Великое поколение баскетбольных 90-х. Где они сейчас
Люди, которые играли в финалах чемпионата мира.
Золотой или, вернее, серебряный час Сергея Базаревича пробил в 94-м: на чемпионате мира в Торонто разыгрывающий российской сборной был второй звездой турнира. Оценить всю значимость этого, равно как и то, что во многом с его помощью команда Белова сотворила сенсацию и в полуфинале выбила хорватов, можно, лишь зная, кто был звездой первой: доминирующий на обеих сторонах площадки Шакил О‘Нил.
Сборная России тогда добралась до финала, но ее самой яркой фигурой оставался неугомонный лохматый парень со старомодными усами и обязательными напульсниками, который чуть нагибал голову и ножом проходил через любую защиту, не боясь никого. Именно та команда спровоцировала Дрим-Тим-2 на тогдашний рекорд результативности для американских команд: американцы настолько переполошились из-за удара под дых, который им был нанесен в группе, что выплеснули в финале всю нерастраченную огневую мощь (рекорд 137 очков держался до матча с Нигерией). У России же накануне была «бессонная ночь на радостях».
В той команде были отличные снайперы и надежные центровые, но в единое целое все это собирал именно Базаревич. И потому команда выходила похожей на него: несколько сумасбродная, боевая, не идущая на компромиссы она очень здорово знала свои возможности и четко расписанные роли. А он, казалось, вечно чем-то недовольный, играл практически без замен и все время командовал, лучше всех зная, что делать.
Это была та свобода и та роль, к которой он сам шел очень долго. Через горнила ЦСКА, через самое обидное в карьере поражение от хорватов в 92-м, на которое он злится на Селихова до сих пор, через попытки пробиться в НБА с парадного подъезда летней лиги. По сути, Базаревич стал первой звездой российского баскетбола, при этом, такой неуловимо неевропейской – ему вроде бы претила на площадке любая скука, любое промедление, и он не давал себе и секунды на раздумья и все заставлял и заставлял партнеров соотноситься с главным динамовским постулатом. А если других вариантов не было, то охотно брал мяч и шел на кольцо сам – порой, ничуть не смущаясь, и на троих. С таким трудом завоеванную свободу Базаревич потом легко отдаст – неутомимый разыгрывающий приглянулся сразу нескольким клубам НБА и стал первым российским игроком в лучшей лиге, но из неудачной командировки в Америку приехал уже немного другим, да и в команде все будет совсем иначе. И все же чемпионат, на котором лихой русский парень бросил вызов американцам, сделал его легендой.
Сергей Бабков – главный снайпер сборной 90-х, обладатель золотой руки и невиданного хладнокровия. В 94-м, когда на слуху был смертоносныйй бросок Реджи Миллера, защитник все равно оказался замечен: из скромного «Трира» Боб уехал в Испанию, где и провел остаток карьеры – без лишних волнений и нервотрепки, в провинциальной, но сильной команде лучшего чемпионата, на ведущих ролях. Абсолютно таков же Бабков был и в национальной сборной – он не лез на первый план, а просто делал свое дело и нес нелегкое бомбардирское бремя. Иногда ситуация требовала уйти в тень и дать разыгрываться другим, иногда соперники получали от Боба по 20-30 очков. Нужно было встать на линию в финале Евробаскета – пожалуйста. Забить важнейший трехочковый – и снова да.
Осечки случались у всех, но все равно Бабков был всегда на своем месте. Тот тридцатник в полуфинале против США в 98-м лишь верхняя часть огромного айсберга, и она не характеризует защитника, она просто показывает, какой важной частью команды он всегда был. Лидерами являлись другие, и в старте порой выходили другие, а Боб знал свои функции и не требовал большего.
