Раздел Баскетбол. В. А. Гомельский - «Папа. Великий тренер» Глава шестая
Глава 6. ПРОЕЗДОМ В РИГУ
После получения поздравительной телеграммы от Павла Филипповича Михалева папа сразу же уехал в Москву для вступления в должность главного тренера и утверждения плана подготовки к сезону 1963 года. Он был достаточно сложным, как и все нечетные годы, потому что в конце мая — начале июня должен был состояться чемпионат мира в Рио-де-Жанейро, а после этого, в конце сентября — начале октября чемпионат Европы в польском городе Вроцлав. Поэтому с момента отъезда в том году мы его уже практически не видели.
Сборная немедленно начала подготовку к чемпионату мира. Стали искать место, которое по климатическим условиям было бы похоже на душную, жаркую, влажную Бразилию. Так был выбран поселок, который находится практически на границе Абхазии и России, — Леселидзе. Назвать то, что там было построено к тому моменту, полноценной спортивной базой, было нельзя. Приходилось довольствоваться небольшим спортивным залом, зато в реальных условиях жаркого приморского климата. После этого сбора в конце апреля команда улетела на серию товарищеских игр в Югославию, которая по климату тоже напоминала Рио-де-Жанейро. Все четыре матча, которые наши ребята провели в том турне, они выиграли.
Папа вернулся в Ригу только на майские праздники. Но там его ждала неприятная неожиданность. Ничего подобного раньше в его карьере не происходило. Все ветераны рижского СКА — Круминьш, Муйжниекс, Валдманис и Гулбис — написали заявления об уходе из СКА. Уволиться из армии им было просто, они не носили офицерских погон и были сверхсрочниками. Просто подписывали бумаги, которые сейчас бы назвали контрактами, срок которых к тому времени уже истек.
Произошло все это достаточно прозаично: как только папа приехал на праздники повидаться с семьей, он получил приглашение в латвийский Спорткомитет, где ему объявили о том, что его игроки — кандидаты в сборную СССР от Латвии — зачисляются в команду вагоностроительного завода (ВЭФ). Эта команда тоже выступала в чемпионате СССР в высшей лиге, но занимала места в нижней части турнирной таблицы. В Латвии никогда не было недостатка в баскетболистах высокого класса, поэтому в одной Риге на две команды их бы вполне хватило. То решение, которое вынес Спорткомитет Латвии, до сих пор выглядит абсурдным.
Главный тренер сборной СССР отстраняется от подготовки сборной Латвии к очередной Спартакиаде народов СССР. Это был удар в спину, которого папа явно не ожидал. Но самым неприятным в этой истории было то, что сами игроки, которые уходили от папы в ВЭФ, говорили в его адрес жуткие гадости.
Выглядело это приблизительно так: «Увлеченный работой в сборной СССР, он перестал нас тренировать. Мы не растем как игроки, Гомельский забыл, что Латвия вырастила его как тренера, и не хотим больше с ним работать никогда в жизни». Причем все четверо повторяли это одними и теми же словами. Папу ждали дома, мама накрыла праздничный стол, а он приехал мрачнее тучи, сел на диван в большой комнате, и — клянусь — тогда я первый раз в жизни увидел его плачущим. Он не мог понять, за что ему досталась такая порция несправедливости и подлости! Он все спрашивал себя: за что, ну за что вы со мной такое сделали? Папа закрыл лицо руками и просидел так больше часа.
О том, что что-то не так, мы, дети, конечно, догадались. Но подробности узнали только от мамы уже после того, как отец вновь уехал из Риги заниматься сборной командой. Я думаю, что психологическая травма, которую папа получил в тот день, заставила его во многом пересмотреть свои отношения с игроками. Я бы сказал, что отношение к тем четырем баскетболистам, ну может быть, еще к нескольким ветеранам, которые были с первого дня работы папы в Риге в составе рижского СКА, были не официальными «игрок-тренер», а, скорее, дружескими. Во-первых, в Латвии не принято обращаться по имени и отчеству, поэтому многие молодые баскетболисты назвали его «тренер» (по-латышски «тренерис»), а его сверстники — Круминьш, Валдманис, Гулбис и Муйжниекс — вообще звали его просто по имени — Саша...
Практически на всех семейных праздниках и празднованиях побед СКА эта группа игроков собиралась у нас дома. Сначала приходили просто в гости, а потом папа стал приглашать их с женами, чтобы посидеть по-семейному, пообщаться, отметить. Это были хорошие, дружеские отношения, которыми папа очень дорожил. И вдруг такое... После этого отец стал гораздо более осторожным при общении со своими подопечными. Во всяком случае, дистанцию выдерживал строго. Тренер — это тренер, руководитель, и он должен дистанцироваться от игроков, которые обязаны исполнять его указания на площадке. Возможно, единственное исключение можно сделать в отношении тех ребят, с которыми они стали олимпийскими чемпионами в 1988 году. Да и то, все те баскетболисты по возрасту годились папе в сыновья, так что дистанция была само собой разумеющейся.
Я не могу сказать, что отец сделал этот единственный вывод из того урока, который ему преподали в Латвии. Мне кажется, что после этого удара он стал гораздо больше внимания обращать на психологию игроков и на их человеческие качества. Во всяком случае, психологический портрет каждого отдельного баскетболиста своей команды папа выстраивал обязательно. Он должен был предполагать, на что способен тот или иной член команды не только на площадке, но и как личность, в жизни. Понимание психологии своих подопечных в расцвете папиной карьеры было одним из его сильнейших сторон. Я об этом еще буду рассказывать в дальнейшем, но мне кажется, если бы не случилось того, что случилось в мае 1963 года, рано или поздно он все равно стал бы изучать психологию и характеры своих подопечных.
Без этого не может состояться большой тренер. Настоящий наставник всегда должен представлять себе, как поведет себя тот или иной игрок в критической ситуации на площадке и за ее пределами. Вместе с тем я считаю, что у каждого события в жизни две стороны — хорошая и плохая. Конечно, в данной ситуации кажется, что все однозначно плохо — папа лишился сразу четырех друзей и сильных игроков. Но с другой стороны, жизнь преподнесла ему очень важный для будущей карьеры урок. После этого его трудно было застать врасплох: он хорошо усвоил, как важно в любой момент быть готовым к принятию самостоятельного, ответственного решения и насколько важно уметь держать дистанцию с теми, с кем вместе идешь в бой. На тот момент папе исполнилось всего тридцать пять лет, и из тренеров элитных сборных мира он был и еще долгое время оставался самым молодым. Но вот по опыту работы с баскетбольными командами он не уступал практически никому.
...Через много лет эта история получила свое продолжение. Видимо, ребят совесть все-таки не оставила в покое, так как практически все из них признались в том, что за этот переход латвийский Спорткомитет пообещал им золотые горы: они получили и новые квартиры, и новые машины. Решение Федерации баскетбола Латвии и республиканского Спорткомитета, как я думаю, носило в первую очередь национальный характер. Все-таки в баскетбольной республике тренер, и тем более такой успешный, но не являющийся представителем коренного населения, был как бельмо на глазу. Папу не очень любили еще и за то, что никто из латышских тренеров ни в одном виде спорта в то время таких результатов не добивался. А где вы видели, чтобы кто-то признавал преимущества и отдавал должное своим конкурентам?! Так и здесь. Исполком Федерации баскетбола Латвии с удовольствием пошел на это решение, назначив на папино место в качестве главного тренера хорошего специалиста, но человека, который не имел большого опыта работы в баскетболе, — Крауклиса.
Я считаю, что откровенный национализм, проявленный в принятии этого решения, сыграл еще одну роль в дальнейшей карьере отца. Я уже говорил, что в 1956 году ему было присвоено звание заслуженного тренера СССР. Когда в 1988 году советская сборная, в составе которой были четыре литовца — Сабонис, Хомичюс, Куртинайтис и Марчюленис, стала олимпийским чемпионом в Сеуле, Федерация баскетбола Литвы присвоила папе звание заслуженного тренера Литвы. А вот заслуженным тренером Латвии, несмотря на то что он имел три грамоты Верховного Совета Латвийской ССР, папа так и не стал. Я один раз был свидетелем, как к нему обратился журналист с вопросом, как же так получилось, что он не является заслуженным тренером Латвии. Папа вообще не был злопамятным человеком, уже прошли все обиды, и он просто отшутился: «Я перепрыгнул через это звание. Слишком быстро в молодости шагал».
