Раздел Баскетбол. В. А. Гомельский - «Папа. Великий тренер» Глава восьмая

Глава 8. ЦСКА, В АТАКУ! БЕГОМ МАРШ!

Сезон 1970/71 года для ЦСКА, особенно в первом круге, сложился достаточно неудачно. Причем когда я говорю «в первом круге», я, конечно, должен описать систему розыгрыша чемпионата. Он на самом деле проходил в четыре круга, просто матчи были спаренными: два дома, два на выезде. Итого сорок четыре за сезон.

Так вот в первой половине чемпионата команда ЦСКА потерпела три поражения. Два раза уступив питерскому «Спартаку» в Питере, мы сразу же от них отстали. Потом еще умудрились проиграть один матч в Тбилиси. После того как в декабре с поста главного тренера был снят Арменак Алачачян, как я уже сказал, на его место пришел Александр Гомельский. Но, несмотря на допущенные поражения, задача для ЦСКА осталась прежней — выигрывать каждый турнир, в котором он участвует. Поэтому борьбу за золотые медали тоже никто не отменял.

Сезон подходил к концу. Согласно календарю последний спарринг в Москве выпал на игры с лидерами. Команде ЦСКА во что бы то ни стало нужно было победить питерский «Спартак».

Армейцы оказались сильнее соперника, одержав верх в обоих поединках. Однако сопротивление сторон было настолько серьезным, что ни разу окончательная разница в счете не превышала десяти очков. Впервые в истории чемпионата СССР две команды закончили турнир с одинаковым количеством очков, при этом имея ничью и по личным встречам — два-два. По положению чемпионата был назначен так называемый «золотой матч» на нейтральном поле. Им не случайно был выбран красавец дворец в Тбилиси, официально вмещающий на своих трибунах восемь тысяч зрителей, но, когда это было необходимо, мог собрать и все десять.

Матч проходил в марте. Команду дублеров, за которую я уже выступал, на выезд не взяли, поэтому за ходом всей игры я следил по телевизору. Интересно, что с самого начала, несмотря на то что болельщики Тбилиси предпочли команду из Ленинграда, счет складывался в пользу ЦСКА. Отрыв достигал семи, а один раз и девяти очков, и пятерка в составе Андреев—Жармухамедов—Белов—Кульков — Капранов в целом переигрывала «Спартак», в котором очень неплохо выступали Саша Белов и ветераны: Леонид Иванов, Игорь Быков и Юра Штукин.

Между тем концовка матча выдалась напряженная. За семь секунд до завершения игры «Спартак» впервые вышел вперед. Последняя атака ленинградцев при разнице в счете минус одно очко получилась очень сумбурная. Дважды пытаясь отдать мяч Белову, «спартаковцы» оба раза теряли мяч.

После второй передачи в середину трехсекундной зоны на подстраховку снова пришел Жармухамедов, который задел мяч, и тот отлетел на штрафную к Юрию Штукину. Попробуйте представить лицо Штукина. У него от природы и так брови удивленно вздернуты наверх, а тут он удивился еще больше. Прицелился и бросил. Мяч попал в щит и отскочил в кольцо. Семь секунд на табло, время матча не останавливается, тайм-ауты у тренеров уже истекли. Судьи предлагают выносить мяч из-за лицевой линии, где у нас находится Иван Едешко.

Иван этот мяч схватил и смотрит на площадку, кому бы его отдать? А по правой боковой сразу же после броска Штукина стал набирать скорость Сергей Белов. Передача получилась на загляденье. Сергей Белов получил этот мяч уже на половине поля соперника, причем его опекуна — Александра Большакова — рядом не было, зато на подстраховку, причем не от своего кольца, а как-то из центрального круга на Сергея Белова стал набегать Александр Белов.

Понятно, что времени для того, чтобы пройти под самое кольцо, у Сережи уже не было. И тогда он сделал то, что потом делал еще много раз в своей карьере. Сделав один удар в пол, он совершил прыжок не столько вперед к кольцу, сколько в сторону от Саши Белова. То есть мяч Сергей выпускал, вися в воздухе уже не над полем, а практически над скамейкой запасных ЦСКА, над головой Александра Гомельского. Бросил мяч, задел кого-то ногой и упал... И вот здесь хочется отметить оператора в Тбилиси. Как же здорово был показан этот момент!

Мяч с отскоком от щита упал в кольцо, тут же показывают лежащего на паркете Сергея Белова, который не смотрит на то, что он поразил цель, он смотрит на табло — сколько осталось секунд до конца встречи и останется ли у «Спартака» время для последней атаки?.. Нет, не осталось. Две секунды... одна... сирена... Победа!

Успех праздновали широко. У меня иногда спрашивают, нарушают ли баскетболисты спортивный режим. Честно скажу: иногда нарушают. А когда есть повод, то и серьезно нарушают. Я приехал встречать команду в аэропорт Внуково, и вот в таком состоянии, в каком выходила команда из самолета на следующее утро, больше я ее не видел никогда. Ни до, ни после.

Папа, конечно, тоже был прилично выпивший и безумно счастливый. Кстати говоря, тем же вечером в первый и последний раз у нас дома за праздничным столом собрались не только тренеры команды, но и игроки всей стартовой пятерки. Это и Кульков, и Капранов, и Белов, и Ваня Едешко, и Владимир Андреев. Все они вместе с женами пришли отпраздновать эту победу. Режим нарушался уже не так сильно, все-таки эйфория от победы уже прошла. Но вот за этим праздничным столом, именно в этом единении игроков и тренера и рождалась великая команда ЦСКА, которая целое десятилетие, за исключением одного сезона, выигрывала практически все те соревнования, в которых принимала участие.

Между тем баскетбольный сезон еще не закончился. В сезоне 1970/71 года ЦСКА участвовал и в розыгрыше Кубка европейских чемпионов. Это был парадоксальный розыгрыш. Он проходил с разъездами, начиная с одной шестнадцатой финала. То есть матч дома — матч на выезде. Причем тот клуб, который должен играть на выезде, определяла жеребьевка в каждом круге.

Наша команда выезжала за рубеж без главного тренера: папа был невыездной. Но, даже несмотря на то что отец мог проводить только домашние матчи, ЦСКА в этом пафосном и самом главном европейском турнире выступил очень успешно. По очереди преодолевая сопротивление соперников, в финале команда ЦСКА оказалась против клуба, за который выступал будущий капитан сборной Италии Дино Менегин, а также лучший игрок Олимпиады 1968 года Раго Наваро Мануэль и американский нападающий суперснайпер Боб Морс.

Это был «Иньис» из города Варезе. Финальный матч проводился на нейтральном поле, поэтому ЦСКА играл с «Иньисом» в бельгийском Антверпене. Наше телевидение его транслировало. С места событий репортаж вела Нина Еремина.

Если смотреть протокол матча, то там можно найти интересную деталь — у команды ЦСКА было сразу три тренера. Два играющих — Сергей Белов и Вадим Капранов — и один наставник, сидящий на скамейке, — Анатолий Астахов. Поединок начинался в двадцать два часа, и папа в это время находился в телецентре «Останкино».

Имея прямую связь с Ереминой, он как мог помогал команде, время от времени передавая через Нину Алексеевну какие-нибудь указания. Команда не подвела и сыграла просто блестяще. Изумительный баскетбол показали Алжан Жармухамедов, Владимир Андреев и, конечно же, Сергей Белов, для которого этот матч стал одним из лучших в карьере. ЦСКА выглядел очень уверенно, и за полторы минуты до конца встречи уже было понятно, кто победитель.

Таким образом, в том году команда ЦСКА сумела завоевать оба клубных трофея — и Кубок чемпионов, и медали чемпионата СССР. Кстати говоря, следующей победы в Кубке европейских чемпионов, которая теперь называется Евролига, пришлось ждать целых тридцать пять лет. Папа ее так и не дождался, не дожив до этой победы девять месяцев.

В мае 2006 года армейцы сумели вернуть главный клубный европейский баскетбольный трофей в Москву после победы в Праге. Но кто же думал, что в следующем сезоне ЦСКА будет лишен этой радости, ведь укомплектована команда была просто блестяще. К сожалению, перед началом сезона 1971/72 года было принято решение, что в связи с подготовкой к Олимпийским играм баскетбольным клубам Советского Союза в клубных европейских турнирах, а их уже было три, участвовать нецелесообразно, поэтому следующий сезон армейцы пропустили.

Хочу отметить, что в первый год работы папы с командой после пятилетнего перерыва в клубном баскетболе процесс укомплектования команды по-прежнему проходил в полном объеме. В ЦСКА появились новые игроки, потом еще долгие годы блиставшие в его составе, — Николай Ковыркин, Николай Крючков и Виктор Петраков.

Кстати говоря, в 1971 году состоялась и моя первая победа в баскетболе. Команда старших юношей ДСШ ЦСКА участвовала в финальном турнире первенства СССР по баскетболу, который проходил в Тарту, где мы заняли первое место. Вообще это был триумф московского баскетбола. Первые три места первенства СССР того года заняли ЦСКА, Тимирязевская ДСШ и сборная Московской области.

Это был, пожалуй, первый турнир, в котором я почувствовал, что играю в баскетбол на очень приличном уровне. Среди всех разыгрывающих этих соревнований я оказался сильнейшим. И не только по собственному восприятию, но и по мнению тренеров юниорской сборной СССР тех лет, в первую очередь покойного ныне Юрия Ивановича Бирюкова.

По итогам финального турнира первенства СССР формировалась сборная моего возраста — 1953 года рождения, которая на следующее лето должна была участвовать в финале первенства Европы в Греции. По окончании матча в Тарту было объявлено, что я тоже попал в список кандидатов. Каким же довольным и счастливым я вернулся домой и хвастался родителям, как здорово сыграл и что меня вызовут в сборную.

В этом восторженном счастливом состоянии я пребывал до тех пор, пока однажды, придя домой, не увидел Юрия Ивановича Бирюкова, серьезно беседующего о чем-то с мамой. Что мама играла в баскетбол, я уже рассказывал, и с Бирюковым она знакома была очень давно. Юрий Иванович тут же попрощался и ушел, а мама сказала, что ей нужно со мной поговорить. Она не стала скрывать от меня правды, очень болезненной для меня, и сказала, что Юрий Иванович получил прямое указание от председателя тренерского совета Федерации баскетбола СССР Сергея Башкина, чтобы ни под каким видом меня в сборную СССР не брали. То есть даже на сборы вызывать меня было запрещено.

За недостаточное качество игры ли меня не взяли — трудно сказать. Все-таки меня лишили возможности на площадке показать, на что я способен. Через несколько дней об этом, естественно, узнал и отец, и его это разозлило до крайности. Когда у него было плохое настроение, то дома лучше всего было находиться в состоянии соблюдения режима тишины, как на подводной лодке. Никто не веселился, никто не разговаривал. Но потом отец посадил меня на кухне прямо напротив себя, на мамино место, и провел со мной воспитательную беседу, которая заняла часа полтора. Суть разговора сводилась к тому, что папа призывал меня учиться. «Учись, сынок, — это гораздо важнее любого баскетбола». Это были его слова.

Причем почему-то в пример он приводил себя. Что, дескать, он плохо учился в школе, потом пошел в школу тренеров, потом в Институт физкультуры, а это нельзя считать полноценным образованием. Честно говоря, эти примеры для меня были как раз из области абсолютно неудачных. Я-то считал, что целенаправленное образование отца сформировало из него такого тренера, у которого я бы хотел играть всю жизнь и на которого хотел бы быть похожим. Хотя с другой стороны, у меня были свои планы. Учился я всегда легко, без троек, и если бы родители настаивали на том, чтобы я учился на одни пятерки, думаю, что справился бы и с этим.

Мне пришлось сказать папе, что я после школы буду продолжать образование и ни о каком Институте физкультуры не думаю, а хочу поступать либо на факультет международной экономики в МГИМО, либо на экономический факультет МГУ. Видимо, мои ответы папу удовлетворили, потому что в течение следующего года он на меня не наседал. Я без хвастовства скажу, что летом 1971-го я достаточно легко поступил на экономический факультет МГУ, и, если не брать в расчет высшую математику, которая для меня всегда была самой большой сложностью, все остальное давалось мне достаточно легко. А вот с баскетболом... С баскетболом получилась совсем другая картина, но рассказываю же я не о себе, а о папе...

Суть предолимпийского сезона 1971/72 года снова сводилась к соперничеству двух классных клубов — ЦСКА и питерского «Спартака». Мне почему-то запали в душу наши игры в Петербурге. Говорю «наши», потому что в то время я уже выступал за дубль, а дубль выезжал вместе с основным составом. Если для папы Санкт-Петербург родина, то для меня, кроме записи в паспорте, этот город большего значения не имел. Но там жили мои бабушки, которых я очень любил и с огромным удовольствием приезжал к ним в гости. Но на этот раз в гости ходить было нельзя, поскольку я приехал не просто так, а в составе баскетбольной команды.

Поэтому бабушку Нину, которая не пропускала вообще никакого баскетбола в Питере, я видел только на играх в спортивном зале академии. Так вот у нее просто разрывалось сердце. Не болеть за меня она не могла, но и показать, что болеет против родного клуба, — тоже. Единственным выходом для нее было сидеть с каменным лицом, что ей совершенно не свойственно, чтобы не выдать ненароком свои эмоции и пристрастия. За время всего матча она даже ни разу не аплодировала.

И только после игры, после того, как я вышел из раздевалки, она, заслуженный тренер СССР по баскетболу, разбирала со мной игру и подсказывала, что я делал правильно, а что было не так. Это были необыкновенно ценные комментарии, которые в большей степени касались не технических действий, а того, что и как должен делать разыгрывающий на площадке. Мне эти советы очень и очень помогли.