Забавно, что, наверное, единственный раз, когда Бабков изменил своему жизненному кредо, подвел его к главному фиаско – неопытному специалисту предложили возглавить сборную, а он взял и согласился. Чем это известно, все и так знают. И почему-то игровая карьера начала также восприниматься через призму той неудачи, а напрасно. В сборной 90-х каждый привносил свои таланты, и уже из них рождалась команда. И таланты Бабкова были не менее важны, чем достоинства остальных.
Один из самых знаковых моментов 90-х – победы над хорватами в полуфиналах ЧЕ-93 и ЧМ-94
Сергей Базаревич запомнил хорватов на Олимпиаде в 92-м и последующие годы проявлял свою злопамятность на полную катушку.
Хорваты и без Дражена Петровича всегда выступали в качестве фаворитов. Кукоч, Раджа, Табак, Вранкович, Цветичанин и Комазец могли затмить любую команду в Европе яркостью звезд и как минимум на бумаге доминировали.
Но обе встречи в полуфиналах были решены в пользу более сплоченной, быстрой и ориентированной на заднюю линию Россию.
В 93-м Базаревич и Бабков взорвались 47 очками на двоих – 84:76.
В 94-м более мобильная и цепкая команда впилась в хорватов, сломала им игру и отдала последние силы рьяной настойчивостью в защите – 66:64. Базаревич и Бабков ограничились 29 очками.
Оба захода в 90-х создали баскетболу стойкую ассоциацию с чем-то волшебным.
Молодую никому не известную команду не признавали не только в мире, но и внутри страны: перед ними ставили задачу выйти из группы, а они каждый раз перевыполняли самые смелые ожидания.
Андрей Фетисов должен был стать главной звездой этого поколения: идеального форварда – 208, огромный размах рук, прыжок, атлетизм и все такое – быстро распознали. Он был чемпионом в «Спартаке», лучшим российским баскетболистом в 93-м, уехал в «Вальядолид», ушел на драфте НБА под 36-м номером, потом оказался в «Барселоне». От такого могла закружиться голова.
Форвард никогда не скрывал, что целеустремленности ему не хватало – ни на тренировках, ни в смысле режима.
Но, помимо сопутствующих обстоятельств, была и все перевернувшая тяжелая травма колена в 24 года. После нее Фетисов уже не вернулся на прежний уровень.
Сразу несколько «если бы не» определили и его карьеру в сборной.
В финале 94-го Россия лишилась своего «самого американского» игрока – Фетисов получил повреждение и пришел поддержать товарищей в кепке США.
На чемпионат 98-го он и вовсе не поехал. Сергей Белов отцепил за несколько дней до турнира. Как вспоминал сам Фетисов, за то, что он схватился в товарищеском матче с австралийцем Энсти, получил второй технический и был изгнан.
Такой же великий, как дедушка Ленин, но только живой Игорь Куделин стал легендой, еще даже не завершив карьеру. Его левая рука – самая знаменитая в истории российского баскетбола. Его репутация, как часто бывает со снайперами – соседствовала с почти мифическими историями. А его бросок… его бросок был не главным достоянием российского чемпионата, он был российским противовесом американскому шоу-тайму: искусство данков только прививалось, а эстетика серии трехочковых попаданий была незыблемой. Именно поэтому зрители в УСК ЦСКА начинали следить за Куделиным уже на разминке: если снайпер вставал с правильной ноги, шоу было гарантировано. Если же было скучно, то из зала так и кричали: «Игорь, разбуди меня!».
Впрочем, вся эта слава и Куделин существовали в параллельных измерениях. Куделин – как настоящий рыбак – стоически воспринимал все происходящее с ним. Не шло – компенсировал в защите. Шло – отшучивался, что бросает, потому что «на трехочковой меньше бьют». В детстве здорово гонял мяч и потом всегда признавался, что футбол для него – спорт номер один, но профессиональную карьеру сделал в баскетболе: потому что баскетбольные тренеры раньше пригласили в юниорскую сборную. В 2001-м легко уходил из ЦСКА, воспринимая ситуацию как должное и не пытаясь цепляться за прошлое. А потом доигрывал в середняках и не стремился вернуться наверх, реалистично понимая свои возможности.
