«Могу позволить Ролексы, но у меня Гармин за 100 тысяч». Наш боец UFC не проигрывает 12 лет – большое интервью
Поговорили с Ринатом Фахретдиновым.
Вспомните себя в июне 2013 года. Именно тогда боец MMA Ринат Фахретдинов в первый и последний раз проиграл. Среди всех бойцов UFC у него самая большая победная серия без поражений в активной фазе (24 боя подряд).
Долгое время Фахретдинов оставался известным исключительно внутри тусовки: тренировался в Москве, дрался на экстремальных турнирах 2х2, появлялся на фотках парней, которые казались популярнее, конкурировал с учениками Абдулманапа Нурмагомедова на турнирах по боевому самбо.
Сейчас у Рината 6-0-1 в UFC и лишь по недоразумению он не попадает в топ-15 полусреднего дивизиона.
«Вижу, у парня вся рука исколота – рисунок колючей проволоки». Спортсмен с твоего района дерется в UFC
Дана Уайт заметил Фахретдинова в 2021 году в Абу-Даби на турнире UAE Warriors. Бои главного карда грустно доходили до решений, а вот Фахретдинов вырубил ветерана UFC за 55 секунд. «У него 16 побед подряд», – обменивались Мэтт Серра и Уайт.
В Москве о серии Фахретдинова знали многие, но казалось, что он набивает ее ради интереса и просто ходит на тренировки в зал за Павелецким вокзалом. Рината подписали в UFC, и он, по собственному уточнению, стал первым татарином в сильнейшей лиге мира.
– До начала интервью зашел в ваш инстаграм, а там последний пост, что вы посетили СИЗО для несовершеннолетних. Почему решили это сделать?
– Те, кто из регионов, стараются уделять этому больше внимания, а я парень из региона [родился в Мордовии, жил в Саранске и Казани]. В СИЗО был впервые, но до этого приезжал в спецучреждение, когда в Казани проходили фиджитал-игры. Там было подобие специального лагеря, который можно покидать только раз в неделю.
А сейчас мы были там, где ребят вот-вот отправят по этапу, и я видел, как они радовались, что к ним приехали. И, если мы напутствиями или жизненными примерами изменим чью-то судьбу, мировоззрение, мышление, я буду рад.
– Чувствуете, что глаза у людей там чуть другие даже на фоне тех, кого видите в ММА-залах?
– Конечно. Даже пример был, когда я в конце дарил пацанам футболки. У меня попросили автограф, а я вижу, у парня вся рука исколота – рисунок колючей проволоки. Я пошутил: «Это маркером нарисовали?» А он отвечает: «Да, по молодости», – как будто уже взросляк такой. И после паузы добавил: «Это мама набила».
Сейчас там еще статьи чуть-чуть меняются: либо закладки, либо терроризм. Как правило выглядит так: пацану написали в телеграме – он сделал злодеяние… Я его вообще не оправдываю, но статья очень тяжелая, пацана не отпустят. Одно дело, когда это делает взрослый мужчина, у него уже голова на плечах, но тут ребенок, которому 13 лет. Взрослых разводят, не то что детей.
– У вас не возникает мысли, что 5 из 10 человек там могут быть искренне не очень хорошими людьми?
– Самое главное – итог. Сегодня он плохой, а завтра может стать хорошим. Если у него есть статья и он что-то натворил, пусть он свое отсидит. Вину он искупит лишением свободы, не будет видеть родственников и друзей. На самом деле там неприятное помещение, специфический запах, атмосфера и энергетика. А мы говорим им: «Ребята, у вас есть шанс».
Есть люди, которые сидели, но сейчас они уважаемые и в спорте, и в бизнесе, и просто среди людей. Не говорю про криминальный круг, а просто про достойных ребят в обществе. Если ты совершил ошибку, это не значит, что теперь тебе всю жизнь ходить по этапам.
– Кто и как зовет в СИЗО? В детский дом или приют для собак можно просто поехать, а тут режимный объект.
– Знакомые. Не знаю, как называется эта должность, но они связаны с УФСИН по Татарстану, помогают заключенным. Подали заявку, что такой-то спортсмен хочет навестить ребят. Когда заявку одобряют, ты приезжаешь, на входе сдаешь телефоны и все.
– А инициатива ваша?