Я обратил внимание на то, что при этом у папы не было горечи ни в голосе, ни в глазах. Но после этого вопроса я задал свой: «Пап, неужели действительно твою кандидатуру ни разу не подавали на заслуженного Латвии?» — на что он со всей искренностью ответил: «Ты знаешь, действительно ни разу».
Ситуация, честно говоря, парадоксальная. Человек, который столько сделал для латвийского баскетбола в эти 1950—1960-е годы, в самый что ни на есть расцвет этого вида спорта, так и не получил звания заслуженного тренера республики. Меня до сих пор это удивляет. Папа же относился к этому легко. Его это не задевало.
Но вот тогда, в 1963-м, я могу точно сказать, что обида у папы не проходила ни в первый день, ни во второй, ни в третий. Перед самым отъездом в Москву я помню их с мамой разговор. Смысл его сводился к тому, что, несмотря на то что эти игроки были талантливыми людьми от природы, но если бы он не работал с ними индивидуально, вряд ли бы они, особенно Круминьш, достигли бы таких успехов. И вот после того, сколько в них было вложено, взять и повернуться спиной — папа назвал это черной неблагодарностью и еще произнес несколько слов, которые в книге употреблять нельзя.
В общем, что думал о них тогда, то и сказал, не стесняясь в выражениях.
Среди людей, с кем папа вместе работал в Риге, был судья международной категории, один из лучших арбитров Советского Союза Гуннар Балденс. После того как мы переехали Москву, он довольно часто бывал у нас в гостях, если приезжал судить какие-нибудь матчи. У меня с ним были очень хорошие отношения, поскольку Балденс был моим первым баскетбольным тренером. Именно он возглавлял детскую спортивную школу рижского СКА, когда я начал тренироваться в 1963 году.
Так вот Гуннар рассказал, что папино выступление на коллегии латвийского Спорткомитета в мае 1963 года выглядело очень достойно. Ему предложили роль второго тренера сборной Латвии, но отец отказался, объявив, что всю жизнь боролся только за первое место и ничего, кроме номера один, в жизни и в спорте его не интересует. А в такой ситуации, которая сложилась в команде, и с таким старшим тренером сборная Латвии на чемпионство в Спартакиаде народов претендовать не может, поэтому он отказывается от работы.
Сразу вспомнилась еще одна фраза, в сердцах брошенная папой перед самым отъездом в Москву. Он сказал маме: «Оля, если позовут в другой город, хоть в Киев, хоть в Одессу, поеду, и буду тренировать, и снова сделаю команду — чемпиона СССР. Им назло».
Вот такие были эмоции. И нельзя сказать, что человек совсем впал в обиду. Ничего подобного. У отца было столько энергии, идей и планов, да плюс ко всему он уже был старшим тренером сборной СССР, поэтому ему было где себя проявить. Однако для спортивных чиновников в Москве это было очередной темой для пересудов: как так, тренер сборной СССР у себя в республике не пользуется непререкаемым авторитетом и даже отстранен от работы со сборной командой Латвии! Столичные средства массовой информации также не упустили случая позлословить. Во всяком случае, «Советский спорт» от души посмаковал это событие.
Но не будем долго останавливаться на этом, потому как события начали развиваться очень стремительно. Папа уехал на очередной, последний сбор по подготовке сборной к чемпионату мира. Потом, не возвращаясь в Ригу, вместе с командой сразу улетел в Рио. Перед чемпионатом раскладка в мировом баскетболе была однозначная. Во-первых, бразильцы — одна из сильнейших команд в мире, которая играет у себя дома; во-вторых, американцы — родоначальники баскетбола, которые подготовили команду из сильнейших игроков-студентов; ну и в-третьих, мы, сборная СССР.
Вот три фаворита, которые по логике вещей должны были бороться за медали. Формула проведения чемпионата мира повторяла формулу 1959 года. То есть двенадцать команд, принимающих участие в турнире с группового этапа, плюс бразильцы, на правах хозяев освобожденные от предварительного раунда. Две команды представляли Северную Америку, две — Южную Америку, две — Азию, четыре — Европу и по одной дружине приехало от Африки и Австралии.
Что касается бразильцев, то само по себе преимущество своего поля играло огромную роль. Чемпионат проходил в одном зале двадцатитысячного дворца спорта, специально построенного для баскетбола, который назывался «Мараканазиньо». Трибуны были переполнены, и говорить о том, что там были группы поддержки каких-то других команд, даже не приходится. Все двадцать тысяч бразильских болельщиков не стеснялись в выражении симпатий своей команде. Но надо отдать должное, команда у них была, конечно, великая. За сборную Бразилии на том чемпионате мира выступали и ветераны, и молодые ребята, среди которых особенно выделялся Менон. То есть это было удачное сочетание опытных игроков, которые еще не устали от баскетбола, и молодых, перспективных. Кстати говоря, впервые в 1963 году у сборной Бразилии появился супервысокий игрок по имени Рашид, ростом двести двадцать девять сантиметров. Это был самый высокий баскетболист того чемпионата мира.
Прислали ли американцы в Рио, как обещали, команду, составленную из сильнейших игроков-студентов, я не уверен. Очевидно, что это были высококвалифицированные баскетболисты, половина из которых на следующий год появились в составах команд НБА, но не более того. Таких звезд, как Уэст, Робинсон или Лукас, в составе американцев в тот раз не было.
В связи с тем что турнир проходил по круговой системе, проигрыш сборной СССР от США в принципе не уменьшил шансы нашей команды на первое место. В последнем туре наши встречались с бразильцами. И вот в этом матче произошел эпизод, который надолго остался в памяти моей семьи. Первый тайм проходил в равной борьбе. Как обычно, здорово играл капитан сборной СССР Геннадий Вольнов. В свою очередь, лидер бразильцев Амаури Пасос давал жару нашим ребятам. Папа также отмечал, что в первом тайме очень здорово играл и центровой команды Александр Петров. В общем, была равная борьба, и к перерыву соперники подошли практически с ничейным счетом. Свисток, сирена, и команды отправляются в раздевалки. И вот когда сборная СССР направлялась в подтрибунное помещение, кто-то из болельщиков бросил дымовую шашку. Траектории ее полета не было видно, поскольку она взорвалась практически на лбу у Александра Гомельского.
Взрыв, все лицо в крови, как он сам говорил, сразу потерял сознание. Потом, правда, пришел в себя, но бразильские врачи настояли на том, что помощь ему нужно оказывать в больнице. Кроме ожога и раны над бровью, судя по симптомам, у него было еще и легкое сотрясение мозга. Поэтому, как ни пытался он убедить врачей, что должен остаться и доиграть матч, его на «скорой помощи» отвезли в ближайшую больницу.
Во втором тайме командой руководил папин помощник — Юрий Викторович Озеров. Как рассказывали сами участники той встречи и Юрий Иванович Корнеев, ныне уже покойный, который тогда был на площадке, во втором тайме бразильцам удалось переломить ход игры и они победили. В итоге победа в этом матче принесла им звание чемпионов мира, сборная США завоевала серебряные медали, а сборная СССР — бронзу. Честно говоря, тогда все планировалось не только в народном хозяйстве, но и в спорте, поэтому когда сборная СССР уезжала на этот чемпионат мира, в плане стояло первое-третье место. Так что, по сути, ничего ужасного не случилось, и нижняя планка плана была выполнена. Особых нареканий, да еще с учетом того, что произошел этот неприятный эпизод с взорвавшейся шашкой, папа не имел.