Нечто подобное было и в сборной, где Куделин не воевал за стартовые места, а просто старался быть максимально полезным, понимая, что играет ровно столько, сколько заслуживает. На ведущие роли он вышел на Евробаскете 99-го, став основным снайпером команды. Но на Олимпиаду не поехал: был объявлен курс на омоложение команды, с которым Куделин вновь примирился. Последний романтик эпохи 90-х так и не получил свой шанс, только жалеть об этом должны мы, а не он.
Карасев – символ российской сборной в 90-е, команды умной, дисциплинированной, какой-то неприлично интеллигентной, но при этом волевой и несгибаемой. Одной из ее определяющих характеристик была и универсальность: вторые номера могли повозиться с мячом, а первый не только задействовал партнеров – за счет своих индивидуальных умений он делал их немного сильнее.
На Карасева очень повлияла зарубежная командировка: общение с Петаром Наумовски, македонским Джорданом, который никому не давал мяч и лупил трехочковые в лоб, в «Эфесе» не прошло даром – не тянущий инициативу на себя и играющий от партнеров плеймейкер стал еще больше дорожить мячом и чаще атаковать сам. Прибавились и умения: в Турции от Карасева требовали прежде всего атаковать из-за дуги, так стабильный трехочковый стал такой же неотъемлемой частью игрового почерка, как скрытый пас, скоростной проход или всякие веселые штуки в раннем нападении.
Пожалуй, главным в игре Карасева была надежность: как бы ни складывалась его карьера, что бы ни происходило, он никогда не опускался ниже определенного уровня и не забывал о своей определяющей роли. Именно это было важнее всего: суть была не в набранных очках и передачах, а в том, какое влияние разыгрывающий оказывал на игру, как лепил ее сам, фактически создавая команду в том виде, в каком ее знали тогда. Почему-то запомнилась товарищеская встреча, которую команда проводила в Москве в 97-м, кажется, с чехами: Карасеву тогда уже в самом начале, после пары слаломных проходов, рассекли бровь, и на площадке он больше не появился. Россия, само собой, выиграла, правда, в гораздо менее ярком стиле, что, в общем-то, вполне нормально для товарищеских матчей, но тогда он выглядел абсолютно убитым и одним из первых ушел в раздевалку. В коллекции Карасева 96 матчей за сборную, и каждый из них должен был стать особенным.
Ну а самым особенным стал чемпионат мира 98-го, по итогам которого Карасев вошел в символическую сборную, а Россия вновь стала второй, и матч с Литвой – 31 очко за 34 минуты. Та команда охотно передавала знамя друг другу, но чаще всего оно оказывалось в руках разыгрывающего.
Кисурин всегда говорил, что не профессия меняет человека, а человек – профессию. Вместе с партнерами по сборной и ЦСКА он бросал вызов сильнейшим и всегда ассоциировался с безусловным добром: они были не просто нашими, не просто романтиками, идущими против современного прагматизма, они что ли были близки народу – решали те же проблемы, пытались найти себя в новом, только создававшемся мире. Кисурин был прав, он не изменился и закончил не тогда, когда заработал все деньги мира, а когда понял, что баскетбол не приносит удовольствия.
Парадоксально, но при этом профессия все же заставила его измениться – не в человеческом плане – сама вылепила его карьерный путь. В 94-м Кисурин был одной из основных атакующих опций команды, «большим», охотно выходящим на периметр и бросающим с дистанции. Затем была командировка в Хорватию, где атакующие способности несколько притупились, травмы, история с отравлением в Афинах, где он был одним из пяти игроков, все же принявших участие в матче, снова травмы, скандальный разрыв с ЦСКА и попытки найти место под солнцем в непростые для баскетбола 90-е.