– Да. Есть такой центр «Ярдем», с татарского переводится как «помощь». Это мечеть, при которой специализированная школа, где обучаются читать слепые, есть инвалиды, есть приют, где любой желающий может получить обед. Там построили специальный зал для инвалидов. Колясочники, незрячие, люди с нарушениями слуха там в баскетбол играют. Есть преподаватель, который, будучи незрячим, каждый день по 1,5 часа ездит на работу. Ему предлагали взять водителя, но он отказался. Говорил, что потом потеряет координацию.
Эти ребята как раз на связи с УФСИН, защищают права заключенных. И я им как-то сказал, что мне интересно ездить не ко взрослым, потому что… ну а чему мне их учить? А к детям. Причем ездить на постоянной основе, потому что таких изоляторов много.
– Почему из Казани так мало бойцов ММА? Вроде в городе были группировки, драки, живут духовитые, крепкие люди. На спорт деньги точно выделяют, но мы слышим про футбол, хоккей, баскетбол и волейбол.
– Одну из причин ты сам назвал. Возможно, какая-то прослойка населения не хочет, чтобы это все вернулось. И повсюду были спортсмены-крепыши из того времени. Я тоже не хочу, чтобы мода на группировки вернулась. Тогда столько молодых ребят погибло, стали инвалидами, кто-то до сих пор сидит.
Это ужасное и бредовое время: «Ты с соседней улицы, поэтому я должен забить тебя арматурой». Я сам знаю некоторых ребят, кто был у руля группировок. Спроси у них, хотели бы они вернуться туда? Конечно, нет.
В Казани же не было правил: ты мог с девушкой идти, а тебя били толпой.
– Вы смотрели «Слово пацана»? Примерно понимали, где находится район «Хади Такташ» или «Теплоконтроль»?
– Мы от «Хади Такташ» на соседней улице выросли. Не говорю, что я знал героев, но их знали ребята, с которыми общаюсь. Географию районов представляю.
Но то, что показали про девочку [одна из главных героинь покончила с собой после изнасилования]... Я как раз вернулся из Казани и специально разговаривал с одним братом. Сейчас он в религии и оставил эту тему, но раньше был у руля. Он говорит, что про девочку – бред. Так никто не делал. Это слишком. Может быть, где-то и было, но не в основной массе.
– Вас указывают как первого татарина в UFC. Кого бы вы внесли в топ-3 татар в ММА?
– Вообще, в Татарстане очень хорошие греко-римцы, а вот бойцов, к сожалению, не так много. Есть Шамиль Ямилов. Он дерется в АСА. Есть татарин из Канады – Рамиль [Камилов], у него рекорд 9-0. Говорил ему, что, если продолжит в том же духе, его подпишут в UFC. Тем более канадский паспорт сам по себе нестандартный. И есть еще пара молодых ребят.
Есть тюменские ребята из «Чинги Тура», которые дерутся в RCC. Хотим летом с моим другом Ильмиром сделать сборы. Собрать из каждого региона молодых ребят, оплатить им все. Или пусть они оплатят дорогу для мотивации, а мы – все остальное. И пусть между собой общаются.
Возьмем из каждого региона голодных пацанов из пяти-шести видов спорта. Привезем, соберем пять бывших или действующих спортсменов и будем тренировать по направлениям. Плюс будем показывать город: где-то – музеи, где-то – мечеть, где-то – ВУЗы. Покажем и расскажем историю Татарстана, чтобы у них была идентичность. Чтобы он вернулся в свой регион, а у него спросили: «Откуда у тебя такой рюкзак?» – «Татары пригласили на сборы, оплатили». Чтобы этот молодой парень рос и думал: «Тоже так хочу».
Я всегда привожу в пример «Ахмат». Раньше было пять-шесть чеченских бойцов, старая школа. А потом появился «Ахмат», началось финансирование, одному что-то подарили, второму. Молодежь смотрит. Хорошо жить – нормальное явление. И бах – бойцов уже не шесть или 60, а 600.
«Была мысль: «Бонус! Квартиру куплю». Как выглядят бои в октагоне глазами участника?
Карьера Фахретдинова в UFC – вспышки на поверхности солнца. Два решения. Потом гильотина за 55 секунд в бою с популярным американцем Кевином Ли. После этого снова несколько решений, некоторые из которых в рубках. А теперь, в сентябре, нокаут Андреаса Густафссона – и снова в конце первой минуты.
Соперникам Фахретдинов неизменно предлагает либо рубиться в стойке, либо очень липкую борьбу – и все это на фоне готовности отдать 102% сил за 15 минут.