Другое дело, что буквально на следующий день — напоминаю, что мы еще жили в Риге, — в двух рижских газетах появилась информация о том, что во время финального матча чемпионата мира был тяжело ранен главный тренер сборной СССР Александр Гомельский. На маму было больно смотреть... На ее месте любая женщина не смогла бы спокойно выдержать такие новости. Это мы, маленькие, не понимали, что значит «тяжело ранен», а с мамой было просто плохо. Плохо настолько, что у нее начались сильные боли в сердце и ее отвезли в больницу.
То есть на один день мы остались с Сашкой одни. К нам тут же на следующий день приехала бабушка Фаня из Ленинграда, успев взять билет на ночной поезд. Прикатила в Ригу, чтобы мы не оставались под присмотром соседей. На следующий день от папы пришла телеграмма: «Я в порядке, жив и здоров». И подпись: «Саша». Эту телеграмму мы принесли маме все вместе, и она почувствовала себя лучше.
Когда отец вернулся в Ригу, мама сказала: «Саша, зачем нам это нужно?» Вот чисто еврейская жена. «Ну зачем нам это нужно? Ты уже все доказал». Имелось в виду опять-таки возвращение в Ленинград, но уже не на тренерскую, а на преподавательскую должность. Кафедра баскетбола с удовольствием взяла бы отца на работу. Мы бы стали жить в родном Ленинграде... Но для этого пришлось бы уволиться из армии. А вот этого папа очень не хотел.
С ожогом на лбу папа проходил месяца два, а шрам на лбу остался у него на всю жизнь. Но дома, в Риге, вместе с нами он пробыл от силы семь дней. Потому что чемпионат Европы в Польше был не менее важным соревнованием, чем чемпионат мира, и в плане уже стояло только первое место. В европейском баскетболе в тот период лидировали четыре сборные, из которых особо выделялась команда Советского Союза. Ввиду преимущества нашей дружины менять состав не было необходимости, а класс соперников позволял даже поэкспериментировать. Например, привлечь каких-то новых или молодых игроков. Кстати говоря, наконец-то был решен вопрос по выезду за рубеж Арменака Алачачяна.
Этот чемпионат Европы стал для него дебютным турниром в составе сборной СССР, и, к слову, выступил он там очень убедительно. В чемпионате Европы тогда принимало участие шестнадцать команд, поделенных на две восьмерки. Первые два места крест-накрест играли полуфинальные матчи, после чего победители полуфиналов разыгрывали между собой первое место. Так получилось, что полуфинальный матч сборная СССР проводила со сборной Югославии. Молодая по тем временам команда была укомплектована очень хорошими баскетболистами, среди которых, конечно, выделялся Радивое Корач. Это, пожалуй, самый результативный игрок за всю историю европейского баскетбола. По-моему, до сих пор никто из европейцев так и не побил его рекорд и не смог за матч набрать более ста очков.
Полуфинал закончился победой сборной СССР. Югославы посражались минут пятнадцать, а потом дало о себе знать преимущество нашей скамейки, потому что баскетболисты, которые выходили на замену, ни в чем не уступали игрокам стартовой пятерки. Кстати, обязательно нужно заметить, что впервые сборная СССР проводила турнир без своего основного центрового. Янис Круминьш не играл ни в Бразилии, ни в Польше. Его замучили хронические боли в спине, и он остался лечиться дома. Но на его место выходил игрок тбилисского «Динамо» Анзор Лежава, который, кстати, не был игроком стартовой пятерки, а лишь дублировал Александра Петрова. Но как бы там ни было, преимущество в росте у сборной СССР было над каждым из соперников. Чемпионат Европы запомнился мне тем, что впервые в истории советского баскетбола была проведена трансляция финального матча.
Матч за первое место между сборными СССР и Польши во Вроцлаве я видел от начала и до конца. Несмотря на позднее время трансляции, мне было позволено сидеть и смотреть этот финал аж до полуночи. В сборной Польши выделялись два игрока — нападающий Ликшо и центровой Лопатка. Оба двухметровые красивые блондины, блестяще игравшие в баскетбол.
Но мне, десятилетнему мальчишке, запомнилось другое: у нас в стартовом составе выходил Липсо, который должен был держать Ликшо. Фамилии были очень похожи, и мне казалось это забавным. Репортаж об этом матче из Вроцлава вел Николай Николаевич Озеров. После первого тайма СССР вел пять очков, после второго уже двенадцать. Сказать, что мы разбили поляков наголову, нельзя. Хотя по тем временам разница в двенадцать очков считалась большим преимуществом.
Я первый раз в игре увидел Арменака Алачачяна и Вячеслава Александровича Хрынина, и это произвело на меня большое впечатление. Я привык к тому, что за сборную СССР обязательно выступают Круминьш и Валдманис, а тут ни того, ни другого. Круминьш слег с радикулитом, а Валдманис уже просто не проходил по возрасту. Я очень волновался: как же папа без них сыграет! Но к концу матча уже понял, что баскетбол на этих двух фамилиях не заканчивается. Даже наоборот, он, пожалуй, с этого только начинался.
Когда папа возвращался из Вроцлава, после этого матча прошло уже дней пять. Как обычно, при нем была сумка с подарками и чемодан с бельем. Мне всегда казалось, что у меня лучший отец на свете. Он мог быть и требовательным, и строгим, но все равно любил нас с Сашкой и непременно баловал. Он частенько привозил нам что-то такое, чего не было у других ребят, например какие-нибудь замечательные игрушки. Служили они, правда, нам не слишком долго, поскольку, как и у всех мальчишек, у нас просыпался интерес «а что там внутри», после чего вещь теряла свой первоначальный вид. Возвращение папы из Польши я помню хорошо, поскольку оно, как всегда, ассоциировалось с праздником. Ведь до 20 октября — моего дня рождения — оставалось всего около двух недель, и по этому случаю я заранее получил все подарки, что привез папа, чему был несказанно рад.
После окончания чемпионата Европы стартовал чемпионат СССР, и папе нужно было строить новую команду — рижский СКА без привычных лидеров, где на первые роли выходили уже молодые баскетболисты. Самолюбие Гомельского вместе с его амбициями не позволяло ставить задачу занять пятое место, даже несмотря на отсутствие ведущих игроков. Было понятно, что игру команды нужно было перестраивать. В том сезоне была предоставлена возможность посмотреть, чего же может добиться папина молодежь в быстром баскетболе. Ведь без Круминьша можно было наращивать скорость. Из матчей того сезона я особенно хорошо запомнил встречи с ВЭФом.
Это были принципиальные матчи, в которых папа играл против своих воспитанников прошлых лет. Наверное, не нужно говорить о том, что Гомельский сделал все возможное и невозможное, чтобы именно в этих поединках одержать победы, и это удалось. Несмотря на все прогнозы, обе игры с ВЭФом закончились в пользу рижского СКА. Ведь ВЭФ была классной командой, укомплектованной таким образом, что только ЦСКА мог составить ей конкуренцию. Наверное, большую роль здесь сыграл волевой настрой — то, чем папа потом отличался всю свою тренерскую карьеру. Он мог так настроить свою команду на одну отдельно взятую игру, что ребята на площадке могли совершить и подвиг, и чудо.
Особенно четко я помню тот матч, который команда ВЭФ проводила на своей площадке. ВЭФовцы отказались играть со СКА во дворце «Даугава», то есть в самом большом зале Риги, и выразили желание провести его у себя в Доме культуры завода ВЭФ, где на трибунах от силы могло разместиться человек пятьсот. Мы были на этой игре и сидели в первом ряду. Мама держала нас обоих за руки, наверное, для того, чтобы самой не проявлять эмоций. Она почему-то считала, что выражение чувств — это показатель слабости. Мы с Сашкой, конечно, болели за папу как могли. Но едва ли нас, детей, кто-то мог там услышать.
Что и говорить, эти победы принесли папе огромное удовлетворение. Так же как и конечный результат сезона, которым он мог гордиться. Команда ЦСКА заняла первое место, тбилисское «Динамо» — второе, рижский СКА — третье. А команда ВЭФ — четвертое...
