53 мин.

Раздел Баскетбол. В. А. Гомельский - «Папа. Великий тренер» Глава десятая

681

Глава 10. ДАЕШЬ ОЛИМПИАДУ!

Сезон 1978/79 года врезался мне в память, потому что это был первый и предпоследний сезон, когда я работал в качестве ассистента папы. Я принял дублеров ЦСКА. Эта команда была очень талантливая и очень перспективная. В ней выступало много баскетболистов 1959— 1960 годов рождения, которые входили в состав юниорской сборной СССР. Часть ее даже привлекалась к тренировкам основного состава. Мне достаточно будет назвать такие имена, как: Александр Лындин, Александр Ширшов, Андрей Красавцев, Сергей Попов. Почти все эти ребята всегда оставались на тренировки основной команды, которая выходила на площадку сразу после нас. Естественно, оставался и я.

Какую роль я играл при папе в том сезоне? В основном, конечно, роль разведчика и переводчика. Началась серьезная целенаправленная подготовка к московским Олимпийским играм. Папа как главный тренер сборной особое внимание уделял скаутской работе. Так вот, наверное, я при сборной СССР 1980 года был главным скаутом. Впервые были выделены деньги на все интересующие тренеров сборных СССР зарубежные издания. Впервые в Госкомспорт стали приходить такие издания, как: «Convers book» — это американский еженедельник, который рассказывал практически обо всех студенческих командах США; совершенно изумительный итальянский еженедельник «Джиганти дель баскет».

Кстати, тогда я понял, что знания английского уже маловато, и нужно уметь читать и по-итальянски, и по-испански, и по-французски. Наименьшие трудности я испытывал, читая югославский ежемесячный журнал «Кошарка», который, как оказалось, можно штудировать даже без словаря — настолько много встречалось общих для наших языков слов.

Сезон 1978/79 года уже позволял сделать определенные выводы о том, как готовилась сборная к Олимпиаде. Папа в первый раз официально заявил о том, что он хочет, чтобы команда ЦСКА стала базовым клубом для сборной. Нельзя сказать, что ему сразу под эту идею зажгли зеленый свет. Тем не менее за два года до Олимпиады ЦСКА стал омолаживаться и обновляться. Еще играли замечательные наши ветераны: и Белов, и Жармухамедов, и Петраков, и Сережа Коваленко, и Евгений Коваленко. Они все еще показывали баскетбол очень высокого уровня. Однако на первые роли в ЦСКА именно в том сезоне выдвинулись по тем временам молодые: Станислав Еремин, Анатолий Мышкин и Андрей Лопатов.

В моей команде, конечно, по возрасту никого из кандидатов в олимпийскую сборную не было. Однако в сборной страны 1959 года рождения играли Вольдемарас Хомичюс, Зураб Грдзелидзе, Саша Белостенный, Коля Дерюгин. Вот этих баскетболистов папа рассматривал как ближайший резерв. Папин ассистент по ЦСКА Юрий Селихов стал в этой команде главным тренером, а помогал ему я. Наша информация для отца была очень полезной. Во всяком случае, он получал все сведения о том, на что эти игроки способны и чего от них можно было ожидать.

Контакты со сборной США устанавливались на всех уровнях. Отец считал, что нельзя всерьез рассматривать игрока как кандидата в сборную СССР до тех пор, пока не посмотришь, как он ведет себя на площадке в матчах с сильнейшими баскетболистами мира. По мнению отца, это были баскетболисты США, поэтому наша основная сборная каждый ноябрь стала выезжать в Америку. Юниорская команда проводила там каждый май по двенадцать игр. Это были очень серьезные матчи. Вы не поверите, но напряженность в них доходила до такого уровня, с которым можно было сравнивать самые главные официальные турниры, проводимые под эгидой ФИБА. Именно в тех матчах отец и тогда, и позднее «обстреливал» молодежь. Проверял их, как он сам говорил, на вшивость: есть характер — нет характера. После такой проверки сразу же закрепился в сборной у отца Саша Белостенный. Непростой парень, но с характером. Саша не испугался американцев, не чувствовал робости перед ними даже тогда, когда в баскетбол еще толком играть не умел. Если не позволяла техника и рост, он старался взять соперников физической силой. Американцы всегда воспринимали баскетбол как контактный вид спорта. Это был закон: уж если американец фолит, то так, чтобы у соперника руки отсохли и чтобы он и не думал даже после такого фола отправить мяч в кольцо. И вот если против таких грубых фолов игрок не тушевался, а отвечал — а Белостенный отвечал еще жестче, чем фолили американцы, — это было стопроцентной возможностью получить от отца пропуск в сборную СССР.

В ноябре 1978 года команда СССР поехала в турне по Штатам. Среди баскетболистов, составляющих костяк, были и Володя Ткаченко, и Саша Белостенный, и Коля Дерюгин. Так вот несколько тренеров университетских команд и высшие чиновники Федерации баскетбола США весь ноябрь хвостом за папой ходили, а потом, когда наша команда уехала домой, засыпали письмами: «Алекс, отдайте нам Ткаченко и Белостенного, мы научим их играть в баскетбол, и вы выиграете с ними все на свете». То есть люди, понимая всю перспективность таких центровых, как Ткаченко и Белостенный, в принципе даже и не задумывались о том, что готовы работать на национальную сборную своего главного конкурента. Дэйл Браун, который в то время уже тренировал команду «Луизиана стейт юниверсити», написал отцу письмо, что он готов этих двоих взять к себе в команду и полностью обеспечить стипендией. У него были спонсоры, которые могли взять на себя даже те расходы, которые по закону университет обеспечить не мог. Только бы они приехали! Кстати говоря, эта история повторилась еще и в 1986 году, когда Дэйл Браун не поленился приехать в Москву, с тем чтобы попасть на прием к генеральному секретарю ЦК КПСС и уговорить отпустить в его университет Арвидаса Сабониса. Вот такой баскетбольный фанатик, папин приятель, замечательный тренер и просто очень хороший человек, знакомством с которым гордился не только папа, но и мы с Ларисой. Уже после того, как он закончил активную тренерскую карьеру, мы все равно продолжаем поддерживать с ним дружеские отношения.

Клубный чемпионат 1977/78 года для команды ЦСКА складывался несложно, несмотря на то что у соперников появились новые звезды. В Каунасе — Хомичюс, в киевском «Строителе» главным центровым наконец-то стал Володя Ткаченко. Достаточно много рядом с ним играл Саша Белостенный. Кстати, киевский «Строитель» сразу превратился в самый высокорослый клуб не только СССР, но и всей Европы. Тбилисское «Динамо» с Зурабом Грдзелидзе, Николаем Дерюгиным тоже показывал очень хороший баскетбол. Как только молодые двадцатилетние ребята попали в стартовую пятерку, команда сразу заиграла.

Тем не менее тот состав, который был в ЦСКА, мог удивить любого соперника. К тому же папа опять вернулся к тактике двух пятерок, быстрой — с Ереминым— Мышкиным—Лопатовым, и медленной — с Милосердовым—Беловым и Жармухамедовым—Петраковым и Сергеем Коваленко. При этом было непонятно, какая пятерка является основной. Никто по-прежнему не знал, как опекать Сергея Белова, который оставался самым результативным атакующим защитником страны. А уж как тренеры команд противника ломали голову над тем, что делать с пятеркой, в которой бегут Мышкин и Лопатов — два самых быстрых высокорослых нападающих СССР... бессонница им была обеспечена.

Так что команда ЦСКА прошла тот сезон практически без поражений. Именно тогда у папы в самом конце сезона возникла идея, что для того, чтобы игроки сборной, да и вообще советские баскетболисты, научились играть напряженные матчи, нам тоже следует ввести в практику финальные серии. Опыт со знаком минус в матче за звание чемпиона мира в Маниле позволил сделать вывод о том, что не хватает у нас характера и опыта в проведении подобных встреч. Так вот идея проведения суперфиналов, которая была реализована только в середине 1980-х, возникла у папы в начале 1979 года. Именно тогда он обратился в Федерацию баскетбола с просьбой сверстать календарь таким образом, чтобы в нем были запланированы такие вот финальные серии.

Ему пришлось тогда выдерживать достаточно смешную баталию. Ведь кто придумал плей-офф и финальные серии? Их придумали американцы. А все для того, чтобы привлечь на трибуны еще больше зрителей, причем не только на баскетбол, но и на хоккей, и американский футбол. Наши советские спортивные чиновники ответили: мол, зачем нам нужен империалистический опыт. Мы что, говорят, на билетах зарабатываем, чтобы нам еще болельщиков привлекать? Само по себе словосочетание «билетная программа» в нашей стране просто отсутствовала в природе. В общем, отцу отказали. Я даже помню формулировку этого отказа. Один из заместителей председателя Госкомспорта, зам. по идеологической работе, написал: «Нет необходимости вслепую копировать опыт профессиональных спортивных лиг Соединенных Штатов Америки».