– Сразу после победы над Густафссоном вы сказали, что провели последний бой по контракту с UFC. То есть сейчас контракта нет?
– На руках – нет, но я в ростере, допинг-офицеры приходят, в UFC сказали, что дадут бой. Я просил, чтобы меня поставили на турнир в Катаре [в ноябре], но они ответили, что до конца года для меня ничего нет и что дадут бой в начале 2026-го. Самое главное – подраться до Рамадана, поэтому пока тренируюсь.
– Вы легко пересказали условный диалог с UFC, но явно не сами переписываетесь с Миком Мейнардом или Шоном Шелби. Сколько между вами посредников?
– Есть группа в вотсаппе, где я, мой менеджер Марат и менеджер в США Дэнни Рубинштейн. И там Дэнни говорит то, что ему сказал Шон Шелби. Думаю, у всех бойцов есть такие группы.
– У вас шесть побед и одна ничья в UFC, но вас до сих пор нет в топ-15. Как воспринимаете эту ситуацию?
– На самом деле у нас жуткий дивизион, очень сильный. Сейчас еще и Ислам Махачев пришел. Я спокойно к этому отношусь. Возможно, где-то в глубине души рад, что не в топ-15, потому что ребята оттуда очень редко дерутся: у кого-то один бой в год, у кого-то – два.
Боец из топ-15 не хочет биться с бойцом не из рейтинга, поэтому они договариваются между собой и дерутся редко. Но, думаю, если выиграть еще один бой, уже не останется вариантов, чтобы не пускать меня туда.
В целом отношусь к рейтингам спокойно, потому что после победы над Кевином Ли с рекордом 3-0 в UFC я был в топ-15, а сейчас после шести побед – нет. Дана Уайт сам не раз говорил, что рейтинги относительны.
– По мне, рейтинги – в некотором смысле показатель популярности, а не спортивного уровня. В топ-15 есть Гилберт Бернс с рекордом 0-4…
– … но ему надо отдать должное. Он был претендентом, а сейчас, да, проиграл четыре боя.
– Кого по спортивному заслуженно исключить из рейтинга?
– Колби Ковингтона. Остальные хоть как-то активны, а он уже давно не дрался.
– Вы рассказывали, что не хотите бросать вызовы, потому что соперник может ответить грязно и придется либо спрашивать с него по-мужски, либо жить с этим. Это реально важный момент для вас?
– Ну, представьте, он заденет то, что задевать нельзя. Конечно, мне захочется поговорить с ним уже вне клетки. Скорее всего, нужно вызывать, кричать. Но что-то внутри меня не дает такого делать. Понимаю, что мне не дадут этих соперников. Если бы понимал, что их могут дать, газанул бы.
– Когда Конор подрался с Альваресом, Хабиб говорил: «Альварес слабо представил наш дивизион!» Довольны, как Маддалена представил полусредний дивизион в бою с Махачевым?
– Махачев в любом случае наш. Я понимал, что все так и будет. Маддалена стилистически удобен для Ислама.
– Почему у топовых бойцов может быть такая разница в борьбе? Кажется, что если оба топы, то не должно быть такого разрыва в одном конкретном компоненте.
– Как показывает практика, Ислам и Хабиб просто на другом уровне.
– У вас не возникало ощущения, что вы бы боролись лучше на месте Маддалены?
– Боролся бы точно лучше. Насчет стойки не знаю, хотя Маддалена в стойке ничего и не показал. Скорее всего, на Маддалену повлияла аура Хабиба, его команды. Те, на кого она не влияет, дерутся лучше. Но Ислам был в бешеной форме.
– По ощущениям, у вас лучшая борьба в UFC среди россиян, выросших не на Кавказе. А за счет чего или кого вы ее набрали?
– Сначала на меня повлиял первый тренер Магомед Шахбанович Магомедов, клуб «Спарта». Я тогда вообще не боролся. Клянусь, мою ногу брали и я падал сам. Уверен, у тебя сейчас защита от переводов серьезнее, чем у меня была. И помню, как он подозвал к себе: «Ринат, давай так. Попробуй не падать, когда твою ногу берут. Упасть ты всегда успеешь. Грызись, но пробуй до последнего стоять на этой ноге». Не знаю, что он со мной сделал – есть слово «закодировал», но после этого разговора я сразу начал бороться и стоять до последнего.
