, когда чувствуют, что ты заступил на его территорию или пытаешься обидеть медвежонка. В таких случаях есть два способа защиты: орать до хрипоты (чтобы медведь испугался) или притвориться мертвым. Часто это не работает и бортники отстреливаются. Если медведь нападает во время работы на дереве – остается отбиваться ножом, метить медведю в глаза. Волк – опаснее. Если ты его встретил – это не случайность, значит, он тебя искал и ждет схватки.

Пчелы

Бортники все равно ездят в лес за башкирским медом. «Он самый натуральный, – объясняет Эдуард. – В Советском Союзе над полями и лесами летали самолеты-кукурузники, распыляли химию. Но диким лесам Башкирии повезло, их не тронули, их чистоту до сих пор охраняет ЮНЕСКО. После распада СССР стало сложнее: многие пчеловоды просто забухали, пасеки держали дома, а когда пчелы болели, лечили их антибиотиками.

А наша пчела живет в естественной среде и никуда не улетает из леса. В лесах пчелы питаются растениями, ими же лечатся. В отличие от городов, где пчел лечат антибиотиками и они мутируют. Хотя на любое лекарство можно найти заменитель в травах. Вот козы научились лечить глисты полынью. Отпустите свою кошку на дачный участок, она тоже будет есть траву. И то же самое у человека – в городах люди подсаживаются на лекарства и губят здоровье». 

Мне всегда казалось, что весь мед делают на пасеках, пчеловод в сетчатом костюме открывает ящики и собирает его. Но бортнический мед – другой, гораздо сложнее. Ильгам и Эдуард рассказали, почему возят с собой тавегил в уколах, почему нельзя ходить к пчелам летом и почему за вскрытие чужой борти могут убить.

– Когда собирают дикий мед?

– Осенью. К твоему приезду в середине октября почти закончили, уже собрали 750 литров. Для сбора меда важно поймать первые холода, когда пчелы не такие борзые. А если прийти к ним летом – запинают. Налетят в таком количестве, что даже у самого здорового человека автоматически появится аллергия, опухнет горло, он начнет задыхаться.

– У человека опухло горло, он задыхается. Что делать? 

– Для таких случаев мы возим тавегил (средство против аллергии – Sports.ru) в уколах. Если уколов и лекарств нет, тогда другой вариант: пробить человеку опухшую трахею ножом. Если нет ножа, то топором. Вставить туда любую трубку, чтобы он мог дышать. И срочно везти в больницу. Но это опасно – можно промахнуться и убить человека. Мы так никогда не делали.

Как противоядие от укусов подходит сам дикий мед, потому что содержит пчелиный яд. Но пчелы действительно могут быть опасными. Один наш знакомый умер после трех укусов, хотя у самого пасека, был здоров, весил 120 килограмм. Но зимой переболел гриппом, пчелиный антивирус сломался.

– Что такое борти и как в них появляется мед?

– Борти – глубокие дырки в деревьях, где живут пчелы и производят мед. Бортник идет в лес. Выбирает сосну (именно сосну), чтобы она была в зоне полета пчелы. Хорошо, когда рядом есть вода и цветы. Обычно делают одно дупло, но теперь можно увидеть и трехэтажные борти: когда вырубают одно над другим. Дальше в дупло кладут ловушку (кусок меда), на нее прилетают пчелы и делают мед. На зиму борт обивают сеткой и маскируют листвой – чтобы пчелы не мерзли и чтобы не пришли дикие животные.

Главный враг бортников – куница. Если медведь залезет лапой и украдет только мед, то куницы опустошают борти целиком, съедают пчел. Поэтому на борти ставят удавки. На 150 бортях обычно ловят две-три куницы в год. Их потом пускают на мех.

– Представим, бортник идет в лес, а на его дереве кто-то другой. Крадет мед. Что ему будет?

– По нашим законам такого человека нужно убить. Так всегда и происходило. Против воров и мародеров – только так. Потому что это преступление не только против бортника, но и его семьи. На многих соснах топором выбивают гербы башкирских семей – тамга. Если на сосне есть тамга, ее нельзя трогать. Даже когда Екатерина II выкупала башкирский лес, деревья с пометкой оставались у их хозяев.