Таким образом, в 1979 году эта идея не прошла. Понадобилось еще четыре года для того, чтобы созрели наши спортивные чиновники.

Что еще было характерно для работы отца в те годы? Именно тогда, в конце 1978 — начале 1979 года, папа решил, что по отношению к нашим главным соперникам в Европе — сборной команде Югославии — мы будем придерживаться полной секретности. По настоянию отца все товарищеские матчи со сборной Югославии были запрещены. Весь 1979 год мы не встречались с югославами в контрольных поединках. Папа решил, что раз они так хорошо представляют себе психологический портрет его самого и психологические портреты наших основных игроков, то, значит, нужно засекретить и тактику, и тех новых звезд, которые попадут в состав сборной СССР и сыграют роль сюрприза. Журнал «Кошарка» приводил психологические портреты и отца, и Сергея Белова, а также писал о том, что существуют портреты не только на основных игроков сборной СССР, но и тех, кто может оказаться в составе СССР на Олимпиаде в Москве.

И действительно, пусть не в 1980-м, а позднее, эта идея сработала. Валтерс и Тараканов оказались полным сюрпризом для югославов в 1981 году. Но само по себе решение об отказе от таких матчей, с моей точки зрения, папа принял в запальчивости. Хорошо, они не могли изучить сборную СССР, хотя и шпионов подсылали, пытаясь подсмотреть наши игры. Обычно отец об этом узнавал, и тогда во время матча разыгрывался определенного рода спектакль. Тасовалась стартовая пятерка, опять на основные позиции выходили ветераны: Жармухамедов и Белов, которых юги хорошо знали. А вот Мышкина с Ереминым прятали на скамеечке запасных и практически не выпускали. Если кто-то из югославских журналистов присутствовал на товарищеских матчах советской сборной, то отец даже тактику менял. Он прятал все свои заготовки, которые готовил специально к матчам со сборной Югославии, и команда играла не в тот баскетбол, который на самом деле готовила. Она не выглядела так сильно, как реально чувствовала себя на тот период. Но, несмотря на эти положительные стороны, все равно мне кажется, что к матчам со сборной Югославии игроков надо было изучать. Ведь что не получилось? Наши скауты на товарищеские матчи югославов просто не командировались. То, что сейчас называется «телеразведка», отсутствовало напрочь и практиковалось только в клубах НБА. У нас даже для сборных команд СССР в период Олимпийских игр в Москве это не использовалось. Послать оператора с камерой поснимать матчи основных конкурентов — до этого просто не дошли, не додумались. Хотя я думаю, что по средствам могли вполне. Это же не в Бразилию и не Аргентину нужно было командировать человека, а в Югославию, Италию и Испанию. И самое важное, в команде Югославии тренеры баскетбольной сборной менялись каждые два года, причем вне зависимости от результата. Пять федеративных республик Югославии: Сербия, Хорватия, Македония, Черногория и Словения — тасовали наставников. Если, предположим, Александра Николича и Ранко Жеравицу папа знал хорошо и мог предугадать ту тактику, которую они выберут, то тех тренеров, которые работали со сборной Югославии после чемпионата мира, он уже знал плохо и не имел никакого представления об их стиле и творческой манере. Чтобы выяснить их особенности, нужно было смотреть игры, а лучше тренировки. Ну правда, лохов среди тренеров в баскетбольной Европе не было никогда, и если это не была официально объявленная открытая для журналистов тренировка, попасть туда было так же сложно, как попасть к папе.

Таким образом, я отметил секретность, которую отец проповедовал весь полуторалетний подготовительный цикл перед московской Олимпиадой. Сборная была очень закрыта и раскрывалась только в США. Но ни в 1979, ни 1980 году команде СССР не удалось встретиться со сборной командой США, составленной из сильнейших баскетболистов-студентов. Такая встреча произошла только один раз, летом 1979 года в Вильнюсе. И об этом следует сказать особо, потому что то лето вообще выдалось достаточно насыщенным на баскетбольные события.

Во-первых, очень рано закончился чемпионат СССР. По настоянию отца в начале марта были сыграны последние матчи, ЦСКА занял первое место, и буквально через неделю все кандидаты двойным составом были собраны вместе в Новогорске, где началась подготовка. Итак, летом 1979 года сборной СССР предстояли два официальных соревнования. Одно — очень важное для подтверждения статуса, я имею в виду чемпионат Европы, а другое — не менее важное в свете подготовки к Олимпиаде следующего года в Москве, где в это время заканчивалось строительство большинства олимпийских объектов. Страна-организатор обязана по Олимпийской хартии за год до начала Олимпиады проводить предолимпийские турниры по всем видам спорта олимпийской программы. Баскетбол был, пожалуй, единственным видом спорта, для которого сделали исключение. В связи с тем что ни универсальный спортивный комплекс ЦСКА, ни Дворец баскетбола на улице Лавочкина, принадлежавший центральному совету «Динамо», ни тем более спорткомплекс «Олимпийский» до конца готовы не были, свои предолимпийские турниры мы проводили не в Москве.

В Вильнюсе был прекрасный Дворец спорта, рассчитанный на пять тысяч зрителей, и именно там было принято решение проводить турнир памяти Юрия Алексеевича Гагарина — именно так назвали ту предолимпийскую неделю. Были приглашены мужские и женские сборные восьми стран, включая сборную СССР. Главными гостями и основными нашими конкурентами, конечно, были сборные команды США. И уж американцы расстарались! Они тоже придавали этому турниру большое значение. В составе их мужской сборной действительно были звезды студенческого баскетбола первой величины. Чего стоят такие имена, как: Мэд-жик Джонсон, Клиффорд Робинсон, Дарнелл Валентайн, Майкл О'Корен. Словом, американцы приехали побеждать!

Команды прошли этот турнир без поражений, вышли друг на друга, и финальный матч запомнился тем, что тридцать пять минут сборная СССР отыгрывалась в счете. Единственное, чего американцам не хватило для победы, так это международного опыта: самому молодому игроку было девятнадцать, а самым старшим — по двадцать два года. Если я не ошибаюсь, счет в финале был восемьдесят восемь-восемьдесят три в пользу СССР. Но уж нервов этот матч потрепал немало.

И все-таки команда США — динамичная, красивая — не могла не нравиться. Это была единственная команда из той восьмерки, которая играла еще в более быстрый баскетбол, чем сборная СССР. Наши тоже показывали изумительные скорости, фантастические быстрые прорывы, но все-таки в основном это были быстрые прорывы через передачи. Зрелищность нашей командной игре придавали стремительные перемещения Лопатова и Мышкина, которые успевали обгонять Еремина, владевшего мячом, и завершать эти атаки до того, как соперник выстроит организованную оборону. А вот быстрые прорывы США были просто необыкновенной красоты. Особенно когда на площадке играл великий импровизатор Мэджик Джонсон. Кстати говоря, тогда мы еще не знали его прозвище — Мэджик — и называли его Ирвином Джонсоном. Вспомнилась забавная история на эту тему.

Для начала надо сказать, что я на Олимпиаде не был простым зрителем: моя должность называлась — старший специалист директората по баскетболу. В зоне моей ответственности находились все иностранные судьи, приехавшие на Олимпийские игры. Я занимался обеспечением их быта, транспорта и досуга.

Игры проходили в Литве, и ко мне несколько раз обращались американский тренер и руководитель их делегации Мус Уолсон, считая меня старшим переводчиком турнира, и они с обидой спрашивали: «Владимир, ведь он же не Ирвинас Джонсонас, а Ирвин Джонсон! Почему они коверкают наши имена?»

Объявления по стадиону делались на трех языках, фамилии произносились по-английски, по-русски и по-литовски. Но литовский диктор был очень упертый и по-прежнему говорил: «Номер четыре, Клиффордас Робинсонас», чем вызывал гомерический хохот у противников сборной команды США. Сам Клиффорд обижался больше всех. Кстати говоря, глядя на него тогда, я никак не мог представить, что именно этот нападающий будет играть в НБА девятнадцать лет подряд на звездном уровне. Что именно этот нападающий будет самым любимым партнером Арвидаса Сабониса по команде, что именно с ним у Арвидаса сложатся такие дружеские взаимоотношения и такое тонкое взаимопонимание на площадке. Потому что кроме как высоченным прыжком девятнадцатилетний Робинсон больше ничем и не выделялся. Он еще был необыкновенно самоотвержен — я помню, как он выпрыгивал в третий ряд трибун за уходящим мячом... Но тогда я считал, что это по молодости.

Американцы показывали очень зрелищный баскетбол, которого я в нашей стране не видел до этого никогда, а после этого не видел до тех пор, пока ЦСКА снова не стал одним из сильнейших клубов в Европе. Это произошло приблизительно через двадцать два-двадцать три года.

