12 мин.

«Потому что такова моя природа». Томас Моргенштерн рассказывает о последних месяцах

93

Сейчас, когда приходит время подводить итоги только что закончившегося сезона, мало у кого возникает сомнение в том, что одним из главных героев года является Томас Моргенштерн. Томас, подобно Фениксу из древних мифов, сгорал и воскресал из пепла не раз, снова и снова доказывая, что он – человек изумительной силы духа и удивительной судьбы. Весь год его имя не слезало с первых полос австрийских газет. Но чужие слова это одно, а прямая речь – совсем другое. На днях Моргенштерн написал пронзительный текст для сайта своего главного спонсора Red Bull, в котором рассказал про последние месяцы своей жизни. И этим текстом сложно не поделиться. 

Прозрение

Я сижу на стартовой лавке. Мне страшно. Как никогда прежде я понимаю, почему эта неудобная балка, на которую я опустился, называют по-немецки «дрожащей лавкой». Сегодня прекрасный безветренный день. Я делаю глубокий вдох, и воздух белым облачком покидает моё тело. Я закрываю глаза.

Время пробуждения

Я открываю глаза. Я не знаю, где я. Всё залито ярким светом. Я лежу на кровати, укрытый простынёй, которая доходит мне до груди. Вокруг меня белые стены и потолок, и неоновые лампы заполняют комнату искусственными лучами. Я в больнице. Снова. Но почему? Я не знаю.

Моё тело болит. Моё лицо, моя шея, моя голова, моя спина – вообще всё. Провода и трубки соединяют меня с разными устройствами. Я ломаю голову, что же могло произойти. И я не помню. Всё, что я помню, это Турне четырёх трамплинов. После падения в Титизее-Нойштадте я вышел на старт к началу Турне и занял второе место. Но дальше в моей голове – зияющая пропасть. 

Я беспомощно оглядываюсь по сторонам. Я пытаюсь привстать, и, стиснув зубы от боли, у меня получается. Я нажимаю на звонок, и в комнату сразу заходит медсестра. Она справляется о моём самочувствии и зовёт доктора, который приходит несколько минут спустя. Они в двух словах рассказывают мне, что произошло. Что у меня много ангелов-хранителей. И я уже прежде слышал эти слова, они всплывают в моей голове. Они задают мне вопросы: что я помню, что у меня болит, что мне принести. Этот разговор быстро изнуряет меня. Я чувствую слабость и усталость. Доктор говорит, что мне нужен отдых. И он чертовски прав. 

Я открываю глаза и снова оказываюсь сидящим на стартовой лавке. Я моргаю, солнце слепит меня даже сквозь очки. Вокруг меня – ярко-голубое небо, без единого облачка. Я смотрю на ветровые флажки, вертикально свисающие вдоль железных флагштоков и лишь изредка слегка покачивающиеся от колыхания воздуха. Я пытаюсь поймать взгляд Хайнца Куттина, стоящего на тренерской бирже, и он одобрительно кивает головой.

Взгляды говорят больше слов

Дверная ручка медленно поворачивается. Дверь тихо открывается, и в палату входят мои родители: сначала мой отец, а за ним моя мать. С каменными лицами они подходят к кровати. Мои глаза блуждают от папы к маме. И я замечаю мамин взгляд и ощущаю всю тяжесть у неё на душе. 

Никакие слова не могли выразить больше, чем один этот взгляд. Я вижу её беспокойство, глубокий страх и бесконечно много вопросов. Её неуверенность как в зеркале отражается и на моём лице, но она изо всех сил старается держаться. Сила её эмоций ощущается на расстоянии.

Все эти годы, что я занимался прыжками с трамплина, моя мать выполняла обычную роль матери: она волновалась за меня. Она переживала вместе со мной, радовалась вместе со мной, страдала вместе со мной. Я привык к этому, и её волнение всегда дарило мне то внутреннее ощущение теплоты, которое чувствуешь, когда знаешь, что тебя любят и о тебе заботятся. Мы много раз разговаривали с ней об этом, и я доказывал ей, что беспокоиться не о чем. Моя мама – сильная, и она принимала мои решения и все связанные с ними риски.

