«Слава Козлов – самый ворчливый человек в мире». Четвертая глава автобиографии Даррена Маккарти
Когда я выступал за «Ред Уингс», то наша команда была единым целым. Любой завершивший карьеру игрок скажет, что он скучает по атмосфере раздевалки больше, чем по баталиям на льду. Мне не хватает того окружения.
Целых десять лет я сидел рядом с самым ворчливым человеком в мире. Такое клеймо я повесил на Славу Козлова. Каждый день, когда Козлов появлялся в раздевалке, я приветствовал его: «С добрым утром, Коз». Его ответ не менялся: «Пошел ты, Мак». Это проявление любви и привязанности в стиле НХЛ.
На тренировках постоянно возникали какие-то стычки. Если я видел, что в это вовлечены Молтби или Дрэйпер, то я не оставался в стороне. Их оппоненты возмущались: «Как ты можешь защищать их, они ведь настоящие засранцы?». «Да, они засранцы, но они – мои засранцы».
Многие фанаты считают, что хоккеисты коротают свободное время в барах, ведут разгульный образ жизни. Поверьте, в моей жизни этого хватало. Но вы хотите знать главное развлечение той чемпионской команды? Мы разгадывали кроссворды и головоломки в USA Today.
Катализатором возникновения этой любви стало появление в команде Джо Кошура, который пришел в качестве свободного агента за пару дней до Рождества 1996 года. Он был приглашен, чтобы добавить команде мускулов, а также опыта. Его влияние почувствовалось с самого первого появления в раздевалке. Все в лиге знали, что Кошур близок со Стиви Айзерманом и никто не хотел проверить на своей шкуре, что эта дружба значит для Джо. Айзерман всегда получал много пространства, так как никто не желал удостоиться «свидания» с Кошуром.
Неожиданно увлечение Кошура кроссвордами перекинулось и на команду. Мы дали ему прозвище «Папа», так как он стал главой нашего дома. И он был чертовски хорош в разгадывании кроссвордов. Он мог сходить посрать и выйти из туалета уже с полностью разгаданным кроссвордом USA Today. Так же легко он разделывался и с головоломками New York Times.
Вообще, во что бы Джо ни играл, он всегда выигрывал. Если затевалась какая-то игра и Кошур принимал в ней участие, то ты должен был смириться с тем, что соревнуешься за второе место. Кроссворды всегда лежали у нас в раздевалке. Ты мог запнуться на каком-то вопросе, спросить своего партнера и через мгновение уже несколько человек разгадывают его вместе с тобой.
Некоторое время мы были соседями по номеру с Бренданом Шенаханом. Он тоже любил разгадывать головоломки. Мы часто смотрели телевикторины и отвечали на вопросы ведущих. Пожалуй, Брендан выигрывал чаще, так как был подкованнее во всех этих метросексуальных категориях: литература, мода…
У нас было прекрасное взаимопонимание, за исключением одного момента. Брендан любил делать утреннюю зарядку и растяжку в чем мать родила. «Чувак, – начинал я, – я не хочу пялиться на твое хозяйство». Он только смеялся и продолжал разминку. Наверное, это было самое большое наше расхождение во взглядах.
Шенахан – умный мужик. И ему палец в рот не клади. В этом убедился Шон Эйври, когда пытался вывести Шэнни из себя. «Детройт» только что обменял Шона и Максима Кузнецова в «Лос-Анджелес» на Мэтью Шнайдера.
Не забывайте, что Эйври жил некоторое время с Бреттом Халлом, так что умению высказывать свои мысли он учился у мастера. Мне нравился Эйври, но у него слишком длинный язык. Они никогда не понимал, что не стоит переступать черту. Халли мог говорить все, что взбредет ему в голу, потому что он просто был Бреттом Халлом. На Эйври это правило не распространялось.
Когда мы играли первый раз против «Лос-Анджелеса», то Шон из кожи вон лез, чтобы достать Шенахана. Он кричал ему со скамейки различные гадости. В конце концов, терпение Брендана лопнуло: «Почему ты себя так ведешь? Не потому ли, что перед игрой ты пришел к нам в раздевалку и сказал, как ненавидишь нового тренера, как не перевариваешь новых партнеров? Как ты назвал их? Кучка педиков? Ты звонишь мне каждый день и плачешь, как херово тебе в Лос-Анджелесе. Так что закрой свою пасть».