Проведя матч за дубль, вечером я становился уже зрителем поединков с участием основного состава. В том сезоне папа ни разу к основе меня так и не подпустил. Никогда не забуду одну вещь. Я не знал, что у папы в Питере было прозвище Чайник. Потому что когда-то, когда он был еще игроком сборной Ленинграда, в раздевалке рассказал анекдот про сумасшедшего, которого уже должны были выписывать из дурдома и проверяли на пригодность к нормальной жизни.

Заканчивался анекдот такой фразой: «Вот так, — в этом случае левая рука упиралась в бедро, а правая выставлялась согнутой в локте вперед, — я чайник, — сказал папа. — А когда две руки в бока упираются, то сахарница».

Анекдот, видимо, был рассказан очень хорошо, и товарищи по сборной прозвали папу Чайником. Не знаю, были ли болельщики в курсе той истории, которую я сейчас вам рассказал, но это несшееся с трибун — «Чайник!» — ничего, кроме обиды за отца, не вызывало. А он как будто не реагировал. Тогда на его лице читался только азарт и воля к победе: «Вперед, ЦСКА, в атаку!»

Лучшие свои игры в те годы отец проводил именно против питерского «Спартака». Практически безошибочные замены, вовремя взятые тайм-ауты, очень строгий и четкий план на игру помогали достигать результата.

Мне как человеку, который участвовал в тренировочном процессе, было понятно, что происходит на площадке. Я понимал, что все эти сюрпризы для питерского «Спартака» были приготовлены заранее. По тому как папины идеи перетекали из одной формы в другую, было понятно, что создавался шедевр. Я уже несколько раз говорил, что Владимир Петрович — гениальный тренер и у «Спартака» тоже были свои заготовки специально на матчи с ЦСКА. В частности, эти его коротенькие замены на двадцать секунд, когда перед каждой атакой «Спартак» мог что-то изменить.

Помню, что против Сергея Белова ленинградский «Спартак», как правило, выбирал тактику устрашающего фола. Основным разыгрывающим был Александр Большаков, ростом не выше ста семидесяти девяти сантиметров, поэтому понятно, что держать Сергея Белова ему было очень сложно. Но даже Большаков должен был фолить при получении мяча. В том же сезоне помню, как один из персональных опекунов Белова — Кривощеков, пробегая мимо скамейки «Спартака», жаловался: «Владимир Петрович, я его бью-бью, а он все равно попадает!»

Умение настроить своих игроков на спортивный подвиг у папы было всегда. Но как ЦСКА боролся против «Спартака» и как собирался на эти важнейшие матчи — этому искусству отца можно было только позавидовать. У Сергея Белова, Алжана Жармухамедова и Валерия Милосердова, который в том сезоне дебютировал в составе ЦСКА, матчи против питерского «Спартака», особенно на выезде, оказались просто лучшими в сезоне. Какая же концентрация воли и какая жажда победы горела в этих глазах!

В том же году вместе с Валерием Милосердовым в команде появился и Евгений Коваленко. Он приехал из Ташкента, уже получив высшее образование. Это очень редкий случай, когда игрок такого уровня попадает в такую хорошую команду, как ЦСКА, уже закончив исторический факультет государственного университета. Женины снайперские качества позволили применить новую схему в нападении. Если в моменты, когда на площадке находился Вадим Капранов, игра развивалась либо по одному флангу, либо по другому, то умение Коваленко выполнять бросок в прыжке с поворотом на сто восемьдесят градусов позволило отцу применить новую комбинацию. Она называлась «тройной заслон по лицевой».

Игрок с мячом при пересекании центральной линии обязательно должен был скомандовать: влево или вправо. Потому что если вправо — это, значит, для Коваленко. Если влево — то для Белова. И игрок без мяча начинал движение вдоль лицевой линии, где поочередно получал от своих партнеров три заслона. Заканчивалось это обычно тем, что в угол площадки игрок, которому адресовался мяч, выбегал либо уже совсем без опекуна, либо после неравноценного размена, то есть против Жени Коваленко или против Сергея Белова оказывался высокорослый игрок, который не мог соперничать с ними в скорости. Эта комбинация была, наверное, самой продуктивной в команде ЦСКА на протяжении пяти сезонов подряд.

И придумать что-нибудь против нее команды, которые не имели в своем арсенале зонной защиты по схеме два-три, практически ничего не могли. Как создавалась эта комбинация, я помню, потому что рисовалась она на кухонном столе в нашей квартире на «Соколе». И каждый раз папа думал: а имеет ли смысл, чтобы Сергею Белову при забегании в левый угол последний заслон ставил игрок его же роста — например, Евгений Коваленко или Вадим Капранов?

Получалось, что в любом случае идея стоящая, потому что при этом происходил разрыв дистанции между нападающим без мяча, в данном случае Беловым, и защитником пусть даже его роста и не уступающим ему по скорости. Путем многочисленных замеров папа выяснил, что Белову на всю подготовительную фазу и выполнение броска нужна от силы одна и две десятых секунды. Это время, за которое защитник не успеет выпрыгнуть вместе с ним. Даже если он успеет сократить дистанцию, то уж вылететь вверх так мощно, как выпрыгивал Сергей Белов, защитник точно не успеет. И результативность Белова в матчах против «Спартака», который набирал как минимум десять-двенадцать очков, это многократно доказала.

Само по себе создание новых комбинаций тренером — это все-таки очень индивидуальная вещь, потому что тренерская кухня зависит от мировосприятия и от теории, которую проповедует тренер в данном виде спорта. В папином арсенале комбинаций было очень много. Я этому свидетель, потому что папа никогда из своих схем не делал секрета от членов своей семьи. «Оля, пройдет это на поле или не пройдет?» — обращался он к маме. Комбинация «тройной заслон по лицевой влево или вправо» далеко не первая. Перед тем как предложить команде именно эту, папа в уме прокручивал как минимум сотню схожих. Но только она позволяла снайперским качествам лидеров команды раскрыться в полном объеме.

Сейчас невозможно отметить, какое количество бросков после проведения этой комбинации в исполнении Белова или Коваленко оказывались точными. Но вот зрительское восприятие позволяет мне утверждать, что у Жени Коваленко с его фантастически быстрым выполнением броска и разворота сначала на сто восемьдесят градусов и стабильным выполнением всех стереотипов движения при выполнении броска Сергеем Беловым эта результативность достигала семьдесят пять-восемьдесят процентов. От такой комбинации было грех отказываться. И упреки в отношении Александра Гомельского, что команда ЦСКА в позиционном нападении играет однообразно, верны. Да, однообразно, но быстро и эффективно. И папины комбинации год за годом это доказывали.

Рассказав о Евгении Коваленко, не могу не вспомнить и о Валерии Милосердове. Вообще невозможно не отметить, насколько выдающаяся по своим талантам была юниорская сборная СССР 1951 года рождения. Эта команда в финальном матче первенства Европы в 1970 году одержала победу над итальянцами с разницей в двадцать девять очков. И это не была самая большая разница в счете, бывало и больше. Кроме Саши Белова, который, конечно, был лучшим игроком, выступали: Иван Дворный, Валерий Милосердов, Ивар Жвигурс, Сергей Ястребов, Юрий Павлов, Владимир Арзамасков и Андрей Макеев. Практически половина этой команды оказалась в питерском «Спартаке».

Они не были ленинградцами, просто гений Кондрашина распространялся не только на оперативное руководство командой во время матчей. Он еще был и замечательным скаутом. Хотя «скаут» — это слово, которое мы сейчас употребляем под влиянием НБА, но больше тут подходит слово «селекционер». Владимир Петрович, как никто, мог угадать талант в молодом баскетболисте. Так в Ленинграде оказался Юрий Павлов, десятиклассник из Омска, приехал из Петрозаводска Андрей Макеев, а из Волгограда Владимир Арзамасков.

Добавьте сюда еще Мишу Селантьева из Красноярска, Володю Яковлева из Вологды, и окажется, что эта дружина сверстников потом на долгие годы стала основой «Спартака». Когда ушли Иванов, Быков, Большаков, Штукин, Федоров, оказалось, что замена не то что равноценная — у Владимира Петровича готова практически новая, молодая, свежая команда.

Команда, которая изменила рисунок игры. Как они бежали в быстрый прорыв! Ведь долгие годы самым быстрым высокорослым игроком в нашем баскетболе считался Алжан Жармухамедов, выступающий в ЦСКА. Но с появлением Юры Павлова в «Спартаке» оказалось, что вот где скорость! Выигрывая мяч на своем щите, Юра легко опережал маленьких, которые бежали в быстрый прорыв, и сам был готов этот быстрый прорыв завершить. Команда «Спартака» под руководством Кондрашина в первой половине 1970-х очень сильно прибавляла от сезона к сезону.

Но дуэли ЦСКА—«Спартак», Гомельский — Кондрашин, не только собирали полные трибуны, где бы ни проходила игра, но и вызывали огромные творческие споры у тех, для кого баскетбол был работой. В одном сезоне все четыре матча могли быть не похожими друг на друга по тактике, потому что оба тренера понимали, что одним вариантом соперника не обыграть. Если бы конфликт между Гомельским и Кондрашиным не перешел в стадию личностного конфликта, то, наверное, и я бы получал удовлетворение даже от тех матчей, которые ЦСКА проигрывал. Это всегда был такой значимый, такой интересный и такой умный баскетбол, который я видел еще раз только в конце 1980-х в дуэлях между ЦСКА и «Жальгирисом».

Поэтому, несмотря на все мои симпатии к ЦСКА и на то, что я ношу фамилию Гомельский, я просто не мог болеть против папы, но даже в этом случае я понимал, что эти противостояния — огромный толчок в развитии баскетбола. Посмотреть эти поединки приезжали тренеры со всей страны. Никогда не забуду, как на матчах в «Юбилейном» между ЦСКА и «Спартаком» на трибунах сидели рядом литовские тренеры Бимба и Эндрияйтис, представлявшие «Жальгирис» и «Статибу», и тренеры из Риги, и все киевляне. Они не скрывали, что приехали учиться баскетболу. Было совершенно очевидно, что противоборство двух великих тренеров позволило отечественному баскетболу подняться на новую высоту.

С появлением в составе ЦСКА Евгения Коваленко, Валерия Милосердова, Сергея Ястребова и Николая Ковыркина у папы первый раз возникла идея применения такой активной формы игры в обороне, как зонный прессинг. Еще в сезоне 1971/72 года команда ЦСКА этот прием не использовала, однако на тренировках уже стали обкатываться подобные варианты игры в защите. Причем с самого начала, опираясь на фантастические физические данные Валерия Милосердова, на его стартовую и дистанционную скорости, папа понимал, что вариант «один-три-один» с Милосердовым впереди и с таким мобильным и опытным под страховщиком, как Жармухамедов, сзади, в своей трехсекундной зоне, это может быть очень агрессивная, нацеленная каждый раз на перехват форма защиты.

Правда, в сезоне 1971/72 года Валера в стартовом составе еще не выходил. Он выходил на замену вместо Ивана Едешко. Однако тут следует заметить, что единственный игрок, к которому папа не относился с симпатией в составе ЦСКА тех лет, был как раз Иван Иванович. Виноват ли в этом отец? Я с него вины не снимаю, однако думать о том, что Иван Иванович Едешко является в его команде пятой колонной, основания у папы были. То, что Едешко заиграл в ЦСКА, — это заслуга Арменака Алачачяна. Именно он разглядел в этом несколько неуклюжем разыгрывающем защитнике из минского РТИ талант, способный проявить себя и в сборной СССР. Иван Иванович обладал уникальной нестандартной техникой. Еще в детстве он пережил тяжелую травму, сломав правую руку. Срослась она неправильно. У Ивана было как бы два локтевых сустава на одной руке, что вводило в недоумение защитников.

Потому что отдать передачу направо, когда правый локоть отставлен далеко в правую сторону, нормальный человек не сможет. А вот двойной локтевой сустав Едешко это позволял. Защитники таких передач не ожидали. К тому же Едешко был очень артистичен. Даже когда можно было отдать простую передачу, он отдавал сложную и эффектную. Конечно, пас без зрительного контроля — это высший пилотаж в баскетболе.

До сих пор не все разыгрывающие защитники могут себе это позволить. Приведу в пример Джона Стоктона, который играл в баскетбол как математик. Но он всегда, прежде чем отдать пас, убеждался в том, что адресат видит, что мячик полетит в его сторону. Однако можно представить себе и другой пример — Мэджика Джонсона, который вообще никогда не смотрел в ту сторону, куда отдавал мяч.

Так вот Иван Едешко начал играть в баскетбол гораздо раньше, чем Мэджик Джонсон. А когда Иван попал в сборную СССР и стал олимпийским чемпионом, Джонсон, по-моему, еще ходил в шестой класс средней школы. Желание Едешко сыграть на зрителя тоже опережало свое время. Он понимал, что зритель на трибуне должен получить свою порцию баскетбольного десерта. Нужно сделать что-то такое, что болельщик никогда раньше не видел. Поэтому Иван стремился играть для трибун, что я считаю правильным. Даже такой строгий тренер, как Александр Гомельский, понимал, что Едешко в его стремлении сыграть красиво абсолютно прав. Но вот простить ему ошибки, потери мяча во время сложных игр психология отца не позволяла.

А когда было подсчитано соотношение голевых передач к количеству потерь, оказалось, что такой вроде бы не супертехничный защитник, как Валера Милосердов, намного более эффективен, чем Иван Едешко. То есть у Ивана на три результативные передачи получалась одна потеря, а такой коэффициент моего папу никак не устраивал. Именно за это он постоянно наказывал Едешко. А какое первое наказание у тренера под рукой? Стоило Ивану хоть один раз ошибиться, стоило сопернику хоть раз перехватить его передачу, как Александр Гомельский тут же его менял и усаживал на скамейку запасных.

