А мне понравился «Русский вызов». Культурный железный занавес, кажется, рухнул
В прошлом году турнир шоу-программ «Русский вызов» с темой «Россия» был манифестом стремительно оформляющейся «культурной революции».
Как стена на границе с любым искусством, не имеющим советского или российского паспорта. Он еще и символично расположился в календаре прямо перед чемпионатом мира.
Номер по «Бриллиантовой руке» – стиль «Русского вызова»-2024
Все это зловеще перекликалось с запретом музыки Rammstein в нашем фигурном катании, кинотеатрами, репертуар которых превращается в одну большую «Любовь Советского Союза», и помешательстве на культурном импортозамещении.
Культура, как и искусство, приобрели пропагандистский, охранительский смысл. Прошлогодний турнир – с риторикой ретро, тоски и эстетики «нас не сломать» – вписался в эту рамку, оставив странный привкус Прошлого.
Будто он пришел из 60-х и сделан для людей из 60-х. Будто несколько поколений помоложе – с иными кинематографическими и музыкальными вкусами, с иным культурным бэкграундом, с космополитическим, глобалистским мировоззрением – чужие на этом празднике хтони.
Уже написано много текстов о том, чем плох «Русский вызов» 2025 года. Да, многие зрители так и не ощутили, что в этот раз темой турнира было «Хорошее настроение».
Грусть/лирику раздавали Щербакова, Фролова, супруги Игнатовы, Алиев, Степанова с Букиным, Синицина с Кацалаповым, Волосожар с Траньковым – и это щедро оценивалось судьями.
Которые, вероятно, опять не поняли Матвея Ветлугина. Его номер – насмешка, пародия на гиперболизированную драматичность Алексея Ягудина. Тот выиграл оба предыдущих турнира, в третьем уже не участвовал по регламенту.
Матвей трогательно гонялся за ускользающим солнечным зайчиком, как Алексей два года назад; только в своем зайчике Ветлугин обнаружил девчонку – Ксению Синицыну.
Великолепная, изысканная ирония не столько над Ягудиным (которому буквально сообщили, что его поиск смысла жизни такой грустный, потому что надо было искать девчонку), сколько над способностью арбитров умиляться подобным сюжетам.
Судя по тому, как затем оценивали Щербакову или Волосожар с Траньковым, жюри считали стеб Матвея с тем же нулевым успехом, с каким поняли, почему он же два года назад выходил в красном платье.
Но совершенно контрастирующая, вызывающая и почти протестная суть этого «Русского вызова» – далеко за периметром борьбы за награды. Она – в удивительном разнообразии стилей, которые окутали зрителя Первого канала в прайм-тайм.
Где-то между очередным выпуском новостей, рекламой отечественных сервисов и продуктов и (нет, не шучу) «Любви Советского Союза», цвет нашей фигурки выбил стекло с кулака и впустил в затхлую комнату свежий воздух.
Когда Петр Гуменник в образе Оптимуса Прайма из «Трансформеров» (пересматривал первые две части четыре раза из-за одной лишь Меган Фокс!) взрывает зал под песню What I’ve Done от Linkin Park (заслушана в плейлисте еще в студенчестве), я невольно обнаруживаю себя с улыбкой перед экраном.
Когда Пасечник и Чиризано зажигают под Mamma Maria, а Софья Муравьева – под Леди Гагу, я хочу пуститься в пляс вместе с ними.
Когда Кагановская и Некрасов так страстно предстают в образе Харли Квинн и Джокера, я вспоминаю, как и когда ходил в еще то, не отрезанное от мира кино, где показывали блокбастеры – наблюдать за магией Марго Робби и Джареда Лето.
Когда Щербакова и Гончаров зовут меня на курорт под трек Робертино Лоретти Jamaica – я возвращаюсь в ту эпоху прямых, беззаботных перелетов, где главной проблемой был потенциальный перевес багажа.
Когда Михаил Коляда в лучших традициях Хавьера Фернандеса (не верю, что пишу это!) исполняет джентльмена в белом костюме, вылезшего из красного кабриолета, он будто отсылает к эстетике джаз-баров, Фрэнка Синатры, Элвиса Пресли, сериала Mad Men и других столпов американской культуры 70-х.
Конечно, он ведь катается под Барри Уайта и его хит Never, Never Gonna Give Ya Up.
Пока вы рассуждаете, достаточно ли хорошо Щербакова или Бурунов читали правила, я думаю совсем о другом.
Я думаю о том, как органичны наши парни и девчонки в этой массовой культуре, у которой нет границ.
Например, когда Ягудин, аккуратно не называя персонажей, спрашивает Кагановскую и Некрасова, как им – примерить эти образы, Харли Квинн и Джокер отвечают, что в жизни часто ассоциируют себя со своими персонажами.
Я думаю о том, что в «Русском вызове», в русском фигурном катании, русской хореографии, русской манере восприятия и передачи образов, в русском человеке есть что-то такое, что рано или поздно рушит все занавесы.
Какая-то сила, страсть к демонтажу этих фальшивых заборов. На этот раз демонтажу подвергся противоестественный отказ от вестернизации.
«Рукописи не горят» – однажды сказал персонаж великой книги Булгакова.
Не горят не только рукописи.
Не горит музыка, не горит кино, не горит искусство, не горят большие таланты, не горит великое стремление человеческой души к победе над всем, что нас разъединяет.
Именно это трогает в третьем «Русском вызове»: я будто увидел, как продирается, несмотря ни на что, долгожданная, желанная, уже похороненная и забытая нормальность.
И я снова (может, лишь на пару минут) не чувствую себя чужим. Может, Прошлое и попыталось взять реванш, но впереди только Будущее.
Кондратюк спас «Русский вызов»: выдал шедевр на фоне клоунады и неуместной лирики
«Русский вызов» подавали как турнир о хорошем настроении. У нас много вопросов
Фото: РИА Новости/Александр Вильф, Алексей Даничев
Смысловая нагрузка текста, как и турнира, минимальная.
Кликбейт, спортс, все понятно