Теперь эта стена сломлена. Для неё и для меня. В ней зияет огромная брешь, за которой лишь неопределённость и знаки вопроса. Я понимаю, что в этот раз, сам того не желая, перешёл черту, и наше доверие пострадало на горе приземления в Бад Миттерндорфе не меньше, чем моё тело. 

Мы разговариваем друг с другом. Я говорю, что всё неплохо, и пытаюсь успокоить её. Мы разговариваем о будничной чепухе, родители пересказывают новости из дома и передают многочисленные пожелания от моих друзей и знакомых. И я почти физически ощущаю вопрос, так и не сорвавшийся с языка мамы: «Будешь ли ты продолжать?». Но она не задаёт его, и я безмерно благодарен за это. Мне снова нужен отдых. Когда родители выходят из комнаты, я закрываю глаза и понимаю, что всё ещё чувствую взгляд моей матери. Я чувствую его и сегодня.

Хайнц не смотрит на меня. Он поднял воротник своей синей куртки, чтобы спрятаться от утренней прохлады. Я замечаю, как его голые руки слегка дрожат. Он держит видеокамеру, которая поможет нам потом проанализировать прыжок.

Заглянуть правде в глаза

Родители часто навещают меня в больнице. Это придаёт мне сил. Прошло несколько дней, и я чувствую себя чуть лучше, чуть сильнее, несмотря на боль. Я могу вставать и прогуливаться до уборной, но ещё не время для более далёких странствий.

Ко мне также приходят знакомые и близкие. Пусть это и изнуряет, но я очень рад видеть каждого из них. Алекс Пойнтнер и Томас Дитхарт приходят с моим менеджером Хансом Гшвендтнером, заходят и глава клиники ALTIS доктор Георг Лайтай, и мой тренер Хайнц Куттин. Мы говорим о том и о сём, радуясь, что всё закончилось так хорошо. Они восхищаются моей смелостью, дают мне время и выражают мне доверие. Это безумие! Я тронут и очень благодарен за то, что могу быть частью такой команды.

Но всё равно у меня остаётся много свободного времени на то, чтобы много думать. Куча вопросов кружится в моей голове. И я знаю, что не для всех сейчас найдутся ответы. Мне нужно сосредоточиться на восстановлении и запастись терпением. Но терпение никогда не было моей сильной стороной. 

Самый назойливый вопрос – конечно же, «почему?». Как это могло произойти? Было ли это моей ошибкой? И если да, то что я сделал не так? Для того, чтобы обдумать всё это, я должен был понять, почему. Я прошу Алекса Пойнтнера поговорить со мной о прыжке и о падении. Он приезжает в больницу и заходит ко мне в палату с ноутбуком под мышкой. Мы детально проговариваем произошедшее, и он рассказывает мне, как всё было и что он об этом думает. Но после долгих колебаний я хочу увидеть это своими глазами. Меня преследует нехорошее чувство сомнения, но я знаю, что чем дольше я откладываю этот момент, тем сложнее будет потом. Моё сердце бьётся очень быстро, когда я включаю видеозапись.

Я вижу чужого мне человека на стартовой вышке, отталкивающегося, прыгающего и падающего на гору. Будто это не я врезаюсь в землю со скоростью 100 километров в час. Мне тяжело на это смотреть, но кроме этой тяжести я почти ничего не чувствую. Хорошо, что я увидел это. Теперь я знаю, что я упал, потому что сошлись сразу несколько разных обстоятельств, и меня просто покинула удача. И мне этого достаточно. Я закрываю ноутбук. Я заглянул истине в глаза. На этот раз хватит.