В нашей раздевалке всегда царил смех. Дрэйпер всегда был готов залепить тебе тортом в лицо в твой день рождения. Но королем приколов был Крис Осгуд. Я тоже стал одной из его жертв.
Как-то мы отдыхали в одном баре, и я перебрал. Осгуд и Дрэйпер тогда жили вместе и притащили меня к себе проспаться. Пока я спал, Осгуд изрисовал мне все лицо. Я выглядел, словно ребенок, игравший с маминой косметичкой. Конечно, когда я встал на следующий день, то уже опаздывал на тренировку, поэтому на то, чтобы посмотреться в зеркало, времени не было.
Когда я ворвался в раздевалку, то все повалились со смеху. Осгуд же сидел с невозмутимым выражением лица. Его лицо всегда изображало детскую невинность. Но вы могли быть уверенны, что если случался какой-то розыгрыш, то Осгуд становился первым подозреваемым. Это настоящий злой гений.
Никогда не забуду, как Осгуд подшутил над одним из своих приятелей. Это произошло на мальчишнике в честь свадьбы Криса. Пока жертва спала, Крис взял несмываемый маркер. На одной ноге он написал «Я», а на другой – «АЛКАШ».
На следующий день мы все пошли играть в гольф. И несчастный, на свою беду надевший шорты, понятия не имел об этих письменах. Пока мы играли, прохожие постоянно обзывали его «алкашом». Это были четыре часа непрекращающегося смеха. Наконец, на 17-й лунке, одна девушка крикнула: «Эй, алкаш, тебе принести еще пива?» – «Почему ты меня так называешь?» – «Потому что так написано у тебя на ногах». Просто угарный момент.
Оззи прощалось больше, чем остальным. Если бы я провернул один из его розыгрышей, то реакция, скорее всего, была бы такой: «Ну что за козел!». Но когда это делал Оззи, то он считался самым веселым человеком на планете. И если розыгрыш выходил из-под контроля, то никто и подумать не мог на него. Как это мог сделать Оззи? Посмотрите на его невинное лицо.
Вы, наверное, знаете, что практически у всех атлетов есть свои приметы. К примеру, Дрэйпс и Молтс всегда выходили первыми на лед на раскатку перед матчем. Я же замыкал колонну. Мне нужно было увидеть всех парней перед собой. Также перед матчем у нас с Оззи был свой ритуал. Это еще пошло со времен нашего выступления за «Адирондак». Пожалуй, теперь я уже могу рассказать о нем. Я подъезжал к нему и сначала бил по одному щитку: «Держи клюшку на льду». Потом был по другому щитку: «Держи ближний угол». Затем бил сразу по двум щиткам: «Останови их все». Потом я стучал по его правой штанге и игра начиналась.
Молтби в своих шутках был более ортодоксален. Если у тебя соскакивала крышечка с бутылки, если пропадала твоя клюшка или что-то из вещей, а потом находилась в каком-то странном месте, то ответственен за это был Молтс.
Я мог оставить не до конца разгаданный кроссворд на столе, а вернувшись ломать над ним голову долгое время. Потом я мог присмотреться и увидеть где-то в середине аккуратно вписанное слово «залупа».
До того, как Крис Челиос появился в «Детройте», я долгое время пытался достать его. Складывалась ощущение, что он особенно жестко играет против Стива Айзермана и Сергея Федорова. И я всегда хотел заставить его платить по долгам. Проблема в том, что у Криса прекрасно подвешен язык. Он мог снять все напряжение одной шуткой. Я ненавидел играть против него, но я уважал Челиоса.
Когда Крис появился в «Детройте», то я понял, что о таком партнере можно только мечтать. Он присматривал за всеми в команде, особенно за новичками. Именно поэтому мы дали ему прозвище «Крестный отец». Если тебе было нужно что-то, то Челиос всегда знал человека, который может тебе помочь. И вдобавок к тому насколько это был преданный человек, не стоит забывать, что Крис был выдающимся атлетом. Не забывайте, что мы говорим о человеке, который занимался на велотренажере в сауне.
Пусть мы всегда думали только о победе, но и во время игры находилось время шуткам. Наш тренер – Скотти Боумэн – очень любил менять сочетания игровых звеньев. Поэтому наши смены могли превращаться в настоящий хаос. Особенно тяжело приходилось помощнику Боумэна – Барри Смиту – так как Скотти говорил ему, каких игроков хочет видеть на льду, а задачей того было верно всех расставить. Иногда Скотти мог объединить трех игроков из трех разных троек.