Да, состав ЦСКА позволял практически не замечать этой замены. То есть потеря Едешко не была ключевой, фатальной. Но с другой-то стороны, Иван на площадке в первую очередь был нацелен на передачи высокорослым игрокам — Алжану Жармухамедову и Владимиру Андрееву. И за те несколько сезонов, что отыграли с Едешко, они уже привыкли к тому, что стоило только в трехсекундной зоне открыться и показать руку, как Иван сразу отдавал туда мяч.

Тем не менее из-за потерь, которые допускал Едешко, тренер Гомельский предпочитал видеть на площадке Валерия Милосердова. Кому это может понравиться? Иван Едешко выходит в стартовой пятерке сборной СССР и протирает трусы на скамейке запасных команды ЦСКА. Будучи человеком прямым и не робкого десятка, Иван в открытую заявлял, что Гомельский его маринует на скамейке, потому что Кондрашин вызывает его в сборную СССР. Гомельский с Кондрашиным враги, и таким образом Гомельский срывает на нем свою злость и недовольство. Причем Иван говорил это не где-то в кулуарах — он мог высказать свое мнение в интервью кому-нибудь из журналистов. Елена Рерих, тогдашний баскетбольный обозреватель «Советского спорта», один раз опубликовала нечто подобное. После такой выходки Гомельский вообще решил отчислить Едешко из команды. Теперь представьте себе парадоксальность этой ситуации. Один из двух сильнейших разыгрывающих страны будет отчислен из ЦСКА.

Причем не просто отчислен, а отправлен в команду, скажем, киевского СКА. Между прочим, так в конце концов и произошло, только позднее.

Эта конфликтная ситуация значительно осложняла тренировочный процесс, потому что стартовая пятерка перекраивалась практически каждый четырехдневный цикл. То Едешко выходит в стартовом составе вместе с Сергеем Беловым, то Милосердов. Но конкуренция между двумя разыгрывающими одной команды была болезненной не только для них. Она была болезненной и для тех игроков, которые выступали вместе с ними. Ведь им приходилось приспосабливаться то к одному, то к другому.

И у папы достаточно долго не было решения, в котором он мог бы одной командой, не беря при этом тайм-аута, объяснить игрокам, особенно передней линии, чего он от них ждет в следующей атаке. Однако если говорить об общей тенденции Гомельского в те годы, то баскетбол, который он проповедовал до конца своих дней, — это был баскетбол атакующий. Двадцать пять-тридцать процентов времени тренировочного процесса уделялось технике быстрого прорыва.

Игроки, которые тренировались в ЦСКА, даже в разминочных упражнениях отрабатывали отсекания противника от щита и подбор мяча. Для этого папа придумывал упражнения целыми десятками. И быстрый прорыв приносил ЦСКА достаточно много очков, особенно в играх с теми командами, которые против ЦСКА не могли организовать равноценную борьбу на щите. Пожалуй, лишь каунасский «Жальгирис», киевский «Строитель» и ленинградский «Спартак» боролись на щите с ЦСКА за счет своих высокорослых на равных. Всех остальных армейцы на щитах побеждали, особенно на своем, и дальше раскрывалась, как папа любил говорить, «разжималась пружина быстрого прорыва в ЦСКА».

С учетом того, что на площадке обязательно находился либо Жармухамедов, либо Петраков, которые умели, любили и физически могли поддержать быстрый прорыв вторым эшелоном, быстрая атака ЦСКА практически всегда имела еще и численное преимущество в завершающей стадии. Поэтому то, что армейцы набирали по тридцать-сорок очков в каждом матче в быстрых прорывах, не должно никого удивлять.

Второй элемент, который отец любил и тренировал, американцы назвали ранним нападением. Не получилось взятие кольца в быстром прорыве из-под самого кольца, атака продолжает развиваться. После добегания до трехсекундной зоны противника игрок, не получивший мяч, твердо знал, каким путем он вливается в общекомандные движения. Эта первая комбинация после того, как не прошел быстрый прорыв, и называется ранним нападением.

Так вот у команды ЦСКА было достаточно много комбинаций. Практически для каждого, кроме центрового, игрока на площадке эта комбинация могла состояться и завершалась средним броском без сопротивления. Суть раннего нападения в том, чтобы организованно атаковать соперника до того, как он сумеет построить хоть какую-нибудь оборону. До того как сумеет повернуться спиной к своему кольцу и начать разбирать игроков твоей команды. И это тоже приносило свои очки.

Я не могу сказать о том, что отец — изобретатель раннего нападения. Нет, как выяснилось потом, над этим работала и целая группа выдающихся американских тренеров студенческого баскетбола. Но если брать европейских тренеров, то, пожалуй, Александр Гомельский и Александр Николич из Сербии являлись основоположниками этого элемента в Европе. Именно поэтому в годы руководства Николича сборной Югославии там перестали появляться малоподвижные игроки. Николич требовал от своих подопечных высокой скорости и отличной скоростной техники. И югославская школа таких баскетболистов производила. Именно поэтому можно говорить, что Чосич, Ерков, Славнич, Кичанович оказались в нужное время, я подчеркиваю, в нужное время в нужном месте.

Вообще отношения двух Александров — Гомельского и Николича — в те годы простыми не назовешь. Николич как тренер той команды, которая завоевала серебро на Олимпиаде-68, получил разрешение союзного правительства Югославии на отъезд за рубеж. И он стал первым югославским тренером, который начал работать в Италии. А клубы, которые он там тренировал, обычно становились основными соперниками ЦСКА в Кубке европейских чемпионов, поэтому большой любви между Николичем и Гомельским не было. Однако, как выяснилось потом, они с огромным уважением относились к вкладу друг друга в баскетбол.

Папа не владел в совершенстве ни одним иностранным языком. Его общение с иностранцами походило на своеобразный эсперанто с огромным количеством жестов. В школе он учил немецкий, а международный баскетбольный язык — английский — он так до конца и не освоил, но плюс к этому знал несколько слов по-итальянски, несколько слов по-испански, чуть французского и немного идиша. Когда в Югославии в 1970 году стал издаваться ежемесячный специализированный журнал «Кошарка», что в переводе означает «баскетбол», и когда в этом журнале публиковались на сербском статьи Николича, папа их изучал с цветными карандашами. Ему это было очень интересно и очень полезно.

В свою очередь, потом в одном из своих немногих разговоров с Николичем, который, если я не ошибаюсь, состоялся лишь в 1990-е годы, я узнал, что те книги по баскетболу, которые на русском языке издавались у нас в стране, тут же закупались и переправлялись в Федерацию баскетбола Югославии. Поэтому Александр Николич с творчеством папы был знаком и очень его ценил.

Папа не первый, кто сказал, что поражение учит лучше, чем любая победа. По-моему, впервые похожее выражение встречается у Александра Васильевича Суворова в «Науке побеждать», которая была написана более двухсот лет назад. Неамбициозный человек великим тренером стать не может, нужно хотеть все время утверждать свое «я», все время стремиться к победе.

Неамбициозный человек, пожалуй, не способен на такое психологическое напряжение в каждом матче сезон за сезоном много лет подряд. Однако после того как обида от поражения пройдет, уроки, извлекаемые из него, оказываются гораздо полезнее даже просто потому, что они быстрее усваиваются, чем те уроки, которые тренер может извлечь из матчей, которые его команда выиграла.

В августе 1972 года начиналась Олимпиада, и какой-то умник из нашей Федерации баскетбола решил именно в том сезоне возобновить розыгрыш Кубка СССР. Во-первых, сильнейшие игроки из ведущих клубов практически в течение пяти месяцев были отданы в распоряжение Владимира Петровича Кондрашина. Тем не менее Кубок есть Кубок, и руководство всех команд обязали в нем участвовать, причем не только высшей лиги, но и класса А. Таким образом, в Кубке СССР выступали двадцать четыре коллектива.

У папы в команде летом 1972-го отсутствовали сразу пять человек: Иван Едешко, Сергей Белов, Алжан Жармухамедов, Валерий Милосердов и Владимир Андреев. Все были кандидатами на поездку в Мюнхен и работали вместе со сборной. Лично я этому обстоятельству должен быть благодарен, потому что именно в мае 1972 года я первый раз получил приглашение выступать за ЦСКА. Это было достаточно неожиданно и технически сложно. В 1971 году я поступил в Московский университет, поэтому в составе МГУ выступал на чемпионате Москвы среди вузов. Кроме этого играл за команду «Буревестник», составленную из лучших студентов-баскетболистов московских вузов, которая тоже выступала в чемпионате страны, но уже по классу Б. То есть в состав двадцати четырех сильнейших команд страны мы не входили. Однако не без стараний отца мне было дано разрешение выступать в Кубке СССР в составе ЦСКА. Папина дружина, конечно, была укомплектована изумительно.

Молодые, еще не очень опытные: Ковыркин, Петраков, Коваленко, Милосердов, Ястребов, Голубев и я. Кстати, мы с Игорем Голубевым были самыми младшими, нам шел только девятнадцатый год. В команде были ребята, которые были старше нас как минимум на десять лет. Вадим Павлович Капранов, Александр Сергеевич Кульков, Владимир Иллюк — это были люди, к которым мы обращались по имени и отчеству даже на тренировках.

В таком составе, фактически не имея среднего звена, которое было отозвано в сборную, мы дошли до полуфинала Кубка СССР, где в очень сложной борьбе победили таллинский «Калев». Этот матч мне запомнился как мое первое удачное выступление за ЦСКА. Мне пришлось держать бывшего игрока сборной СССР Алекса Таммисте, который начал с того, что сказал: «Ну, молодой, сейчас я из тебя клоуна сделаю». Однако ничего у него из этой затеи не получилось.

Во мне проснулось самолюбие, да и папа поверил в мои силы. Во всяком случае, превосходство в скорости над Алексом действительно было огромным. Я помню свои показатели: сто метров за одиннадцать целых пять десятых секунды, а двадцать метров за две целых одну десятую секунды.

Приглашения заниматься легкой атлетикой я не получал, но вот что с мячом, что без мяча по площадке я перемещался быстрее всех. Также в награду на генетическом уровне я получил и выносливость, потому что все, кто видел, как я играл, говорили, что выносливостью я пошел в маму. Я не уставал на поле. Я получал огромное удовольствие от игры в баскетбол и носиться на скорости туда-сюда мог бесконечное количество времени.

Так что побороться с Алексом Таммисте у меня получилось. Особенно приятно, что это произошло в первом полуфинальном матче в Таллине. Не хочу, чтобы это выглядело похвальбой, но я был очень горд тем, что фамилию свою не посрамил и картины не испортил. Ответный поединок в Москве мы тоже выиграли. И вот неожиданность: казалось бы, команда, наиболее ослабленная отсутствием игроков сборной страны, выходит в финал.

Финал состоялся в конце июня в Сочи. Поскольку там еще не было крытого зала, мы выступали на открытой площадке. Соперником ЦСКА оказалось тбилисское «Динамо». Я так подробно об этом рассказываю, чтобы вы поняли, что все-таки личностный конфликт между тренером ЦСКА Гомельским и тренером сборной Кондрашиным существовал все время, и они об этом не забывали ни на минуту. Представьте, на этот матч Кондрашин отпустил двух баскетболистов сборной, представляющих «Динамо», — Михаила Коркия и Зураба Саканделидзе. И ни одного игрока ЦСКА. Единственным из наших, кто нарушил этот запрет, был Сергей Белов. Он наплевал на запрет тренера, взял билет и приехал в Сочи помочь своей команде. И пусть он не так много играл, потому что болело колено, но сам по себе его поступок заслуживает уважения.

Назвать Сочи нейтральной площадкой, когда играет ЦСКА и «Динамо» Тбилиси, просто язык не поворачивается. В парке «Ривьера» был постелен помост и установлены трибуны приблизительно на полторы тысячи зрителей. И из этих полутора тысяч тысяча четыреста девяносто девять человек болели за «Динамо». Матч складывался очень тяжело. Встречи на открытой площадке имеют особенную специфику. Каким бы слабым ни был ветер, он все равно влияет на полет мяча. А поскольку баскетболисты бьют с достаточно высокой траектории, то средние и дальние броски как основное добывание очков были исключены. В том матче я на площадку практически не выходил. Папа использовал очень высокий состав, предпочитая давить противника под щитом. Удивительно, что вот этот ветер, который мешал попадать всем, казалось бы, абсолютно не влияет на руку Сергея Белова. Он появился на площадке во втором тайме. Провел на ней двадцать минут, за которые забил четырнадцать очков: десять с игры и четыре с линии штрафных, при этом ни разу не промазав. И мы победили с разницей в шесть очков.

Папа у скамейки после свистка всех нас поздравил с победой, построил «свиньей», поставив во главе Витю Петракова как самого физически сильного и здорового, и произнес: «В раздевалку, и чтобы не выходили из нее приблизительно час». Он будто предчувствовал беду. Мы еще не ушли с помоста, как вдруг в спину кто-то крикнул: «Гомельского бьют!»

Оказалось, что у судейского столика, когда тренеры обменивались рукопожатиями, кто-то из болельщиков тбилисского «Динамо» действительно ударил отца сзади по голове. Удар, видимо, был не сильный, потому что папа сразу принял боксерскую стойку. Но это все происходило не на наших глазах. Тренеры «Динамо» Леван Мосешвили и Анзор Лежава быстро растолкали своих фанатов, предупредив их о том, чтобы они даже и не думали затевать потасовку. Но мы-то этого не видели! Развернувшись на сто восемьдесят градусов так, что Петраков оказался в авангарде, мы бросились отбивать своего тренера. А я лично — отбивать своего отца, которого, думал, сейчас покалечат. В общем, когда мы прорвались через толпу болельщиков к судейскому столику, конфликт уже был потушен и бить было некого. Но как папа потом смеялся — он вообще знал, что я не драчун по натуре: «Таких пылающих глаз у тебя, сынок, я не видел никогда».

