Райан Мэйсон: «Я почувствовал, как какая-то неимоверная сила врезалась в мой череп. Это была самая ужасная боль»
Перед матчем мы следовали обычной программе выездной игры. Матч был в воскресенье днем, поэтому мы отправились в Лондон в субботу и провели ночь перед матчем в отеле, рядом со стадионом. Утром была прогулка по Темзе, чтобы немного расслабиться, затем ужин, небольшой отдых и подготовка к поездке на «Стэмфорд Бридж».
Я оставил в кассе два билета для мамы и папы. Я помню, как смотрел на билеты, удостоверился, что они были в первом ряду. Еще я подумал, что было бы здорово пробежать мимо них, в случае если я забью гол.
Игра для нас началась позитивно. Я был против Н'Голо Канте и это была славная битва. Было несколько жестких стыков, 50-50, но ничего сверхъестественного. А через 13 минут случилось это.
Был угловой у наших ворот. Мяч был введён в игру, я подпрыгнул чтобы вынести его головой, как вдруг почувствовал, что какая-то неимоверная сила врезалась в мой череп. Это была самая ужасная боль, которую только можно представить.
Люди думали, что я ничего не вспомню, но это не так. Я помню практически всё. Я помню, как ко мне подбежал доктор. Я помню эту невыносимую болью, которую я испытывал во время первичного осмотра.
Когда вы сильно пострадали, ваше тело переходит в естественное состояние паники и самосохранения – оно чувствует, когда что-то идёт не так. Боль была ужасной; это было похоже на бомбу, взрывающуюся в моей голове, прямо на виске.
Наш клубный врач Марк Уоллер принял несколько важных решений, которые повлияли на мое выздоровление. Он сразу понял, что я сломал череп и это может привести к повреждению мозга, потому что вся правая сторона моего лица упала и была парализована. Водитель скорой помощи хотел поехать в ближайшую больницу, но Марк настоял на том, что нам нужно ехать в «Сент – Мэри». Это решение, вероятно, спасло мне жизнь. Если бы мы отправились в одну из ближайших больниц, мне бы сделали томографию, а потом нас направили бы в больницу Святой Марии и мы потратили бы драгоценное время.
Будучи в томографе я впервые перестал отвечать на вопросы врача и в течение нескольких минут я был в хирургическом отделении. Если бы я оказался в другой больнице, то всё могло бы закончится иначе. Я был прооперирован спустя 61 минуту после инцидента на поле.
БОЛЬ И ТИШИНА
Следующее, что я помню – это то как меня разбудили. Все было немного размыто. Мне было очень больно. Было очень шумно и врачам пришлось переселить меня в отдельную палату. Мне нужно было лежать в полной тишине, потому что любой малейший шум был подобен грому. Казалось, что даже медсестры, шепчущиеся в коридорах, кричали мне прямо в ухо. Я был настолько чувствителен к звукам.
Я спал, наверное, часов 20-22 в день. Врачи будили меня, чтобы сделать несколько тестов, проверить кровяное давление и так далее, но большую часть времени мне просто приходилось спать. Восстановление после такого рода травм - тяжелая работа для организма.
Я догадывался, что у меня в голове есть скобы и металлические пластины. Хотя на самом деле всё прояснилось примерно через шесть месяцев, когда врачи усадили меня, чтобы объяснить, что именно они сделали. Все было так серьезно, что они старались не давить на меня.
В общей сложности у меня 14 металлических пластин в черепе, с 28-ю винтами. Также у меня на голове было 45 скоб и шестидюймовый шрам. Процесс снятия скоб, определенно, был не самым приятным.
Даже сейчас я всё это чувствую. Я помню об этом каждую секунду. Если бы другие могли чувствовать то, что я чувствую, они бы сказали: "Воу, у меня безумная головная боль", но это то, с чем мне приходится учиться жить постоянно. Лучший способ, которым я могу объяснить это чувство - сравнить его с тем давлением, который вы испытываете, когда три часа смотрите телевизор, а затем вскакиваете, чтобы открыть дверь. Представьте подобную боль каждую минуту, ежедневно. Если я наклоняюсь, то чувствую прилив давления к повреждённой стороне моей головы. Это не то ощущение, о котором можно надолго забыть.
Все нервы на травмированной стороне были повреждены. Во время операции врачи полностью прорезали мышцы на моём виске, чтобы открыть путь к черепу, поэтому некоторое время нервные окончания восстанавливались, и у меня было ощущение покалывания, как от булавки или иглы.
Эта мышца соединяется с челюстью, поэтому у меня не было возможности открыть рот. Около 10-ти дней меня кормили ложкой. Только спустя 10 недель я смог правильно открывать рот. Первый раз, когда я смог взять стакан апельсинового сока, поднести его ко рту и выпить, был для меня огромной победой. Мы с женой даже сняли это на видео.