Мед

В лесу нас сопровождает бортник Ильшат (не путать с Ильгамом) – он встречает нас на заправке, мы едем до нужного места за его «Ладой Калина». На просмотр футбола он не останется (рано вставать), но заберется на дерево и угостит меня медом прямо из борти. 

Идем по мокрой траве. В лесу дует холодный ветер, начинается снег, ноль градусов. Ильгам несет бетман – деревянный горшок, куда складывают мед и толкут, пока не появится однородная масса. На дне глубокого пустого горшка видно черную точку. Это сладкий кусочек перги – утрамбованной в соты пыльцы, политой медом. Лезу в липкий бетман, пачкая рукава медом, пробую – и клейко-сладкий вкус заполняет весь рот.

Перед осмотром дупла пчел нужно окурить дымом и успокоить. Ильшат отламывает топором пару заготовленных деревяшек, смешивает с обрывками газет и поджигает внутри дымаря – приспособления, похожего на чайник. После нажатия на заднюю часть из носика выходит дым.

Нашей сосне 700 лет. Ильшат обматывается толстым поясом из шкуры быка и, заступая на выдолбленные ступеньки, поднимается к дуплу. Обматывает ствол второй веревкой и устанавливает платформу, чтобы устойчиво работать. Сбрасывает веревку – Ильгам привязывает топор и дымарь, отправляет бортнику наверх. Там Ильшат надевает маску, отдирает сетку, обдувает пчел дымом, достает готовый мед и сбрасывает вниз, где Ильгам ловит его на растянутую циновку.

Я пробую мед и кусаю соты. Они еще теплые, их только вытащили из дерева. Вкус остается не на губах, а где-то гораздо глубже. Кажется, что ты дышишь медом. Привкус и запах изо рта становятся сладкими, медовыми. У башкирских лесных пчел хоботки длиннее, чем у обычных. Так они тщательнее собирают нектар, а вкус меда становится более насыщенным.

На обратном пути Ильшат неожиданно остановился, чтобы откинуть в сторону мешавший его машине камень. Немного смущенный неловкой паузой, он достал из багажника огромный контейнер бортевого меда и подарил мне. Просто за то, что я приехал к ним в гости и расскажу людям про Башкирию.

В Москве одна банка такого меда стоит почти семь тысяч рублей. Ильгам и Эдуард продают по 3,5 тысячи рублей за килограмм.

Где смотрим

Матч сборной России будем смотреть в Ишдавлетово, селении на 40 жителей. В одном из домов есть большой телевизор и устойчивый интернет.

Чтобы туда доехать, надо подняться в гору от райцентра Старосубхангулово (5 тысяч жителей) и по бездорожью спуститься к реке Белая. Нас трясет так, что у обычной легковой машины после такого спуска оторвало бы бампер. Поэтому местные ездят на неубиваемых джипах или советских уазиках. При подъеме здесь не пристегиваются, опасно. Если машина покатится вниз, ты не сможешь из нее выпрыгнуть.

Вид на селение с горы: желтый лес, тропинка до родника, быстрое течение реки, запах костра, низкие облака.

Итак, мы в Ишдавлетово. По участкам ходят индюшки. Козы гарцуют по горам. Коровы по шею погружаются в реку и переходят на другой берег. Моста нет, человек в холодную погоду доберется туда только на лодке.

Заезжаем на туристическую базу «Башкорт Иле» – там ночью будем смотреть матч сборной. Сейчас там пусто. Туристы приезжают летом: кататься на лодке, гулять по лесу, заряжаться свежим воздухом и жизнью без телефона. На участке есть гостевые дома, волейбольная сетка, турник, песочница, катамаран и баня. Дикие звери туда почти не подходят, но зимними ночами слышно вой волков – они идут в ближайшие деревни за собаками. Рыси в поисках еды таскаются по помойкам и нападают на кошек.

Хозяйка базы, башкирка Минзия Равильевна, здоровается с гостями: «Салам Алейкум». Она знает, что я спортивный журналист и с порога шутит, что уже два дня болеет не за футбол, а за Кокорина и Мамаева. В доме по телевизору рассказывают, что из-за смены ключей шифрования во всем мире обрушится интернет. Хозяйка волнуется, что телевизор в доме завязан на интернете, могут возникнуть проблемы с просмотром матча. 