Пока Хайнц пытается справиться с видеокамерой, мой взгляд снова начинает блуждать. Керамическая лыжня на горе разгона подготовлена безупречно. Внизу, за трибунами, раскинулся маленький городок посреди долины. Красивая картина. На востоке медленно восходит солнце, и его утренние лучи очерчивают тёмные тени гор. Крыши домов уже залиты светом и бликуют рыжей черепицей. То и дело блестнёт что-нибудь на солнце, или какая-нибудь машина проедет сквозь пелену плотного солнечного света. Жизнь уже кипит в городке. Люди спешат на работу, торопятся в булочную или направляются куда-то ещё. Они беззаботно снуют туда-сюда по улицам, преследуемые лишь моим взглядом.

Все взгляды уставлены на меня

Я сижу за столом, устланным белой скатертью, а передо мной стоит микрофон. Я оглядываю комнату. Ко мне прикованы зачарованные взгляды, на меня направлены пять или шесть телевизионных камер и куча фотоаппаратов. Сегодня, как говорят, «великий день». Впервые с момента моего падения я выступаю на публике. До этого я не произнёс ни слова, но скоро пресс-конференция официально начнётся, и этот момент наступит. 

Я немного волнуюсь. Почему – я не знаю, особенно после всего, что я перенёс. Может быть, потому что я знаю сам, что на многие вопросы до сих пор нет ответа. Может быть, потому что я почти физически ощущаю, что всё внимание обращено на меня. И это нетрудно понять в свете всего произошедшего.

Меня терзает двойственное чувство. С одной стороны, я хотел бы остаться в тени и спокойно посвятить себя терапии. Но с другой стороны, я профессиональный спортсмен, и общение с прессой и публикой – часть моей работы. Даже когда это не слишком приятно. 

Я осознаю это, когда иду по коридорам больницы. Отовсюду выходят люди, чтобы поприветствовать меня с улыбкой. И я тоже улыбаюсь им. Я всегда так делаю, но сейчас это особенно тяжело. Коллеги в комнате для терапии хлопают меня по плечу, выражая тем самым своё уважение. И я рад этому, несмотря на то, что у меня всё ещё болят спина и шея. Чашка эспрессо в больничном кафе привносит некое разнообразие, но и там я встречаю людей. Изумлённо, стеснительно просят они автограф и хотят услышать от меня, как всё произошло. Я принимаю за честь каждую просьбу об автографе и дружелюбно отвечаю на все вопросы. Даже несмотря на то, что я не очень-то хочу возвращаться в мыслях к событиям прошлых недель. Но такова моя природа. 

Точно так же и с журналистами: успех и неудачи привлекают внимание. Заголовки бывают хорошими, а бывают и плохими. Это логично. Поэтому нужно терпеть. И мне всегда нравилось общение с прессой, как говорится, и в горе, и в радости. Но у всего есть пределы, особенно когда слухи заменяют факты, а факты приукрашиваются для придания им яркости. И всё это за счёт других людей. Это мерзко. Но это тоже должно быть частью моей жизни. 

Вступительная часть закончена, и слово передаётся мне. Я оглядываю комнату, делаю глубокий вдох и открываю рот. Внезапно я чувствую облегчение, и мне становится спокойнее. Потому что такова моя природа.

Мой взгляд возвращается на моего тренера, и он смотрит на меня в ответ. Я замечаю, как напряглось всё его тело, когда он обернулся ещё раз проверить ветровые флажки. Момент настал. Я проверяю глазами крепления и хлопаю себя по бёдрам. Под костюмом я чувствую, как ноют мои мышцы. 

Человек с ясным взором

Мои бёдра напряжены. Я ныряю по горе разгона, готовясь оказаться в полёте. Стремительное ускорение чувствуется в пятках, в коленях, в бёдрах. Мои ботинки отрываются от земли, я ненадолго взмываю в воздух и приземляюсь на расчерченную часть горы. Тренер Хайнц Куттин смотрит на экран и сообщает мне цифры. Моё мастерство несколько пострадало. И это нормально, когда ты долго не прыгаешь и проводишь много времени в лежачем положении. То, что важно, так это то, что боль – в разумных пределах. Спина в порядке, а шею и голову можно вытерпеть. И я доволен этим. Дела идут в гору. 