Потом был тренер Юсуп Садулаев. Он нам давал хорошую работу у стены. Плюс у меня были оперированы колени, я перестал бороться в центре и проходить с колен. Начал поджимать у клетки и переводить. Юсуп эту технику улучшил. Сейчас у нас тренер по вольной борьбе Артур. Если посмотрите мои схватки, то не сказать, что у меня сильная борьба. Но в совокупности получается интересно миксовать. Есть хорошие вольники, есть хорошие ударники, а вот миксовать это в бою не могут. У меня получается делать что-то на уровне инстинктов.
– Самый популярный прием в ММА – rear naked choke. Сейчас все научились защищаться от него и можно увидеть картину, как у человека забирают спину, но не могут задушить. Как считаете, этот прием улучшат и он будет проходить? Или от него придется отказаться из-за очень эффективной защиты?
– Это, опять же, от человека зависит. Чтобы этот прием сделать, нужно человека хорошо отвлечь – побить, например. Недавно разговаривал с одним бойцом: «Ринат, он забрал спину и начал пятками сушить бедра и ступни. Это не больно, но я начал об этом думать. Пока думал, он мне прием сделал». Или человек может устать и потерять способность защищаться.
– Можете представить ситуацию, что на тренировке у вас заберут спину, будут 20 минут пытаться задушить и не задушат?
– У нас в зале такие душители, которым 20 минут точно не надо. Без ударов, возможно, не задушат, потому что ты можешь перекрыться. Но когда с ударами, то все. Просто я 20 минут точно не буду лежать. На тренировках я стараюсь специально попадаться на всякие приемы и выходить. Кто-то говорит, что не стучит на тренировках, но я не вижу в этом ничего плохого. Я тренируюсь со своими, у меня нет принципиального момента, чтобы не постучать от кого-то. Когда борешься со своими, наоборот, стараюсь загнать себя в ситуацию, где мне некомфортно.
– Кто с наибольшей вероятностью задушит вас в зале, если возьмет позицию?
– Фамилию назову, но вы все равно его не знаете. Это Марат Гафоров – тренер, спарринг-партнер, левша, мастер спорта по тхэквондо… Но с ним можно и побороться, хоть он и не выступает.
И вот смотрите: у меня хорошая гильотина, но я его задушить не мог и никому об этом не говорил. А потом был момент, когда Фаридун Одилов на тренировке спросил у Юсупа: «Почему я одного человека задушить не могу? Беру железно, люди сдаются, а он не сдается». Я спрашиваю: «Кого? Марата?» Фаридун: «Да». И у меня отлегло сразу. Не знаю, как у него получается. 99% постучат, а он не стучит. Юсуп тогда говорит: «Пацаны, даже я его на удушку брал и не смог задушить». Если Юсуп не смог, то нам куда.
– Все говорят, что борьбу нельзя набрать быстро. Вспомните самый быстрый прогресс в борьбе на ваших глазах?
– Сейчас в комментариях меня не поймут, но борьбу реально набрал Денис Тюлюлин. В UFC у него это, к сожалению, не пошло, но в последнем бою он неплохо поборолся. Была одна ошибка, и она повлияла на все. Но в зале его очень тяжело перевести.
– В каком бою в UFC вы были максимально недовольны собой?
– Три боя: Элизеу Залески, Николас Далби и Карлос Леаль. Хотел забирать бонусы и не бороться. Как раз Шон Шелби начал говорить: «Ребята, хочу, чтобы вы больше дрались в стойке». И, когда я отправил Залески в нокдаун, сразу возникла мысль: «Ого, бонус. Добавлю и квартиру куплю». А с Далби просто думал: «Ты меня ударил раз, а я тебя – два».
Слышал, но не слушал угол: «Да-да, сейчас все сделаю. А потом делал свое». Даже на выходе перед боем говорил: «Все будет нормально, сейчас я вам все покажу». Вот когда ты так говоришь, то встреваешь.
Почему Густафссон в последнем бою был фаворитом? Видимо, они посмотрели, что я провел три невнятных боя. Люди засомневались… Ребята, я еще в UFC себя не показал. У меня еще большой запас. Вы видели, как прошел последний бой [Фахретдинов нокаутировал соперника за 54 секунды].
– Про него как раз вопрос. Почему, когда человек делает бой с тенью, у него красивые углы ударов, он красиво выводит боковой. А потом смотришь ударную технику в ММА (вашу, в частности) и понимаешь, что таких ударов вообще нет.