Я общался со многими людьми, разбиравшимися в баскетболе, которые приехали на этот турнир в качестве зрителей. Мы все были в восхищении и сошлись на одном мнении, что это был уникальный баскетбол в исполнении сразу двух гениальных команд — сборной СССР и США. И поэтому к августу 1979 года пошли разговоры о том, что именно эти две команды на московской Олимпиаде через год разыграют между собой золото.

По настоянию отца сборную Югославии в Вильнюс не пригласили. Но там были другие сборные хорошего уровня: Бразилия, Италия, Испания, — но до такого уровня исполнительского мастерства и до тактического совершенства остальные команды просто не доросли.

Я разговаривал с судьями, которые приехали обслуживать этот турнир. Кстати, тут ведь тоже была задумка, рассчитанная на то, что судьи, которые будут судить матчи предолимпийского турнира в Вильнюсе, — это именно те арбитры, которые будут обслуживать матчи московской Олимпиады. Так вот с ними нужно было: во-первых, познакомиться; во-вторых, подружиться и выяснить их слабые стороны. В частности, под какие влияния они могут попасть. Но тут чиновники Международной федерации баскетбола нашу федерацию и тренера Александра Гомельского переиграли на раз. Из шестнадцати судей, которые приехали на матчи предолимпийского турнира к нам в Вильнюс, потом в Москву приехали только двое. Ими оказались проверенные проюгославские арбитры. Но об этом я еще буду рассказывать.

Теперь возвращаюсь к Вильнюсу и к баскетболу, с точки зрения отца. Мы с ним жили в разных гостиницах. Он руководил сборной, у меня было достаточно своей работы, поэтому встречались мы исключительно перед играми. Отец имел привычку приезжать во дворец до того, как туда приезжала его команда, для того чтобы посмотреть соперников и понять, какие новинки появились в мировом баскетболе. Он с одинаковым интересом следил и за сборной США, и за сборной Бразилии, и за сборной Испании. Какие-то матчи он смотрел вживую, а какие-то на видео. Пусть не все матчи транслировались, но снимались все. Они до сих пор существуют в архиве литовского телеканала. Во время игр папа сидел с блокнотом, что-то записывал... Если у меня было время, то я сидел рядом, и мы беседовали.

Я достаточно долго рассказываю об этом турнире, потому что та уверенность, которую сборная СССР получила, пройдя его без поражений и, мало того, показав очень высокого уровня красивый современный баскетбол, очень пригодилась перед чемпионатом Европы. Я думаю, корень успеха на европейском первенстве, которое состоялось через полтора месяца после этого турнира, был заложен как раз в Вильнюсе. Но в Вильнюсе был не только баскетбол. Были еще и житейские подробности, причем как смешные, так и трагические. Вот одна из самых ярких.

Руководителем делегации сборных команд США был Мус Уолсон. Сам бывший игрок, потом тренер. Это был его второй визит в СССР. Первый раз он приезжал как руководитель баскетбольной делегации в 1973 году на Универсиаду. Именно тогда сборная США во время полуфинального матча с кубинцами пошла в драку — команда на команду. Один из кубинских игроков секунд за двадцать пять до окончания матча, когда сборная Кубы безнадежно проигрывала, грубо сфолил против Дэвида Томпсона. И тут же центровой сборной США Берне ударил обидчика. В принципе если бы не вмешались тренеры сборной Кубы, то, наверное, всеобщая драка бы не вспыхнула. Судьи упустили нить игры и начало конфликта. На площадку выскочил обиженный тренер женской сборной Кубы, которая до этого в полуфинале проиграла сборной США, схватил с судейского столика графин, оббил его об стол и с этой «розочкой» бросился в драку. Наша милиция в то время действовала только с разрешения начальства. И пока милиционеры решали, разнимать эту драку или не разнимать, Уолсон как руководитель дал команду, чтобы игроки убегали в раздевалку. По ходу этого бегства некоторым баскетболистам досталось очень серьезно. Но больше всего досталось самому Мусу Уолсону. На финальную игру уже со сборной СССР он пришел с перевязанной головой, точно как наш революционный герой Щорс.

В 1979 году он приезжает в нашу страну еще раз, в интеллигентный город Вильнюс, где его команда доходит до финала. В последний перед финалом выходной день команде устроили экскурсии, после чего баскетболистам дали свободное время, и они просто гуляли по городу. Гулял в одиночку и Мус Уолсон. Далеко от гостиницы «Гинтарес» он не уходил, так как это и есть почти центр города. Он просто перешел через пешеходный мост и оказался в торговом районе рядом с оперным театром. Очень красивое место, кстати говоря. Так вот именно там, разглядывая какую-то витрину, Уолсон привлек внимание, мягко говоря, нетрезвых молодых людей, которые оказались хулиганами и обратились к нему с типичным вопросом: «Дай прикурить, дядя». Мус Уолсон по-русски не понимает ни одного слова, а эти хулиганы — по-английски. В общем, кончилось это все тем, что его грубо толкнули, и он головой разбил ту витрину, которую разглядывал. Хлынула кровь. Хулиганы, когда поняли, что нанесли тяжелую травму иностранцу, бросились наутек. Интересно, что после окончания этого инцидента, когда хулиганов поймали, Мус Уолсон никаких претензий к ним не предъявил. Оказался добрым дядькой. Но как он сам говорил: «Второй раз в одной и той же стране и второй раз на финальный матч с повязкой на голове — это слишком! Надо мной братья будут смеяться: «Что ты туда ездишь? Что ты там потерял?..»

А вот о том, как задерживали хулиганов, стоит рассказать подробнее. Они выскочили на набережную, там в это время по одной стороне прогуливались игроки сборной СССР — Мышкин, Саша Белостенный, Станислав Еремин, а я шел по другой стороне. Когда по крикам наши ребята поняли, что мимо них только что промчались люди, которых собирается задержать милиция, то решили им помочь. И самый быстрый из них — Толя Мышкин — продемонстрировал отличную физическую подготовку! Он догоняет первого беглеца, кладет ему руку на шею, резко толкает вперед и, не тормозя, бежит за следующим. А уж Еремину и Белостенному оставалось только скрутить хулиганов. Таким образом, минуты через четыре все трое были повязаны и сданы в милицию.

Если финальный матч 1973 года американцы выиграли, то в 1979-м проиграли. Но, несмотря на это, из Вильнюса уезжали в отличном настроении. В приподнятом настроении покидали город и специалисты нашей страны, которые убедились в том, что сборная готовится к Олимпиаде правильно.

Но до Олимпийских игр предстоял чемпионат Европы в Праге, закончившийся убедительной победой сборной СССР.

Таким образом, к началу чемпионата страны золотая медаль чемпионов Европы, к которой папа привык с 1959 года, вновь попала в его коллекцию. Хорошая такая медаль, размером с шоколадную медальку, которую продают для детей в киосках. Но тем не менее для отца она была очень дорога.

После побед папа любил собирать гостей. Я помню рассказы Александра Гомельского о чемпионате Европы. Они начинались и заканчивались словом «реванш»: «Ну мы им показали! Ну мы их проучили!» То есть отец очень радовался тому, что многолетним обидчикам сборной СССР удалось отомстить. И вот эта эйфория после чемпионата Европы, по-моему, сыграла с ним достаточно злую шутку через девять месяцев на московской Олимпиаде.

Сам сезон 1979/80 года для папы складывался несколько необычно, не так, как раньше. Отец объявил о том, что он концентрируется на работе со сборной и не будет руководить командой ЦСКА во время сезона. Он достаточно много времени уделил теоретической подготовке к московской Олимпиаде и просмотру игр с участием кандидатов в сборную СССР. Первый раз папа привлек к работе со сборной не только комплексно-научную группу, но и психологов, которые составляли ему приблизительные рекомендации по работе с тем или иным кандидатом в команду. Все это проходило в достаточно растянутый период — с ноября и до середины марта. Можно сказать, что в это время шла папина индивидуальная подготовительная работа, когда сборная не собиралась. Однако в клубы приходили огромные конверты, где каждый кандидат получал плановое задание, и там же было задание тренеру команды по ОФП. То есть папа активно мешал работать тренерам клубных команд, в том числе и Юрию Селихову, который был главным наставником ЦСКА в том сезоне. А я, естественно, получил повышение, став у него вторым тренером.

Перед сезоном 1979/80 года ЦСКА получил огромное усиление в лице Саши Белостенного и Сережи Тараканова. За весь турнир ЦСКА проиграл только один матч, который к тому же состоялся в заключительном туре, когда команда уже обеспечила себе чемпионство.