Я не помню дословно, что говорил отец после победы в этом матче в ДК ВЭФ, но я помню, какой он был сияющий и довольный, когда мы после игры возвращались домой. Он вел машину и пел. Он вообще очень любил петь. Папа был музыкальный, с хорошим слухом. Я могу честно сказать, что самым любимым папиным певцом до конца его дней оставался Леонид Утесов, чей репертуар он знал наизусть. И тогда в машине он напевал одну из его песен: «Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня?»
Есть еще один момент, который я не могу забыть, рассказывая о 1963 годе. Когда был опубликован состав команды СССР, который поедет на чемпионат Европы во Вроцлав, выяснилось, что в этой команде нет ни одного латыша. Все латышские газеты сразу обвинили тренера Гомельского в том, что он мстит за переход своих игроков. Ладно Круминьш, у которого была уважительная причина — болела спина, по поводу Валдманиса тоже особо никто ничего не говорил, потому что Майгонису было уже тридцать пять. А вот по поводу Муйжниекса и Гулбиса спекуляций в прессе было достаточно много. Я не помню, отвечал ли папа на эти нападки через рижскую прессу, но на страницах «Советского спорта» его разъяснения были опубликованы.
Причем это был даже не ответ латышским журналистам, а просто объяснение, почему на чемпионат Европы поедет тот или иной игрок и почему он сильнее того, которого не взяли. Папа посчитал нужным дать такое объяснение не только по Муйжниексу и Гулбису, а по всей пятерке, которая осталась дома. Я все-таки думаю, что его хорошие отношения с журналистами центральной прессы, уважение к болельщикам и забота о собственном имени были гораздо важнее, чем само разъяснение. Это был очень хороший ход. Во всяком случае, обвинения в мстительности на страницах латышских газет прекратились.
Хочу рассказать историю, которая относится к чемпионату мира 1963 года. Ее мне рассказал Вячеслав Александрович Хрынин, который вместе с Корнеевым долгие годы играл в московском «Динамо». Причем рассказал уже лет через тридцать после того, как это все произошло. У папы складывались очень непростые отношения с Юрием Корнеевым. Не брать его в сборную было нельзя, ведь Юрий Иванович в то время был одним из сильнейших нападающих страны, силовым форвардом, очень агрессивным и очень техничным.
Но характер у него был прямолинейный. Он часто позволял себе критику в адрес отца, который к ней относился довольно болезненно. Поэтому Корнеева он откровенно не любил, но тем не менее брал. Такая у них была взаимная «привязанность». И как рассказывал Хрынин, в своей динамовской компании, особенно нарушая режим, Корней все время грозился: «Когда-нибудь я этому Гомельскому рожу набью».
...Сборная возвращалась из Бразилии в Москву. Слава Хрынин приехал в аэропорт встречать своих одноклубников Сашу Петрова и Юру Корнеева, чтобы развезти их по домам. Трудно сказать, как это могло случиться, но история со взрывом дымовой шашки и ранением папы была ему неизвестна, поэтому когда Хрынин увидел забинтованного Гомельского с синяком под глазом, то подумал: «Ну неужели Корней все-таки его отбуцкал!» Конечно, вскоре он узнал, что Юрий Корнеев тут совершенно ни при чем. Так-то оно так, но мысль у Хрынина все же возникла. Эта показательная история говорит о том, что взаимоотношения тренер-игрок иногда могли принимать и такие формы.
То, что папы не было с нами на протяжение всего года, я уже говорил. Мама специально посчитала, что в сезоне 1963/64 года папа был дома ровно шестьдесят восемь дней из трехсот шестидесяти пяти! На что он ответил: «Вот когда переедем в Москву, буду бывать дома в два раза больше». Все-таки основное место работы тренера СССР — Москва. Но даже в этом случае уговорить маму уехать из Риги в столицу, а не в Питер, не удалось. Во всяком случае, в тот период она была категорически против. Мотив был простой: «Детям в Риге лучше, и у нас здесь все налажено». На этом сезон и закончился.
1964 год — это год Олимпиады в Токио. Первая Олимпиада в Азии и первые Олимпийские игры, в которых в плане у сборной СССР по баскетболу стояло не второе-третье, а первое-второе место. До этого всегда безоговорочная победа отдавалась США. В этот раз папа чувствовал, что американцев не только можно, но уже нужно обыгрывать. За несколько месяцев до Олимпиады сборная США приехала в СССР с ответным визитом. В нашей стране состоялось шесть матчей: в Москве со сборной Москвы, в Ленинграде со сборной Ленинграда, в Риге со сборной Латвии, в Киеве со сборной Украины, в Тбилиси со сборной Грузии и снова в Москве со сборной СССР.
Я сам видел всего две игры — в Ленинграде и в Риге. В связи с тем что папа сборную Латвии уже не тренировал, мы эти матчи смотрели всей семьей в качестве зрителей. В составе сборной США в те годы приехали такие звезды, как Джим Бернс, Люциус Джексон, Томми Престон и другие. На меня игра американцев произвела фантастическое впечатление, тем более что я уже сам занимался баскетболом. Мне было десять лет, когда меня отвели в секцию рижского СКА. До этого я два года плавал в бассейне, где учился правильно дышать и плавать. Потом целый год занимался легкой атлетикой и учился правильно бегать. Но детская мечта сбылась только тогда, когда я стал членом баскетбольной команды. Ходить три раза в неделю на тренировки — ничего больше мне не нужно было для счастья. Так вот я занимался баскетболом уже целый год и считаю, что эти матчи с участием сборной США у нас в СССР смотрел уже осмысленно.
То есть понимал, что поскольку я сам разыгрывающий защитник, значит, мне нужно следить за тем, как играют разыгрывающие. Но и остальные баскетболисты, особенно центровой Джим Берне, произвели на меня неизгладимое впечатление. Никогда до этого я не видел игрока ростом двести двенадцать сантиметров, который был настолько одарен атлетически. Он так прыгал, так здорово подбирал мяч под своим кольцом, так красиво прятал его на грудь, широко расставляя локти еще в прыжке, потом приземлялся и отдавал передачу в отрыв...
В общем, с моей точки зрения, все делал идеально. А вот разыгрывающий сборной США Престон, наоборот, разочаровал меня. Мне казалось, что Алачачян, Валдманис и разыгрывающий сборной Ленинграда Леонов ни в чем ему не уступали, а в каких-то случаях даже превосходили. Особенно Алачачян в дриблинге, а Валдманис в пасе. Но это была моя оценка. Папа на эти игры смотрел глазами тренера-соперника. Этот ли состав они привезут на Олимпиаду? Какую тактику изберут в матчах против сборной СССР? Этого нельзя было угадать — у американцев был огромный выбор игроков для того, чтобы составить олимпийскую сборную. Но, увидев таких гигантов, как Джексон и Бернс, можно было не сомневаться, что они в Токио приедут. Так и получилось.
Счет в этом турне оказался четыре-два в пользу американцев. Они потерпели всего два поражения — одно в Киеве от сборной Украины, а второе в Москве, когда сборная СССР под папиным руководством все-таки сумела вырвать победу. Папа пять раз подряд видел, как играют американцы, и всех своих лучших баскетболистов начал настраивать на то, с чем придется бороться на Олимпиаде. То есть с прессингом. Американцы, не стесняясь, применяли личный прессинг по всей площадке. К счастью, в сборной СССР был Арменак Алачачян, который считался лучшим дриблером Европы. Он мог без труда один на один обыграть любого игрока, в том числе и американского защитника. Но остальных нужно было обучать.
На сборах перед Олимпиадой я не присутствовал, поэтому не могу сказать, каким образом шло формирование команды. Знаю только то, что папа целенаправленно готовил к Олимпиаде, и особенно к финальному матчу против сборной США, две пятерки. Как он сам их называл, пятерку быструю и пятерку медленную. Поправился Круминьш. Он неплохо провел сезон за ВЭФ, и папа вернул его в сборную. Еще один представитель Латвии вошел в состав — это Юрис Калниньш, который в очередной раз из ВЭФа перешел в СКА. Его снайперские качества были неоспоримы.