Проведя первую встречу, мы предполагали, что вторая будет намного сложнее. Однако это был один из немногих летних дней, когда в Сочи пошел дождь и на открытой площадке играть было нельзя. Игроки, тренеры, судьи сели в автобус и уехали в зал ДСШ, где зрителей могло собраться максимум двести человек, причем все они сидели на балконе. Матч проходил в довольно спокойной обстановке, драки на площадке уже никакой не было, просто к середине второго тайма стало понятно, что отыграть семь очков у команды ЦСКА «Динамо» уже не сможет. Таким образом, мы одержали победу и в этом поединке.

После игры нас с Игорем Голубевым поздравляли особым образом, хотя Игорь на площадке вообще не появился, а я отыграл примерно полторы минуты. Дело в том, что обладатели кубка СССР по баскетболу автоматически получали звание мастера спорта СССР. После игры папа сразу исчез, — наверное, пошел отмечать победу вместе с другими тренерами и коллегами. А наша команда практически в полном составе собралась в ресторане «Каскад». Это была моя первая победа и первое нарушение спортивного режима — пили не только шампанское и сидели до самого закрытия. Пили за мой мастерский значок, хотя самого значка еще не было и премий за победу мы тоже еще не получили. Я до сих пор помню, как искренне меня поздравляли товарищи, и я очень благодарен судьбе, что все получилось именно так. Мне шел девятнадцатый год, я стал мастером спорта СССР. Честно говоря, тогда я об этом даже и мечтать не мог. Спасибо папе за эту мою победу и за эти дорогие воспоминания.

Потом начиналась Олимпиада. Наверное, все помнят перипетии финального матча СССР — США. Мы с папой смотрели этот матч дома. Смотрели очень внимательно. И я хочу сказать, что весь тот период, с 1970 по 1976 год, когда папа не тренировал сборную СССР, что бы там ни говорили его недоброжелатели, никогда, ни в одном матче он против сборной не болел. Безусловно, его самолюбие и его амбиции всегда были при нем. Но чтобы болеть против сборной своей страны, даже если ее тренировал твой недруг, до этого папа не опускался.

Ведь это была та сборная СССР, с которой он работал много лет и большинство игроков которой начинали свою карьеру под его руководством.

У нас в семье, ну так уж принято, мы смотрели баскетбол, не выдавая своих эмоций. Мы только перебрасывались быстрыми репликами, чтобы не пропустить главное. Матч был напряженный, и всем было не до болтовни. Я помню, когда в предпоследней атаке сборной СССР мяч довели до рук Саши Белова, отец сказал: «Ну все, победили. Саша, бей!» Я потом попросил его прокомментировать эти слова. А он сказал: «Володя, ну что тут комментировать! Смотри, он поворачивается, бьет по кольцу, даже если он мажет, время-то идет. Пока мяч отскочит от дужки, пока американцы завладеют этим мячом, пока они проведут свою атаку, время матча истечет». Бить, говорит, можно было, когда оставалось пять секунд и меньше. По тем временам, наверное, он был прав. Но Саша Белов принял другое решение. Вы помните эту потерю: когда он отбрасывал мяч на дугу Зурабу Саканделидзе, мяч перехватил Даг Коллинз и помчался к нашему кольцу, где буквально за три секунды до окончания матча его проход был остановлен нарушением правил. Я думаю, что нельзя ни в коем случае забывать роль Зурика Саканделидзе (к сожалению, ныне покойного) в этом матче. Ведь если бы он не сфолил, не видать было нашей команде золотых медалей. Как сложились эти три секунды, вы знаете. Коллинз хотел забил мяч сверху, но Зурик выбросил его за лицевую линию. Да, фол был грубый, Коллинз ударился в конструкцию, потом несколько секунд приходил в себя, но потом все-таки забил те два штрафных. Очень мужественный парень. Но он не любит это вспоминать. Когда мы несколько раз встречались, я пытался из него выжать хоть какие-то комментарии. Кстати говоря, Коллинз потом выступал в НБА, потом был классным тренером, а сейчас он мой коллега, комментатор. К слову, с моей точки зрения, высококлассный комментатор. А вот говорить о финальном матче Олимпиады-72 он до сих пор не любит. Сразу насупливает брови, и добиться комментария от него мне так и не удалось. Так, по плечу меня постучал и сказал: «Вашим повезло больше». «Luck, pure luck» — «Чистая удача».

Но это его мнение. А вот то, что Саканделидзе сфолил и остановил время, — это его заслуга, что бы ни говорили другие игроки. Потому что, например, Алжан Жармухамедов до сих пор бьет себя кулаком в грудь и говорит: «Я бы успел накрыть». Но сколько бы я ни пересматривал повтор, когда Саканделидзе нарушает правила против Коллинза, ну не вижу я Жармухамедова в этот момент на экране. Это какие же реактивные двигатели нужно было бы включить, чтобы успеть с дуги долететь до самого кольца и смахнуть этот мяч. Мне, если честно, кроме папиного комментария еще запомнился комментарий арбитра этого матча. С болгарином Артеником Арабаджаном я познакомился лет через пять. Однажды в 1978 году, когда он обслуживал наш матч в Бельгии, после игры мы ужинали в одном ресторане. Он блестяще говорил по-русски, по-французски, по-армянски, и если нужно, то и по-английски. С ним легко было общаться. Мы были на ты, и я спросил: «Артеник, а каково твое мнение о финальном матче Олимпиады 1972 года?» Он ответил: «Ты знаешь, к моменту, когда пошла последняя минута, я был на сто процентов уверен в победе сборной СССР. Считал, что вы ее уже выиграли, и упустить победу нужно было умудриться. А вот все то, что происходило после пробития фолов Коллинзом, я практически не помню. Был как в тумане. Мы просто упустили нить игры. Мы, оба арбитра, находившихся на поле, просто не понимали, что происходит, и слепо подчинялись решениям генерального секретаря ФИБА Уильяма Джонса».

Кстати говоря, этого человека просто нельзя не отметить. Генеральный секретарь ФИБА Уильям Джонс — это просто мерило справедливости. Это ж какое мужество надо иметь! Ведь он, американец, практически отнял победу у сборной своей страны ради того, чтобы торжествовала справедливость.

Возвращаюсь к просмотру финального матча Олимпиады в нашей квартире на «Соколе». Прозвучала финальная сирена. Нина Еремина не успела сообщить о том, что американцы подали протест, поэтому мы не знали, что после окончания встречи наша сборная провела очень нелегкие восемь часов. Матч закончился в первом часу ночи, и только утром было принято решение, что никакой переигровки не будет.

Папа поднялся, выключил телевизор. Пошел на кухню, сел там, упер кулаки в подбородок и молча уставился в окно. Из нашего кухонного окна был виден весь двор. Пришел и я: «Пап, чаю?» Подтянулись и мама с братом. И тут отец сказал: «Ведь с моей же командой выиграл. Ведь это же я эту команду готовил...»

Это была единственная фраза, в которой Александр Гомельский выразил сожаление по поводу своего отсутствия на Олимпиаде 1972 года.

Володя Андреев не поехал на Олимпиаду, потому что буквально за неделю до отъезда в Мюнхен на одной из тренировок он получил самую серьезную в жизни травму, с которой прервалась его баскетбольная карьера. Сзади на него упал Миша Коркия, и при падении всем своим стокилограммовым весом на одно колено Андреев раздробил коленную чашечку и порвал крестообразные связки. Операция прошла неудачно, и Володя в баскетбол больше не играл. Вместо него в составе оказался Иван Дворный. Не выступал при папе в сборной СССР Иван Едешко. Все остальные десять баскетболистов, которые стали олимпийскими чемпионами, начинали свою карьеру под руководством отца. Еще одним новым игроком можно назвать Геннадия Георгиевича Вольнова, которого в 1970 году папа не взял на чемпионат мира. А Кондрашин решил, что он еще годится, и на Олимпиаду-72 Геннадия повез. Обязательно нужно отметить, что, когда папу в 1970 году снимали с работы, на страницах «Известий» появилась статья практически на целую полосу, подписанная Вольновым. Хотя, как я понимаю, к написанию этой статьи, кроме того что он поставил под ней свою подпись, Геннадий Георгиевич отношения не имел. Он просто был согласен с тем, что в ней изложено. А писали по поводу плохого психологического климата в команде, которой руководит Гомельский, по поводу того, что он игроков, которые не хотят из сборной переходить в ЦСКА, просто не берет в национальную команду. В общем, это была разгромная статья, которая шла вслед папиному увольнению. Обидно, конечно, но критика есть критика. Я не думаю, что кто-нибудь, кроме меня, помнит содержание этой статьи. Но я вас уверяю, каких-то тяжелых чувств, злобы или мести отец по отношению к Вольнову никогда не испытывал. Он знал, что тот великий игрок, а его человеческие качества... наверное, это уже его личное дело.

Я знаю только, что, где только можно было, Вольнов всегда вспоминал, что Гомельский его из сборной отчислил, а Кондрашин взял. Поэтому Кондрашин — великий тренер, а Гомельский — так, выскочка. Но это опять-таки дело его совести. Я готов ему все простить за те слова, которые он сказал на похоронах отца. А сказал он буквально следующее: «Как же будем дальше жить без Александра Яковлевича?» Спасибо ему за это. После этих слов моя злость на него иссякла.

Существует история, которую мне рассказали уже после смерти папы. И честно говоря, я до сих пор не понимаю, как такое могло случиться. Июль месяц, Москва, заседание тренерского совета, на котором тренеры сборной отчитываются за подготовительный период и представляют состав, который поедет на Олимпиаду. И представьте себе, что Башкин — второй тренер сборной, называя состав, не упоминает фамилию Сергея Белова. Лучшего игрока страны последнего пятилетия! Недаром же Белова признали лучшим баскетболистом мира в 1970 году в Любляне, включили в символическую пятерку в 1968 ив 1971 годах по итогам чемпионатов Европы. По-моему, это был Давид Яковлевич Берлин, который напомнил: «Сережа, ты тезку своего забыл, Сережу Белова».

На что Башкин ответил, что они действительно не собираются брать Белова. Что он не командный игрок, что в рисунок игры в позиционном нападении не вписывается, что он плохо играет индивидуально в защите и что в принципе концепция не предусматривает нахождение Белова на площадке, а лидеров в сборной СССР достаточно и без него. Это вызвало недоумение в зале. Каким бы ни было отношение к ЦСКА, к Сергею Белову все относились с уважением. После слов Башкина Александр Яковлевич Гомельский поднялся и сказал: «Сережа, ты про концепцию сейчас очень много умных слов наговорил. Скажи мне, а кто у тебя забивать будет?!» Интересная вещь, что эти слова отца нашли поддержку у членов тренерского совета. Состав .сборной СССР был изменен, и Сергей Белов на Олимпийские игры поехал.

Все мы помним, что в том финальном матче олимпийского турнира 1972 года самым результативным игроком обеих команд стал именно Сергей Белов, забивший двадцать очков. При этом я напоминаю финальный счет: пятьдесят один-пятьдесят в пользу сборной СССР. То есть из пятидесяти одного очка своей команды Сергей забил двадцать! Да, Едешко отдал победный пас. И он тоже стал героем той Олимпиады. Но не будь Сергея Белова, не было бы этих золотых медалей у сборной СССР.

Начался новый сезон 1972/73 года. Как я вспоминаю, он выдался бесконечно сложным. Команда ЦСКА осталась без единственного центра, без Володи Андреева. Из-за этого поменялась и вся тактика. Мы даже шутили, что играем «чайником». Основывалось это, конечно, на папином прозвище, но команда Гомельского впервые в его карьере играла без центра. То Витя Петраков, то Коля Ковыркин, то Алжан Жармухамедов становились на эту позицию, но она не являлась для них главной. Никто из них не умел по-настоящему обыгрывать соперника, находясь спиной к кольцу. Ни один из них не бросал по кольцу крюком, этого броска даже не было в их арсенале.

В связи с этим команда ЦСКА должна была успеть перестроить всю свою тактику. Столько лет играть с центром, да еще с таким результативным, как Андреев, и играть без него — это требовало значительного увеличения скорости команды. И отцу, хочешь не хочешь, пришлось проводить смену поколений, пусть даже и преждевременную. Команду покинули Кульков, Капранов, Иллюк. В ЦСКА практически одновременно появились баскетболисты 1953—1954 года рождения. Причем, хочу прямо сказать, иногородних игроков среди них было меньшинство. Единственный, кто в 1972 году появился в составе и был старше нас по возрасту, — Коля Дьяченко, окончивший Ереванский институт физкультуры. Это был центровой, ростом двести двенадцать сантиметров, но без всякого опыта выступления не то что за сборную СССР, но даже за клубы высшей лиги. Он выходил за ереванский «Спартак» и, откровенно говоря, по своим физическим кондициям на роль центрового ЦСКА не тянул. Единственным его плюсом был рост. Ни прыгать, ни быстро бегать, как того требовала тактика, у него не получалось. Однако _______и оставаться совсем без высокорослого баскетболиста ЦСКА не мог. С Колей, так же как в середине 1950-х с Круминьшем, папе приходилось работать индивидуально каждую тренировку. Причем и до, и после. Николай Дьяченко обладал хорошо поставленным средним броском, но ни забрать мяч на вытянутых руках, ни отдать первую передачу, ни поставить заслон он не умел. Зато он был удивительно приветливым человеком в жизни. К любому человеку вне зависимости от его возраста свое обращение он начинал со слова «брат». Так и появился у нас в команде «братуха» Коля Дьяченко. До сих пор и я,

да и все, кто поиграл с ним в одной команде, встречаясь с Колей, здороваемся одинаково: «Здорово, брат!»