К сожалению, с моей точки зрения, в список кандидатов на Олимпийские игры в Москве не попал второй разыгрывающий команды ЦСКА Александр Мелешкин. По этому поводу у нас с папой произошел один из немногих конфликтов на почве баскетбола. Я со всей настойчивостью рекомендовал Мелешкина в сборную. Ну чтобы папа хотя бы его проверил. На мой взгляд, в то время это был самый техничный баскетболист. То, что он мог сделать с мячом, не мог никто, даже Стасик Еремин. Однако у отца был свой взгляд на роль разыгрывающего, и Мелешкина так и не привлекли к подготовке к Олимпиаде. С моей точки зрения, невнимание отца к этому баскетболисту слишком рано поставило крест на его карьере. Шура вдруг почувствовал, что потерял интерес к баскетболу. Но так иногда случается. Слишком большая цель стояла перед отцом, и, наметив себе план достижений этой цели, он старался ни на что не отвлекаться.

Я уже говорил о том, что сборная готовилась в состоянии полной секретности. Однако то, что случилось с командой потом, после окончания сезона, наверное, стоит описать отдельно. Сейчас я говорю об этом с ироничной улыбкой, а вот тогда отец отнесся к этому абсолютно серьезно, и, по-моему, он допустил еще одну ошибку при подготовке к играм. Он «пережал» команду. Уже через неделю после окончания чемпионата страны кандидаты в сборную попали на свой первый сбор в Новогорске. Потом команда еще долго готовилась в Архангельском на базе ЦСКА, где ребята были отлучены не только от своих семей, от жен и от детей, но и от жизни в целом. То есть даже на выходные дни не распускались по домам. Сборная даже свой досуг проводила вместе. В общем, команда с марта по июль провела вместе чуть ли не сто сорок дней подряд. Ребята просто надоели друг другу.

Сборная СССР постепенно таяла. Если на сбор садились двадцать четыре человека, то потом оставалось восемнадцать, пятнадцать и так далее. Я даже до сих пор помню, кто был последним из отчисленных: Вольдемарас Хомичюс. Так вот эти двенадцать человек, которые потом в сборной СССР защищали цвета нашего национального флага на Олимпийском турнире, не расставались друг с другом сто сорок дней подряд! Это очень много. Я вообще думаю, что папа сам психологически устал от того, что долго общался с одними и теми же людьми. Команде явно не хватало психологической разрядки и новых впечатлений. Нельзя жить одним баскетболом, как бы велика ни была цель. Что же касается советов психологов, я думаю, что они хотели скорее угодить отцу, зная его тяжелый жесткий характер, и порекомендовали ему именно эту форму подготовки. То есть они просто угадали его желание. А хотел он ни на секунду не отпускать вожжи правления и ни на секунду не выпускать из поля зрения своих кандидатов. Чтобы они, не дай бог, где-то не выпили хотя бы одну рюмку водки, чтобы у кого-то из них, молодых и красивых, не случился романчик, который мог бы нужные для баскетбола силы отвлечь в другую сторону. И вот когда я употребил этот глагол «пережал», мне кажется, что я недоговариваю. Папа их «передавил». Ведь игроки сборной СССР, те, которые играли на Олимпиаде в Москве, — это же все люди с характером. Уж я не говорю про Сергея Белова, любимца папы, который сделал все возможное и даже невозможное, чтобы именно Сергею Белову была дана честь зажечь олимпийский факел на церемонии открытия Олимпиады. Отец ходил по начальству и убеждал, что это будет очень верно, чтобы впервые в истории вручить факел игровику, и не просто игровику, а уже олимпийскому чемпиону, который гарантированно завоюет золотые олимпийские медали. Это было главным аргументом отца, ведь американцы еще в мае объявили, что не приедут на Олимпиаду. А мы играем дома, и у нас единственный серьезный соперник, с точки зрения папы, — сборная Югославии, которую мы только что обыграли на чемпионате Европы и которая дома у нас никогда еще не побеждала. Так что аргументы отца по поводу церемонии открытия возымели свое действие, и последний этап эстафеты олимпийского огня был разбит надвое. На стадион «Лужники» факел внес трехкратный олимпийский чемпион, наш великий легкоатлет Виктор Санеев и там перед правительственной трибуной передал его Сергею Белову. Кстати, Сергей Белов перед матчем открытия олимпийского турнира был удостоен уникальной награды Международной федерации баскетбола. Ему был вручен специально изготовленный золотой знак ФИБА.

Что касается подготовки, то я понимаю, что только специалистов баскетбола будет интересовать то, на что папа сделал основные акценты в тактике игры команды на Олимпиаде, но все-таки хочу сказать об этом и кое-что пояснить. Ведь папа никогда не был поклонником «зоны», зонной защиты. Он вообще-то считал, что команда должна защищаться агрессивно, и лучшей формой обороны является прессинг. Сказать, что он полностью изменил свое мнение перед Олимпиадой, я не могу. Все диктовал состав. Если у соперника был легкий центр, которого не мог держать Ткаченко, то имело смысл держать зону, особенно учитывая мобильность, подвижность и скорость Мышкина и Лопатова. Эти ребята успевали все. Таких быстрых краев больше ни у кого не было. Существует еще один момент, которым отец потом оправдывал зону, — это то, что плохо и недостаточно агрессивно защищается индивидуально Сергей Белов, и поэтому, если у противника есть агрессивный, хорошо попадающий атакующий защитник, то и Белова надо освободить от излишней нагрузки в обороне. А зона решает эту проблему. Если Белов на площадке — «два-три» с Ткаченко, если Белова нет, то «один-три-один». Эта зона готовилась, и против очень многих команд, включая сборную Бразилии, она работала. Но как обычно, человек предполагает, а Бог располагает. Об ошибках, которые были допущены в психологической подготовке команды, я уже сказал. А вот о тех ошибках, которые были допущены моим отцом как тренером во время ведения игр, нужно сказать особо. Ведь финальный матч СССР—Югославия не состоялся.

Почему я привел эту поговорку? Потому что ведь тренеры команд-соперниц тоже не сидели сложа руки. Они готовились. Атакой творческий человек, как Мирко Новосел — тренер сборной Югославии, да и его помощник-консультант Ранко Жеравица здорово разбираются в баскетболе, да и моего папу очень хорошо изучили. Жеравица как друг, а Новосел как соперник знали, чего можно было ожидать от отца, поэтому матч с югославами с первых минут пошел не так, как планировал отец. Во-первых, Ткаченко не держал Чосич, его держал Ерков. И отдать мяч Ткаченко в трехсекундную зону было

очень тяжело. А во-вторых, очень большую активность, что стало неожиданностью, проявила пара защитников Славнич—Кичанович. В итоге получилось, что ждали давления из-под кольца от Чосича и Далипагича, а всю атаку на себя взяли игроки задней линии.

Нельзя сказать, что команда СССР опустила руки. Ребята сражались и в середине второго тайма даже вышли вперед. Очень удачно в том матче действовал Сергей Йовайша. В принципе для него это был первый турнир, в котором он действительно почувствовал себя лидером команды. Мяч, который влетел в кольцо сборной Югославии вместе с сиреной, возможно, нужно было засчитывать. К сожалению, видеоповторов тогда еще не было. Судьи в поле решили, что мяч влетел в кольцо уже после свистка. Матч заканчивался в дополнительное время, пятый фол получил Володя Ткаченко, и заменивший его Александр Белостенный не смог раскрыться из-за слишком большого психологического давления. Одним словом, сборная СССР потерпела поражение.

Однако это не была катастрофа, потому что это был второй этап турнира, за которым начались полуфиналы. И вот там нашей команде достался соперник, который до этого в официальных матчах у сборной СССР не выигрывал никогда, — команда Италии. В составе итальянцев выступали как ветераны, например Дино Менегин, так и молодые игроки. Именно потому, что Менегин превосходил в подвижности Ткаченко, папа и поставил против итальянцев зону. Злым гением сборной СССР в том матче оказался атакующий защитник Антонелло Рива. До этого, равно как и после, я таких игр в его исполнении больше не видел.

Он классный защитник, изумительный игрок, но чтобы один человек «похоронил» сборную, я такого действительно не припомню. Матч закончился с преимуществом итальянцев в три очка. Причем именно в этом матче, отец потом сам признал эту ошибку, оба тренера сборной СССР — Гомельский и Озеров — гораздо большую часть времени уделяли давлению на судей, чем управлению командой. Игра как будто катилась сама по себе, а тренеры жили сами по себе. В итоге мы упустили этот полуфинал и в финал не вышли. Финала, кстати, вообще не получилось. Югославы очень легко обыграли итальянцев и впервые в своей истории стали олимпийскими чемпионами, чему радовались как дети. В матче за третье место сборная СССР во второй раз на этом турнире победила сборную Бразилии и завоевала бронзовые медали.

