4 мин.

Весь этот хлеб

533

Пришел любезный 2003 год и нагнал на меня жути ностальгической. Внутренний голос вдруг зашептал о том, что я должен переродиться в "белого" человека и крепко встать на ноги. Какого хера Андрюша, ты ошиваешься по этим рабочим подворотням, какого хрена ты делаешь в этих бесконечных промзонах, какой черт тебя дернул подумать о том, что ты можешь в таких промышленных условиях прожить до конца своих дней... И я дернулся в сторону Хайфского Открытого Университета. Взобрался на красивую гору Кармель и вошел в мир учебы.

В университете послушали мои сопли относительно жизни на чужбине, сложной адаптации в еврейском обществе и желании ассимилироваться как можно скорее среди образованных и мудрых людей. Пустив скупую, иудейскую слезу, женщина, которой я вешал на уши всю эту муть, выдала мне массу буклетов, учебников для подготовки к экзаменам, и прочей макулатуры, после чего сказала, что если я надумаю все-таки учиться, то могу приходить в любое время. Это был крах. Когда я открыл самый тоненький буклет на первой же странице, то понял, что мои познания иврита простираются только до входа в ВУЗ, дальше ходить не стоило, ибо те слёзы, которые я вроде как знал, оказались совсем никчемными. Не солоно хлебавши, я решил оставить затею перерождения в настоящего местного человека и нашел работу в пяти минутах ходьбы от места моего проживания. Но в тот момент, во мне уже зрело достаточно судьбоносное решение о покидании Израиля. 

Это был магазин-пекарня. Я столько лет провозился со всякой грязью производственной, что работа в запахах вкусного мучного царства меня буквально срубила с ног. Удовольствие уже при первых же подходах к магазину. Вкуснотища. Единственное, чего я боялся на тот момент, так это - разжиреть до невероятных размеров. А потому, только поступив на работу, сразу же дал себе слово - ничего не брать с прилавков, ничего не пробовать, как бы не был велик соблазн. 

Работа была тяжелая. На то она и черная. Начинался рабочий день в пять утра с того, что я открывал магазин и должен был молниеносно разложить свежий хлеб по полкам. Хлеб привозили аккурат к моему приходу на работу. Липкий пот струился по моему лицу и телу в моменты, когда еще вся маленькая, но гордая страна, спала крепким младенческим сном. Когда я заканчивал утреннюю раскладку и приводил в порядок прилавки, ко мне, из соседнего дома спускался мужчина с термосом вкуснейшего кофе, который он варил специально для меня. Я не знаю, чем я ему так приглянулся, но поджарый израильский пенсионер, считал своим долгом напоить меня замечательным утренним напитком. Мы дышали над чашками, прикуривали сигаретки и разговаривали на различные отвлеченные темы. В такие мгновения, мне казалось, что Израиль и есть моя истинная Родина, вот с такими вот пенсионерами, с разными другими хорошими и не замороченными людьми, которым не впадлу проснуться рано утром и принести "русскому" чернорабочему живительный и бодрящий нектар; с людьми, которые снуют по утрам и вечерам, покупают мучное и радуются каждому прожитому дню; с людьми, которые умеют радоваться просто так; быть веселыми и беззаботными, несмотря на то, что находятся в вечном состоянии войны; с людьми, у которых чуждый мне и другим приезжим менталитет, но этот самый местный колорит нисколько не напрягал, а наоборот, вызывал интерес.Коллектив был на редкость удачный. Все молодые и веселые. Трое русскоговорящих и две девушки израильтянки. Напарником мне стал человек, имя которому было Максим. Он был младше меня на пару лет, но шабутной, носатый и бойкий. К нему постоянно приходила довольно симпатичного вида девушка, с вечно заплаканным лицом, и он постоянно просил его подменить. Что мне оставалось делать... Однажды он исчез на целых две недели и мои рабочие дни стали абсолютно ненормированными. Я приходил на работу в пять утра, а уходил в час ночи. Но я был не в обиде. Мне было понятно, что бывают проблемы, бывает что угодно. Наверное, не реагировал я на его странные отлучки еще и потому, что меня всё устраивало. Возможно началось взросление, когда чувство острой справедливости сменяется на попытки понять другого человека в его заботах. Человек он был не злой, а потому, я ему верил. 

Несмотря на частую усталость и вымотанность от работы, я находил что-то приятное в том, что до дома идти не долго, и что у меня постоянно дома есть свежий хлеб. Так продолжалось чуть больше четырех месяцев, после чего я окончательно решил уехать в Москву и углубиться уже в реальную учебу и становление как личности несколько другого пошива.