Интересно, что в том сезоне 1972/73 года, каким бы он ни был сложным для ЦСКА, впервые в чемпионате страны чемпиона определяла не дуэль между двумя командами. В лидерах оказалось целых пять команд, более или менее равных по силам, каждая из которых могла претендовать на первое место. Кроме ЦСКА и ленинградского «Спартака» это были каунасский «Жальгирис», киевский «Строитель» и тбилисское «Динамо».

Кроме того, была изменена система розыгрыша. Теперь команды, разбитые на две шестерки, проводили туры в одном из городов, в котором играла какая-либо команда из этой шестерки, потом все двенадцать команд встречались в следующем городе и уже играли с командами из другой шестерки, и так два круга подряд. То есть это была туровая система. У нее есть свои плюсы и свои минусы. В данном случае для того, чтобы выиграть пять матчей подряд в туре в своей шестерке, кроме техники и тактики, еще огромное значение имела общефизическая и специальная физическая подготовка. Здесь папе нужно отдать должное. Команды, которые он тренировал, в этом отношении всегда были сильнейшими. В связи с тем что всю предсезонную подготовку я провел с командой, то могу побиться об заклад, что в том, сколько мы бегали, и столько, сколько мы перетаскали тяжестей, ни одна другая команда не могла с нами соперничать. Команда ЦСКА лучше всех была готова физически. Кроме этого, мы выполняли упражнения и по специальной выносливости, и по отработке технических элементов в экстремальных ситуациях, то бишь на очень высокой скорости, или когда заранее известно, что защитникам разрешено фолить.

Представьте себе, мне, к примеру, говорили: «Сейчас Милосердов будет против тебя играть, и ему можно будет бить тебя по рукам». А я все равно должен отдавать передачи, причем передачи точные. Как бы ни было обидно, что все руки от кисти до локтя покрывались синяками, но вместе с тем это было очень полезно. Потому что потом во время матча ты просто не обращаешь на это внимание. Кстати, игроки, которые прошли школу Гомельского в ЦСКА, на судей тоже не обращали абсолютно никакого внимания. Потому что у нас на тренировках арбитр был всегда один — папа. И если, предположим, кто-то грубо сыграл против Сергея Белова, то, да, он фиксировал этот фол, а если кто-то сыграл против Коли Ковыркина, Коля Ковыркин должен был продолжать играть. Делалось это с тем умыслом, что настоящий судья, может быть, свистнет в матче, а может быть, и нет. Поэтому у нас на тренировке такие нарушения не фиксировались.

С легкой руки Вани Едешко в команде пошла шутка, что фол во время тренировочных игр ЦСКА фиксируется только в том случае, если пошла кровь. А если просто синяк, надо продолжать пахать. А уж сил для того, чтобы пахать, было много.

Я сейчас расскажу по этому поводу одну историю. В связи с тем что при смене поколений команде требовалось усиление, в 1972 году в составе появились два новых баскетболиста. Оба были призваны в армию из Минского РТИ. Один из них — Алексей Шукшин, который уже был кандидатом в сборную СССР. Физически очень сильный, со своим ростом двести пять сантиметров, он мог играть и центрового, но в основном, конечно, играл четвертого номера. До того как начать заниматься баскетболом, Леша занимался борьбой.

Второй новичок — его товарищ по команде Валера Акимов, нападающий ростом сто девяносто шесть сантиметров с очень хорошим дальним броском. Правда, тогда в баскетболе не было трехочкового броска и то, что Акимов мог попасть в кольцо с шести с половиной — семи метров, это все равно расценивалось в два очка.

Так вот после того, как все документы были переоформлены, эти ребята прибыли к нам в разгар предсезонного сбора по ОФП. Сбор проходил на нашей цээсковской базе в Архангельском. Каждое утро на любом сборе, который проводил папа, начиналось с зарядки, на которой бежали кросс от трех до семи километров, после этого прямо на зарядке начинались упражнения на развитие физической силы и специальных качеств — выносливости, прыгучести, быстроты и реакции. В Архангельском от берега Москвы-реки до самого санатория вела лестница, которая имела пять пролетов по двадцать ступенек. Если быть точнее, там получалось сто четыре ступеньки — мы их пересчитали собственными ногами столько тысяч раз, что забыть про существование этой лестницы я не могу до сих пор. И вот после кросса мы должны были прыгать по этой лестнице. Сначала нужно было просто взбежать, а потом, расслабляясь, сбежать вниз, потом взбежать прыжком на правой ноге — и вниз, на левой ноге — и вниз, прыжком на двух ногах — и вниз. Причем прыгать нужно было на каждую ступеньку, хотя прыгучесть баскетболистов позволяла это делать и через две, и даже через четыре ступеньки. При этом на каждой площадке стоял врач, массажист или второй тренер, которые смотрели за тем, чтобы никто не «левачил». Последнее упражнение было таким: товарищ по команде выбирался по весу, и, посадив его на спину, нужно было взбежать по этой лестнице вверх, потом так же со своей «ношей» прыжком на двух ногах на каждую ступеньку спуститься вниз. Затем мы менялись местами. Такие нагрузки давались очень тяжело. Однако справедливости ради следует сказать, что никто не считал эти упражнения чем-то ненужным или лишним... Тот же Иван Едешко, который не любил бегать по утрам, все равно бегал, хоть и ворчал.

Потом день планировался таким образом: завтрак, утренняя тренировка, обед, отдых, вечерняя тренировка, ужин. Словом, мы проводили три тяжелые тренировки в день.

Однажды во время зарядки где-то в середине лестницы Алексей Шукшин роняет с плеч своего партнера Виктора Петракова. Просто отпустил его, потому что ему стало плохо. Парень не выдержал такой чрезмерной нагрузки, и врач отстранил его от упражнений. После этого Алексей подошел к отцу и сказал: «Александр Яковлевич, отпустите меня домой! Ну не нужен мне этот ЦСКА! Умру я здесь!»

Ну что тут сделаешь. Не заставишь же человека из-под палки играть за ЦСКА! Решение было принято, в общем, по гамбургскому счету. Не дать играть участнику сборной СССР в баскетбол только потому, что он военнослужащий, а в ЦСКА не попадает, — это быть собакой на сене. Поэтому решено было так: Алексея Шукшина из войсковой части, где он стоял на воинском учете, перевели на службу в гомельскую тюрьму, где оформили его рядовым внутренних войск. Таким образом, он получил право выступать за минский РТИ. Но со всего руководства минского РТИ и даже с председателя Спорткомитета Белоруссии было взято слово, что ни в коем случае Шукшин в ближайшие полтора года не окажется в ленинградском «Спартаке». Смешно, но правда.

В сезоне 1972/73 года состоялся мой дебют в чемпионате СССР в составе основной команды ЦСКА. Первый матч, который я сыграл, помню очень хорошо. Декабрь 1972 года, московское дерби. В нашем зале, во Дворце тяжелой атлетики ЦСКА, мы принимаем московских «динамовцев». Два Гомельских, два старших тренера — «заруба» идет с первых минут такая, что искры из глаз. Команда «Динамо» по своей технической подготовке, может быть, уступала ЦСКА, но по физической уступать не хотела ни в коем случае. А такие здоровяки, как Толя Блик, Володя Соколов или Толя Сологуб, как будто специально все время «зарубались» с нашими ребятами. Судили этот матч два московских арбитра — Михаил Григорьев и Михаил Давыдов. И когда судьи поняли, что игроки не просто хотят забить два очка в кольцо соперника, а стремятся сделать это с нанесением тяжелого увечья, они практически каждый контакт останавливали свистком. Им это удалось, поскольку никто никому тяжелых травм не нанес и кровь не пролилась. Просто за пять фолов с поля было удалено столько баскетболистов, что на скамейке уже к первой минуте дополнительного времени матча из не выходивших ни на секунду до этого на площадку игроков осталось только двое — я и Кирилл Белолуц-кий. Я помню, как Сергей Белов, редко нарушавший правила, подбежал к отцу, который в это время решал, кого же из нас ставить, и громко крикнул: «Вовку давай!»

Я вышел на площадку на четыре с половиной минуты. Бросать по кольцу от меня не требовалось. Зато я перехватил один мяч и отдал три результативные передачи, две из которых — Белову как бы в благодарность за то, что нахожусь на площадке. И самое главное, что соперник на мне три раза нарушил правила. Уж чего-чего, а мячик водить я умел. Отнять его у меня, даже несмотря на то что меня держал высокорослый Саша Харченко, не удавалось. Я знал, что он длиннорукий и обязательно будет мяч выбивать сзади, поэтому каждый раз, когда я его обводил, делал перевод перед собой с правой на левую или с левой на правую руку. В итоге ЦСКА в той игре победил с разницей в три очка!

Первое воспоминание — это объятие папы. Он не постеснялся обнять меня, такого взмокшего, при этом поздравил с победой и сказал спасибо. А потом мы пошли в раздевалку. Раздевалки там были огромные, в них можно было бы раздеть сразу две баскетбольные команды. Места свободного полно. Мы обмениваемся мнениями, шутим, кто-то кого-то по плечу хлопает, и в душ никто не торопится. Но команда-то военная, а я был единственный гражданский, без воинского звания. И тут вдруг раздается команда: «Товарищи офицеры!..» Мы, голые, полуголые или еще в форме, мгновенно поднимаемся и встаем по стойке смирно. В раздевалку входит министр обороны СССР маршал Андрей Антонович Гречко, присутствовавший на этом матче. Он подошел к каждому из игроков, сказав ему спасибо.

Вот тогда я первый раз увидел, как решаются вопросы материального обеспечения в команде ЦСКА. Вместе с Гречко, конечно, вошла его свита. Там же был один полковник, который прошел с маршалом всю войну. Статный, почти такой же высокий, как Андрей Антонович, в котором было сто девяносто один сантиметр, в фуражке он казался гораздо выше, чем был на самом деле. Докладывал министру обороны в раздевалке капитан команды Сергей Белов. И поблагодарив нас за победу, Андрей Антонович обернулся через плечо и сказал адъютанту: «Доставай ручку, бумагу, записывай». При этом нам задает чисто конкретный человеческий вопрос: «Ну, чего команде надо?»

Я потом сообразил, что Белов и Гомельский-старший это обсуждали до игры. Сережа был подготовлен и, представьте, никого не забыл! И о том, что у Жармухамедова в семье родился второй ребенок и ему нужна трехкомнатная квартира. И о том, что Витя Петраков женился, у него сразу родился ребенок и им нужна двухкомнатная квартира. И о том, что у Ивана Едешко машина после аварии не ездит, у него ни разу не было «двадцать четвертой» «Волги» и неплохо было бы помочь ему эту машину приобрести. И еще куча всяких мелочей. Когда этот рапорт был закончен, маршал Гречко обернулся с вопросом: «Все записал?» На что последовал ответ: «Все записал. До 23 февраля все просьбы команды будут удовлетворены. Довольны?» Мы прокричали трехкратное «ура», и министр обороны раздевалку покинул.

Но обязательно хочу остановиться на этом эпизоде подробнее. Ведь это было самое счастливое время в моей жизни! И наверное, это может сказать про себя каждый из игроков, с которыми я тогда выходил на площадку. Почему я об этом говорю? Я начал получать деньги за то, что играю в баскетбол, с декабря 1972 года. Это была самая низкая ставка в ЦСКА — девяносто рублей. Но все-таки это были нормальные деньги. Папа весь свой тренировочный процесс строил таким образом, чтобы мы были освобождены от всех проблем и были заняты только своим здоровьем и победами команды. Все материальные блага, которые можно было тогда получить, занимаясь спортом, обеспечивал он.

Никогда не забуду, как ежедневно начиная с шести утра в ЦСКА на Ленинградском проспекте, 39, в бассейне, на теннисном корте и в волейбольном дворце офицеры Генерального штаба занимались физической подготовкой. Занимались, потому что министр, Андрей Антонович Гречко, занимался. И им было неудобно не приходить. Он сам любил теннис. Гречко приезжал в ЦСКА три раза в неделю — в понедельник, среду и пятницу, для того чтобы на корте полтора-два часа приводить себя в хорошее физическое состояние. У него были даже спарринг-партнеры. В спортивной роте ЦСКА были теннисисты, которые хорошо набрасывали мяч и могли поиграть с министром обороны, не унижая его достоинства. Достаточно часто тренеры различных команд ЦСКА тоже были вынуждены научиться играть в теннис, чтобы иметь возможность поговорить с министром и решить какие-то проблемы. Это было гораздо проще и эффективнее, чем записываться к нему на прием в министерство, ведь Гречко был к тому же членом Политбюро и к нему попасть было очень сложно. В теннис играл и Анатолий Владимирович Тарасов, который решал проблемы хоккейной команды, и Юрий Борисович Чесноков, решавший проблемы волейбольной дружины. Научился играть в теннис и Александр Яковлевич Гомельский, и наши проблемы тоже решались. Когда выяснилось, что начальник тыла, то есть начальник снабжения всей Советской армии, тоже человек спортивный — правда, генерал-полковник Гольдберг больше всего любил бильярд, — то и с этим важным военным чиновником был налажен контакт. В ЦСКА появился приличный бильярдный стол, и Гольдберга иногда приглашали покатать шары.