– Можете у Икрама [Алискерова] спросить про меня. Ребята, когда в ММА нестандартная техника, вы не представляете, какой дискомфорт она доставляет сопернику. Если я начну драться по технике, красиво, доворачивая, меня просто перебьют. Когда встречаются два технаря, победит тот, кто техничнее. А если технарь дерется с соперником, у которого непонятно, откуда ждать удар, ему тяжелее.
– Федор Емельяненко рассказывал, что тренеры по боксу пытались его переучивать. Вас пытались?
– Не буду называть имен, но мне очень нравилась техника одного специалиста. И он ужасно пытался меня поменять. Говорю: «Я всю жизнь так делал – давай лучше над этим работать».
Даже сейчас мой тренер Мухаммад Камилов, он сам по себе технарь, и Артем Левин в American Top Team тоже бьют технично, но они оба нестандартные. Мне эта нестандартность нравится. Тем более поздно что-то менять, надо будет пять лет переучиваться.
Раньше я менял стойку и мне говорили, что нельзя так делать. Сейчас, наоборот, стараются менять стойки и вносить разнообразие в стиль.
– Вы делаете школу бокса перед зеркалом?
– Икрам заставлял меня в Америке. На самом деле базу, конечно, делаю. Но, когда ты работаешь на лапах или готовишься к бою, уже стараешься показывать свои фишки.
– И Артем Левин или Магомед держат лапы именно под ваши нестандартные удары?
– Да, в подготовке к бою на лапах или в парах ты добавляешь свое.
– По сути, вы как боец сформировались и дошли до UFC в Москве, но провели несколько сборов в Америке в зале АТТ. В чем конкретно вы стали там лучше?
– Нюансы. Там показывают детали. Например, элементарный удар локтем, когда добиваешь сверху. Нас как учили – нужен размах, но его же видно. А можно просто руку положить и ударить крючочком. Я так [Андреаса] Михайлидиса рассек. Есть много нюансов в работе у стены, которые показывает тренер Парумпа. Там готовят не просто к бою, а чтобы ты наносил максимальный урон.
– Кто-то говорит, что жестче спарринги, когда ты со своими тренируешься…
– Мы как-то спарринговали в АТТ. А там специально создают атмосферу, чтобы ты напрягался: клетка, вокруг тренеры. Мы спарринговали с Денисом Тюлюлиным. Дастин Порье сказал, что на наши спарринги надо продавать билеты, потому что мы реально дрались. Парумпа говорил: «Вы так до боя не доживете». У нас с Денисом есть спортивная злость, но нет агрессии. Дрались так, что ребята спрашивали: «Вы точно дружите?» Говорю: «Живем в одной комнате».
– Кто-то говорит, что спарринговать проще с незнакомым парнем, потому что его не жалко.
– С новым парнем я не буду жестко спарринговать. Если он будет драться, я с ним подерусь, но не сторонник этого. Хотя иногда нужно драться и желательно со своими. Например, забрал он у тебя спину и перевести не может. Есть люди, которые прыгнут тебе на колено, сломают его и заберут балл. А есть люди, которые думают, что не заберут балл, зато тебя не травмируют.
У меня была история с Алиасхабом Хизриевым. Он сидел сверху, а я вышел на скрутку пятки и сразу отпустил. Алиасхаб говорит: «О! Спасибо». Говорю: «Брат, ты что? Зачем мне твое колено?»
– Но в теории на спаррингах могут доделать скрутку пятки и вырвать колено?
– Есть люди, которых мы называем костоломами и с ними в пары не встаем. Если где-то есть риск травмы, я точно отпущу – надеюсь, то же самое сделает мое окружение. И что Алиасхаб сделал бы то же самое, если бы взял мое колено. Мне на тренировке этот балл или сдача не нужны, потому что там мы друг у друга учимся.
Тюбетейка для выхода и съемная квартира в Москве. Как выглядит жизнь топового бойца?
Феномен, который сегодня не осмыслен до конца, но все сильнее заметен: бойцы ММА стали представлять те или иные команды. По сути, это сводится к тому, что тебе оказывают финансовую поддержку, а ты аккуратно упоминаешь спонсора. За Петром Яном стоит большая металлургическая компания, команду Хабиба поддерживают шейхи из Дубая, бойцам Федора Емельяненко помогает объединение «Северный десант».
Фахретдинов признается, что сейчас живет только на доходы от боев. Базовый контракт для бойца UFC – $10+$10 тысяч. Обе суммы растут с каждой победой. При ярких победах или на серии контракт улучшается. Предположительно, боец с шестью победами может получать 25-40 тысяч за выход и столько же – за победу.