Если бы тогда была линия трехочкового броска, Калниньш за игру забивал бы не менее тридцатника. Так вот медленная пятерка — это пятерка с Круминьшем, а быстрая — это пятерка, где в качестве центрового на площадку выходил Александр Петров, а вместе с ним Геннадий Вольнов, Юрий Корнеев, Александр Травин и Арменак Алачачян. Эта пятерка могла играть прессинг, потому что и Травин, и Алачачян, и Корнеев неплохо защищались в поле. Папина установка звучала приблизительно так: не давайте им разгоняться, гоните игрока с мячом к боковой линии, там мы его и зажмем. Во всяком случае, со всеми командами, кроме американцев, этот прессинг давал плоды. Каждая третья атака соперника заканчивалась потерей, а что еще нужно для победы в баскетболе?
Медленная пятерка во главе с Круминьшем, по мнению отца, основывалась на высочайшем КПД Яниса. Если медленная пятерка пришла в позиционное нападение и сумела Круминьшу отдать передачу, то была восьмидесятипроцентная вероятность того, что Янис либо забьет крюк, либо станет пробивать два штрафных броска, которые он тоже реализовывал очень уверенно. Вот такая была тактика, выработанная папой против американцев.
В то время папа считал, что замена звеньями, когда пара защитников меняет пару защитников, нападающие меняют нападающих и в последнем на площадке появлялся Круминьш, может создать эффект неожиданности. Что такая смена темпа, баскетбольного ритма во время игры может поставить в тупик любую команду или, во всяком случае, создать ей большие сложности.
До финального матча план папы удавался на сто процентов. Сборная СССР одержала семь уверенных побед в подгруппе, победив не только хозяев — японцев, в чем не было никакого сюрприза, но и команду Бразилии, что было гораздо важнее. Не имея своей поддержки, бразильцы уступили нам по всем статьям, хотя их состав практически не отличался от того, который год назад дома завоевал золотые медали чемпионата мира. Полуфинальный матч с командой Канады нам тоже удался.
Несмотря на то что канадцы играли в чистый американский баскетбол, таких исполнителей, как у сборной США, у них не было, поэтому сборная СССР первой завоевала путевку в финал. Американцы тоже не проиграли ни одной игры ни в подгруппе, ни в полуфинале, где очень уверенно победили бразильцев. Можно сказать, что Олимпиада 1964 года тем и запомнилась, что в финалах по разным видам спорта за первое место боролись советские и американские атлеты.
Наступил предпоследний день олимпийского турнира, на который был назначен матч между сборными СССР и США. Этот матч по плану начала медленная пятерка с Круминьшем, и, как ни странно, на первых минутах американцы почему-то отказались от прессинга, поэтому в позиционном нападении эта пятерка выиграла борьбу. Сборная СССР с первых минут вырвалась вперед. Во всяком случае, ко времени замен на десятой-одиннадцатой минуте преимущество наших составляло пять очков.
И тут выходит пятерка в составе: Петров, Вольнов, Корнеев, Алачачян и Травин, — которая, по мнению папы, да и любого другого эксперта, была сильнее, чем та, которая была на площадке с первой минуты. Американцы тоже провели замены. Вместо Люциуса Джексона появился Бернс — второй центр, разыгрался капитан команды, ее снайпер Джерри Шип, и американцы нашли свою игру. Но вот выйти вперед они не могли. Далее произошло столкновение на площадке, инициатором которого оказался Юрий Корнеев. Эпизод был жестким, и американский игрок получил травму. Кто-то из американцев, увидев, что его товарищ утирает кровь с лица, откровенно ударил Корнеева. Юрий обиды не стерпел, и завязалась драка. Потом уже, вспоминая этот эпизод, папа говорил, что не нужно было драку останавливать. У нас было преимущество в физической силе, и мы бы победили.
Впрочем, это уже из области догадок. Словом, закончился этот инцидент тем, что Корнеева удалили с поля, а в наказание за удаление назначили два так называемых технических штрафных, и мяч оставался у команды, которая эти штрафные пробивала. Естественно, Джерри Шип их реализовал, и следующая атака американцев тоже прошла результативно. От преимущества сборной СССР не осталось и следа. Кроме того, удаление Корнеева в какой-то мере разрушило игру той пятерки, которая считалась быстрой. Вместо него на площадке появился Леван Мосешвили, у которого связи с теми ребятами, которые в этот момент находились на площадке, были послабее, чем у Корнеева. Кроме того, Мосешвили не был таким агрессивным в нападении.
Так что в этой пятерке хорошо проявил себя только Александр Травин. Анализируя весь ход борьбы в этом матче, отец признавал, что совершил ошибку. Конечно, после удаления Корнеева нужно было принять решение потихонечку вернуть игроков стартовой пятерки на площадку. Тем не менее отец от этого решения воздержался. Кончилось это тем, что американцы выиграли первый тайм с преимуществом в шесть очков, поймали кураж, и во втором тайме позиционная атака пятерки Круминьша нарвалась на американский прессинг. В итоге матч окончился победой сборной США с преимуществом в девять очков. А сборная СССР завоевала серебряные медали...
Когда наша команда вернулась в Москву, по традиции на исполкоме баскетбольной федерации главный тренер сборной Александр Гомельский должен был отчитаться о выступлении команды на Олимпийских играх. С одной стороны, намеченный план был выполнен, но, с другой, и папа не стал этого скрывать, команда имела реальные шансы завоевать золото и впервые в истории победить США на олимпийском турнире. Но не сделала этого, потому что тренерами была допущена ошибка. А конкретно — им, Александром Гомельским. Папа так прямо и сказал. О том, как дальше проходил этот исполком, я знаю со слов Давида Яковлевича Берлина, одного из членов расширенного исполнительного комитета Федерации баскетбола и старинного папиного приятеля.
После выступления отца члены исполкома стали давать оценку проделанной работе. Папа столкнулся с нелицеприятной критикой, выходящей за рамки конкретного выступления команды. Причем критикующие в выражениях не стеснялись. Звучали обвинения и в недостаточной компетентности, и в том, что он самонадеянный молодой человек, который принял на себя ответственность и выбрал не ту тактику и, в общем, гнать его нужно к чертовой матери с поста главного тренера сборной. Были среди критиков и завистники, и добросовестно заблуждавшиеся. Вал критики неудержимо нарастал как снежный ком.
За окном был уже поздний вечер, когда продолжение заседания исполкома решено было перенести на следующий день, а у папы в кармане лежал билет в Ригу! В конечном счете Гомельский не выдержал, снова попросил слова и расчебушил критикующих по полной программе. И тоже не стал стесняться в выражениях. Досталось каждому, кто его критиковал и при этом сам, по его мнению, мало что соображал в баскетболе. Некоторых тренеров он ткнул носом и в то, что они сами плохо руководят своими командами, что их самих нельзя допускать к этой работе, потому что они никакие не тренеры вовсе, а так себе, одни только говоруны. Но несмотря на его атакующий отпор, первый день работы исполкома федерации все-таки закончился ничем. В Москве у Гомельских тогда родственников практически не было, поэтому отец попросился переночевать у Давида Яковлевича Берлина.
Не спеша по бульварам от Никитских ворот они направились к Пушкинской площади, чтобы потом проехать две остановки на троллейбусе до дома. Давид Берлин — гениальный тренер, который создал женский баскетбол в Московской области, и побед у него, может быть, лишь чуть поменьше, чем у моего папы. Он был удивлен его поведением: «Саш, что ж ты делаешь? Ты что же их по кочкам несешь? Куда ты их всех посылаешь? Они ж тебя снимут!»
И вот тогда отец произнес фразу, которую Давид Яковлевич помнит до сих пор: «Дод, если они меня решили снять, то хоть я им задницы буду лизать, меня все равно снимут. А если есть решение меня оставить, то хоть 1я их буду посылать так далеко, откуда и не возвращаются, меня все равно оставят. Ну что ж, я должен терпеть этих дураков?!»
