Письма на небеса
Сегодня мы публикуем переводы нескольких таких писем.
Письмо Киту Макграту, погибшему в возрасте 17 лет, от его сестры Энн-Мари
Мой старший брат Кит,
Сегодня ровно двадцать лет, как тебя забрали у нас. Мой чудный большой брат.
Тогда мне было шесть, но боль с тех пор ни капельки не утихла. Все эти дни рождения и праздники Рождества без тебя… Я тогда пошла вместе с отцом в магазин, а когда мы вернулись домой, то там нас ждала мама, неотрывно смотревшая на экран телевизора. Мы сразу поняли – что-то произошло.
Следующие несколько дней были очень странными. Все плакали, вокруг множество незнакомых людей.
Было так тяжело расти без тебя. Мой 16-й день рождения, 18-й, 21… Все эти пролитые слезы. Мы пытались добиться правосудия, но так много препятствий вставало на нашем пути.
Я всегда буду любить тебя.
Твоя младшая сестра Энн-Мари.
Письмо Дэвиду Джону Бенсону, погибшему в возрасте 22, от его дочери Керсти Джейд Бенсон
Моему папе, который отправился жить с ангелами.
Ух, уже двадцать лет без тебя в моей жизни, а та звезда на небесах светит все так же ярко по ночам. Где-то там, глубоко внутри, я знаю, что ты всегда смотришь оттуда за мной, но иногда меня мучает злость. Почему я? Мне было всего два года, когда меня лишили шанса сохранить хоть какие-то воспоминания о тебе. Почему ты? В двадцать два года ты только начал строить будущее для всех нас. Почему моя мама? Почему у нее отняли любовь всей жизни? Но все эти вопросы, которые проносятся у меня в голове, остаются без ответа.
В прошлом году в этот мир пришел твой внук Коди. У меня обливалось сердце кровью от желания увидеть, как ты делишь с нами этот волшебный момент. Как бы я хотела, чтобы ты смог подержать его на руках. Но кроме слез у меня есть ощущение. Очень сильное. Ощущение, что ты всегда рядом с нами, хотя мы и не видим тебя. Ты всегда здесь, чтобы защитить нас и не дать сбиться с пути.
Наш маленький Коди, которому исполнился год, каждый вечер машет ручкой Спокойной ночи своему дедушке-ангелу на небесах. Он всегда будет помнить, кто ты такой и всегда будет знать, что у него есть невидимый друг – так же, как и у меня. Он знает, что стоит ему прошептать твое имя, как ты будешь рядом, чтобы помочь.
Я, возможно, сама не помню тебя, но фотографии и воспоминания тех, кто тебя знал, дают мне образы, которых ничто не в силах побороть.
Твой свет останется с нами и будет сиять через Коди.
Мой папа, живущий с ангелами,
Ты никогда не будешь забыт.
Я очень люблю тебя, Керсти.
Письмо Ричарду Джонсу, погибшему в возрасте 25, от его матери
Рик,
Я с трудом представляю себе, что прошло уже двадцать лет с того времени, как я в последний раз обнимала тебя и слышала твои шаги в нашем доме. Мне не хватает всего, что связано с тобой, и знай, что, как любая мать, я не чаяла в тебе души.
Спасибо, Рик, что ты позволил мне гордиться тем, что ты мой сын. Спасибо за 25 лет любви, смеха, веселья. Да, я хотела бы большего, но до того дня, когда мы увидимся вновь, ты будешь жить в моем сердце.
Так много вопросов остались без ответа. Почему он так и не попал в больницу, почему его смерть была установлена, когда он лежал на грязном полу спортзала.
Почему, когда 96 человек погибли, так и не нашлось ответственного за это.
Прошло двадцать лет, а вопросы все звучат.
Мы очень тебя любим, Мама, папа, Стеф и Пит.
Письмо о Карле Брауне, погибшем в возрасте 18 лет, от его матери
Карл был тихим мальчиком, который только отпраздновал свое 18-летие. Он закончил колледж и ожидал результатов экзаменов, по которым его должны были принять в Университет Манчестера.
Он любил свою семью, и мы отвечали ему тем же. Он был преданным болельщиком Ливерпуля, посещая все матчи – и дома, и на выезде – хотя жил он в Ли, а не самом Ливерпуле.
Его главным достоянием был сезонный абонемент на матчи “Красных”.
В тот судьбоносный день он отправился на игру, как обычно, в приподнятом расположении духа, выехав в Шеффилд на машине с друзьями. Шутил, что надеется увидеть финал Ливерпуль – Эвертон.
По нему продолжают скорбеть его мама, брат и другие родственники. Так и не пришедший в себя от горя отец уже присоединился к Карлу на небесах.
Делия Браун.
Письмо Винсенту Фитцсиммонсу, погибшему в возрасте 34 лет, от его матери
Дорогой Вин,
Прошло двадцать долгих лет с тех пор, как мы в последний раз видели и говорили с тобой. Нам так не хватает тебя. Если бы мы могли увидеться хоть на минуту – ведь нам так и не удалось попрощаться.
Теперь, по крайней мере, ты не один – твой папа там, с тобой. Он наверняка постоянно заставляет тебя смеяться, как это было раньше.