В доме постоянно живут Василь Охатович (муж Минзии Равильевны, носит тюбетейку, много времени проводит на участке, занимается хозяйством), сын от предыдущего брака Артур и помощница по хозяйству Рида. 

Артур – русский по отцу, родился и вырос в Самаре. Бурзян – башкирский район, русские встречаются редко. Из-за этого 10 лет назад у переехавшего сюда Артура возникали проблемы: приходилось объяснять, что он тут забыл. Артур болеет за «Крылья», повесил флаг любимого клуба в сарае рядом с зимним вездеходом, топорами и инструментами. Смотрит все матчи «Крыльев» через интернет, в Европе любит «Марсель». Артур помогает маме на базе с весны до поздней осени: отвечает за туризм, общается с гостями, топит баню, нагревает печку в гостевых домах. На зиму и нетуристические месяцы уезжает обратно в Самару: отдохнуть, вернуться к городской жизни и подзаработать. Потому что в райцентре грустновато. 

Я в этом убедился, когда Артур провез меня на пазике до Старосубхангулово. Есть парикмахерская «Светлана», магазин «Башспирт» и гостиница. Самое активное кафе «Хазина» работает до четырех ночи. Это и клуб, и дискотека, и место встречи. Там проходит ночная жизнь Бурзяна. «Но точно не так весело, как в Самаре или Уфе», – замечает Артур. Люди есть только в спортивном центре «Урал»: человек 15 играют на паркете в мини-футбол. 

Мы идем в баню на территории турбазы. Артур – мусульманин, ходит в мечеть, при этом спокойно относится к алкоголю: перед баней налил мне водки и предложил закусить надкусанным со вчера яблоком. Пока мы парились, подал в отставку глава республики Рустэм Хамитов. Минзия Равильевна резала лук для завтрашнего бешбармака (отварное мясо с тестом и луком) и встречала каждого входившего в комнату словами: «У нас тут праздник». При бывшем главе стало меньше часов башкирского языка в школах, башкир перестали выбирать на руководительские должности. Хозяйка еще долго смотрела мемы про отставку и читала сатирические стихи на башкирском в вотсаппе.

Что едим

Мы не покупали специальной еды к футболу. Чипсы, орешки – в Башкирии так не принято. Здесь натуральное едят не только пчелы, но и люди. И бортники, и семья Минзии Равильевны все производят сами, а в магазине покупают только муку, крупы и редко конфеты. К тому же ночью есть не хочется – перед футболом нас накормили так плотно, что мы еще лежали два часа, просто втыкая в телевизор.

Первый обед на турбазе – башкирская версия шурпы. В отдельную тарелку положили отварную картошку, морковь, тыкву и мясо. В блюдце – бульон, в котором они же варились. Столовые приборы нужны только для салатов из свеклы и морковки. Остальное можно есть руками, бульон – пить рукой из блюдца. 

«Руками есть полезнее, – объясняет Ильгам. – Рецепторы на подушечках пальцев дают сигнал в мозг, что именно ты будешь есть, и желудок выделяет необходимое количество кислоты. Когда ешь ложкой, мозг думает, что в рот сейчас отправится металл. Поэтому если и пользоваться ложкой, то деревянной». 

Башкиры едят руками и манты, и бешбармак (с тюрскских языков это переводится как «пятерня» – то есть его и надо есть руками).  

На десерт – шарлотка, блины, земляничное и облепиховое варенье и, конечно, дикий мед. Сладости здесь едят разными ложками, но из одной тарелки, не перекладывая себе. Блины макают в мед или варенье.

Когда Ильгам впервые открыл берестяную банку бортового меда, мне показалось, что это ореховый десерт. В нем было много мелких остатков, будто сладкая крошка. На самом деле это прополис, кусочки самих пчел, воск, перга и другие элементы. Поэтому после вскрытия бортевой мед надо размешивать. Во рту могут остаться кусочки меда – их полезно жевать как жвачку, а потом проглотить, заесть куском хлеба или запить. 

«Еще один секрет нашего меда – упаковка, – говорит Эдуард. – Мед должен храниться в бересте или в липе, так он будет дышать, простоит тысячу лет. Подтверждено Александром Македонским – его мертвое тело перевозили в меде, с ним ничего не случилось».