На следующий день выяснилось, что где-то наверху было принято решение оставить Гомельского на посту главного тренера сборной СССР. А также, как потом было написано в приказе по Госкомспорту СССР, признать выступление сборной СССР на токийской Олимпиаде успешным.
Папа вернулся домой. Не помню, чтобы в 1964 году ему поступало предложение переехать работать в Москву, поэтому сезон 1964/65 года он провел в Риге. Ничего особенного и выдающегося в жизни команды СКА и в жизни нашей семьи не случилось. А вот следующий, 1965 год запомнился навсегда, потому что это были первые международные соревнования, которые я увидел собственными глазами.
В 1965 году в конце мая в Москве начался очередной чемпионат Европы по баскетболу. Точнее сказать, в Москве играла одна восьмерка. А другие восемь команд предварительный турнир проводили в Тбилиси, где только-только был сдан в эксплуатацию красавец дворец. Это был самый большой баскетбольный дворец в СССР, вмещающий восемь тысяч зрителей. Мама нас с братом отпросила из школы, и мы закончили учебу на неделю раньше, чем все остальные, для того чтобы приехать в Москву и смотреть баскетбол. Матчи проходили в «Лужниках». Тогда я познакомился с директором Дворца спорта и президентом Федерации фигурного катания Анной Ильиничной Синилкиной, которая к нам, детям, относилась с большой симпатией. Во всяком случае, в том дворце нам было позволено практически все. Было и еще одно удивительное знакомство — с Николаем Николаевичем Озеровым, но об этом подробно я буду рассказывать чуть позже.
На чемпионат Европы 1965 года приехало много выдающихся баскетболистов. Фактически не было ни одной команды, в которой не играло бы ни одной звезды. Сборная СССР под руководством Гомельского и Озерова в том сезоне значительно обновила состав. 1965 год — это год дебюта в сборной СССР двух великих баскетболистов, будущих олимпийских чемпионов Зураба Саканделидзе и Модестаса Паулаускаса. Саканделидзе, с моей точки зрения, олицетворял целую эпоху. Отечественный баскетбол с 1965 по 1972 год без него просто невозможно представить. Редкий случай, когда двадцатидвухлетний молодой игрок сразу получил место в стартовой пятерке сборной страны. Но здесь папа не сомневался ни секунды. Как только он увидел этого спортсмена, когда начал его тренировать, то сразу понял, что в нем скрыто море нераскрытых возможностей. В Сако, как его прозвали, был заложен гениальный потенциал. И он действительно прибавлял от года к года. Это был эмоциональный факел команды. Отец его так и называл — Пламя.
Модестас Паулаускас, сдержанный литовец, напротив, уравновешивал Саканделидзе. И папа дал ему другое прозвище — Лед. То, что Модест умел делать в баскетболе, он умел делать при любой публике, при любом состоянии здоровья и в любой ситуации. Невозмутимый, надежный, уверенный в себе, если он выходил на площадку, то можно было за игру не беспокоиться. Недаром после Геннадия Вольнова команда единогласно избрала своим капитаном именно его.
Этот дебютный для себя турнир в составе сборной СССР и Модест, и Сако провели просто выше всяких похвал. Место высокорослого центрового занял латыш Висвалдис Эглитис — новая находка папы. «Эглитэ» — по-латышски «елка». То есть получался такой Висвалдис Елкин. Нельзя сказать, что он был такой же надежный и производительный, как Янис Круминьш.
Да и ростом он был ниже — двести тринадцать сантиметров. Но хорошая латышская школа позволяла ему очень прочно защищаться, а если он получал мяч в трехсекундной зоне, то всегда знал, что с ним делать. Единственное, что поражало в нем, так это манера пробивать штрафные броски. Эглитис брал мячик в правую руку, клал его на правое плечо и отставлял ногу так далеко, что при его росте носок левой ноги оказывался далеко за дугой, ограничивающей место для пробития штрафного броска. И вот потом от носка левой ноги до кисти правой он начинал потихоньку распрямляться во весь свой огромный рост, после чего мячик отправлялся в кольцо.
Сборная СССР выиграла этот турнир практически в одни ворота. Самый сложный матч по разнице в счете наша команда провела в полуфинале против Румынии. Вот там действительно никто из наших защитников не смог сдержать Михая Албу, который был самым результативным игроком в том матче, забив двадцать семь очков. Поэтому победить румын получилось с разницей всего в пять очков. Даже финальный матч против сборной Югославии проходил гораздо легче.
Помню, мне было разрешено присутствовать на собраниях перед играми, потому что они проходили не в раздевалке Дворца спорта, а еще на базе сборной в «Серебряном бору». Мы вместе с мамой жили в маленьком деревянном коттедже, который папа снимал специально для нас. Так вот команда усаживалась в холле дома отдыха «Серебряный бор», и папа начинал разбор полетов. А я устраивался где-нибудь в последнем ряду и все это слушал. Перед финальным матчем отец особое внимание уделял разбору действий игроков. Например, кто будет держать Корача и каким образом вообще можно держать этого «золотого левшу». Бросающая рука у него была левая, а играл он исключительно на правом фланге.
Не баскетболист, а сплошное противоречие. Достаточно высокий для нападающих тех лет, сто девяносто пять сантиметров, Корач вообще, по-моему, не ходил в проходы, а только бил. Бил издали, причем даже не тратил времени на подготовку к броску. Вот какая задачка предназначалась для Паулаускаса и Вольнова, которые должны были опекать Корача и держать его «в кармане». То есть не дать ему получить мяч с дуги. Опасность этого игрока была настолько высокой, что отец даже говорил: «Модя, если он убежит от тебя в другой угол и получит там мяч, а ты не успеешь ему помешать бросать, я тебя ругать не буду. Считай, что это я виноват в попадании Корача с противоположного угла, а не ты»; «Геша, — это уже к Вольнову, — к тебе это тоже относится. Главное, чтобы он не получал мяч на правой стороне площадки под утлом сорок пять градусов к нашему щиту. А вот за это отвечаете вы».
Ребята справились. Корач не набрал и десяти очков. Это была самая малая результативная игра лидера сборной Югославии. Правда, много очков набрал центровой команды — Райкович. За что его, собственно, и признали лучшим центровым турнира. Ни Александр Петров, ни Висвалдис Эглитис с опекой Райковича не справились. Но зато справились с остальными баскетболистами. Главное, сборной команде СССР удалось убежать, причем даже несмотря на преимущество в росте. Ведь обычно та команда, которая выше, оказывается немного медленнее соперника, который в росте уступает. А здесь получилось преимущество и в росте, и в скорости. После овладения мячом на своем щите наша сборная неслась как на крыльях.
Причем с обоими разыгрывающими защитниками — и с Саканделидзе, и с Алачачяном. Правда, схема развития быстрого прорыва была разная. Папа придумывал ее под каждого из разыгрывающих. Если он предпочитал, чтобы Саканделидзе получал мяч уже на ходу, разгоняясь вдоль правой боковой линии поля, то Арменак Алачачян должен был получать мяч из рук нашего высокорослого игрока, пробегая мимо него по дуге, и дальше уже развивать быстрый прорыв дриблингом посередине площадки. А завершать его должны были так называемые «крылья», в американской терминологии — wings. Это либо Травин, либо Вольнов, которые должны были Алачачяна обогнать и получить мяч.
Оба плана проходили великолепно, сборная СССР набрала очень много легких очков, забивая в быстром прорыве из-под кольца соперника. Папа после окончания этого турнира был счастлив. Все годы его работы он считался тренером-романтиком, больше тяготевшим к нападению, чем к защите. И понятное дело, что тренер, который строит свою игру от атаки, не может обходить вниманием такую часть баскетбола, как быстрый прорыв и раннее нападение. В этом папа разбирался здорово. И практически под каждого своего разыгрывающего или игрока, который должен был бы, с его точки зрения, завершать быстрый прорыв, рисовал специальные комбинации и оттачивал их со своей командой до автоматизма.