Именно поэтому наша скамейка запасных иногда напоминала Токио в час пик. Иногда по 10 человек стояли и были готовы выскочить на лед, так как были уверены, что сейчас наступила их очередь. У Смита была чертовски непростая работа. Именно поэтому мы с Айзерманом любили подкалывать его, постоянно спрашивая: «А это что за хрен здесь скачет?» – чтобы увидеть его возбужденное, покрасневшее лицо. Я обожал так делать.
Все игроки жаловались, насколько сурово Боумэн с ними обходится. Но мне всегда казалось, что Скотти честен со мной. Я чувствовал уважение с его стороны. Я люблю вспоминать историю, как Боумэн общался с моим тогда еще 4-летним сыном Гриффином.
Скотти смотрел игру между «Бостоном» и «Сент-Луисом» по телевизору. Я в это время был в тренировочной комнате, где проходил восстановительные процедуры. Дверь в кабинет тренера была открыта и Гриффин не упустил возможности туда заглянуть и начал смотреть игру.
Я мог слышать, как Гриффин задает Боумэну различные вопросы об игре и Скотти отвечает так, будто дедушка общается со своим внуком. Они говорили так на протяжении 20 минут, когда на пороге появился Смит. Он только хотел войти, но в этот момент Скотти вскочил и прокричал: «Пошел к черту, Барри. Наконец-то я могу поговорить с кем-то, кто разбирается в хоккее». С этими словами Скотти захлопнул дверь.
Я прекрасно мог видеть реакцию Смита. Его голова поникла, плечи опустились и он побрел прочь. Скотти и Барри были лучшими друзьями, но, пожалуй, Смиту доставалось от Боумэна даже больше, чем игрокам.
Мы всей командой любили прикалываться над Томасом Хольмстремом, пока тот не овладел английским в достойной степени. Томас всегда был одной из любимых жертв Боумэна. Мы же обзывали его личным шофером Ника Лидстрема, так как они всегда вместе приезжали на арену.
Если Гомер начинал злиться, то он изрыгал ругательства на смеси английского и шведского. Мы называли этот язык «швелийский». Эта игра слов непередаваема. Конечно, мы постоянно пытались вывести его из себя. После того как Хольмстрем заканчивал свой спич, то я или Дрэйпер обращались к Лидстрему: «Ты можешь перевести, что он мелит?»
Голкипер Кевин Ходсон провел за «Детройт» 35 матчей, но он навсегда вошел в число моих самых любимых одноклубников. И не только для меня. Я знаю, что Айзерман его просто обожал.
Одним из самых полезных качеств Ходсона было то, что он мог дублировать стиль игры любого голкипера в лиге. При подготовке к матчу это было крайне полезно.
Ходсону поставили диагноз «синдром Вольфа-Паркинсона-Уайта». Его стала мучить аритмия. В феврале 1996 года ему сделали операцию. Но это не помешало ему продолжить карьеру. Также это не заставило его прекратить свои розыгрыши. Его коронным был трюк, который мы прознали «Сэндвич с дерьмом».
Это происходило только на выездных матчах. Гостевые раздевалки тесные, душевые смежены с туалетом. Поэтому Ходсон ждал, пока все выйдут на лед, после чего шел в туалет и наваливал самую большую и вонючую кучу в истории человечества. Следующего посетителя туалета ждал крайне неприятный сюрприз. Такие истории не прочтешь в газетах. Но сортирный юмор крайне популярен в раздевалках НХЛ.
Я всегда относился с большим уважением к российским игрокам. У нас были отличные отношения с Сергеем Федоровым. И я считаю, что многие его недооценивают. Это был невероятно талантливый игрок. Когда он выходил на лед, то ему практически не было равных.
Игорь Ларионов получил прозвище «Профессор», потому что его всегда окружала аура высшего общества. Это был Игрок с большой буквы. Я любил слушать его рассказы о работе под руководством Виктора Тихонова. Те истории, что мы рассказываем о североамериканских тренерах, и рядом не валялись со страшными рассказами об 11 месяцах игры за национальную команду. Игроки из эры Ларионова не могли быть уверенны в своем будущем, если они где-то оступились. Быть атлетом за «Железным занавесом» – это выживание.
Я любил поигрывать в домино с Ларионовым, Павлом Дацюком и Сергеем Чекмаревым (наш массажист). Именно Игорь заинтересовал меня миром английской футбольной премьер-лиги. По сей день я остаюсь фанатом «Манчестер Юнайтед», благодаря Игорю.