– «Если будут сыновья, ни за что их в этот спорт не отдам. Это собачий вид спорта». Что вас больше всего напрягает в ММА?
– Во-первых, бешеная конкуренция. Во-вторых, неблагодарный вид спорта. Возьмем мой последний бой. Три месяца готовишься, пашешь, гоняешь вес. Я выиграл за 50 секунд – мне хорошо. Но соперник проиграл, он готовился, вкладывал деньги, силы, пот и кровь – и поражение за 50 секунд. Футбольный матч проигрывают, но там хотя бы 90 минут, а через неделю будет следующий.
Или в хоккее: у меня друг-вратарь играл в «Ак Барсе». Пишем ему в группе в вотсапе, он не отвечает. Потом говорит: «Брат, я настраиваюсь». У вас 68 матчей в сезоне, еще сборная. Что тут настраиваться? У нас за пять минут до боя тренер телефон забирает, потому что ты все еще на связи, переживаешь – кому нужен билет, кто сел или не сел из друзей в зале.
– Сильно ли беспокоит, что нужно выйти и избить человека?
– Об этом я уже в последние годы не думаю. Воспринимаешь это как спорт и все. Тут выходят подготовленные ребята, профессионалы, которые знают дату боя, на что идут и зачем им это нужно. Не считаю, что это насилие – это спорт.
Я не хочу, чтобы человек получал урон, после которого будут последствия в жизни. Не хочу ударить человека и нанести ему травму, которая помешает полноценно наслаждаться временем с семьей. Думаю, мало бойцов, которые этого хотят.
– Помню, когда занимался каратэ в детстве, испытывал мандраж перед соревнованиями, который и завершил мою карьеру. Как вы с этим справлялись на первых соревнованиях?
– Не помню первые соревнования, помню первый выход в клетку. У меня была мечта подраться именно там. Был турнир в МГСУ в честь 20-летия образования Министерства обороны Кыргызской Республики. Там дрался Бекбулат Магомедов, чемпион WSOF. По-моему, у него уже был рекорд 16-0. Подхожу к нему и спрашиваю: «Ты не переживаешь?» – «Нет. Что переживать уже? А ты что?» – «А я уже две недели не сплю». Мне реально не спалось.
Представлял клетку, как зайду туда – для меня это было что-то. Я не переживал, не горел и не боялся, а просто думал, что через две недели сбудется моя мечта. В первом раунде соперник меня изрядно избил. Смотрел видео: сидит за спиной, бьет меня – падаю на лицо и от второго удара просыпаюсь. В итоге перетерпел, выиграл второй раунд, а на экстра-раунд он не вышел. Я победил.
– У вас одно поражение в 26 профессиональных боях – во втором поединке в карьере. Следите за карьерой бойца, которому проиграли – Айгуна Ахмедова?
– Мы с его менеджером общались полгода назад, периодически переписывались до этого. Я знаю, что Айгун давно не дрался. У него, по-моему, травма поясницы.
– Долго хотели реванша?
– У меня нет такого. Мне кент позвонил: «Драться будете? В Харькове есть бои. Гран-при, вот два соперника». Организатором турнира был его дядя – приехали, он в малиновом пиджаке. Первый бой я выиграл у хорошего ударника-белоруса, второй – проиграл Айгуну решением. Я тогда занимался полгода, а он был мастером по шести видам спорта. А потом наши спортивные пути уже не пересекались.
– Если бы вы смотрели на карьеру как менеджер, согласились бы обменять три победы на отсутствие этого поражения?
– Смотря какие победы. Иногда на турнире, где особо нет денег – назовем его условно «Кофе Файтинг Чемпионшип» – готовишься на главный бой, а за два дня соперник слетает. Кого тебе за два дня найдут на гонорар 50-100 тысяч? За эти деньги выходил какой-то бедолага, и ты его бил. Если убрать такие победы, то да.
Но само по себе поражение меня вообще не волнует. Важно не показать слабость духа, чтобы не было стыдно перед собой, что не выложился или что-то не сделал. Если я выхожу и делаю все, что от меня зависит, но проигрываю, ничего страшного. Если в глубине души понимаю, что не доделал, это да.
– Бойцам в UFC дают экипировку. То есть через вас прошло 14 рюкзаков. Где они сейчас?
– У папы, у тренера, у спарринг-партнеров, у человека, который мне финансово помогал. Один куда-то делся. Один из старой коллекции у меня дома, там же – два новых. Держу их про запас на подарки. Есть такая категория людей, которых нечем удивить, если говорить о стоимости вещи, но им приятно подарить что-то особенное. Вот для таких случаев.
