Что ты знаешь о боли?
Джуниор Дос Сантос не помнит половины боя с Кейном Веласкесом. По словам «Цыгано», он думал, что проиграл встречу во втором раунде. Стоит ли добавлять, что на самом деле бой прошел почти все отведенное время (пять раундов) и ДДС только лишь в середине пятого раунда обессилено повалился на канвас, где и был добит. Если бразилец не помнит бой, начиная со второго раунда, то получается, что где-то десять с небольшим минут он находился в какой-то одному ему известной прострации. А ведь были еще минутные перерывы между раундами, было послематчевое интервью, которое «Цыгано», кстати, также не помнит.
ДДС не помнит свой бой, а у Кейна Веласкеса, который дважды превратил физиономию Дос Сантоса в кровавый помидор, сломана челюсть. По крайней мере, так сказали врачи.
Если у Веласкеса только лишь подозрения на сломанную челюсть, то юному Стефану Штруве по кличке «Небоскреб» поделили челюсть надвое без всяких подозрений. Старина Марк Хант, дравшийся еще в те времена, когда Штруве только-только начал уверенно ходить, приложился к челюсти голландца такой термоядерной правой, что падение двух башен-близнецов в Нью-Йорке, по сравнению с падением «Небоскреба» - детская шалость.
Френк Мир сломал Антонио Родриго Ногейра руку. Не в темном переулке. А в освещенном октагоне перед глазами тысячи зрителей. Сломал болевым. Только представь себе это ощущение, парень.
Палец на ноге Джона Джонса превратился в безжизненный студень после боя с Чейлом Сонненом. Кровищи было столько, что Квентин Тарантино молча облизывался в углу.
Но даже безумный Квентин содрогнулся бы увидев бой Би Джей Пенна против Джо Стивенсона или Ренато Собрала против Дэвида Хиза. В этих боях любая донорская служба пополнила бы запас крови на годы вперед.
А сколько раз бойцы засыпали под мощными тисками гильотины или треугольника. Сколько раз в их глазах, заплывших от бесконечных ударов, тушился свет и тело, словно набитый пухом матрас, улетало на встречу с покрытием. Сколько раз им зашивали бровь, но алая, приторная кровь лилась по лицу, застилая и без того затуманенный взгляд.
Но никогда мы не услышим их криков, стонов или, не дай Бог, слез.
Так что же ты знаешь о боли, сынок?