Повреждения, болячки и загранкомандировки изменили стиль Кисы: он стал форвардом оборонительного плана» и смиренно принимал шутки Гомельского: «Если издали забивает даже Кисурин, то результат матча сомнений уже не вызывает» – такой Кисурин был команде нужнее. Но до всех мытарств он был большой европейской звездой. И к провалу на Евробаскете-95 отнеслись сдержанно в том числе и потому, что Кисурин тогда не играл.
Век Youtube представляет баскетбол 90-х в странной плоскости: для Михаила Михайлова он свелся по сути к одному моменту, который и без того стоит у всех перед глазами – российский центровой получает мяч под кольцом от Панова и уже несет забивать сверху, но натыкается на железную руку Желько Ребрачи. Фантастический блок-шот перечеркнул надежды российской сборной на золото чемпионата мира и навсегда оставил чувство досады. И вот теперь еще предательски исказил карьеру Михайлова.
Михайлов – та основа, на которой держалась хрупкая конструкция команды. Перспективы сборной находились в прямом соотношении с его состоянием: а потому целый сезон болельщики получали самую подробную информацию о здоровье центрового сначала «Эстудиантеса», потом «Реала» и его психологическом настрое. Но он все равно приезжал. В любом состоянии. С незалеченными травмами. Прекрасно понимая, что альтернативы ему, по сути, нет.
Загранкомандировка Михайлова нисколько его не изменила: он возвращался домой не в статусе звезды, а как обычный, даже такой значимый элемент общей системы. И даже сейчас любит вспоминать не о своих геройствах, не о том, как в одиночку утопил Испанию (35 очков + 15 подборов) на том же чемпионате мира, не о том, как сражался с великанами второй Дрим-тим, а о том, что в той команде все бились до конца и возмещали любые недостатки трудолюбием. Не случайно, что он забыл даже о блок-шоте, которым так разозлил Шакила О’Нила.
Звездный трудяга Михайлов был идеальным компонентом той команды. Разносторонний умелый быстрый центровой со стабильным средним броском уже был находкой. Человек, который мог пожертвовать личной статистикой, ради командных целей – настоящим феноменом.
– Самый обидный момент вашей карьеры – это концовка полуфинала Олимпиады-92 с Хорватией (74:75). А что было в раздевалке после?
– В раздевалке были Витя Бережной и Володя Горин. По-моему, слезы. Абсолютная тишина и фраза Бережного: «Вова, ты больше никогда в жизни не сыграешь против Майкла Джордана». Мы их видели вне игры, но так прошлись по сетке, что не смогли пересечься.
– А что случилось тогда с Волковым?
– У него был огромный авторитет – человек приехал из НБА, мы икру продавали, а он уже был миллионером.
Дело в том, что у нас тогда был один тренер Селихов, врач и массажист. И все – всего три человека на скамейке. Нужен был помощник, чтобы подсказать. А возможно, просто он не мог убрать Волкова из-за того, что тот был столь авторитетен, а Селихов всю жизнь работал помощником Гомельского.
Это чисто тактическое поражение. Тогда же еще было правило 1-1 – ты либо бросаешь, либо выносишь из-за боковой. Ты мог сам выбрать – не можешь попасть, выноси все время из-за боковой. Но так как Волков был авторитетный чувак из НБА, который не может промахнуться… У него процентов 80 на той Олимпиаде, но в тот момент то ли он устал, то ли еще что… Я же тоже забивал штрафные до определенного момента.
– А вы помните тот момент, когда перестали?
– Не скажу, что я штрафные бросал как Стеф Карри… Но я помню, что в начале карьеры у меня не было такой проблемы. Потом мне начали бить по рукам – когда-то забивал, в какой-то момент несколько раз промазал, и на психологическом уровне что-то случилось. Причем Белов со мной часами оставался после тренировок и отрабатывал штрафные. В Словении мне нанимали психолога… Все впустую.