– Папа с рюкзаком из UFC может пойти в магазин?
– В магазин не пойдет: тут ребята постарше меня поймут – у нас менталитет с отголосками прошлого. Вроде у всех все есть, но открываешь шкаф и думаешь: «Это пока не буду надевать, оставлю на потом». А когда потом? Вот у меня есть знакомый, хороший фотограф, который скидывает много фоток, а я тяну, чтобы их выложить. Хорошее – на потом. А потом они уже не актуальны. Надо жить здесь и сейчас.
– Один из бойцов рассказывал мне, как в интернете написали, что у него гонорар гораздо больше, чем на самом деле – потом даже у его родителей про это спрашивали. Что у родителей спрашивают про вашу карьеру?
– Людям вообще интересно залезть в чужой карман, но у меня папа по-прежнему работает на заводе. Если я скажу ему, что не надо работать и я постараюсь его обеспечить, он мне скажет: «Не надо, занимайся своей семьей». Хотя первые, о ком мы должны думать, – мама с папой. Они все делали для нас, а я стараюсь все делать для них. Из материального, например, у нас была машина Renault Logan, которую мы покупали с братом. Она нормально ездит, но мне стало чуть неудобно, что папа все еще на ней, поэтому я родителям ее поменял.
– Ислам Махачев победил Маддалену. Могут ли у вашего папы спросить: «А Ринат побьет Ислама?»
– Могу сказать, что мне самому звонят и такие вопросы задают. Но, во-первых, это провокационный вопрос. Во-вторых, мне бы не хотелось драться с любым земляком.
– Хабибу приходилось согласовывать выход в папахе на бой. То же самое – у Шавката Рахмонова. Вы выходите в тюбетейке. Это тоже согласовывается?
– Да, это для всех обязательно. Есть экипировочный центр, ты отправляешь туда фотографию, если хочешь так выйти. В первый раз нужно было отправить фото и подтвердить, что она татарская. Отправляешь статьи из википедии, что это реально национальный головной убор, что она никого не задевает и не оскорбляет, что это не реклама. Когда идешь за экипировкой, они ее фотографируют и куда-то еще отправляют.
Сейчас уже попроще, потому что она у меня одна и та же. Просто отправляю фото – они говорят, что ок. Обязательно смотрят ее перед выходом, чтобы не было рекламы. Это стандартная процедура.
– Вы не выходите под национальную музыку. Думали выбрать что-то подобное?
– На последние бои хотел выйти под «Мин яратам сине Татарстан». Это как негласный гимн Татарстана.
Но, вообще, я к музыке спокойно отношусь. Если выходишь под музыку, стараешься, чтобы в ней был смысл. Помню, хотел во Франции выйти под французский рэп. Перевел слова… В общем, вышло бы не очень.
– В нашем интервью вы говорили, что весите между боями 96-97 кг. Какая самая большая цифра была на весах?
– После операции был 105 кг. Недавно 100 весил, сейчас начал тренироваться – 97. Я из той формации людей, кто посмотрит на хлеб и наберет два килограмма. Но у меня и уходит хорошо.
– За месяц до взвешивания, где вам надо показать 77 кг, сколько вы должны весить?
– Хорошая сгонка, если за месяц до боя вешу 90 с чем-то. Просто в American Top Team были ребята, которые переживали, что за месяц до боя весят 87. Я иногда вешу 87 за неделю до боя, это вообще нормально.
– Какие самые ненавидимые ощущения за два-три дня до взвешивания? У кого-то режет глаза, кто-то говорит, что становится суперраздражительным.
– Суперраздражительный – нормальное явление, все такие. Мне нравится последний день, потому что я знаю, что больше не надо мучиться. Сегодня сделаю вес и все. Не нравится предпоследний день, потому что ты без сил и впереди еще сгонка. А в день сгонки – проснулся и настроен, что сгоню вес и пойду кушать.
– Марат Балаев рассказывал, что как-то кинул кроссовки в супругу на фоне стресса из-за сгонки.
– Я этого не замечаю, но мне даже мой старший товарищ и секундант иногда говорит: «А помнишь, я тебе сказал, а ты мне вот так ответил?» И за некоторые моменты бывает стыдно. Поэтому на сгонке важно иметь в окружении близких людей, которые не обижаются. Ты можешь что-то ляпнуть, сказать что-то раздраженно, но это уже не ты говоришь, а твой гормональный сбой. Попробуйте как-нибудь не поесть до обеда. А тут ты на сгонке, у тебя переживания и по бою, и по весу.