На Олимпиаде случились два эпизода, которые я вспоминаю с болью в сердце. Первый — это пресс-конференция тренеров после окончания матча СССР-Югославия. На Олимпийских играх присутствовало около сотни журналистов из Югославии, которые набросились на моего отца, который и так был не в лучшем настроении. Они заклевали его вопросами, как коршуны. В конце концов папа сорвался. В ответ на какой-то вопрос он сказал: «А вы что, считаете, что я должен повесить фотографии игроков сборной Югославии у себя над кроватью и каждое утро на них молиться?» В общем, хлопнул рукой по столу и ушел с пресс-конференции, что само по себе, конечно, его не красит, но я его очень хорошо понимал и, глядя на это, испытал настоящую душевную боль. Мне захотелось его догнать, обнять и защитить от всех и вся. В тот момент я был уверен, что, если бы мне разрешили играть за сборную, я бы их всех порвал.

После этого матча с итальянцами папа почувствовал, что ему нехорошо. Снова начались боли в сердце. После окончания турнира, когда он прошел обследование в госпитале имени Бурденко, доктора ему сообщили, что он перенес один или два микроинфаркта, причем с очень небольшой разницей по времени. Я предполагаю, что разница и составила эти три дня, которые разделяли матч с югославами и матч с итальянцами. Медицинская аппаратура не позволила с точностью определить, когда это случилось. Зато я сам видел, что папа был сам не свой и что после матча с Италией даже не мог сесть за руль. Поэтому прежде чем отвезти его в Олимпийскую деревню, я завозил его к себе домой, с тем чтобы он хоть немножко полежал, передохнул.

Именно в тот день между нами состоялся разговор о том, как же так все получилось. Наверное, я задал ему бестактный вопрос, который только усугубил боль в сердце. Я-то думал, что папа уже немного оттаял и в состоянии обсудить произошедшее.

Я спросил: «Пап, как же так, мы сорок минут против итальянцев отыграли зону, ты даже ни разу не попробовал личную защиту». Он начал мне отвечать, что, мол, когда будешь на моем месте... А договорил эту фразу только через полгода, потому что ему стало плохо, он начал судорожно глотать воздух, и мне пришлось вызвать скорую помощь.

Папу удалось спасти. Но после окончания московской Олимпиады он практически на полгода был оторван от мира. Сначала лечение в госпитале Бурденко, потом два санатория... В общем, инфаркт есть инфаркт, и от него быстро не лечатся. Я до сих пор чувствую свою вину, что подлил масла в огонь своим вопросом. Возможно, это послужило последней каплей.

Удивительная вещь: отец обещал золото, а получил бронзу, но коллегия Спорткомитета не сделала тот единственный вывод, который обычно делался при советской власти, — папу не сняли с работы. Он продолжал оставаться старшим тренером сборной СССР. Ему было рекомендовано укрепить тренерский состав, и вместо многолетнего папиного помощника Юрия Викторовича Озерова в штат тренеров сборной СССР был введен Анатолий Блик. Это воспитанник Евгения Яковлевича Гомельского, который нашел его еще в 1965 году. На мой взгляд, именно сплав Толиного авантюризма и его свежий взгляд на баскетбол плюс отцовский опыт и привели к новому пику, которого сборная СССР достигла в последующие три года.

Весь сезон 1980/81 года года папа посвятил лечению. После возвращения в Москву он забрал Лилию Петровну с Кириллом, и они на целый месяц уехали отдыхать на Кавказ. То есть я папу начиная с сентября 1980 по февраль 1981 года практически не видел. Конечно, я навещал его в госпитале, но он был в плохом состоянии, врачи боролись за его жизнь, так что особо не поговоришь. Когда он находился в санатории, то сам не хотел, чтобы его беспокоили. Да и Лилия Петровна ограждала папу от любого контакта, связанного с баскетболом, чтобы поберечь его нервы, и, наверное, в этом смысле была права. Мне, честно говоря, даже не хотелось разговаривать с папой о баскетболе. Не хотелось еще достаточно долго.

Сезон 1980/81 года мы начали с Селеховым. Команда была хорошо укомплектована, и мы попытались применить что-то новое из того, что увидели на Олимпиаде. Армейцы прошли чемпионат практически без поражений и завоевали золотые медали СССР. Только до конца сезона мы ее не довели. В полуфинале Кубка европейских чемпионов команда ЦСКА встречалась с «Маккаби». Перед тем как разрешить нам играть с еврейскими баскетболистами, нас обоих вызвали в Главное политическое управление Советской армии и Военно-морского флота, где нас принимал генерал-полковник Соболев, который задал только один вопрос: «Евреев обыграете?» А что нам оставалось ответить? «Конечно, обыграем, товарищ генерал-полковник!» — «Ну, тогда езжайте...»

И команда поехала в Амстердам, где на нейтральном поле состоялись два матча с «Маккаби». По победам — один-один, но по разнице мячей мы уступили, поэтому в финал прошел израильский клуб. После того как мы вернулись в Москву, нас отстранили от работы с командой и вывели за штат ЦСКА. К тому времени как раз поправился папа, поэтому до конца сезона руководил ею он, и, соответственно, золотые медали 1981 года как тренер тоже получал отец.

С моей точки зрения, то, что он довел ЦСКА до чемпионства, — его заслуга. Ведь комплектовал команду он, и основы того баскетбола, в который играли армейцы, тоже заложил отец. Другое дело, что при Селехове баскетболисты почувствовали большую свободу, нежели при отце. И не в плане нарушения режима, а в плане инициативы на площадке.

Те полгода, которые папа лечился, видимо, не прошли для него даром. Анализ тех ошибок, которые он допустил, будучи тренером сборной на Олимпиаде — я понял это только через несколько лет — сильно изменили Гомельского-тренера. Не Гомельского-человека — он каким был, таким и остался. Хорошим другом для своих друзей, замечательным отцом для своих детей. Но из тренера-диктатора постепенно начал выстраиваться тренер-демократ. Тренер, который прислушивается к мнению игроков и не считает для себя зазорным спросить у игрока перед матчем: а как ты думаешь, что нужно сделать, чтобы победить этого соперника?

Трудно сказать, что именно заставило папу изменить свой взгляд на баскетбол, но то, что отец стал меняться, и меняться, с моей точки зрения, в лучшую сторону — это, несомненно, началось после поражения на Олимпиаде в Москве. Еще до моего отъезда в Венгрию — а уехал я в июле 1981 года — у нас с отцом состоялся разговор, в котором папа произнес фразу, которая меня немного напрягла: «Сын, вот зачем дальше работать и жить в баскетболе? Ведь следующая Олимпиада в 1984 году! Это Лос-Анджелес, и американцев, скорее всего, не обыграть. А до 1988 года я, наверное, как тренер и не доживу. Все остальное выиграл, а главную мечту так и не осуществил. Что дальше делать?»

Я ничего не смог ему ответить. Кстати, в 1988 году ему должно было исполниться шестьдесят лет. Он на двадцать пять лет меня старше, жизненного опыта у меня еще не было, и меня его логика в заданном вопросе поразила. А вот действительно, какие стимулы и какие задачи может поставить перед собой отец, если все, кроме Олимпиады, он уже выиграл? И если рассуждать логично и отдавать себе отчет в том, что игра есть игра, что мяч круглый и кольца подвешены на одной высоте, то чем можно компенсировать то преимущество, которое будут иметь американцы? Поэтому я, потупив взор, просто промолчал. Я не смог придумать для него никаких стимулов.

Все стимулы дальнейшей работы в баскетболе по 1993 год в качестве тренера исходили от него самого. Когда папа жил с моей мамой, эта домашняя творческая лаборатория была для меня открыта. А те годы, которые он провел с Лилией Петровной, для меня закрыты: я ведь не знаю, о чем они там говорили на кухне после того, как укладывали Кирилла спать. В одном могу быть уверен, что таких советов, как мама, в плане техники, тактики или упражнений Лилия дать не могла. Она в баскетболе не разбиралась. Зато, может быть, с другой стороны, неплохо разбиралась в человеческой психологии и хорошо знала своего мужа. Может быть, она нашла ответ на этот вопрос, как нужно преодолевать горечь поражения и нейтрализовать яд от обид, как находить в себе новые силы идти дальше, какие ставить цели и как их достигать...

В любом случае разница между папой в феврале-марте 1981 года и летом была большая. Улучшилось его самочувствие, было такое впечатление, что он получил новый мощный заряд энергии. Во всяком случае, летом 1981 года он снова был собранный, целеустремленный и поглощенный процессом подготовки команды к чемпионату Европы 1981 года.

В 1981 году у сборной СССР было только одно официальное соревнование — чемпионат Европы. И его сборная СССР выиграла. Здесь необходимо отметить роль Анатолия Блика как второго тренера, который значительно сгладил конфликты между Гомельским и некоторыми баскетболистами. В первую очередь нужно сказать о конфликтной ситуации между папой и Валдисом Валтерсом. Валтерс был, несомненно, лидером команды ВЭФ. Разыгрывающий защитник атакующего плана, он выступал на таком уровне, что, думаю, мог бы раскрыться и в НБА.