Конечно, я в то время разбирался в баскетболе далеко не так хорошо, как сейчас, но был приятно удивлен. Во-первых, быстрая игра очень зрелищная и радует болельщиков, а во-вторых, очки, набранные в быстром прорыве, набираются без сопротивления соперника. Быстрый прорыв обычно реализуется из десяти восемь или, в крайнем случае, из десяти семь. Тогда как реализация позиционного нападения едва достигает из десяти атак пять. Поэтому чем больше быстрых прорывов, чем больше раннего нападения, тем больше результативность и больше шансов достичь победы.
Поэтому в 1965 году баскетбольная философия быстрого прорыва в исполнении сборной СССР под руководством Гомельского была самой прогрессивной на чемпионате Европы, самой зрелищной и, пожалуй, самой перспективной. Во время самого чемпионата, который длился ровно две недели, папа в прессе не выступал. К тому времени он уже сотрудничал и с «Советским спортом», и с «Комсомольской правдой», и с рижскими газетами, но работа тренера не позволяла ему хоть немного времени уделить тому, чтобы написать отчет о матче. А вот после окончания европейского первенства папа написал для «Советского спорта» настолько большую статью, что она даже не поместилась в один «подвал», и ее пришлось делить на два номера. Не помню, к сожалению, как она называлась, но в ней папа рассуждал о перспективах отечественного и мирового баскетбола.
Почему я вспомнил об этом? Да потому что в этой статье папа особенно подчеркивал мысль о том, насколько перспективнее баскетбол, построенный от быстрого прорыва при завершении атаки на пятой-шестой секунде владения мячом. Это была его задумка. Его философия, заключавшаяся в том, что команда должна быть достаточно мощная, высокая и прыгучая для того, чтобы выигрывать подбор под своим кольцом. Очень хорошо обученные большие, которые должны владеть первой передачей в отрыв, с точки зрения отца, — это лучшее развитие быстрого прорыва. Высокорослый игрок, который подбирал бы мяч и делал длинную передачу вперед за центральную линию поля, отсекая таким образом сразу трех, а то и четырех соперников! Конечно, о таком развитии быстрого прорыва можно только мечтать. Но, работая с теми большими, которые попадали в его распоряжение на протяжении следующих пяти лет, папа для сборной команды СССР выбрал именно такой баскетбол. Такие высоченные, физически сильные и очень прыгучие ребята, как Николай Сушак, Михаил Медведев, Александр Ковалев и особенно Анатолий Полевода, могли легко перебросить не только полплощадки, но и все поле целиком. Вот именно от них отец ждал развития такого быстрого прорыва в одну передачу.
Дальше в этой статье шли узкопрофессиональные рассуждения о том, какой скоростной техникой должен владеть игрок, получающий такую первую передачу. В пример ставился Зураб Саканделидзе как лучший и самый быстрый защитник Европы, убегающий в быстрый прорыв. Такова была баскетбольная философия Гомельского. Философия, которая при активной форме обороны предпочитала суперактивные формы атаки.
Теперь хочу рассказать забавную историю, которая произошла в том же 1965 году, но не с папой, а скорее со мной. Центральное телевидение транслировало практически все матчи сборной СССР по баскетболу. Все-таки шел чемпионат Европы, который вообще по тем временам считался самым крупным соревнованием, да еще дома, в Москве. Николай Николаевич Озеров каждый день появлялся в «Лужниках» и отправлялся на свое рабочее место, в комментаторскую кабину под самым потолком дворца. Я обязательно уважительно с ним здоровался, потому что хорошо понимал, кто это такой. Нас с братом привозили к первой игре, то есть к полудню, и получалось, что мы с Сашей проводили там практически по десять часов. За это время мы успевали облазить весь дворец, уже знали, что где находится, и нас узнавали все работники «Лужников». А Анна Синилкина даже разрешила заходить в ее кабинет. Мы без церемоний пользовались этим приглашением, если нам хотелось попить чайку — там всегда стоял горячий самовар.
В один из таких дней меня пригласил к себе в комментаторскую кабину сам Озеров. Естественно, я с восторгом принял это приглашение! Мы с ним вместе поднялись на самый верх, зашли в кабину, и тут Николай Николаевич решил меня разыграть. Сделал вид, будто у него запершило в горле и он не может начать репортаж, который, собственно говоря, еще и не начинался. Я купился. Он мне показывает: мол, начинай пока, я откашляюсь. Таким образом я провел свой первый репортаж. Простоял «в эфире», наверное, целую минуту, но начал его абсолютно грамотно:
«Здравствуйте, уважаемые телезрители, наш микрофон установлен во Дворце спорта «Лужники», где сейчас начнется матч чемпионата Европы по баскетболу между сборными командами Румынии и Швеции».
Дальше я должен был представить пятерки, но вот на это моих знаний уже не хватило. Если сборную Румынии я еще как-то себе представлял, то сборная Швеции была загадкой. В общем, что-то еще такое я промямлил, после чего услышал, как смеется надо мной Николай Николаевич, показывая, что репортаж окончен, и розыгрыш прекратился. Несмотря на этот прикол, я очень гордился тем, что Николай Николаевич в тот же день при встрече с отцом похвалил меня, сказав, что из меня когда - нибудь получится комментатор. Честное слово, я не думал всерьез о его словах вплоть до 1989 года, когда меня действительно пригласили комментировать матчи НБА. Вот только тогда я вспомнил, что давным-давно, когда мне было двенадцать лет, великий Озеров сказал, что из меня получится хороший комментатор. Ну и наверное, я этот прогноз оправдал.
Чемпионат Европы закончился. Но нам пришлось задержаться в Москве еще на несколько дней, потому что к концу чемпионата мы с Сашкой оба заболели корью. Как только выздоровели, сразу отправились домой в Ригу, куда срочно была вызвана бабушка, потому что родители собрались в отпуск. Папа с мамой поехали на юг, в Сухуми. Не доезжая до Москвы, где-то под Солнечногорском, они попали в аварию. «Двадцать первая» «Волга», конечно, крепкая машина, но, уворачиваясь от лобового удара, папа направил машину в кювет, и она несколько раз перевернулась. Родители с травмами попали в больницу и до Сухуми так и не доехали. Могли ли погибнуть? Я такой вопрос им не задавал, но повреждения были достаточно серьезные.
У папы было тяжелое сотрясение мозга, перелом носа и несколько сломанных ребер. А мама порезала лицо о лобовое стекло, которое было вдребезги разбито, и сломала руку. Весь отпуск они провели в больнице. Сначала в Солнечногорске, а потом благодаря папиным связям их перевели в военный госпиталь, где они и долечились. За это время отремонтировали машину, так что к концу отпуска они вернулись в Ригу. Но поволновались мы здорово. Конечно, ни в какую Москву навещать их мы не поехали, а остались на даче в Юрмале. Но то, что этот 1965 год мог закончиться трагично, — я запомнил. Кстати говоря, виновником всего этого можно считать папин характер. Иногда его азарт за рулем перехлестывал здравый смысл. Если он видел впереди автомобиль, то считал, что должен его обогнать. Именно поэтому и возникла опасность лобового удара. Он пошел в обгон, причем в этот момент машина двигалась в гору, неожиданно навстречу выехал грузовой автомобиль, и пришлось сворачивать в кювет.
Ну а в конце 1965 года случилось то, что случилось. Невзирая на то что ни рапорт, ни согласия на перевод для прохождения дальнейшей службы в Москве майор Гомельский не давал, тем не менее был подписан приказ министра обороны о переводе на новое место службы. Папа стал главным тренером Вооруженных сил СССР по баскетболу. Местом его новой работы стал Спортивный комитет Министерства обороны в Москве. В декабре 1965 года папа переехал в столицу, а мы с мамой остались в Риге. Родители решили не срывать нас посреди учебного года, да и квартиры в столице у нас еще не было. Поэтому мы спокойно доучились и планировали переехать, когда у папы уже будет крыша над головой.