– Вы рассказывали, что иногда сравниваете свои показатели в упражнениях с показателями игроков КХЛ. Но я часто слышу от бойцов, что решает техника и характер. А как вы для себя оцениваете значимость физподготовки?
– Это профилактика травм. Как я начал добавлять физические упражнения в тренировочный процесс, у меня стало их меньше. Укрепляются суставы, не болят локти и колени. Чувствую себя лучше. Но глобально, да, если ты умеешь толкать сани 250 кг, а кто-то не умеет, это не так сильно скажется в бою.
– То есть это некое внутреннее развлечение – посмотреть, как растешь в цифрах?
– Ну да. Но я ушел от того, чтобы ставить рекорды. На жим лежа беру 100 кг, присед – 140-160. Сейчас хорошо поперла становая тяга. Не нужно гнаться за рекордами, потому что в бою главное – дышать. Посмотрите на Мераба Двалишвили.
– Вы провели семь боев в UFC, а мы знаем, что, если побеждаешь, выплаты будут расти. Хватает ли вам на жизнь дохода только от боев?
– Вот сейчас я живу только за счет этого. На сегодняшнюю минуту у меня нет ни одного спонсора, человека, который бы мне помогал безвозмездно. В соцсетях как рекламу мне не сложно что-то выложить, но у меня инстаграм не канал объявлений «из рук в руки». Я уважаю аудиторию и делаю мало рекламы, чтобы люди не отворачивались.
– Как выглядит ваша жизнь сейчас?
– У меня съемная квартира [в Москве] и своя машина. Коплю на квартиру.
– Что в последний раз вы не покупали, потому что это дорого?
– Знаешь, у меня никогда не было желания поехать куда-то и отдохнуть, например. Вот недавно ездили с семьей на Умру, в малое паломничество. Но нет такого, что я хочу купить и не могу. Не понимаю, зачем мне что-то покупать, если это брендовое или эксклюзивное. Например, могу себе позволить «Ролексы», но у меня «Гармин», которые мне подарили. Они стоят 100 тысяч. Мне нравятся.
Я сильно жалею тратить на себя. Например, сдавал анализы и думал: «Блин, сколько там вышло». Или покупаю витамины и думаю, что дорого. Но если позвонит какой-нибудь товарищ и скажет: «Ринат, нужен полтинник, но у меня нет денег, чтобы возвращать», – то ты ему отправишь: «Брат, без проблем. Людям надо помогать». А на себя жалеешь.
– Сколько сейчас стоит сдать анализы для бойца ММА?
– Смотря какие, но тысяч 50 очень легко оставить. Я сдаю в обычной лаборатории у дома. Где-нибудь в клинике в Германии другие цены.
– Насколько вы доверяете показателям с датчиков на часах «Гармин» или с кольца «Оура»? Можете отменить тренировку, если они покажут вам недовосстановление?
– Нет, ха-ха-ха.
– Если они покажут, что восстановление 68%?
– Скажу: «Пошел ты». Если тренировка назначена, я пойду в любом случае – плохо мне или хорошо. Не буду называть имена, но один парень мне сказал: «Мне это кольцо всегда показывает красное, как будто я старый дед и сейчас умру. И я его выкинул». Многие фитнес-браслеты выбрасывают, потому что ты себя чувствуешь хорошо, а они показывают, что плохо, и ты не идешь на тренировку. А иногда чувствуешь себя как избитый человек, а они показывают, что все бодрячком.
Почему я верю кольцу? Я ездил секундировать Дениса Тюлюлина в Коламбус. Прилетел в одной футболке. Думал, что в Америке везде тепло, а там ноябрь как у нас. Меня всего продуло. После боя пересадка в Майами и оттуда в Москву. И мне кольцо показывает повышенную температуру тела: «Обратите внимание, либо вы болеете, либо перетренировались». Поднимаю ногу – на ней фурункул, а кольцо мне это за два дня показало. Так что уже четыре года я снимаю его только на тренировках.
Фото: East News/JULIEN DE ROSA / AFP, Marina Uezima / Brazil Photo Press via AFP; Sergey Elagin/Business Online/Global Look Press; Gettyimages.ru/Jeff Bottari/Zuffa LLC; instagram.com/gladiator_fakhretdinov