Матч

00:45 по местному времени. Россия – Швеция. Эдуард с самого начала предупреждает, что еще со школы путает Швецию и Швейцарию. Так что половина его комментариев по игре – про швейцарцев.

Пока ждали футбола, смотрели «Вечерний Ургант». «Балабольство», – сказал Артур.

«Отвлекает от истины», – рецензия Ильгама.

Телевизор висит на стене в столовой. Под ним – керамическая фигурка двух борцов. Это куреш – башкирская борьба, где при помощи белых полотенец надо опрокинуть соперника. 

Футбол смотрят все, кроме Минзии Равильевны и Василя Охатовича, которые ушли спать. Эдуард любит футбол и сборную: «После чемпионата мира решил, что буду смотреть все матчи». Артур смотрит футбол всегда. Ильгам остается за компанию. Помощница по дому Рида тоже с нами – помогла с чаем, разобралась с посудой и осталась смотреть.

Как мне потом объяснил Ильгам, Рида смотрела футбол из уважения к мужчинам: «Мы же предлагали ей смотреть с нами, сказали, что так она поддержит сборную, вот она и осталась. Ей наверняка было интересно. А если бы и не хотела, ей было бы неудобно отказаться».

В начале матча у сборной не получается с атаками, мало бьют, пропускают шведов к воротам Гильерме. Эдуард шутит, что наши футболисты должны есть дикий мед: «Игроки побегут скорее, а допинг ничего не покажет – это же фруктоза и никакой химии». 

Эдуард занимается триатлоном и перед тренировками ест две ложки меда с теплой водой и тминовым маслом – получается натуральный энергетик, работающий как аминокислота. Если после такого коктейля не заняться спортом, будет побочный эффект – повышенная эрекция. Бортевой мед сам по себе тоже используют как виагру.

Весь матч по комнате идет движение. Раз в 20 минут кто-то ложится на сике – восточную лежанку, покрытую матрасами, пестрыми одеялами и подушками. По стенам вокруг развешаны ковры с традиционным башкирским узором. 

Когда игра не развивается – смотрим молча. Ильгам предлагает: «Вот бы драку, как у Хабиба». 

Иногда зрители дают оценки игрокам.

Рида: «Дзюба после чемпионата мира стал моим любимым игроком. Вратарь тоже неплохой, но он стоял, а Дзюба бегал. Сегодня тоже молодец, бегает, борется». 

Эдуард: «Вратарь хороший, он что, татарин?»

Ильгам: «17 номер уже который раз не бьет из выгодных позиций, матч точно куплен».

Артур перемещается с сике за стол, грызет семечки и вскакивает после опасных моментов – особенно после удара Кузяева под перекладину.

Во втором тайме защитник шведов Микаэль Люстиг по созвучию становится Русиком, а наша компания набрасывается на Джикию, который нервничает и неудачно выносит мяч. «Уберите грузина», – шуточная, но точно не грубая реакция башкирских зрителей.

Здесь очень любят говорить про национальности, интересуются, у кого какие корни, где живут родственники.

В комнате с телевизором стоят 27 книг про разные башкирские рода, с информацией про перепись сел, районов и населения. Можно узнать, кто и когда жил в определенном башкирском селе до и после 1917 года, возраст, состав семьи.

Минзия Равильевна смеется, что этими книгами доказывает знакомым татарам, что они на самом деле башкиры. Еще хозяйка рассказала, что гаплогруппа (общий ДНК в определенном историческом периоде – Sports.ru) башкир совпадает с английской. Поэтому башкиры говорят на английском без акцента (много общих звуков) и пьют чай с молоком (мне предлагали каждый раз).

***

Футбол закончился в 2:30. Ильгам обрадовался, что после 0:0 не будет дополнительного времени и можно спать – ему и Эдуарду через два с половиной часа вставать на утреннюю молитву.

Эдуард снова похвалил Гильерме. Артур сказал, что сложно комментировать ничью: «Могли лучше, могли хуже. Лучший игрок – Гильерме. Не хватило концовки и, возможно, Антуана Гризмана».

А мне не хватает Башкирии. Когда я вернулся в Москву, мне впервые после долгого путешествия и перелетов не хотелось мыться и менять одежду: я чувствовал чистоту, силу и энергию этой земли и этих людей.

Впереди новые города и матчи сборной России.

Фото: Евгений Марков;