Но я говорю это не для того, чтобы уличить спортсменов в хитрости, а чтобы показать, что тренеры в этом вопросе шли правильным путем. Если в Советском Союзе профессионального спорта не было, а люди, которые занимались профессиональным спортом, были, то в их статусе должны были быть предусмотрены какие-либо права и блага. Вот такой гарантией наших прав и ответственным за обеспечение благами был папа. Он думал, где взять квартиру Жармухамедову, как приобрести следующую машину Едешко и так далее. Игрокам команды об этом думать было не нужно. Их главной задачей было очень хорошо играть в баскетбол.

Чемпионат 1972/73 года команда ЦСКА выиграла достаточно уверенно. Мы оба раза победили питерский «Спартак», да и вообще за весь сезон проиграли только одну игру На самом деле, даже несмотря на то что последний тур проходил в Ленинграде, нам достаточно было одержать победу в трех матчах из пяти, и золотые медали наши. Мы выиграли четыре. Таким образом, я впервые стал чемпионом СССР в составе ЦСКА.

Но сезон-то не закончился. Шла череда непростых соревнований. Меня-то как раз как игрока это очень устраивало, я баскетбол любил и безумно люблю до сих пор. А вот как с таким режимом справлялись ребята, у которых уже были семьи и дети, да и сам папа, который, хотя и не работал со сборной, все равно пахал на пределе своих возможностей, я не представляю.

Хочу рассказать об эпизоде, который напрямую не имеет отношения к нашей семье и к Гомельскому Александру Яковлевичу, но все же... Члены сборной СССР, став чемпионами Олимпиады-72, получили премии, а после окончания чемпионата СССР весной 1973 года команда отправилась в коммерческое турне по США и Латинской Америке. Это было что-то вроде бонуса за золотые медали на играх. Турне продолжалось около сорока дней.

По возвращении наша команда угодила в самый громкий и самый неприятный за всю свою историю таможенный скандал. В аэропорту Шереметьево на личный досмотр были отправлены все игроки, тренеры и даже руководитель делегации. Таможенный режим в те годы был неимоверно строгим, и после этой поездки было возбуждено четыре уголовных дела и, соответственно, четыре баскетболиста получили пожизненную дисквалификацию. Под эти дела подпали Александр Белов, Алжан Жармухамедов, Михаил Коркия и Иван Дворный. Кстати, одно-единственное дело, которое дошло до суда, было дело о контрабанде Ивана Дворного. Из всей команды срок получил он один. Кроме этого еще были дисквалифицированы на год или два те игроки, которые тоже попались на таможне, но под статью Уголовного кодекса не подходили.

Как такое получилось? Алжан Жармухамедов рассказывал свою историю. Смеяться тут не над чем, но, зная Жара, человека в жизни рассеянного, можно представить, что так оно и было. Хэнк Айба пригласил нашу сборную в Техас к себе на ранчо, где всех хорошо угостили. Кроме того, оказалось, что там был тир. Ребята с удовольствием постреляли из разного вида оружия, в том числе и из пистолета. У Алжана было плохое зрение. В жизни он носил очки с толстенными стеклами, а на игру, чтобы они не падали, он выходил в очках с дужками, скрепленными на затылке. Потом, когда появились контактные линзы, он играл в линзах. Так вот он оказался худшим стрелком. Гостеприимный хозяин в качестве утешения подарил ему пистолет. Жар бросил его в сумку, и багаж, который не нужно было брать с собой в продолжение турне, был отправлен в Москву. Таким образом, сумка Жара с пистолетом в Москву и уехала, где ее «криминальное» содержимое потом благополучно изучили на таможне. Сказать, что его вины тут нет, нельзя, но я все-таки думаю, что сделал он это по своей рассеянности. Конечно, он знал, что оружие провозить в СССР было нельзя. Ну забыл он этот пистолет выложить и отдать руководителю делегации! И потом, зная миролюбие Жара, даже трудно вообразить, в кого бы он решился стрелять.

Тем не менее его наказанием стала пожизненная дисквалификация. А со всех игроков, которые были олимпийскими чемпионами, еще и сняли звание ЗМС.

Справедливо? С моей точки зрения, несправедливо абсолютно. Люди заслужили столь высокое звание исключительно за победы на спортивных площадках, и снимать его за что-то не связанное со спортом просто абсурдно.

К чему я хотел это сказать? Я на двести процентов уверен: то, что произошло со сборной СССР в 1973 году, в большой степени является виной тренера. Вот если бы тренером в тот момент был папа, такого бы не произошло ни в коем случае. Отец с его пониманием человеческой психологии, доскональным знанием людей, с которыми он работает, этого бы просто не допустил. Я не имею в виду то, что он бы устроил шмон, кто что везет в страну перед отлетом. Но он бы не был сторонним наблюдателем и даже там, в Шереметьево, все равно что-нибудь бы придумал. А вот Владимиру Петровичу Кондрашину и Сергею Григорьевичу Башкину и в голову не пришло, что они отвечают за этих людей не только на баскетбольной площадке.

В результате всех злоключений олимпийская сборная созыва 1972 года просто-напросто развалилась. На чемпионат Европы летом следующего года поехала уже совсем другая команда, в составе которой было только два олимпийских чемпиона. Следствием этого стал и результат — всего лишь третье место. Вина тренеров, что они ту команду победителей не сохранили. Ведь вне тренировочного процесса не было никакой воспитательной работы — того, чем они должны были заниматься, но или не захотели, или не смогли. Это моя личная точка зрения, я ее не навязываю, но мне кажется именно так.

Летом 1973 года впервые на чемпионате Вооруженных сил, когда я уже играл за взрослых, папа был действующим тренером. До этого на «вооруженках» он был как бы смотрящим. То есть ему не нужно было тренировать команды, он лишь смотрел за тем, как проходят соревнования. И он же был их главным организатором. Папа понимал, что сезон будет очень напряженный, команде предстояло играть и Кубок европейских чемпионов, и чемпионат СССР, который будет еще сложнее, чем был. Вот поэтому команда ЦСКА без игроков сборной, которые готовились к чемпионату Европы, поехала на чемпионат Вооруженных сил под названием «Сборная команда Московского округа противовоздушной обороны».

Именно на этой «вооруженке» уже в полной мере обкатывался зонный прессинг «один-три-один». Не эпизодами, когда папа его только придумал и заставлял выполнять на тренировках, а все сорок минут игры. Да, конечно, уровень наших соперников был не так высок, как на чемпионате СССР. Даже сильнейшая по тому времени команда рижского СКА все равно не могла выдерживать такую сумасшедшую нагрузку. Уже на двадцать пятой минуте второго тайма самые сильные команды ломались, и наша дружина МО ПВО стала чемпионом Вооруженных сил с огромным отрывом. Несмотря на то Жармухамедов был дисквалифицирован и не участвовал в чемпионате СССР, на эти соревнования он с нами приехал. Поэтому у папы был выбор поставить либо Жара, либо Петракова. И как оказалось, в роли последнего страхующего игрока в схеме «один-три-один» Петраков был сильнее. В первую очередь он обладал лучшей стартовой скоростью, а именно стартовая скорость нужна последнему страхующему для того, чтобы перехватывать дальнюю передачу в угол площадки. Особенно после того, как игроки передней линии наиграли опыт и получили уверенность, это стало довольно грозным оружием.

В целом «вооруженка» позволила нам обкатать состав в идеальных условиях. Понимая, что нас практически никто не может обыграть, мы могли идти на риск и экспериментировать. Все то, что мы наиграли на том турнире, пригодилось нам в сезоне 1973/74 года, где помимо хорошей физической подготовки и взаимозаменяемости игроков мы продемонстрировали, что наша защита самая острая и агрессивная. Когда команда, играющая в защите, после забитого мяча из пяти атак соперника дважды перехватывает мяч, да еще два раза при этом соперник сам по кольцу не попадает, это его очень деморализует. Это был огромный фактор психологического давления, который, пожалуй, отец и употреблял в первую очередь. Зонный прессинг ему нужен был для того, чтобы мы не только агрессивно атаковали, но и для того, чтобы, защищаясь, мы сохраняли эту агрессивность. Команда ЦСКА диктовала свои условия соперникам как на одном, так и на другом конце площадки.

Помимо задач, которые мы должны были реализовывать на площадке, папа очень доходчиво нам объяснял и то, какой имидж мы должны были создавать в глазах противника. По его задумке, нам следовало действовать таким образом, чтобы соперник боялся нашей агрессивности и наших рук. Имелось в виду не то, что нам разрешалось ударить кого-то по лицу или лезть в драку, а то, что наши руки все время должны были быть нацелены на отбор мяча. У противника ни одной доли секунды не могло оставаться для того, чтобы осмотреться и найти свободного игрока.

В ДЮСШ нас этому не учили. Такая идея пришла к отцу, когда он переосмысливал свой опыт встреч со сборной США в конце 1960-х годов. Именно тогда он обратил внимание на то, что американские игроки гораздо лучше работают руками в защите, чем европейские. Естественно, заинтересовался и стал выяснять, откуда это. Оказалось, что среди базовых элементов, которым мальчишек учат еще тренеры в школьном баскетболе, обязательно есть и техника выбивания мяча. В отечественном баскетболе выбиванию мяча из рук соперника никого не учили. И вот уже взрослых сложившихся баскетболистов отец на тренировках начал учить выбивать мяч, причем не в статичном положении, а на ходу. Мы становились в низкую защитную стойку, которая определялась стулом. Насколько я помню, наш массажист у всех четырех ножек этого стула специально отпилил по пять сантиметров, чтобы он был еще ниже. Но если мне с ростом сто семьдесят восемь сантиметров или даже Валере Милосердову с ростом сто восемьдесят шесть сантиметров на таком стуле сидеть, а потом когда его из-под тебя выдергивают, начинать передвигаться в защитной стойке не так уж сложно, то представьте, как непросто это было сделать тому же Коле Дьяченко при его росте двести двенадцать сантиметров!

Таким образом, мы всей командой учились выбивать мяч, причем не сразу, а именно тогда, когда защитник к тебе подкатывает. Для этого отец разработал новые, абсолютно оригинальные упражнения. Никогда не забуду, как в нашем тренировочном зале во Дворце тяжелой атлетики дежурные администраторы обижались на папу. Мы переломали такое количество стульев... Выполняя это упражнение потоком, с этого стула нужно было обязательно выбивать мяч. Если ты мажешь, стул падает. А если стул падает за тренировку двести раз, он ломается. Ведь специального стенда, на котором можно было бы отработать это упражнение, никто не придумал. По-обижались-пообижались, но поскольку все администраторы были нашими болельщиками, а команда ЦСКА одерживала победы, то мы за это дело были прощены.

«Вооруженка» закончилась. Лучшие игроки чемпионата Вооруженных сил были приглашены в сборную Вооруженных сил, в составе которой на базе одесского СКА стали готовиться к Спартакиаде дружественных армий, которая в тот год проходила в болгарской Варне.

Всего на этом сборе нас было шестнадцать человек: москвичи, рижане, киевляне и один минчанин. Главным тренером сборной Вооруженных сил, естественно, был назначен Александр Яковлевич Гомельский. Конкуренция за место в составе была достаточно жесткая. Кроме того, Гомельский по-прежнему волновался по поводу ОФП и СФП своей команды, поэтому нас снова нагружали трехразовыми тренировками. В Одессе было где заниматься, и если мы хотели тренироваться в бассейне, то нам предоставляли и бассейн. Иногда папа для тренировки особых психологических качеств устраивал своим игрокам необыкновенные испытания. Первый и последний раз в жизни я попал под это дело как раз в Одессе. Тренировка проходила в бассейне, и начиналась она с прыжка с пятиметровой вышки. Но мы ж не прыгуны в воду и не акробаты! И ростом некоторые ребята были гораздо больше двухсот двенадцати сантиметров. Представьте себе, что это такое — первый раз в жизни подняться на эту пятиметровую вышку. Стоит оттуда вниз посмотреть, как становится не по себе. Однако преодолеть страх баскетболист должен. Он должен уметь управлять собой психологически. Так что прыгали. Причем что интересно, и я этим очень горжусь, первым прыжок с этой вышки демонстрировал главный тренер команды. Александр Яковлевич всегда исповедовал один лозунг: «Делай, как я!» Если он мог что-то показать, то показывал. И раз уж он прыгнул в этот бассейн, то куда нам было деться. Прыгнули все. Конечно, без синяков не обошлось, потому что некоторые ребята при входе в воду расставляли руки, но довольны все собой были жутко.

Хочу рассказать историю, которая произошла с папой на этом сборе в Одессе. Он, я уже говорил об этом, бегал по утрам, даже когда не жил на сборах. Бегал и в Москве, и в Нью-Йорке, и в Мадриде, и на даче. В общем, везде. И здесь тоже он бегал кросс вместе с командой. Максимальный забег, который я бегал с папой, равнялся семи километрам. Так вот в этой самой Одессе мы утром, как следует не проснувшись, вдоль моря, причем не по пляжу, а по верху, над обрывом, бежали очередной кросс. Условия были отличные. Широкая, хорошо утоптанная аллея, по которой можно бежать по трое в ряд, была усажена кустами акации.

Зимой того года папа бегал по парку около кинотеатра «Ленинград» недалеко от метро «Сокол», и на него бросилась собака, которую выгуливал кто-то из «ранних пташек». Папа собак не любил, и у нас их никогда не было. Собака порвала ему тренировочные штаны и немножко оцарапала его зубами. С тех пор в Москве папа стал бегать с палкой в руках, чтобы, в случае чего, можно было отбиться. Здесь, в Одессе, мы бежим спокойно, палка не нужна, так как сзади шестнадцать, как папа любил говорить, здоровенных лбов. А навстречу идет одесситка со здоровенной собакой. Как сейчас помню, это была восточно-европейская овчарка. Лохматая, у нее язык набок свисает, и, соответственно, видны приличных размеров зубы. Папа, как только ее увидел, перешел на бодрый физкультурный шаг. Ну, нам только этого и надо! Ведь идти гораздо проще, чем бежать. Мы идем и радуемся этой собаке гораздо больше, чем радуется ей папа. Когда до хозяйки собаки остается метров десять-двенадцать, папа вместо «Здравствуйте, доброе утро», произносит:

— Почему собака без намордника? Ответ следует мгновенно, мы же в Одессе:

— На себя надень намордник.