Мы с Дрэйпером быстро сблизились. У нас была небольшая разница в возрасте, мы оба пришли из ОХЛ и мечтали играть в НХЛ. Пусть наши характеры совершенно разнятся, но нам всегда нравилось проводить время друг с другом. Дрэйпер никогда не был драчуном, но он любил побороться в шутку. И чем больше он выпивал, тем больше входил в раж. Его было очень тяжело сбить с ног, поэтому он был достойным соперником.
Самая запоминающаяся наша схватка произошла 2 ноября 1995 года. Я помню дату, так как в тот день мы одолели в овертайме «Бостон» (6:5). Решающая шайба на счету Стивена Айзермана.
Перед игрой Скотти Боумэн решил, что Кит Примо и Дрэйпер останутся в запасе. Это развязало Крису руки. Так что, когда я присоединился к ним в баре, Дрэйпс уже порядком набрался. Учтите, что это произошло еще до того, как я начал посещать реабилитационные центры, – я быстро догнал его. Мы вернулись домой в два часа ночи. Не помню, как мы начали бороться, но именно нашей нетрезвостью я объясняю то, что мы начали швырять друг друга без особой осторожности. К счастью, мы серьезно не пострадали, чего нельзя сказать о мебели. Охрана отеля трижды приходила и сообщала, что соседи жалуются на шум. Я случайно разбил локтем нос Дрэйперу. Он залил кровью всю комнату.
На утро мы постарались замести следы. Но все наши усилия были тщетны. В конце концов, в «Детройт» пришел счет на три тысячи долларов. Мы с Дрэйпером без разговоров поделили эту сумму пополам.
В этом плане Айзерман был похож на Криса. Он не был драчуном на льду, но любил побороться вне льда. Моя работа всегда заключалась в том, чтобы оберегать Стивена. И однажды я с ней не справился. В тот день он чуть не вылетел в окно 20-го этажа одного из отелей.
На людях Айзерман всегда был сама серьезность. Но среди партнеров он прослыл весельчаком, мастером колких фраз. Когда он включал свой острый язык и начинал словесную атаку на тебя, то ты думал: «Это смешно. Надеюсь, это неправда».
В начале моей карьеры мы были соседями по комнате. И он всегда пытался заставить меня выкладываться на все сто, когда мы боролись. Он этого никогда не мог добиться, но это же чертов Стив Айзерман, значит он никогда не отступал.
Как-то мы заселились в Финиксе в отель «Хаятт». Я получил комнату на 20 этаже. В какой-то момент в ней оказались я, Стив Айзерман, Крис Дрэйпер и Джо Кошур. По своей традиции, Айзерман прыгнул на меня, но я сбросил его и зажал между стеной и кроватью. Наблюдая всю эта картину Кошур сделал то, что всегда делал – встал на защиту Стива. Он схватил Дрэйпера и несколько раз стукнул того по почкам.
Крис не хотел участвовать в этой действе, поэтому он потребовал у меня отпустить Айзермана: «Я буду завтра ссать кровью, если ты не отпустишь Айзермана», – кричал он каждый раз, когда Кошур вновь заносил над ним кулак.
Трижды я пытался оттащить Джо от Криса, не выпуская Стива из его угла. Но каждый раз как я отвлекался на Кошура, Стивен начинал вырываться. Приходилось заталкивать его обратно и вновь приниматься за Кошура. В конце концов, мне пришлось отпустить Айзермана, чтобы облегчить страдания Дрэйпера.
Напоследок я наградил Стивена болезненным тычком. Кошур отпустил Дрэйпера. Казалось, все угомонились. Пора было идти на ужин. Но именно в этот момент Айзерман вскочил на кровать и, словно с трамплина, прыгнул с нее в мою сторону.
Беда в том, что я находился на достаточном расстоянии, чтобы увернуться, так что он пролетел мимо. Потенциальная трагичность всей ситуации не доходила до нас, пока тело Айзермана с грохотом не влетело в окно. Стекло выдержало, и Стивен медленно сполз на пол. На мгновение воцарилось молчание, все пытались осмыслить, что же произошло. «Не пора ли ужинать?» – прервал наши раздумья Кошур. Мы, конечно, согласились и пошли на ужин как ни в чем не бывало.
Для справки, на следующий день Дрэйпер действительно писал кровью.
в большинстве своем
Спасибо Ивану за то , что открыл глаза на этих раздолбаев )))
" Упоротые отморозки" , только так их можно назвать , только такие могли лучще всех играть в хоккей !