Думаю, что проблема возникла в «Олимпии». Никто не помнит, но в Саратове я попадал и трехочковые, и бил средние – я там вообще делал все что хотел. А в «Олимпии» мне запретили бросать вообще, сказали делать только то, что предполагает комбинация: я мог только ставить заслоны и подбирать. Как сейчас, так и тогда я просто бился через пот и слезы.
Разыгрывающий «Автодора» пережил травму, изменившую всю его карьеру: бросился за уходящим мячом и разбил стекло – перерезал сухожилия на бросковой руке. Из-за этого вернуть бросок у него так и не получилось – Пашутин навсегда превратился в одного из самых альтруистичных разыгрывающих нашего баскетбола, того, кто прежде всего нацелен на передачу центровому под щит.
Он остался в памяти благодаря удивительной для маленького игрока силе, феноменальной работоспособности на тренировках и непререкаемому авторитету – по словам очевидцев, воля Пашутина неизменно ставила точку в самых разудалых вечеринках.
Про Панова Гомельский всегда говорил: «Вот как он играет на таком уровне? Он бросать не умеет, вести не умеет, защищаться не умеет, ничего не умеет». Панов умел нечто большее – он умел играть. Все остальное ему было не нужно. Пас, игра в стенку, ложный замах и корявый мяч из-под кольца – все гениальное просто. Панов лучше, чем кто-либо еще, демонстрировал превосходство баскетбольного духа над баскетбольной материей. Все, что он не умел, он брал характером, желанием и целеустремленностью. Ну и еще широко расставленными локтями.
Панов никогда не скрывал, что цель для него чаще всего была важнее всего остального. И он шел к ней напролом, оттесняя всех, выпихивая спиной и колючими локтями – точно так же, как шел за подбором. При этом никогда не сдавался и боролся до конца. Именно поэтому его многие не любили. Именно поэтому он надолго потерял любовь армейских болельщиков, уехав в Пермь. Именно поэтому он все же дождался титула чемпиона Евролиги с ЦСКА. Именно поэтому он вставал на линию во втором овертайме гостевого матча и хоронил соперника штрафными. Именно поэтому в 98-м он пробежал всю площадку в полуфинале с американцами и вывел Россию во второй подряд финал чемпионата мира.
Случайностей в таком деле не бывает. Панов – самый титулованный игрок страны не просто так: таково его призвание. Панов – один из тех, кто выходил на площадку не играть, а драться. Он не показывал себя, не работал на статистику. Он понимал задачу и выполнял ее. Неказисто, без излишнего пафоса, но эффективно. Потому и стал олицетворением несгибаемого «русского духа», который тащил баскетбольную сборную в 90-е и спасал репутацию заморских тренеров в ЦСКА.
«Для меня Белов был примером – простой сибирский парень, который всего добился трудом, – рассказывал Виталий Носов. – У меня сформировались такие правила – я знал, что если я в сборной, то должен пахать как лошадь. У меня нет ощущения искусственности карьеры: не было такого, чтобы я кому-то пытался понравиться, а когда карьера закончилась, оказалось, что в жизни без этого не движется ничего.
Белову не надо было нравиться – нужно было просто работать.
Белов вообще жил в своем мире: у него не было близких друзей. Был друг Паулаускас, пока они играли. А с нами он просто вел себя как вождь. Помню, мы играли с Аргентиной, уступали 13 очков. Он берет тайм-аут. Оставалось минут семь до конца. Он говорит: «В общем, я не знаю, что вы будете делать и как вы будете это делать, но вы должны выиграть. Идите – играйте». И мы выиграли. Помню, я тогда забил два штрафных из двух при «-1».
Не могу сказать, что он был великий тактик и стратег. Но при нем я не мог плохо тренироваться…»
Важно отметить, что многие из этих баскетболистов прошли школу великого Кондрашина в ленинградском-петербургском "Спартаке" начала 90-х.
В школе бегал один по спортзалу с баскетбольным мячом, проходил под кольцо «как Карасёв», кидал с дуги «как Куделин», нихрена не попадал конечно, но себе казался таким крутым...