Смеяться нам нельзя. Никто даже не фыркнул, хотя все уже покатывались со смеху, и только зубы сильнее стиснули. Не доходя до женщины метров пять, отец говорит:

— Но она же может укусить!

На что опять хозяйка собаки отвечает не задумываясь:

— Она еще в жизни никого не покусала! Папа:

— А меня укусит.

И опять одесский ответ без секундного замешательства:

— Ты что, бешеный?

Вот тут мы не выдержали. Мы поломали все эти несчастные кусты акации, потому что просто повалились в них от смеха.

«Ты что, бешеный?» — мы вспоминали об этом два года подряд, рассказывали эту историю людям, которые не присутствовали при этой сцене, в ролях. Это была изумительная хохма. Причем рассмеялся над этим даже сам Александр Яковлевич, поэтому никаких санкций за этот смех и поломанные кусты акации не было.

Мы поехали в Варну, где стали чемпионами СКДА. Самый сложный матч оказался финальный, где мы боролись со сборной Вооруженных сил Болгарии.

Это были во многих смыслах замечательные соревнования. Дело в том, что участие в Спартакиаде дружественных армий было внесено в существовавшую тогда единую всесоюзную классификацию, а победа в этих соревнованиях давала право на присвоение званий мастеров спорта международного класса. Таким образом, в 1973 году в возрасте двадцати лет я стал МСМК. Спасибо, Варна!

Потом мы разъехались каждый по своим клубам и стали готовиться к сезону. Когда с чемпионата Европы вернулись наши «сборники», команда отправилась на учебно-тренировочный сбор в группу советских войск в Германии — на тот момент там была лучшая спортивная база. Я любил эти сборы. Причем местный климат позволяет до начала октября, то есть практически до начала чемпионата СССР, проводить занятия по ОФП и ОСП на свежем воздухе. Папа тоже выезжал в это место, хотя и понимал, конечно, что такое решение выглядит довольно жестоким. Проведя целый сезон, оторванные от семей, ребята сразу попадали на сборы сборной СССР, а тут еще и «вооруженка», и Спартакиада дружественных армий. Все хотели побыть с семьями, но на это папа почему-то в те годы внимания не обращал. Буквально три-четыре дня дома, потом команда грузится в военный самолет и мы вылетаем в Берлин, где опять остаемся в отрыве от близких и родных. Зато ничто не отвлекало от работы. Что, с точки зрения отца, было гораздо важнее. Он был фанатично предан делу и совершенно помешан на работе, и изо всех нас, его игроков, хотел сделать таких же трудоголиков, как он сам. За границей папа для нас применял принцип «натурального обмена», который в тех условиях действовал безотказно. Я помню, что тогда сто тридцать рублей меняли на марки, и в ГДР можно было купить много чего такого, чего дома просто не было. Но если команда работала не так, как нравилось папе — а первый втягивающий цикл всегда самый тяжелый, — то в выходные дни никого ни по каким магазинам не отпускали. Вместо этого занимались реабилитационными процедурами—с массажами, купанием, банями, и папа за этим режимом строго следил. Подготовка в Берлине также позволяла провести несколько товарищеских матчей. Поэтому, несмотря на то что баскетбол в ГДР был не очень популярен, во время сбора мы обычно проводили две, а то и три игры с немецкими командами, в которых, естественно, побеждали. Для нас это была хорошая обкатка, можно было проверить работу всех линий и взаимодействие звеньев.

Особенно мне запомнились с того сбора какие-то совершенно невероятные нагрузки на утренней тренировке. От нашей гостиницы в Винздорфе до Круглого озера, где мы проводили зарядку, было ровно три километра пути. Подъем, построение, папа садится на велосипед и задает темп. Мы бежим три километра туда, причем последним бежит Анатолий Константинович Астахов, который никому не дает спрятаться в кусты. Прибегаем на Круглое озеро, проделываем там очень сложную зарядку на песчаном берегу, на котором бегать и прыгать было очень тяжело. Но Александра Яковлевича это не останавливало. Комплекс упражнений, которые мы там проделывали, был предназначен явно не для того, чтобы мы приободрились и нагуляли аппетит, а для того, чтобы притомить нас до такой степени, чтобы посмотреть, кто из нас за полтора часа способен восстановиться. Я понимаю, что для тренера это, конечно, очень важно, но по отношению к игрокам выглядит по-людоедски.

В общем, к концу первого цикла мы настолько возненавидели этот папин велосипед, что идея его сломать возникла сразу не в одной голове, а в нескольких. И вот однажды мы выходим на зарядку, а велосипед стоит со спущенными колесами. Но ничего страшного, отыскался насос, два дежурных тут же накачали шины, и вскоре мы вновь двинулись вслед за нашим неутомимым тренером, восседающим на велосипеде. На следующий день колеса велосипеда были не спущены, а вспороты. То есть подкачивать было уже нечего. Александр Яковлевич растерялся буквально на какие-то доли секунды и пропал из нашего поля зрения. Мы похихикиваем, Астахов рассказывает, кто сегодня дежурит, кто завтра... Вдруг у гостиницы останавливается военный мотоцикл с коляской, по-моему отнятый у фашистов еще во Вторую мировую. В коляске, как вы сами догадались, сидит Гомельский, и теперь мы уже бежим не за велосипедом, а за мотоциклом с коляской, отчетливо понимая, что Гомельского победить в этой войне невозможно.

Я не буду называть фамилии тех, кто выкручивал эти ниппели и вспарывал колеса, но, честно говоря, солидарны с ними были все. Ну кому же охота бегать каждое утро по семь километров, да еще в режиме гонки преследования! Велосипед можно обогнать и бежать с ним рядом метров сто. Майкл Джонсон мог пробежать так метров двести. А вот нормальный человек, даже спортсмен, не может пробежать столько времени наравне с велосипедистом, который работает в полную силу.

Кстати говоря, эти сборы в Германии тоже способствовали улучшению материального положения баскетболистов команды ЦСКА. Нам повезло, что туда и обратно мы летели на военном самолете и приземлялись в аэропорту Чкаловское, где таможенной службы отродясь не было. Поэтому если уж мы находили товары, которые можно было реализовывать на несуществующем тогда рынке в СССР, то отнять их на таможне уже никто не мог. В этом смысле я никогда не забуду свою первую поездку. У меня еще не было опыта в таких делах, и я не понимал, что из ГДР можно везти. Но старшие товарищи по команде мне сказали: «Володя, смотри, вот это сервиз «Мадонна». Сколько можешь от пола оторвать, столько и вези». «Мадонна» в ГДР стоила тридцать рублей, а у насв комиссионный магазин сразу же ставили за сто пятьдесят. О том, как советские спортсмены повышали уровень своего материального состояния, я подробно рассказывать не буду, но эти сборы мне понравились еще и тем, что я почувствовал себя полноценным членом команды, и тем, что наконец-то начал получать от папы не только замечания. В некоторые моменты, особенно в работе над зонным прессингом «один-три-один», ему нравилось, как я строю свою индивидуальную защиту, каким образом заманиваю игрока в ловушку, фехтуя только одной рукой. Вторую руку я от соперника прятал до тех пор, пока он не останавливался с мячом. Вот тогда ему от меня увернуться было уже сложно. Больше всего мне нравилось играть в этом зонном прессинге с Иваном Едешко. Вот если мне удавалось направить соперника в ловушку, где стоял Иван, то было абсолютно точно, что мячик у него мы отнимем. У Ивана руки были очень длинные и цепкие, поэтому мы распределяли обязанности так, что Иван отвечает за мяч в руках соперника, если он находится выше уровня его плеч, а я — если ниже. Как тяжело было от нас уворачиваться! Папа нас хвалил и даже ставил в пример остальным: «Вот посмотрите, как они между собой взаимодействуют».

Это действительно было взаимодействие, причем рожденное во время обычного разговора. Так, в автобусе, слово за слово, мы решили, что из-за разницы в росте нам будет удобнее взаимодействовать именно так.

Данный пример я привожу для того, чтобы вы поняли, что это был творческий процесс, причем обоюдный. Тренер предлагал нам схему. Он хорошо нам объяснял, что она нам даст, если мы ею овладеем. А мы в этой схеме уже разрабатывали какие-то свои определенные технические приемы. То есть мы ее развивали. И получилось, что схема «один-три-один» для ЦСКА сезона 1973/74 года была принята всей командой и отработана на сто процентов. Все соперники в принципе уже знали, что мы будем играть именно так. А у нас столько новых приемов было разработано в этой схеме! Почти в каждом звене, в каждой ловушке. Сопернику кажется, раз у него однажды что-то получилось, то получится и сейчас, а тут все закрыто! Там неба не видать, и с пола нападают.

В общем, конечно, этот сбор помог мне понять, что моя проблема не только в недостатке роста, с которым я уже давно смирился, но и в недостатке физической силы. Например, если я попадаю на место Едешко и против меня выставляют игрока намного сильнее или значительно превосходящего по весу, то я с задачей уже не справляюсь. Мне не хватает ни массы, ни физической силы. И вот отец после этого сбора сказал мне фразу, которая запала и сидела в мозгу до тех пор, пока я не закончил играть в баскетбол: «Либо ты прибавляешь шесть килограммов мышечной массы, либо я тебя из команды отчислю». Мне пришлось это сделать, и это было нелегко. Аппетит у меня был очень хороший, но вес почему-то рос крайне медленно.

Схожие задания получили и другие баскетболисты. «Иван, у тебя почти восемь килограммов лишнего веса. Ты должен выходить на игру с весом девяносто-девяносто один килограмм, а ты весишь девяносто девять. Ты бегаешь медленно». Это было сказано Едешко. Или, как и мне, папа все время повторял Коле Дьяченко: «Коля, у тебя двести двенадцать сантиметров рост и сто один килограмм вес. Ну-ка давай я тебя выставлю в поединок борцов-тяжеловесов. Ты сможешь кого-нибудь заломать, хотя и руки у тебя длиннее? Нет».

Я помню, как мы с Колей от зари до зари пахали в зале штанги для того, чтобы увеличить мышечную массу и просто силу предплечий, бицепсов и трицепсов. Ведь понятно, что баскетбол — контактный вид спорта, но насколько он контактный, понимают только баскетболисты, которым на площадке приходится встречаться с сильными соперниками. Я всегда в этом случае вспоминаю Карла Мелоуна. Вы бы видели этого игрока ростом двести пять сантиметров и весом сто двадцать пять килограммов с такой мускулатурой, что ему могли позавидовать бодибилдеры! Он никому в жизни не уступил ни сантиметра пространства, потому что его просто невозможно было спихнуть. Он стоял на месте как скала.

Баскетболисту иногда приходится выдерживать соперника, превосходящего и силой, и массой. Но нельзя сдаваться, нельзя уступать. Папа это очень хорошо объяснял. Если тебя затолкают, а судья будет настроен против тебя, то ты неизбежно допустишь пробежку, и мяч у тебя отберут — это будет потеря.

«Если на тебя оказывает давление игрок, превосходящий тебя физической силой, и он сможет продавить тебя до броска из-под кольца, каким образом ты со своим ростом сможешь защищаться против этого броска?» Первый раз, когда отец задал мне такой вопрос, он действительно поставил меня в тупик. Ну правда, а что тут можно сделать? Если тот же Едешко, весящий сто килограммов, меня, семидесятикилограммового, повернувшись ко мне спиной, действительно затолкает до самого кольца, а потом спокойно через мою голову забьет мяч? Пришлось думать в этом направлении и просить у отца совета. И отец этот совет давал. Я не хочу, чтобы вы меня неправильно поняли. Он тренировал не одного меня. Возможно, он меня-то тренировал даже в меньшей степени, чем любого другого игрока своей команды. Однако вот эти индивидуальные советы, кому и что нужно сделать, чтобы прибавить в игре, отец давал как никто. Он ухватывал самую суть. «Почему мы с тобой работаем над прыгучестью?» — спрашивал он Женю Коваленко. Казалось бы, Женя так быстро выпускает, что когда против него даже Саша Белов защищался, он не успевал накрывать бросок Коваленко. Папа говорил: «Женя, да тебе не хватает десять, а то и пятнадцать сантиметров в прыжке. Если б ты на десять сантиметров выше прыгал, то этот разворот на сто восемьдесят градусов к кольцу ты мог бы доворачивать в воздухе. А так тебе приходится доворачиваться на земле и еще быстрее работать рукой, а прыгучесть тебе поможет».

И Женя, умный, интеллектуальный, я бы сказал, баскетболист, никогда не возражал. С этими прыжками в глубину он работал до седьмого пота. Ведь для того, чтобы развивать прыгучесть, не обязательно наваливать на плечи сто пятьдесят килограммов. Хотя это тоже помогает, но в меньшей степени. Прыгучесть развивают прыжки на песке, на мягкой поверхности, когда огромная нагрузка ложится на голеностоп, ведь прыгаем мы именно икрами. Женя прыгал с табуреточки вниз на мягкий мат и после этого выпрыгивал вверх. И действительно, к двадцати шести годам Женя Коваленко прибавил эти десять сантиметров своей прыгучести! И стал лучшим третьим номером, лучшим маленьким крайним нападающим в стране.

Может быть, его недооценил Кондрашин, так и не взяв в сборную, хотя он действительно играл в баскетбол гораздо лучше, чем Александр Сальников и Михаил Коркия, которые на этой позиции в сборной выступали регулярно.