Отдавая по семь-десять результативных передач, он играл в тот баскетбол, который нравился ему: «Если вы за мной не успеваете — извините, я буду играть без вас». Поэтому вся команда ВЭФ была вынуждена бежать с такой скоростью или даже быстрее, чем бежал Валтерс, и реагировать на его передачи, которые в силу необыкновенного тактического мышления этого игрока иногда оказывались неожиданными не только для соперников, но и для самих партнеров.

Он очень выделялся в этой команде. Он был ее лидером, оставаясь самым молодым баскетболистом на площадке. Не взять Валтерса в сборную СССР было бы преступлением. Но отец никак не воспринимал его как часть той дружины, которую он создавал все эти годы. Не понимал, как можно заставить перестроить свою игру Толю Мышкина или Володю Ткаченко, подстроить их под скорость, которой обладал Валтерс. Или заставить их, уже заслуженных мастеров спорта, бежать на щит, когда Валтерс, с точки зрения папы, открывал вдруг безумную одиночную стрельбу по кольцу соперника.

Валдису ничего не стоило привести мяч с дриблингом в позиционное нападение и атаковать самому, не отдав ни одной передачи, или заставить после нескольких промахов идти на щит явного лидера команды Ткаченко — лучшего центрового в Европе, который мячик в руках не подержал в этой атаке. По мнению папы, все это было слишком. Вписать Валтерса, этого баскетбольного эгоиста, в рисунок игры команды у отца никак не получалось. Вот как раз роль Блика заключалась в том, что этот важнейший конфликт он погасил. Второй тренер сумел найти компромиссное решение, которое примирило двух несговорчивых самолюбивых и амбициозных людей — суперталантливого игрока и гениального тренера. Сами понимаете, насколько это было непросто.

Я с Бликом знаком с 1967 года. Как я уже рассказывал, в бытность моего обучения в ДСШ ЦСКА Анатолий был моим шефом. Его взгляд на баскетбол я себе хорошо представлял. Помню, как он с улыбкой говорил: «Ну разве твоего папу можно в лоб в чем-нибудь убедить? Все время приходилось заходить то сзади, то сбоку... Говорю, например: «Александр Яковлевич, вот на какие-то моменты для увеличения темпа игры команды нам Валтерс очень нужен. Никто, кроме Валтерса, не побежит в отрыв с мячом, обыгрывая по очереди одного-двух соперников. Таким мастерством дриблинга никто не обладает. Да и потом, к Еремину уже все привыкли. Новый разыгрывающий — это новая команда».

И по сути, он был прав. А когда это осознал отец и когда Валтерс понял, что партнеры по сборной — это не партнеры по ВЭФу, что у них мастерство выше и что к ним нужно относиться с уважением, то все сразу наладилось. В общем, тот чемпионат Европы можно назвать бенефисом Валдиса Валтерса. Во всяком случае, его выход в матче против команды Югославии и его попадания определили победу. Наша сборная выиграла у югославов целых двадцать два очка! С таким счетом мы их еще не побеждали.

А ведь, по сути, это была та же команда, только без Крешемира Чосича, которая год назад выиграла Олимпиаду в Москве. Сборная СССР вернулась с чемпионата Европы. Я приехал из Венгрии в Москву. Мы встретились с папой у него дома, я его поздравляю с победой, а он вдруг говорит: «Нет, сынок, это не реванш. Они совсем не такие были, как в Москве. Они к этой игре относились спустя рукава. Нам она... мне она была нужна гораздо больше». Я был действительно удивлен. Как это, выйти в финал и не бороться за победу? И вот тут я услышал, может быть, несколько циничное, но очень спортивное объяснение: «Эти юги победами уже наелись. Их теперь обыгрывать несложно. Вот следующее поколение голодных до побед югославов снова будет очень опасно».

Как в воду глядел. Что папа умел делать в баскетболе — так это прогнозировать. Да, конечно, мы не могли предвидеть, что произойдет распад Югославии и что после 1988 года будет играть не одна команда, а три — от Сербии, Хорватии и Словении. И не просто играть, а добиваться огромных успехов. Сменились названия сборных, но школа-то была одна — югославская!

Поэтому та победа в 1981 году не принесла отцу удовлетворения: «Это уже совсем не те юги». Команда, которая выигрывает все подряд, может быть, действительно в какой-то момент впадает в состояние, когда нет больше мотивации, нет стимулов для того, чтобы работать на пределе сил и возможностей, как раньше. Тут, кстати, примером может служить не только сборная Югославии по баскетболу. Можно найти еще множество таких примеров и в других видах спорта, с другими сборными. Это тоже плохо, оказывается, — наесться успехом в большом спорте. Эту болезнь тоже каким-то образом нужно лечить.

Я тогда часто бывал в разъездах и достаточно редко встречался с отцом, но его победы и поражения с 1981 по 1986 год я помню очень хорошо. Слава богу, в Венгрии была возможность смотреть не только венгерское и советское телевидение. Там было телевидение и ФРГ, и Австрии, поэтому практически все матчи с участием сборной СССР, которые транслировались на этих каналах, я видел. А вот принимать участие в подготовке сборной к каким-то соревнованиям мне не довелось. Начиная с 1981 года тот период, когда я работал с папой бок о бок, под его руководством и рядом с ним каждый день, закончился.

Я должен объяснить, что после того как в марте 1981 года нас Селиховым отстранили от работы с ЦСКА, я практически стал безработным. Офицер Советской армии,

не тренирующий в ЦСКА даже ДЮСШ. Необходимо было каким-то образом трудоустраиваться. Как раз в этот момент как будто специально для меня в Южной группе войск освободилась вакантная должность главного тренера баскетбольной команды, и я уехал из Москвы. Следующие пять лет я работал в Будапеште, тренируя команду СКА ЮГВ, и параллельно выступал в качестве консультанта, ассистента, второго тренера сначала в армейском клубе венгерской армии «Гонвед», а затем в качестве второго тренера — в киевском СКА вместе с Зурабом Хромаевым. И только в 1985—1986 годах, оставаясь в Южной группе войск, я уже был на должности тренера фарм-клуба ЦСКА, команды «Искра» (Химки), которую я готовил к участию в Спартакиаде народов СССР.

Мою командировку нельзя считать премиальной. Нельзя рассматривать отъезд за границу, где тебе поручено тренировать команду, для которой верхом является чемпионат Вооруженных сил, как фарт, особенно в сравнении с должностью тренера в команде ЦСКА. Именно поэтому я очень сожалею, что мое совершенствование в качестве тренера рядом с отцом при постоянном его влиянии, поддержке и каждодневном общении оборвалось. Все-таки Венгрия, с баскетбольной точки зрения, — это провинция, тогда как Москва — одна из столиц мирового баскетбола как тогда, так и сейчас. Также и наши наставники, работавшие и тогда и сейчас, — это элита. В Будапеште таких тренеров не было. Учиться на примере у кого-то там было невозможно; можно было только читать и теоретически изучать современные методики европейского баскетбола и баскетбола США.

Я жалею, что в моей жизни произошел такой эпизод, который на пять лет оставил меня где-то на обочине мирового баскетбола. Если я и старался всегда быть в курсе последних достижений в области баскетбольной техники, то это была только теория, а вот посмотреть, как применяются эти новшества в игре, к сожалению, у меня не было никакой возможности. По этой причине оценивать папину работу в 1981—1984 годах мне очень сложно. Я видел только результат его труда, а саму кропотливую работу тренера, к сожалению, не застал. Так что рассказ о том, что происходило с папой именно в эти годы, базируется на тех историях, которые он поведал мне сам. Например, о чемпионате мира в Колумбии 1982 года.

Чемпионат мира в Колумбии отец выиграл. С той командой, которая у него была в том году, я абсолютно не удивлен достигнутому результату. У отца было четыре великих центровых. Из этих четверых двое точно были лучшими центровыми мира, за исключением тех, которые играли в НБА. Я могу назвать их пофамильно: Ткаченко, Белостенный, Дерюгин, Жигилий. В 1982 году папа вместо травмированного Жигилия впервые привез на чемпионат мира семнадцатилетнего Арвидаса Сабониса. Этот парень уже тогда был лучшим центровым Европы в категории девятнадцатилетних. Папа до этого ни разу не возил таких молодых на официальные соревнования. Это была работа на будущее. Не привези отец в Колумбию Сабониса, может быть, он бы и не сумел в 1988-м вместе с ним завоевать золотые медали сеульской Олимпиады.

Построение новой команды, которая стала в 1988 году олимпийским чемпионом, с моей точки зрения, началось именно в 1982 году. Учитывая печальный опыт в Мехико в 1968 году, сборная СССР, зная, что игры предварительного этапа будут проводиться в Кали, а высота Кали над уровнем моря около двух с половиной тысяч метров, весь подготовительный период провела на горной базе в Болгарии. Мои приятели — Тараканов, Лопатов, Мышкин — все вспоминали эту базу и костерили ее последними словами, потому что там, кроме легкоатлетического ядра, баскетбольного зала, бассейна и столовой, больше не было ничего. Перед чемпионатом мира сборная провела там два двадцать четыре дневных сбора с перерывом в одну-единственную неделю.