Эти горе и боль никогда не уйдут, они останутся с нами навсегда.
Мама, Дороти и Роберт
Вся твоя семья и друзья.
Письмо о Трейси Элизабет Кокс, погибшей в возрасте 23 лет, от ее родителей
Трэйси была младшей из наших пяти детей. Два ее брата и две сестры были старше на восемь – шестнадцать лет, поэтому она была всеобщей любимицей. Ей было двадцать три когда она погибла, готовясь закончить Университет Шеффилда, где она училась на логопеда. Утром в день своей смерти она редактировала текст дипломного сочинения, которое собиралась вскоре сдать. На основании этого и сданных экзаменов университет затем решил посмертно присвоить ей степень.
Ее шесть племянников и племянниц обожали свою юную тетю, которая не раз отправлялась с ними в поездки.
Трэйси погибла вместе со своим парнем, Ричардом Джонсом, с которым была вместе уже семь лет. Они были прекрасной парой и очень любили друг друга. Обе семьи ужасно скучают по ним – мы так и не узнаем, поженились бы они, и подарили бы нам еще внуков.
Джун и Джефф Кокс.
Письмо о Джеке Андерсоне, погибшем в возрасте 62 лет, от его сына Брайана
Моему отцу, Джеку Андерсону, было почти 63, когда он погиб на “Хиллсборо”.
Он был любящим мужем моей маме Айлин, отцом мне и моей сестре, дедом четверых внуков. Он судил матчи воскресной лиги в Керкби, и ему ничего не стоило показать желтую карточку или удалить с поля самых крутых парней района.
У него даже было пару стычек по этому поводу с Филом Томпсоном, который любил наблюдать за командой The Falcons из его любимого паба.
Его настоящей страстью был футбольный клуб Ливерпуль. Он болел за них с самого детства, а когда женился на маме в 1946, то и она заразилась. В то время у него был мотоцикл, на котором они и ездили и на домашние матчи, и на выезд – в Ланкашир и Йоркшир.
В 1950 он отправился на свой первый кубковый финал. К сожалению, наши тогда проиграли, а у папы день сложился еще хуже: на обратном пути он заблудился и добрался до дома только в воскресенье вечером.
У него не получилось попасть на финал в 1965. Он сказал мне, что это Битлы забрали наши билеты. Мне в то время было девять лет, и я не видел повода не поверить ему.
В 1973 у нас был шанс завоевать чемпионство и отправить Вулвз в низший дивизион в последнем матче сезона. Я весь день ждал, как приду домой, и мы будем слушать матч по радио. Но когда я, наконец, пришел, то обнаружил на кухонном столе записку: “Не смогли удержаться и не дождались. Уехали на матч. Вперед, Красные! Любим, мама-папа”.
Мы выиграли лигу и двадцать лет после этого были сильнее всех.
На “Хиллсборо” впервые мы попали в 1988, и никаких проблем не возникло. В 1989 мы оказались на Леппингз Лейн где-то в 2:15. У стадиона была огромная толпа, и мы встали в очередь. Вокруг кружили полицейские на лошадях, ничего, собственно, не делая, а никто из болельщиков не продвигался вперед.
Толпа все увеличивалась, мы оказались в давке. Тогда мы выбрались оттуда и встали с правой стороны, недалеко от турникетов. Никто так и не начал входить на стадион.
Мы стали говорить друг другу, что так и не попадем на игру, когда полицейские внезапно открыли большие ворота прямо перед нами и велели проходить.
Когда мы заходили, то все, что мы видели перед собой – длинный туннель и футбольное поле на другом конце. “Игроков еще нет на поле”, - это последнее, что я успел сказать отцу.
Толпа внесла нас прямо к барьеру, слева от центра трибуны. Мы пытались давить назад. Такое случалось и на Копе – вас сталкивали вниз, но затем давление ослабевало, можно было вернуться на свое место и вздохнуть свободно. Но здесь этого не случилось. Становилось все теснее и теснее.
Я не видел, что происходило на поле, но понял, что матч начался. Я слышал, как кто-то кричал Брюсу Гроббелаару, прося его о помощи.
Мне тогда показалось, что я умираю, и я, по-моему, потерял сознание. Когда я пришел в себя, то давка была уже не такой сильной. Я осматривался в поисках отца, но не видел его.
Я заметил, что людей из нашего сектора затаскивают на верхнюю трибуну, и отправился туда. Только тогда я понял, что повредил руку и не могу ею двигать. Но я все-таки попал наверх, и увидел машину скорой помощи на поле, и что людей выносят на рекламных щитах. Надо было найти отца.
Я спустился по лестнице с задней стороны трибуны. Там, где мы стояли пятнадцать минут назад, лежали тела.
Передо мной возник полицейский, которому я объяснил, что ищу своего отца. Мы направились к тому месту, где были тела. Отца я нашел почти сразу, хотя его лицо было закрыто рубашкой. Я оставался рядом с ним почти час, а потом меня увезли в больницу.
Мне повезло, но моему отцу и еще девяносто пяти болельщикам – нет. Я и многие другие помним об этом каждый день.
You’ll Never Walk Alone