Правда, всё обстояло не так радужно, как казалось на первый взгляд. Даже небольшие нагрузки переносились тяжело, а резкие движения стоили огромных усилий. Тогда мы начали интенсивный курс реабилитации. Каждый шаг давался с трудом: два вперёд, один назад. Но потом стало легче. Медицинская команда в Клагенфурте проделала великолепную работу как в физическом, так и в психологическом плане. Так приятно чувствовать, что ты в хороших руках. 

Теперь наступает время, чтобы тренироваться изо всех сил. Моя конечная цель – Олимпийские игры. Мысль об этом придаёт мне сил, когда я поднимаюсь с кровати с ноющей шеей по утрам. Хайнц Куттин проводит со мной в больнице почти каждый день, и это заряжает меня уверенностью. Его взор ясен. Он вдохновляет меня на каждый следующий шаг и тормозит меня, когда я начинаю слишком торопиться. Мы стараемся делать всё размеренно, чтобы двигаться вперёд без лишней встряски. Благодаря нему и многим другим людям в моей голове становится всё меньше вопросов, и моя цель выглядит более достижимой. 

Хайнц выжидает момент, смотрит на меня, поднимает руку и даёт отмашку. Я чувствую, как мурашки бегут по моей спине. На мгновение моё сердце замирает. Я не могу решиться. В мыслях всплывает моя дочь Лилли. Я глубоко вздыхаю и закрываю глаза.

Прекрасные мгновения

Лилли смотрит на меня своими огромными глазами. Сразу из больницы я направился к ней. Она стоит передо мной в красном комбинезоне и бежевой шапочке, с раскрасневшимися от мороза щеками. Она смеётся, и я смеюсь ей в ответ. Всё моё тело смеётся в этот момент, мои губы, мои глаза, моё лицо, даже в глубине живота я смеюсь. Конечно же, моя дочка не знает о произошедшем. Она беззаботно глядит на меня, будто бы ничего не случилось. Затем она поворачивается и пытается начать лепить снежный ком своими крохотными ручками. Мы мастерим снеговика, пусть даже наше творение не слишком на него похоже. 

Я наклоняюсь к ней, чтобы помочь скрепить комья снега. Моя шея даёт о себе знать, но я не обращаю внимание. Лилли делает пару шагов вперёд по снегу, чтобы поставить чуть кривоватый шар на ещё один. Выходит не очень ровно, но она взвизгивает от восторга. И я радуюсь вместе с ней. 

Я наблюдаю за тем, как она снова наклоняется и начинает катать следующий шар. Я раздумываю, что бы она посоветовала мне. «Папочка, ты всё сможешь»? «Папочка, бросай свои прыжки»? Я не знаю. И мне грустно об этом думать. Но есть лишь один человек, который может сделать выбор: я сам. Доктора дали мне зелёный свет, одобряют это и терапевты, и тренеры, и федерация. Всё в моих руках. Но у меня нет окончательного ответа. 

Пока я отстранённо, в раздумьях, подбираю веточку, чтобы сделать из неё рот для снеговика, я внезапно чувствую что-то внутри. Вот оно, это ощущение в глубине живота. Лёгкий страх. Но уверенность. И предвкушение. Этого мне достаточно. Чувства твердят мне, что я должен взойти на борт самолёта. 

Лилли тянет меня за штанину – ей нужна помощь с третьим шаром. Я наклоняюсь, и мы вместе берёмся за работу. Постепенно темнеет, и наступает время прощаться. И это больно, поскольку сначала я отправляюсь в Оберстдорф, а затем сразу в Сочи. Но я обязательно скоро вернусь. А пока миссия «Снеговик» завершена. Впереди – миссия «Олимпийские игры». 

С момента, когда Хайнц дал мне отмашку, прошла целая вечность. В моей голове вспышкой проносится, что если я не прыгну сейчас, то не сделаю это уже никогда. К чёрту всё. Я летающий лыжник, я люблю свой вид спорта и я научился вставать после нокдаунов. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы продолжить прыгать. Шаг за шагом. Я выдыхаю, открываю глаза и отталкиваюсь от лавки. Потому что такова моя природа.