Зато, с другой стороны, у команды не было провала по ОФП. Оказалось, что сборная СССР готова к чемпионату 1982 года лучше всех своих соперников, включая даже сборную США. А ведь в США опять были звезды, которые потом стали звездами НБА — самой элитной лиги мира. В первую очередь я имею в виду Дока Риверса — капитана и основного разыгрывающего США там, в Колумбии.

Что еще я слышал от отца про 1982 год? Валтерс стал основным разыгрывающим. Фактически они с Ереминым поменялись местами. Основной тактикой нашей команды, особенно там, в высокогорье, был быстрый прорыв. С тем чтобы выиграть свой щит, не было проблемы. Проблема оказалась в том, что центровые Тка-ченко и Белостенный не могли быстро отдать передачу Валтерсу. И тогда в сборной стал применяться трюк, который в свое время делал еще Боб Коузи, играя в «Бостон Селтикс».

Валтерс по дуге проскакивал мимо высокорослого игрока с мячом, получая мяч из рук в руки, за это время наши нападающие и второй защитник успевали убегать на половину поля соперника. И дальше у Валтерса в развитии атаки было как минимум четыре варианта. Большинство сборных просто терялись. Не могли построить нормальную защиту, в которой игроки второго темпа держали бы своих ну хотя бы на той дистанции, на которой они опасны. Скажем, Мышкин не бил трехочковый бросок, но с дистанции пять метров он уже был убийственно опасен. Так вот в этом быстром прорыве Мышкина теряли. Его игрок просто не успевал к нему подстроиться.

Прежде всего, это заслуга исполнителей, и в первую очередь Валтерса. Ну и конечно, папиного дара — он понял, что на самом деле это может быть очень мощным и очень результативным оружием в играх с любым соперником, потому что никто в мире в 1982 году не мог выиграть подбор на нашем щите. Ну не могли перепрыгнуть ни Ткаченко, ни Белостенного, который к тому же был очень хорошо мотивирован к чемпионату мира. Здесь, наверное, следует рассказать историю, которая произошла в ноябре 1981 года и которую я называю «История о самой дорогой сигарете в истории баскетбола».

В ноябре 1981 года сборная СССР отправлялась в очередное коммерческое турне по США. Команда последний сбор перед этим турне провела на базе в Архангельском. На первом этаже там располагались столовая и восстановительные комплексы, а на втором и третьем — двухместные номера для спортсменов и по одному номеру-люкс для тренеров. К сожалению, в номерах не было туалетов и душевых — только раковины.

Так что удобства, что называется, в конце коридора направо. Александр Яковлевич обычно отходил ко сну в одиннадцать вечера, и после этого игроки, нарушающие спортивный режим, могли не опасаться, что попадутся на глаза главному тренеру команды. Конечно, в это время еще работали и врач, и массажист, но они-то как раз никогда не закладывали ребят. Так вот однажды где-то около двадцати трех часов, перед тем как заснуть, Александру Яковлевичу потребовалось посетить туалет. Сначала он отправился в туалет второго этажа, где все оказалось занято, и поднялся на третий. На третьем этаже обычно жили хоккеисты, но в тот момент там никого не было, поскольку они уехали на выезд.

Отец заходит в туалет и чувствует, что кто-то курит. Между тем в пансионате находятся только его подопечные. Через три дня команда вылетает в США. Папа тут же забыл, зачем пришел, и притаился в засаде. А в кабинке туалета, абсолютно уверенный в своей неуязвимости, последнюю сигарету перед сном выкуривал центровой Александр Белостенный. Саша докурил, аккуратно спустил воду вместе с окурком и вышел из кабинки, попав прямо под прицел недоброго взгляда Александра Яковлевича Гомельского. На следующее утро Саша Белостенный вылетал из аэропорта Внуково обратно к себе в Киев, а сборная СССР из Шереметье-во-2 — в Соединенные Штаты Америки.

По окончанию турне все игроки сборной получили премию в размере тысячи шестисот пятидесяти долларов США — по тем временам феноменальные деньги. Белостенный этой премии был лишен. Вместо него в это турне, кстати говоря, отправился Николай Дерюгин — его основной конкурент за место в составе. Этот урок не прошел зря, и к чемпионату мира 1982 года Белостенный готовился очень ответственно.

Кстати говоря, с Александром Белостенным произошла еще одна история, которая уже может характеризовать моего отца с другой стороны.

После победы на чемпионате мира игроки были распущены по домам. Все-таки чемпионат был летний, и до начала сезона еще оставалось время. Каждый праздновал успех и золотые медали в силу своего представления о том, что такое праздник. Киевлян Белостенного и Ткаченко назвать пьяницами нельзя. Эти ребята могли выпить, погулять, погудеть, но уж когда начиналась настоящая работа — нет, они никогда не злоупотребляли алкоголем. Просто приехав после победы в Киев и чувствуя всю бесконтрольность ситуации, Саша Белостенный прямо у ресторана «Русь», где они гуляли, в свою «двадцать четвертую» «Волгу» посадил Володю Ткаченко, поехал от ресторана вниз в сторону Крещатика и попал в аварию. И так как водитель находился в состоянии алкогольного опьянения, против него было возбуждено уголовное дело. А уголовное дело — это автоматический невыезд. То есть сборная теряет своего основного центрового. Отец не мог этого допустить.

Конечно, он не оправдывал Белостенного, который выпившим сел за руль. Но для того чтобы вернуть игрока в команду, папе пришлось пройти весь путь по инстанциям до первого секретаря компартии Украины Щербицкого. Только его решение позволило прекратить уголовное дело, а Белостенный, поклявшись, что он гадость под названием «водка» в жизни больше не попробует, вернулся к тренировкам.

Но это уже случилось после Колумбии. А в Колумбии Саша сыграл блестяще. Особенно в защите, что само по себе удивительно, потому что из двух центровых — Ткаченко и Белостенный — казалось, что лучше в защите выглядит Ткач. Но этот турнир показал, что Саша созрел как игрок, хотя в 1982 году ему было всего двадцать три года. Видимо, все-таки для высокорослых баскетболистов самое важное в профессиональном становлении — практика. И вот Саша Белостенный, пользовавшийся доверием Александра Гомельского в сборной и своих тренеров в киевском «Строителе», к двадцати трем годам понимал баскетбол настолько, что, как ясновидящий, предвидел развитие игры. Он мог себе представить, куда пойдет соперник с мячом, причем тот, которого держит не он сам, а его партнер по команде. Подстраховка Белостенного — это еще один кирпич в тот фундамент, который позволил сборной СССР стать олимпийскими чемпионами в 1988 году.

Еще хочу рассказать историю о своих отношениях с папой в тот период, когда я служил в Венгрии. В это время Международная федерация баскетбола праздновала круглую дату. Состоялось два юбилейных матча — сборная Европы против сборной Америки, посвященные 60-летию ФИБА. Один из этих матчей проходил в Женеве, а другой в Будапеште. Это было связано с тем, что в этом же 1983 году отмечала свою круглую дату и Федерация баскетбола Венгрии. В Будапеште за два года до этого был построен замечательный Дворец спорта вместимостью двенадцать тысяч человек, поэтому было где проводить эту встречу.

Отец был назван главным тренером сборной Европы и вместе со своей командой приехал в Будапешт. Он жил не у меня в квартире, а в гостинице вместе с ребятами, и только единственный раз пришел ко мне в гости. Что уж там говорить, мне хотелось поразить его своим гостеприимством, обилием стола, спиртного. А заодно показать, что этому я научился у него. Всю сборную Европы, конечно, я не мог пригласить, поэтому папа приехал вместе с Володей Ткаченко и Толей Мышкиным. На тех соревнованиях возникла одна комичная ситуация, при воспоминаниях о которой невозможно сдержать улыбку. Итак, одним из участников сборной Европы был Миша Беркович — капитан «Маккаби» и сборной Израиля.

Блестящий атакующий защитник, по паспорту он израильтянин, но вырос в США, где его и научили играть в баскетбол. Трансляция этого матча шла на Советский Союз. Комментировал его мой приятель Володя Фомичев, которому из Москвы пришла директива ни в коем случае не упоминать фамилию Берковича и не говорить о том, что он израильтянин. Весь репортаж я сидел рядом с Володей и хохотал как умалишенный. Выполняя приказ, Володя все время называл Берковича не иначе как «номер шесть из сборной Европы», а когда это было возможно, старательно замалчивал участие «запрещенного» игрока в том или ином эпизоде. Это было настолько заметно, что у слушателей непроизвольно возникал вопрос: у этого шестого номера фамилия есть вообще или нет? Вот ситуация!