Но об этом можно говорить долго, потому что очень многим игрокам отец помог индивидуально. Например, Коле Ковыркину.

Коля обладал какой-то неимоверной физической силой. При росте сто девяносто восемь сантиметров у него были длинные руки, причем руки не рельефные, но вот выбить мяч из рук Коли Ковыркина, по-моему, никому в мире так и не удалось. Если он брал мяч в две руки, то казалось, что тот сейчас лопнет. Коля был из той породы баскетболистов, который никому никогда ни кусочка пространства, особенно под своим щитом, не уступал. Если Коля ставил спину и разводил свои локти в стороны, оббежать его было нереально — легче было проползти у него между ног.

Папа понимал, что Сашу Белова в ЦСКА кому-то нужно опекать. И Петраков, и Жармухамедов при борьбе с Беловым обращают очень много внимания на мяч, то есть они все время реагируют на движения Белова с мячом в руках. Коля Ковыркин на это внимания не обращал. Он занимал ту позицию, которую требовал тренер, все время угрожая, что он борется за получение мяча. То есть если Белов и получал мяч, то для этого нужно было выпрыгнуть очень высоко вверх. К тому моменту как он приземлялся, Коля Ковыркин находился с ним вплотную. Он ростом был пониже, но единственное, что он позволял сделать Белову, — это при приземлении с мячом в руках выпрыгнуть снова вверх и попробовать атаковать с той дистанции, на которой он получил от кольца мяч. Ничего другого против Ковыркина даже Белов сделать не мог. Шаг влево — и он натыкался на Колины колени. Обманное движение мячом, да сколько угодно — Коля на мяч-то даже не смотрел.

Но ведь Коля Ковыркин атаковал не только Александра Белова. В ЦСКА он был главным специалистом по защите. Он держал и Анатолия Полеводу в составе киевского «Строителя», и Мишу Коркия в составе тбилисского «Динамо».

Но ведь не сразу же Коля Ковыркин стал таким физически мощным, сильным, упрямым и искусным защитником. Все это было результатом отдельных подсказок и индивидуальной работы. Папа как пример его индивидуальной работы всегда вспоминал Круминьша. Он считал, что раз научил Яниса играть в баскетбол, значит, и этих всех ребят научить сумеет. Именно тогда я первый раз услышал от папы фразу: «Я лучший тренер, но это надо осознать», — ну совсем как Пушкин, помните: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!»

Понятно, что это была шутка. Но как в каждой шутке, здесь тоже была доля правды.

К этому моменту у папы сложились очень теплые дружественные отношения с Анатолием Владимировичем Тарасовым, который уже не являлся тренером ЦСКА и не тренировал сборную. Он практически не пропускал наших матчей, приходил, болел. Даже настоял на том, чтобы и армейские хоккеисты приходили за нас болеть. Но мы тоже в долгу не оставались и приходили болеть за наших хоккеистов. Ну а поскольку и хоккеисты играли осень-весну, то в Архангельском мы жили вместе. Знаете, даже успели подружиться. Например, Валера Харламов дружил с Валерой Милосердовым. У меня очень хорошие отношения сложились с Володей Лутченко и Геной Цыганковым.

Так вот Анатолий Владимирович Тарасов очень часто приходил на наши игры, а потом либо у них на кухне, либо у нас на кухне, благо жили в одном доме, начинались разборы полетов. «Саш, почему ты сделал именно так, а не иначе?» И папа ему как коллеге, как человеку творческому начинал объяснять. И оба до того заводились, что вместо того, чтобы водку пить, они рюмками начинали по столу в баскетбол или в хоккей играть. Это было так интересно! Потом, ведь оба говорят эмоционально, хорошо, красочно, пусть иногда и с ненормативной лексикой. Так что слушал я их беседы как завороженный, открыв и уши, и рот, пытаясь впитать все, что они говорили о спорте. Двое таких великих и таких гениальных.

В их отношениях не было ревности. Не завидовал отец хоккейным олимпийским золотым медалям и медалям чемпионатов мира. У хоккеистов каждый год заканчивался золотом, что ж тут поделаешь. Анатолий Владимирович выиграл все, что можно было выиграть на свете. Молодец, по-другому и не скажешь. И он приходил помочь, он хотел, чтобы и Александр Яковлевич Гомельский тоже выиграл и Олимпийские игры, и все чемпионаты мира. Вот такая между ними была замечательная дружба.

Однажды после матча с таллинским «Калевом», который ЦСКА победил с разницей в двадцать очков, Анатолий Владимирович снова пришел к нам в гости. Признаться, ту встречу я провел довольно прилично. Сыграл порядка десяти минут во втором тайме и за это время забил восемь очков и перехватил пас, отдав три или четыре парашюта. И вот на нашей кухне Анатолий Владимирович Тарасов, поздравляя папу с победой и разливая первую рюмку (я всегда удивлялся, что он водку запивал молоком), этим своим задушевным тоном сказочника говорит: «Сашка, а какой у тебя сын вырос! Какая техника!»

Понятно, что у меня от этих слов просто крылья выросли. Подумать только, меня Тарасов похвалил! Но Гомельский-то, наливая себе не молока, а пепси-колы, чтобы запить, отвечает: «Ну конечно, техника великая. Но дураку досталась».

И начинает меня критиковать. Этот момент, когда меня обсуждали два великих тренера, я запомнил навсегда. Потом через очень много лет мы с папой говорили об этом. Он сказал, что это его вина в том, что я не стал великим баскетболистом: «Я мало внимания и терпения тебе уделил. Передо мной тогда стояли другие задачи. Да и не выпускали бы нас при советской власти вместе за границу». Но вот я, вспоминая те сезоны середины 1970-х, могу сказать, что мне хватало того внимания, которое папа уделял мне на тренировках. Это были самые счастливые годы в моей жизни. .

Я не случайно начал рассказ о том сборе в Германии. Формирование команды ЦСКА было делом всего Спорткомитета Вооруженных сил. И я хотел бы сказать, что построенная моим отцом система работала до тех пор, пока не разрушился Советский Союз. Такие фарм-клубы, как Киев, Рига, Львов, позволяли призывать туда молодых, где их можно было обкатать, а потом вернуть в ЦСКА. Сколько раз мы сталкивались с тем, что после окончания спортивной карьеры великий игрок оказывался никому не нужен. Но игроки, чья карьера в ЦСКА подходила к концу, не были выброшены на улицу. Ведь их было куда отправить, например, в команду ГСВГ в Берлине или ЮГВ в Будапеште, где их охотно принимали и как игроков, и как тренеров, так как нагрузки там были уже другими. Одно-два соревнования в год можно выдержать и в тридцать пять, и в тридцать шесть лет. И вот эта система оказалась наиболее гуманной во всех игровых видах спорта. Она охватывала возраст от восемнадцати и практически до сорока лет. Может быть, баскетболисты ЦСКА не получали таких высоких зарплат, какие получали «динамовцы» из Тбилиси. Но в общем и целом материальное обеспечение и вот эта система контроля жизнеобеспечения, скажем так, которую выстроил отец за пять лет своей работы в должности главного тренера Вооруженных сил, это абсолютно точно папина заслуга. Он к этому стремился, он эту систему построил, и она работала.

Сюда еще нужно добавить, что к фарм-клубам, к группе советских войск в Германии удалось подключить еще и военные академии. Военные академии, расквартированные в Москве — а это и Академия Дзержинского, и Академия Жуковского, и Бронетанковая академия, и Академия Куйбышева, — всегда с удовольствием брали к себе на кафедры бывших баскетболистов ЦСКА. Все-таки у всех ребят, которые заканчивали выступление в армейском клубе, было высшее физкультурное образование, поэтому их охотно приглашали в качестве преподавателей. Они продолжали играть в баскетбол за академию, преподавать и получать очередные воинские звания.

Завершая эту главу, я все-таки хочу рассказать историю, которая произошла на моих глазах в 1972 году, под самый Новый год, когда папе присвоили звание полковника. Отпраздновать третью звезду и папаху — это чисто армейский термин, потому что начиная с чина полковника офицеры Советской армии зимой носили головные уборы, сшитые из серого каракуля, — папе было некогда. Сезон! Буквально 1 января 1973 года мы уехали в Таллин, провели там два матча, а потом сразу же перелетели в Тбилиси. И если в Таллине мы победили без особых сложностей, то в Тбилиси легкой прогулки не получилось. Сама по себе команда была неплохой, да к тому же болельщики были настроены против нас. Это же ведь там кричали папе: «Гомелский, сними платформа!» Папа всегда переживал из-за того, что он маленького роста, и когда в моде стала мужская обувь на платформе, у него были ботинки с одиннадцатисантиметровыми каблуками. Насчет того, чтобы «снять платформа», они так и не дождались, а вот то, что произошло во время той игры, я запомнил навсегда.

Площадка во Дворце спорта Тбилиси приподнята, то есть головы людей, которые сидят в первом, втором, третьем рядах, находятся практически на уровне площадки. И вся площадка обрамлена барьером высотой сантиметров двадцать пять-тридцать — я не знаю, из какого материала он был сделан, но обклеен точно был пленкой под дерево. Таким образом, за нами метрах в трех с половиной-четырех был этот бортик, и там же вдоль этого бортика с внешней стороны стоят милиционеры, чтобы не допустить болельщиков на площадку. Команда ЦСКА шла вперед, и разрыв в счете доходил очков до семи, когда игра была остановлена. Баскетболист команды «Динамо» Серго Магалашвили отмахнулся от нашего Алжана Жармухамедова. Они одного роста по двести семь сантиметров, но Сережа был такой могучий! Кстати говоря, он родом из Тбилиси, но по национальности армянин. Ему даже пришлось фамилию менять с Магалян на Магалашвили. Так вот Жар лежит, лицо в крови. Представьте, он же «столкнулся» с локтем Магалашвили. Папа, естественно, вскакивает и кричит: «Судьи, что же вы делаете? Дайте Магалашвили очередной фол!» Он проявляет такую активность, что вызывает раздражение всех восьми тысяч болельщиков, присутствующих в зале. Зал начинает скандировать неприличное слово на русском языке, относящееся к моему отцу. Атмосфера накаляется, папа явно переборщил с эмоциями, и в нас с трибун полетели всякие предметы. По нашим спинам забарабанили монеты в пять и пятьдесят копеек. Кому-то из наших ребят, кто сидел в одной майке, рассекли плечо железным портсигаром. И вдруг за нашей спиной какой-то тяжелый предмет с огромной силой ударил в этот невысокий бортик. Папа поворачивается, а там лежит чугунная конфорка от газовой плиты. Он почувствовал, как она просвистела прямо над его головой. Он поднимает эту штуковину, крутит ее на пальце и говорит: «А я ведь даже ни разу папаху не примерил».

Словом, если б эта конфорка угодила в лоб, его даже в больницу бы не отвезли, а отправили сразу в морг. «Ну я сейчас вам покажу! — сказал после этого отец и добавил: — Монеты, которые на решке, оставляем на полу, которые на орле — собираем на счастье».

Конечно, Алжана Жармухамедова пришлось заменить, и вместо него вышел Коля Ковыркин. И здесь уже грузин понесли. Как бы ни орал зал, мы после этого эпизода собрались настолько, что, в общем, потом публика уже болела даже не против Гомельского, не против ЦСКА, а против судей, которые, как казалось публике, подсуживали нашей команде. Клич, который пустили трибуны в конце этой игры, до сих пор стоит у меня в ушах: «Гомелски, сколко судьям заплатил?» С грузинским таким акцентом.

А судьи были замечательные. Нашу игру обслуживали эстонский арбитр Суркас и один из лучших арбитров тех лет — судья из Вильнюса Янкаускас. После этой игры, когда капитаны команд пожали друг другу руки, мы встали «свиньей» и забрали обоих судей к себе в раздевалку, чтобы их не побили. В Тбилиси было много таких историй, но вот это: «Гомелский, сколко судьям заплатил?» — мне запомнилось навсегда. Но вот я, вспоминая те сезоны середины 1970-х, могу сказать, что мне хватало того внимания, которое папа уделял мне на тренировках. Это были самые счастливые годы в моей жизни. .

Я не случайно начал рассказ о том сборе в Германии. Формирование команды ЦСКА было делом всего Спорткомитета Вооруженных сил. И я хотел бы сказать, что построенная моим отцом система работала до тех пор, пока не разрушился Советский Союз. Такие фарм-клубы, как Киев, Рига, Львов, позволяли призывать туда молодых, где их можно было обкатать, а потом вернуть в ЦСКА. Сколько раз мы сталкивались с тем, что после окончания спортивной карьеры великий игрок оказывался никому не нужен. Но игроки, чья карьера в ЦСКА подходила к концу, не были выброшены на улицу. Ведь их было куда отправить, например, в команду ГСВГ в Берлине или ЮГВ в Будапеште, где их охотно принимали и как игроков, и как тренеров, так как нагрузки там были уже другими. Одно-два соревнования в год можно выдержать и в тридцать пять, и в тридцать шесть лет. И вот эта система оказалась наиболее гуманной во всех игровых видах спорта. Она охватывала возраст от восемнадцати и практически до сорока лет. Может быть, баскетболисты ЦСКА не получали таких высоких зарплат, какие получали

Сюда еще нужно добавить, ч

Comments

[marishas]

Антон, а почему глава не дописана? Ещё должен быть абзац?

[marishas]

Спасибо, хорошо, напомню.

[Антон Чугунов]

Ответ marishas

Антон, а почему глава не дописана? Ещё должен быть абзац?

Я не знаю, в черновике все лежит. Может какое есть ограничение в символах?
Давайте сделаем по другому. Когда будет выложенна последняя глава, напомните мне. Я выложу в отдельном топике;)