Квартира, которую папе выдали в Москве, находилась у метро «Сокол», по адресу: Ленинградский проспект, дом № 75. Дом очень известный. В нем получила жилье вся команда лейтенантов, известная под названьем ЦДКА. Там жили: Федотов, Гринин, Николаев, Шарганов, Новгородов, Бобров. Интересно, что в этом же доме квартиру получил и Анатолий Владимирович Тарасов. Только они все вселились туда в 1950 году, а мы в 1966-м. С переездом затянулось, потому что слишком долго шел ремонт. Мы планировали оказаться в Москве к началу нового учебного года, а получилось, что переехали только 26 сентября. Жить в квартире уже было можно, но мебели, правда, еще не было.
Переезжали мы из Риги на двух машинах. В первой — за рулем был папа, а во второй — папин рижский приятель Гесель Смушкевич, который долгие годы проработал на заводе РАФ и был одним из конструкторов единственного в СССР микроавтобуса — в народе, «рафика».
Я помню самое большое и самое обидное впечатление от переезда в Москву. У нас в Риге в моей комнате была собрана большая замечательная библиотека. Здесь я должен поблагодарить обоих родителей — ни папа, ни мама никогда не жалели денег на книги, и мне было позволено покупать все, что я хотел прочитать. Папа сам очень увлекался военными мемуарами и исторической литературой. У нас стояли и полные собрания сочинений, и отдельные тома, но перевозить их в Москву было очень тяжело, поэтому мама все наши книги передала в библиотеку того района, где мы жили. Мне было разрешено взять с собой только десять книжек. Точно помню, что прихватил «Капитана Сорвиголова», «Всадника без головы» и «Одиссею капитана Блада». Помимо них пришлось взять и учебники. Школа в Москве, как и в Риге, была с углубленным изучением английского языка.
В общем, переезд состоялся. Это была большая пустая трехкомнатная квартира. Мебель покупали постепенно — сначала родители купили себе спальню, а нам с Сашкой два дивана, чтобы было где спать. Потом обставили нашу комнату и в последнюю очередь гостиную. На работу папе ехать было недалеко, так же как и мне на тренировку. Спорткомитет Министерства обороны размещался на территории ЦСКА: Ленинградский проспект, 39. Дорога занимала всего пять остановок на трамвае. 26 сентября я пошел в школу, а 28 сентября попал на свою первую тренировку в спортивную школу ЦСКА. Причем это было первый раз, когда я начал тренироваться с ровесниками. В Риге я занимался с ребятами 1951 года рождения, которые были на два года старше меня, а заканчивал тренироваться с группой 1952 года рождения. А тут я попал в компанию ровесников, с которыми играл целых пять лет, пока мы не закончили детскую спортивную школу.
Летом 1966 года, еще до переезда в Москву, в «Кудепсте» по своей собственной инициативе папа проводил очередной сбор для высокорослых игроков. Он считал, что в те времена селекция в баскетболе начиналась слишком поздно. Высоких ребят находили тогда, когда они уже достигали двухметрового роста, а это значит, что они приходили в баскетбольные секции в возрасте пятнадцати-семнадцати лет и имели огромные огрехи в технике. С ними не успевали заниматься, а сразу же ставили спиной к кольцу и учили быть центровыми. Когда наиболее перспективные попадали в поле зрения команд мастеров, то оказывалось, что их уже невозможно научить тому, что умели делать лучшие центровые мирового баскетбола, например, Бернс или Райкович.
Единственным исключением, пожалуй, стал Яак Липсо, который пришел в баскетбол вовремя. Просто никто не думал, что он вырастет до двухсот двух сантиметров и будет играть на позиции центра. А взять других игроков? Папа называл их «полуфабрикатами», потому что ни толком поймать мяч, ни уверенно совершать основные движения с мячом, ни правильно начать дриблинг, ни даже сделать два шага без пробежки они как следует не умели. И не потому, что у нас работали плохие детские тренеры в стране, а потому, что этих ребят просто поздно находили. Так вот для того, чтобы хоть как-то подтянуть наиболее перспективных и наиболее интересных высокорослых игроков, папа пробил через Федерацию баскетбола и Госкомспорт возможность проводить один раз в год специальный двадцатичетырехдневный сбор, рассчитанный на два состава.
На этот сбор не приглашали защитников. Проходным билетом был только рост. Мне повезло, я в 1966 году побывал на таком сборе и видел, как впервые в жизни там готовились Александр Ковалев и Михаил Медведев. Ковалева вообще называли «наш советский Рассел», потому что он в те годы был единственным игроком, который со своим ростом мог допрыгнуть до верхнего края щита. Что касается Миши Медведева, тогда-то я на это внимания не обращал, но когда сам стал играть за команду мастеров, услышал о нем легенды как о мужчине, обладающем необыкновенным обаянием и красотой. Женщины, ходившие на баскетбол, влюблялись в него с первого взгляда. Это был высокий блондин — двести семь сантиметров, — с голубыми глазами, с совершенно уникальной внешностью и, по убеждению отца, с очень большими перспективами в спорте.
На этом же сборе оказался и самый молодой его участник — Анатолий Полевода, мальчик ростом двести два сантиметра, которого нашли где-то под Харьковом. Как говорили потом некоторые тренеры по тяжелой атлетике, из него можно было вырастить второго Юрия Власова или Леонида Жаботинского. При своем росте он весил сто двенадцать килограммов, не имея ни капли лишнего веса. У него была настолько рельефная мускулатура, что он напоминал борца или тяжелоатлета. Удивительно, что выросший на хуторе Анатолий в то время не владел русским языком, а говорил только по-украински. Причем говорил очень быстро, и это было достаточно смешно. Вот у него, несмотря на его силу и фантастическую прыгучесть, баскетбольной техники не было никакой.
Вся команда, присутствующая на сборе, делает поточные упражнения как раз для выработки тех качеств, которые нужны центровому. Один игрок мячик, отскочивший от щита, ловит, а другой убегает в быстрый прорыв, и следует передача через всю площадку. Мячик нужно поймать, без удара в пол выполнить два шага и забить его из-под кольца. Анатолий Полевода никак не мог выполнить это упражнение правильно, потому что набирал очень высокую скорость, а останавливаться под кольцом не умел — выскакивал за площадку и очень на себя злился. Папа не выдержал и после третьего забегания за лицевую линию сделал ему замечание.
Все звали его Только, с ударением на второе «о». Папа сказал: «Только, ну куда ж ты бежишь? Вот же кольцо!» На что Только ответил: «Александр Яковлевич, вина та-ка малесинька, така малесинька, я не успеваю».
Это было настолько наивно, что расхохотались всем залом. Однако смех смехом, но за год Анатолий Полевода так здорово прибавил, что в 1967 году его признали лучшим баскетболистом чемпионата мира в Монтевидео.
Я просто хочу сказать, что эта отдельная техническая и общефизическая подготовка центровых, пришедшая в голову папе, дала необыкновенный результат. За эти двадцать четыре дня они впитывали в себя столько полезной технической информации, что неизменно прогрессировали. В разные годы из участников этого сбора для высокорослых игроков вырастали супербаскетболисты: Владимир Андреев, Сергей Коваленко, Николай Дьяченко, Владимир Никитин, Александр Болошев... В общем, можно привести достаточно большой список игроков, которые потом получили путевку в большой баскетбол.
Напоследок в этой главе я хочу сказать еще одну важную вещь. Летом 1966 года сборная выезжала в турне по Латинской Америке. И именно в тех матчах за команду СССР дебютировал Сергей Белов. Очень многие тренеры, за исключением Александра Ефимовича Канделя, отговаривали отца. Они утверждали, что Сергей Белов недостаточно физически сильный и выносливый игрок. Однако его снайперские качества и талант произвели на отца неизгладимое впечатление, он взял его в сборную. И оказался прав. С того самого 1966 года практически на четырнадцать лет Сергей Белов закрепился в составе национальной команды, выиграв с ней все, что только можно было выиграть за этот период.
... продолжение следует ...