Как назло, Миша на самом деле оказался одним из лучших игроков. Папа тренировал сборную Европы вместе со своим приятелем, тренером команды Испании Мигелем Диасом. И они неожиданно выяснили, что лучше всех взаимодействует с Ткаченко именно Беркович. Именно ему было удобнее всего отдавать заброс Володе. И они это ему достаточно часто поручали, потому что оба тренера, несмотря на товарищеский характер матча, очень хотели одержать победу. Поэтому столько же, сколько на площадке находился Ткаченко, там был и представитель сборной Израиля Миша Беркович.

На следующий день все разлетались по домам. Я провожаю папу, и он спрашивает у Миши через меня, как ему взаимодействие с Ткаченко? На что Беркович отвечает: «Тачи is the best (Тачи лучший)». Он как-то странно называл Ткаченко — Тачи. И дальше выдал фразу, я уж не помню, как она на английском звучала, но что-то вроде этого: «Я скажу Мизрахи (это президент и совладелец «Маккаби»), что центровым вместо Уильямса нужен только Тачи». Можете себе представить запрос от израильтян в те годы на заключение контракта с Владимиром Ткаченко!

Так вот папа побывал у меня в гостях. Куча моих друзей — сослуживцев по Спортивному клубу армии Южной группы войск, в том числе и мое начальство, пришли только для того, чтобы пожать папе руку и попросить автографы у него, Ткаченко и Мышкина. Застолье шло полным ходом, произносили тосты, мы выпивали, закусывали... Когда праздник подходил к концу, я предложил: «Пап, ну ты-то оставайся, зачем же тебе через весь город пилить в эту гостиницу? А ребят сейчас посадим на такси!» На это папа, выпивший, но никогда не теряющий чувства ответственности, отвечает: «А кто у них отбой проверит, у этих капиталистов?!» Он тоже сел в такси и ночевать уехал в гостиницу.

Через некоторое время папа прислал мне письмо, в котором спрашивал, могу ли я организовать для его жены Лилии Петровны вызов в Венгрию и «приютить» под своей крышей. Такая возможность у меня была, и я не задумываясь согласился. Мои друзья венгры послали Лиле приглашение, и через некоторое время она приехала в Будапешт. Но живем мы на маленькой планете, и ничего в секрете сохранить нельзя. Моя мама об этом вызове и о том, что Лилия Петровна гостила у меня, узнала буквально через несколько недель. После этого у нас был фантастический конфликт, в котором я себя чувствовал очень виноватым перед матерью, которая объявила мне бойкот. Она, наверное, года полтора со мной не разговаривала. С внучкой общалась, с моей первой женой тоже, а на меня никакого внимания не обращала, считая, что я предатель.

Но таково было мое отношение к папе. Его ко мне просьбы для меня всю жизнь были чем-то святым. Я даже не думал, что отцу можно отказать, что-то для него не сделать, если это было в моих силах. Кстати говоря, ведь этому меня мама-то всегда и учила: папина работа — это самое главное, его нельзя беспокоить и доставлять нужно только приятные эмоции... Что я до самых последних его дней и старался делать. Не всегда получалось, но в данном-то случае, даже осознавая свою вину перед мамой, я все-таки думаю, что у меня даже мысли не возникло о том, что я должен папе отказать. Ни в коем случае. Я должен сделать так, как он просит. Сделать так, чтобы ему было приятно.

Я сказал о том, что не участвовал в подготовке команды к чемпионату мира 1982 года. Однако именно тогда папа подсказал мне очень интересную тему для диссертации: «Особенности подготовки баскетболистов высших разрядов в условиях среднегорья». И что пора бы уже разработать наконец методику, которая охватывала бы весь спектр баскетболистов от самых высокорослых до обычных, от Ткаченко до Еремина. Как и где им тренироваться, для того чтобы на соревнованиях в условиях среднегорья чувствовать себя нормально. Конечно, после того как МОК принял решение не проводить больше турниров в условиях среднегорья и высокогорья, актуальность этой темы несколько снизилась. И тем не менее в течение двух лет я над ней работал, используя для изучения даже экспериментальную группу в лице юниорской сборной СССР. Сама по себе методика была разработана.

Другое дело, что уже в 1984 году она папе была не нужна. Он уже мыслями находился в Лос-Анджелесе. Хотя, конечно, политическая ситуация должна была ему подсказывать, что будет принято решение о встречном бойкоте. Как американцы бойкотировали Олимпиаду в Москве, так и в ЦК партии было принято решение, что спортсмены всего соцлагеря бойкотируют игры в Лос-Анджелесе в 1984 году. Для папы это опять означало крах мечты его жизни. Единственная медаль, которая всегда его манила, — олимпийская. До последних дней своей жизни папа был уверен, что именно сборная СССР созыва 1984 года — это самая сильная команда из всех, которую он когда-либо тренировал.

Это действительно была супердружина, в которой играли и Ткаченко с Белостенным, но уже выступал и Сабонис, который показывал качественно другой баскетбол. Это еще были Мышкин, Лопатов и Тараканов, но уже Тихоненко и Волков. Это была самая мобильная, меткая, талантливая передняя линия на всей планете. Папа был уверен, что набор защитников, который у него образовался к этому времени, — Валтерс, Хомичюс, Куртинайтис, Марчюленис — могут делать на площадке все. У отца даже возникла совершенно фантастическая, я бы даже сказал, сумасшедшая идея о том, что если всем нельзя ехать на Олимпиаду в Лос-Анджелес, то баскетбольная сборная СССР туда поедет и обыграет там у них на американской поляне сборную США. Он считал, что с политической точки зрения это будет самой лучшей пропагандой в пользу социализма и коммунизма. С этой идеей он носился как с писаной торбой. Зная папино упрямство, вы можете себе представить: он реально думал, что единственный человек, который может принять окончательное решение по этому поводу, — это генеральный секретарь ЦК!

Он настроился на то, что получит аудиенцию у генсека и добьется осуществления этой затеи. Закончилось это, правда, все в Управлении агитации и пропаганды ЦК. Именно там один из заместителей начальников этого управления папу принял, выслушал и сказал, точно как в песне Галича: «Ну не актуально это сейчас, Александр Яковлевич! Перестаньте нас донимать». Кстати, может быть, это сыграло свою роль, ведь вместо Олимпиады-84 спортсмены социалистических стран участвовали в соревновании, которое носило достаточно циничное, с моей точки зрения, название «Дружба». И за победу на этой «Дружбе» все советские спортсмены по любому виду спорта получали премию гораздо выше, чем та, которая была запланирована, если бы они выиграли Олимпиаду в Лос-Анджелесе. В итоге наши баскетболисты, которые победили на Кубке «Дружбы», получили премиальные в размере четырех тысяч долларов. Это были колоссальные деньги. Столько баскетболисты не зарабатывали даже за год.

А вот то, что в 1984 году эта команда не поехала на Олимпиаду, опять привело папу в минорное состояние. Его, пятидесятишестилетнего, по-прежнему угнетали мысли о том, что оставаться тренером сборной до шестидесяти лет ему не позволят, да и сам он так долго не выдержит этой постоянной физической и нервной нагрузки, а это значит, что его «олимпийским» мечтам сбыться не суждено. Он пробовал себя оценить с точки зрения «физики». Я уже рассказывал о том, что папин приятель Олег Белаковский дал ему совет: «Саша, беги от инфаркта. Таким образом ты подавишь аритмию. Только нагрузками на сердечную мышцу ты сумеешь восстановиться и быть готовым к перегрузкам». И папа бегал до сентября 2004 года включительно, ни разу за это время не пропустив ни одного утра.

Он бежал эти сорок минут в любом месте и в любую погоду. И каждый раз, когда кто-то или я в том числе спрашивал: «Папа, а надо? Вот мы вчера выпивали-закусывали, а с утра ты бежишь. Не вредно ли это? Может быть, ты пропустишь денек?..» — папа отвечал всегда очень лаконично одними и теми же словами: «Завтрак нужно заработать». Он бежал и зарабатывал себе завтрак. То есть с точки зрения физических нагрузок, наверное, он доказал, что готов отработать целый олимпийский цикл на пике. А вот с точки зрения психологических нагрузок я сомневаюсь. 

Он выиграл Олимпиаду 1988 года, и я об этом буду рассказывать подробно. Но чего ему это стоило! Те психологические нагрузки, которые выпадали на его долю, были связаны не только и не столько с баскетболом, и тем не менее он все это сумел преодолеть и осуществить свою мечту. Все-таки в одном отношении он был абсолютно необыкновенный человек. Ведь если что ему втемяшится в голову, то выбросить это было уже совершенно невозможно. Упрямый, целеустремленный и удивительно трудолюбивый в достижении своей цели. Но об этом — в следующих главах.

... продолжение следует ...

logoВладимир Гомельский
logoЦСКА
Владимир Ткаченко
logoАлександр Гомельский
Александр Белостенный