Мой вестибулярный аппарат тоже сильно пострадал. Я не мог даже пройти по прямой линии. Не то чтобы я много ходил в то время, но тем ни менее. Первое время, каждый раз, когда я двигал головой, она начинала кружиться. Спустя 12 недель я начал заниматься со специалистом по балансу. Она действительно помогла мне восстановить равновесие и двигаться более уверенно.
На протяжении всего процесса выздоровления я ездил по стране туда-сюда, к разным специалистам, сдавал анализы крови, делал снимки – это был колоссальный стресс. Каждую неделю я встречался с кем-то, и они говорили: «Нет, это не очень хорошая идея снова играть в футбол», а затем кто-то еще говорил: «Да, вы полностью поправитесь».
ПОСТОЯННЫЕ ИСПЫТАНИЯ
Первые три месяца после травмы были самыми сложными. Это были постоянные испытания: сначала: «Можно ли мне сидеть в кровати?», затем: «Смогу ли я снова ходить?». Прежде всего было трудно в эмоциональном плане. Не только для меня, но и для моей семьи. Моя жена была дома без света, без телевизора примерно 8 или 9 недель, сидя рядом со мной практически в полной тишине. Если нужно было сделать перерыв, приходила моя мама и занимала её место.
Конечно, весь процесс был сложен для меня – особенно потому, что я привык быть активным в течение дня. Но, я думаю, что моим родным было еще сложнее, т.к. процесс восстановления проходил очень медленно и им приходил видеть меня в таком состоянии.
Забавно, но тот факт, что я был футболистом, действительно помог мне пройти через всё это: я видел в этом вызов, который нужно преодолеть так же, как и на протяжении всей моей карьеры.
К концу мая я снова думал о возобновлении карьеры. Я отправился в «Халл», чтобы повидаться с парнями. Физиотерапевт заставил меня пинать мяч о стену - точно так же, как я делал, когда был ребенком. Это был первый раз, когда я дотронулся до мяча за прошедшие пять месяцев.
Возвращение на поле казалось таким далеким в тот момент. В июне я провел две недели в Португалии и работал с несколькими физиотерапевтами из «Халла». Каждый день я бегал назад-вперед, и, хотя, головокружение еще оставалось, к концу отпуска я уже уверенно бегал, крутясь, поворачиваясь, снова работая мяч. Этот период дал мне веру, что я смогу вернуться.
К середине января этого года я убеждал себя, что мне осталось всего несколько недель, чтобы снова играть за первую команду. Я думал, что смогу вернуться в состав, сыграть несколько месяцев в «Чемпионшипе», а потом, возможно даже, вернуться в Премьер-Лигу. Это была моя основная идея. Но, всё изменилось после пройденного мной сканирования в начале февраля.
В течение первого года после травмы основное внимание было почти полностью сосредоточено на моем черепе – были отверстия, которые требовали восстановления, и переломы, которые необходимо было срастить, – но затем последнее обследование, которое я провел в феврале, показало некоторые проблемы с мозгом. Мы поговорили с некоторыми нейрохирургами и специалистами. Они изложили факты, дав понять, что может произойти если я снова начну играть.
Врачи сообщили мне, что если я начну снова отбивать мяч головой и буду делать это в течение года, или хотя бы 6-ти месяцев, то есть вероятность развития слабоумия или эпилепсии к 28-29 годам. Они сказали, что это вообще чудо, что мне удалось так хорошо восстановиться. Но профессиональный спорт может нанести огромный ущерб моему здоровью.
Когда я уходил с нашей встречи, я понимал, что моей карьере конец, я ухожу на пенсию. Эта новость была болезненной. Но в декабре у меня родился сын и когда я приехал домой и взглянул на него, то я осознал - как же мне повезло и как я счастлив.
Футбол - это то, что я все еще люблю, и, к счастью, я достаточно здоров, чтобы иметь возможность играть, хотя бы в удовольствие. Я определенно думаю, что добился бы многого – возможно, сыграл бы больше матчей за национальную сборную. Я смотрю на то, как развивалась моя карьера, и я не думаю, что я достиг бы своего пика, пока мне не исполнилось 28 лет, может быть даже 32. Но, оглядываясь назад, я могу с уверенностью сказать, что как игрок я сделал всё, что хотел. Я ни о чем не сожалею.
Если бы вы прошли через что-то подобное и это не изменило бы ваше мировоззрение – я бы сказал, что вы глупец. Когда вы на гране смерти и вам дают второй шанс, вы находите новый уровень оценки всего, что у вас есть.
Что касается дальнейших планов, то, надеюсь найти дело, которому смогу полностью посвятить себя, как я всегда делал это с футболом.
